Предательство ломает и сильных

                Геннадию Позднякову, однокласснику и другу,  посвящается


             Так значит, он не придёт сегодня …
Сегодня?
 
             Она не могла привести свои мысли в порядок после неожиданно полученной вести, не могла разумно мыслить, поэтому до неё не сразу дошло: Он не придёт никогда!
             Больше не будет их душевных бесед на этой скамейке, куда она спешила каждое утро весь этот месяц.

             Больше она его не увидит.

             Пришедшая сообщить Любе о смерти Геннадия Преснякова её подруга, единственная, которая знала тайну их встреч, сказала, что хоронить будут сегодня и ей нужно поторопиться, чтобы переодеться в траурное, купить венок или цветы и успеть на отпевание, которое состоится в церкви.

             Люба тяжело поднялась со скамьи и отправилась домой, в квартиру, которую она купила, вернувшись недавно в посёлок после долгого проживания  в дальних краях.
            И всю дорогу, пока шла домой, затем за венком, а потом  к церкви, она вспоминала, вспоминала … .

…

            Она знала Гену, кажется, с самого своего рождения. Их семьи жили на одной тихой сельской улице, где малышня, только научившись ходить,  проводила почти всё время. Потом они ходили вместе в детский садик, в школе учились в одном классе.

            Гена мало чем отличался от других подростков своего, послевоенного, поколения: активный, любящий самые разные виды спорта, контактный, немного хулиганистый. Разве что был скромнее своих друзей, стеснительнее, что ли.
            Поэтому Люба была поражена, когда на её тринадатилетие, в начале мая, он, единственный из всех, принёс и вручил ей весенние цветы, съездив за ними на велосипеде в дальний лес.

            Может, потом, над ним подшучивали некоторые одноклассники, может он сам смутился своим поступком, но до самого выпускного класса Гена больше не выказывал Любе особого внимания.

            Гена, будучи весёлым, открытым, любил и умел пошутить, часто веселя класс.
            Ей вспомнился случай на уроке.

            Математичкой у них была Зоя Константиновна, очень строгая, под стать предмету, что преподавала. 
            Начался урок. Учительница говорит:
- Пресняков, к доске. Посмотрим, какие блестящие знания ты покажешь нам сегодня.

            В классе кроме Гены был ещё один Пресняков – Юра, мать которого была учительница математики, сыну она уделяла всё своё свободное время, учился Юра отлично.

            У Гены мать была малограмотной, отец – сельский пастух, большую часть времени проводивший на дальних пастбищах, а дома предпочитавший отдохнуть с бутылкой на столе. Значительная часть мужской работы в хозяйстве была на плечах Гены, которому часто было и не до учёбы.
           В математике он был особенно слаб, всем было ясно, что к доске учительница вызывает его. Но ему не улыбается идти отвечать. Он спрашивает:
- А какой Пресняков?

            Тогда Зоя Константиновна вежливо так говорит:
- Геннадий Васильевич, прошу Вас пожаловать к доске.
            И под хохот класса эта высокая и статная женщина, как всегда элегантно одетая, с полупоклоном делает ручкой приглашающий жест.

            А ещё Гена был очень добрый. Шутки у подростков зачастую ведь бывают обидными, а то и оскорбительными. Совсем не так было у него. Всегда любил пошутить, приколоться над ребятами, но не зло.
 
    Был вот такой случай в походе, когда они вместе с классной, Марией Васильевной, отправились к истоку их любимой речки Самары.

           До села они дошли к вечеру. Вначале расположились на природе, чтобы засветло поужинать. Решили, что на ужин будут макароны. Сварить их вызвался один из учеников, по прозвищу Седой. Он видел, как мама делала это дома, всё ему казалось так просто. Седой повесил вёдерный котелок с водой на костёр и сразу же сыпанул туда две коробки макарон.
          Советские макароны имели нехорошее свойство развариваться и потом склеиваться. Чтобы этого не было, их, после варки, выкладывали в дуршлаг и дополнительно промывали холодной водой.
          А тут ещё Седой высыпал макароны не в кипящую, а в холодную воду. В результате они склеились ещё в процессе и сварились большими, вязкими комками. Подходившие к кашевару с мисками одноклассники видели слипшееся месиво, неприятное на вид и не вызывавшее аппетит, несмотря на голод.
         
           Одноклассники по-разному реагировали на неудачу товарища. Одна девочка  попробовала, сморщилась и, молча, выбросила. Кто-то из ребят играючи подбрасывал миской и снова ловил в неё комок макарон.
           Юра Пресняков, проходя с миской мимо Седого, недовольно сказал громко: «Не умеешь, так зачем брался?», и демонстративно вывалил макароны около кашевара на траву, хотя с Седым они были довольно дружны.
           Гена съел часть своей порции, но видать даже для него пища была тяжела. Он незаметно выбросил остаток, подошёл с пустой миской к расстроенному кашевару:
- Седой, наверное, я добавки съем.

            Обалдев от неожиданности, обрадовавшись, тот зацепил огромный кусок месива и хотел его плюхнуть в миску Гене, но тот рассмеялся и быстро убрал миску:
- Не Седой, я потерплю, а то вам с Марией Васильевной не хватит.

            Все, и сам кашевар, долго хохотали. Напряжение спало, уже никто не дулся на Седого.

            Большое влияние на Гену, как и на многих ребят, оказало появление в посёлке молодого хирурга Литвиненко, фаната классической борьбы.
            Алексей Герасимович организовал секцию, куда записалось множество ребят. В их числе был и Гена.

            Теперь он практически всё свободное время отдавал тренировкам, ездил на соревнования, где успешно выступал. И конечно сильно изменился, стал более уверенным, на него засматривались девушки.
            Но с учётом того, что у него ещё и дома была куча обязанностей, времени на развлечения, на ухаживания за девушками особо не было. К тому же в отношениях с девушками Гена оставался, как и раньше, очень стеснительным.

           Летом основным местом сбора молодежи в вечернее время была танцплощадка, открытая не так давно в центре посёлка, возле Дома Культуры. Гена тоже приходил туда, но внутрь не заходил, смотрел, как другие танцуют модные в те годы твист, а позже - шейк. Либо не умел танцевать, либо стеснялся.

           Люба стала бывать на танцплощадке только перед выпускным классом, и в такие вечера Гена вливался в компанию девушек и парней, с которыми она выходила с танцплощадки и шла в направлении дома. От компании отделялся то один, то другой, то парочка и вот, наконец, их оставалось только двое.   

           На повороте с главной улицы посёлка в ту сторону, где жили они, где была их улица, стояла скамейка, они каждый раз садились на неё и разговаривали. У Любы в это время отдыхали ножки, уставшие от «танцулек», а Гена просто наслаждался близостью девушки: их только двое, теплый вечер, они сидят рядышком, почти касаясь друг друга, он слушает её мягкий, нежный голос.
           А потом шли на свою улицу и снова говорили. Или молчали.

           После школы Люба поступила, как и мечтала, в медицинский институт в областном центре, а Гену призвали в армию.
           По завершении службы он пошёл учиться на факультет физкультуры педагогического института столицы, участвовал в соревнованиях, и им удалось увидеться только один раз на встрече класса через пять лет после выпускного. 
          
           Окончив учёбу, Люба уехала по распределению в одну из дальних республик Советского Союза, вышла там замуж.

…

            Основным средством общения со своими родными, бывшими одноклассниками, подругами в те времена были письма. Однако, многие писали не часто и скупо.

            Так что и о Гене Люба знала немного:
            Тренирует ребятишек, стал директором районного Дворца спорта.
            Женился. Развёлся. Начал пить.
            Совсем стал спиваться. С работы уволили.

            А уже по приезде подруга подробно рассказала Любе о трагедии человека.

 …

           Гена довольно долго не женился. А потом влюбился в молодую, красивую девушку из соседнего села. Уж неизвестно, какие чувства испытывала она к Гене, но жених для простой сельской девушки он был завидный: директор Дворца спорта, чемпион России, мастер спорта.
           Вот только супруг её, отдавая всё своё время, все силы и мысли воспитанию молодых спортсменов, обустройству и развитию недавно построенному Дворцу, забыл позаботиться о себе. Ни квартиру себе не «выбил», ни машину, продолжал жить в стареньком доме с матерью.

            Поселились они в частном доме, без удобств. Возможно, молодая жена ожидала, что уже в самые ближайшие месяцы муж сможет пробить их семье квартиру - и не дождалась, может быть характерами не сошлись, но уже через четыре месяца жена сбежала.

О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо. (1)

            Для любого из нас предательство дорого и самого близкого тебе человека было бы сильным ударом.

            Но для Гены … . Сам он в жизни никого не предавал. Такое, конечно, нередко бывает и у других. Но если многие в течение жизни получают некоторую прививку: девушка, с которой ты встречался в школьные годы, начинает встречаться с другим; отец уходит из дома, и ещё многое что с людьми случается, то у него ничего подобного не было.

            Гена умел преодолевать трудности, учил этому своих воспитанников, а как выстоять, не сломаться, когда тебя предали – этому его не учили.
            Он даже не мог представить, какая это боль, какая душевная рана.

            И он не устоял, не выдержал удара. Как это нередко бывает, никогда не пивший, в отличие от большинства своих товарищей, даже и не куривший, Геннадий запил. 

Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола. (1)
   
            Гена «убрал со стола» всё, не только её лицо. Своё доброе имя, всю свою прежнюю жизнь. Превратился чуть ли не в бомжа.

…

            Всё это рассказала Любе подруга в первые дни после её возвращения в посёлок.
            Люба слушала, и глаза её наполнялись слезами.

- Да неужели наш Генка стал бомж?

- Да нет, Люба, не совсем. Не валяется где-нибудь, как другие, обычно добирается до дома, или отвозит кто-нибудь из друзей, бывших воспитанников. Его и сейчас многие уважают, любят.
Внешне более-менее ухоженный, сохраняет достоинство, не опустился морально. Но главное: такой же юморной, любит пошутить.
И добрый. Бомжи ведь чаще озлобленные бывают.

- Мне нужно его увидеть. Поговорить с ним.

- Люба, наверное, вначале тебе не нужно говорить ему, кто ты, ему будет очень стыдно и больно предстать перед тобой таким. Он вряд ли узнает тебя, не виделись столько лет. Пообщайся как посторонняя женщина.
Обычно утром его можно застать на скамеечке у «Универсама», но первый раз отправимся вдвоём. Туда не один Гена приходит, ещё начнёшь приставать к другому мужику.

- Хорошо. Дня через два, когда немного обустроюсь в новом жилище.

…

             В назначенный день Люба одела неброское, но довольно красивое платье, сложила в пакет гостинцы и они отправились к магазину.

             Там, на лавочке, с утра, иногда и днём, чаще всего и сидел Гена. Он ждал, что кто-нибудь из сельчан позовёт поработать, или, что появятся собутыльники и предложат выпить.   

     Уже задолго до магазина Любу начала бить дрожь, когда же они подошли довольно близко, и она увидела сидящего на лавке человека, дрожь стала ещё сильнее, и она остановилась, не могла идти дальше.
- Это ОН?, - обратилась она к подруге.
- Да, - ответила та, - Ну, иди же!

             Но Люба не смогла. Она заплакала, прижала ладони к лицу, отвернулась и медленно пошла обратно.

    Не смогла она пойти на встречу с Геной и на следующий день.
            Но потом, проплакав свою боль, она собралась с силами и отправилась, теперь уже одна, на встречу со своей молодостью.

           Гена сидел один и о чём-то размышлял. Подойдя, стараясь не смотреть на него, чтобы вновь не расплакаться, Люба поздоровалась и села на другой край скамеечки. Он взглянул на неё, ответил и вновь погрузился в свои мысли.

          Люба попыталась потихоньку завязать разговор. Сказала, что когда-то давно жила здесь. Всегда скучала по юности, по родному посёлку и вот решила вернуться. А он сам из здешних? Может они когда-то были знакомы.

           Гена не проявлял интереса к разговору с незнакомой женщиной. Пару раз ответил односложно.
          Тогда Люба вспомнила про Литвиненко. Подивилась: какой же необычный и многогранный человек был. Талантливый хирург, прекрасный тренер, сколько спортсменов воспитал он, а потом уже некоторые его ученики стали тренерами. А ведь многие были хулиганы, и ждала их вначале детская колония, потом и тюрьма.
          Так ведь, кроме этого, ещё организовал танцевальную группу, танцам нас учил.
          А он, если местный, не знает где сейчас Алексей Герасимович?
          Хотя сама прекрасно знала и несколько лет назад даже заезжала к нему в гости в его загородный дом.

           При упоминании о любимом тренере Гена оживился, стал рассказывать. Рассказал и о некоторых учениках Алексея Герасимовича, ставших чемпионами России.
           Но, как и раньше, будучи скромным, не стал говорить, что он был одним из лучших его учеников, и сам, по его примеру, воспитал немало спортсменов.
           А может, не стал рассказывать, решив, что эта приятная, интеллигентная женщина, глядя на него, такого, просто не поверит ему.

           И хотя в разговоре кое-что проскакивало от прежнего Гены, хотелось ещё поговорить, но морально Любе было так тяжело видеть вот этот контраст между сидящим неряшливым мужиком и юношей, которого она знала, что она долго не могла выдержать  и собралась уходить.
 
            Прощаясь  с ним, она сказала:
- Вы знаете, я тут старую знакомую хотела повидать, купила кое-какие гостинцы, чтобы не с пустыми руками. А её дома нет, замок на двери. Может быть, возьмёте пакетик, домой не хочу нести.

             Он поблагодарил, заглянул в пакет и хотел вернуть ей:
- Да вы что, тут на приличную сумму, я не могу взять.

             С трудом она уговорила его и отправилась, совсем без сил, домой.

             На следующий день она не пошла к магазину, отходила после первой встречи, а потом вновь отправилась утром на встречу с Геной.

             Своё появление она объяснила просто: Думала, что уж сегодня застанет знакомую, а там вновь замок. Пришлось обратиться к соседям, оказывается та уехала повидать детей и приедет только завтра. А она напекла разных пирожков, ватрушек, чтобы попить с подругой чай. Вот решила оставить ему, дома их осталось ещё много.
              А поскольку он стал отнекиваться, то добавила:
- Друзей своих угостите. У вас же есть друзья?
              И присела на скамеечку.

             Когда она упомянула о друзьях, лицо Гены осветилось, он стал рассказывать о друзьях: о тех, что были с юности – где они, чем занимаются; о тех, кто уже ушёл навсегда; о сегодняшних.

            Потом их свидания и долгие беседы стали почти ежедневными. Она рассказывала ему о своей жизни, той, что была после мединститута, после отъезда по распределению, он – о своей. Теперь он уже рассказывал и о том, как успешно когда-то складывалась его жизнь, как ему, ещё молодому мужчине доверили руководить Дворцом спорта. Много рассказывал о своих воспитанниках, сколько среди них талантливых.

            О событиях, изменивших его жизнь, Гена говорил очень скупо. Сказал, что у него в жизни случились неприятности, после которых он начал пить, потом совсем запил.

            Гена стал приходить довольно опрятным, почти всегда побритым. Он так радовался каждому её приходу, что Люба решила: нет, она не откроется ему. Иначе та открытость, та душевная связь, что установилась между ними, точно разрушатся. А во имя чего?

            Иногда она не заставала его на их скамеечке. Обычно это было в тех случаях, когда он с утра уходил на какую-нибудь работу, на «шабашку».
            Один раз он пришёл через час после её прихода, когда она уже собиралась уходить. От него пахло перегаром, одет он был неряшливо. Гена увидел, как лицо Любы исказило что-то вроде гримасы, кисло усмехнулся – типа, а вот мы такие, но больше не приходил в таком виде.

            Ему не меньше, чем ей, нужны были эти встречи. Они общались на «ты», и ему казалось, что они знакомы целую вечность.
      Но так ведь оно и было.

            Сегодня она долго прождала его, и уже собралась уходить, когда пришла подруга и сказала, что нужно идти. Гены не стало… .

            Да, у него были долгие годы страданий. Однако за этот месяц их встреч, душевных бесед, его измученное сердце и истерзанная душа обрекли некоторый покой. Люба это явно видела по тому, как изменился Гена. Он выговорил свою боль.

            Эта мысль будет её утешать, и сегодня она не будет плакать.

___________________________

(1)    Из стихотворения А. Блока «О доблестях, о подвигах, о славе»