Калейдоскоп. Сатуратор. Этюд 21

        В августе 1992-го года началось наше первое эпическое приключение, связанное с приватизацией и корпоративными войнами. Потом их будет ещё много, но это - самое показательное.
     На специализированном аукционе мы купили за ваучеры десятипроцентный пакет акций Пятого авторемонтного завода. Завод как завод – не большой, не маленький. Примечателен только тем, что расположен в самом центре города – рядом с Московским вокзалом на улице Тележная.
     Само участие в аукционе всегда событие интригующее и многоходовое. Нужно многое предусмотреть, угадать возможное развитие событий и замыслы оппонентов. Не всегда удаётся выйти победителем. Но даже в случае успеха, результат оказывается более, чем промежуточным. Ведь десять процентов только в очень редких случаях могут иметь существенное значение. Этот раунд мы выиграли.
     Расклад получился следующий. Самый весомый пакет – тридцать восемь процентов - оставался в распоряжении государства. Десять процентов у нас и ещё пятьдесят два процента размазаны тонким слоем среди сотен настоящих и бывших членов трудового коллектива. Госпакет оставался не просто крупнейшим, а гораздо большим, чем требовалось для полного контроля. Ведь государству все привыкли не просто безоговорочно доверять, но и уповали на него как на единственного защитника. А значит и голосовать будут единодушно так же, как и представитель Фонда имущества.
     Генеральный директор Голубев Николай Борисович был человеком простым. Даже простоватым. Кроме рабоче-крестьянской хитринки он не обладал никакими запоминающимися качествами. В то время уже несколько десятилетий шла деградация кадрового состава руководителей в стране. Востребованными оказывались не яркие и одарённые созидатели как это было при Сталине, а покладистые и бесконфликтные исполнители. Типичный портрет начальника брежневской эпохи. Директору не хватало смелости и авантюризма, чтобы попытаться приватизировать завод «под себя». Он рассчитывал, что за счёт природной смекалки он сможет лавировать между группами интересов и находить для себя между ними необходимый баланс. Так некоторое время и было.  У нас с ним установились добрые отношения. Я голосовал за него на выборах. Он поддерживал нас в установлении конструктивных отношений с коллективом и акционерами.
     Основными видами продукции завода были подъёмники для станций техобслуживания автомобилей и легковые автоприцепы. Эпоха тотального дефицита ещё не закончилась. Продукция продавалась без труда и это давало возможность предприятию существовать почти безбедно.
     Итак, десять процентов в наших руках. Следующий рубеж – двадцать пять. Он уже гарантирует кое-какие права. Возможность блокировать важнейшие решения, для принятия которых необходимо три четверти голосов. Это внесение изменений в Устав, увеличение уставного капитала и многое другое. Мы начали скупку акций.
     Этот процесс мог бы быть простым и рутинным. Если вести его не спеша и, если эти акции никого, кроме тебя не интересуют. Но это был не наш случай. Очень скоро выяснилось, что у нас есть конкурент. И не просто соперник, а жёсткий и бескомпромиссный противник.
     Один из бывших заводских руководителей. Энергичный, предприимчивый и самоуверенный. Нахальный до наглости. Один гуру предпринимательства сказал, что для успеха в бизнесе необходимо иметь три качества: первое – дерзость. Второе – дерзость. И третье – она же, родимая. А этого добра у Георгия Алексеевича Старикова было хоть отбавляй.
     Несколько лет назад он создал кооператив, уволился с работы и арендовал у своего бывшего предприятия цех. Он шёл к успеху как таран. Был крайне конфликтен, высокомерен и беспринципен. Выпускал ту же линейку продукции, что и сам завод. Он вступил со своим арендодателем в прямую конкуренцию, чем создавал ему большие проблемы. Он начал переманивать к себе лучшие кадры, предлагая чуть большую зарплату. А это уже был удар ниже пояса.
     Георгий Алексеевич был молод и энергичен. Хотя ему и было за сорок, он хотел, чтобы все называли его Гошей. И когда появились товарищества с ограниченной ответственностью, свою фирму он назвал «Го-Стар». Что означало «Гоша Стариков». Он чувствовал себя хозяином завода, когда был ещё всего лишь его арендатором. Он не видел проблемы в конкуренции и переманивании кадров. Ну, конкурирую я сам с собой, - кто запретит?
     Но руководство завода так не считало. Его изгнали. Пришлось ютиться где-то на чужих площадках. Он был зол и мечтал о реванше. Предвкушал, как вернётся с триумфом обратно. Придёт как хозяин, накажет обидчиков, восстановит справедливость. Ради этого он был готов на всё. А тут как чёртик из табакерки появились мы.
     Мне было тридцать три. Но выглядел я так, что всего несколько лет назад во время горбачёвской борьбы с пьянством мне не продавали в магазине алкоголь без документального подтверждения, что мне уже есть восемнадцать. Гоша отказывался признавать во мне равного противника и относился с нескрываемым презрением. А то, что дерзости и у меня было достаточно, он объяснял им же самим созданным мифом, что я бывший комсомольский лидер и получил доступ к «золоту партии» благодаря личным или родственным связям. Это его ужасно бесило. Он часто с негодованием повторял это вслух. Ещё бы! Он матёрый изощрённый в жизненных и производственных интригах профессионал. А я в его глазах – дурачок, которому просто повезло оказаться в нужное время в нужном месте и которого он скоро «посадит в лужу» на всеобщее осмеяние.
     При встречах он высказывал мне это в глаза и однажды при этом спросил:
     - Тебе когда-нибудь целку ломали?
     - Нет. – Коротко ответил я, растеряв от неожиданности своё и без того скудное чувство юмора.
     - Ну, что ж… скоро узнаешь, как это больно.
     А я был комсомольцем не больше, чем он сам. Нет, пожалуй, немного больше. Меня целых четыре раза принимали в этот авангард советской молодёжи. Первый раз повторно потому, что перед этим исключили за ненадлежащее поведение. Ещё дважды - из-за потерянных комсомольских документов. А принять заново было гораздо проще, чем их восстанавливать. При этом, приём новых членов ещё и улучшал показатели работы первичной организации.
     Скупать акции в условиях жёсткой конкуренции дело не самое продуктивное. Соперник постоянно поднимает цену. Акционеры совсем перестают продавать бумаги. А зачем делать это сегодня, если через месяц за них предложат в два раза больше? Но Стариков сделал рывок. Пакет его акций незначительно уступал по размерам нашему.
     Вскоре появился ещё один интересант. Он был намного моложе меня. А дерзости у него было столько, что моя и стариковская, сложенные вместе, не могли бы сравниться с его даже будучи умноженными на десять. Я намеренно не буду называть его по имени. Слишком много он «наследил» в истории нашего города.
     Он обладал собственным неповторимым стилем работы. Начал «скупку» акций сразу десятков предприятий. При этом часто он не утруждал себя покупкой даже одной единственной ценной бумаги. Брал во временное пользование – доверительное управление одну единственную акцию и, пользуясь правами акционера, начинал «терроризировать» менеджмент организации. Требовал доступ к уставным и организационным документам, к финансовой отчётности и к реестру акционеров. И это была только «разведка боем».
     У него был большой штат сотрудников. Вышколенные молодые люди интеллигентного вида, гораздо более походившие на студентов, чем на бандитов. Все они были похожи друг на друга как близнецы. Внешне – все были неизменно одеты в одинаковые малиновые пиджаки. Внутренне – все они назойливостью напоминали муху, которая часами может биться о стекло, не чувствуя ни усталости, ни бесполезности этого занятия. Их можно было выгонять с оскорблениями, но они вместо возмущения или обиды тупо лезли на проходную, требуя их пропустить. Можно было пригрозить их избить, но и это не помогало.
     Многие не выдерживали уже на этом этапе и пробовали откупиться в обмен на обещание оставить их в покое. Ну, а тех, кто выдерживал этот натиск, - ожидал второй акт «Марлезонского балета». Это было уже более серьёзное испытание. Они проводили работу с акционерами и делали предложение о покупке акций по цене в десятки раз большей, чем та, по которой проводились обычные для этого предприятия сделки. Но с условием, что будет собран «пул», в совокупности составляющий не менее пятидесяти процентов всего уставного капитала. Все понимали, что сделать это почти невозможно. Многих членов акционерного общества было и вовсе не сыскать. Но при этом никто больше не хотел продавать свои доли по старой цене. Было ясно, что никогда ни у кого они не купят акции по такой астрономической стоимости. Но даже призрачная надежда заработать сразу и много делала своё дело.
     На этом этапе также происходил большой отсев «стойких оловянных солдатиков», которым позарез надо было упрочить свои позиции путём увеличения доли в УК до контрольной или блокирующей. Но если уж предприятие интересовало нашего контрагента по-настоящему, то для набора нужной космической скорости он включал третью ступень. В работу вступали совсем другие парни. И все, кто стоял у них на пути оказывались в лучшем случае в больнице. А чаще - на кладбище или просто пропадали без вести. Эта участь постигла очень многих руководителей приватизируемых предприятий нашего города. Была ли эта трёхступенчатая схема придумана талантливым человеком? Безусловно да. Особенно, если судить по результатам её применения – лучшим бизнес-центрам нашего города сегодня. Об остальном – умолчу.
     Добрались и до нашего генерального директора.
     - Что мне делать? – советовался он со мной. – Они письменно запросили реестр акционеров.
     - Порвать и выбросить их письмо в корзину для бумаг. – отвечал я.
     - Но ведь по закону я обязан им ответить!
     - Сейчас как раз тот редкий случай, когда в наших интересах соблюдать закон очень неспешно.
     - Да, но ведь они подадут на нас в суд!
     - Прекрасно. Это как раз то, что нам нужно. Посудимся с ними годик-полтора.
     Вскоре защёлкало реле включения третьей ступени. Было несколько попыток нападения и только бегством Борису Николаевичу удалось спастись. Директор позвал меня и сказал:
     - Ты как хочешь, а мне всё это надоело. Я увольняюсь. Разбирайся с ними сам.
     Пришлось созывать внеочередное собрание и назначать себя генеральным.
     Я принял дела. Занял крошечный кабинет с единственным окном. Среди документов – толстая пачка бланков Паспортов транспортного средства на голубой гербовой бумаге. Их заполняли при продаже прицепов. «Ого, богатство!» - подумал тогда я. На столе помимо городского телефона стоял громоздкий пульт местной связи и смольнинская «вертушка» - аппарат, подключённый к АТС Смольного. Рядом лежала маленькая толстая книжица – справочник абонентов этой станции. Среди них всё руководство города, директора всех крупных предприятий, депутаты, бюрократы. С каждым прямая связь. Без секретарей. Система, введённая ещё при Сталине.
     А мне и позвонить некому. Ведь никого из них я не знаю. Открыл телефонную книгу. Стал листать. Вдруг хоть одного знакомого встречу. Надо же проверить – работает или нет? Нет, никого из знакомых не нашёл. Кому же позвонить? Вот смешная фамилия – Костогрыз Людмила Васильевна. Начальник какого-то отдела в администрации города. Набрал три цифры. На том конце ответили. Я положил трубку.
     Пришлось погрузиться в производственные проблемы. Всё было ново для меня, но я чувствовал себя как рыба в воде. Кажется, что для этого надо обладать неисчерпаемым запасом авантюризма и самонадеянности.
     Ребята в малиновых пиджаках навещали меня регулярно. Чаще всего их не пускали через проходную. Иногда моё терпение не выдерживало, и я пытался их вразумить. Проводил встречу с ними в своём кабинете. Одного хотел уже выбросить из окна, уповая на то, что этаж всего лишь второй и он почти наверняка останется жив. Но в последний момент прочитал на его визитке фамилию. Оказалось – мой однофамилец. А это большая редкость. Распорядился, чтобы его спустили по лестнице.
     Какая же это нервотрёпка - ежегодное собрание акционеров в условиях корпоративной войны! Выборы генерального директора и совета директоров. Для того, чтобы назначить генерального, достаточно простого большинства голосов. У тебя и у противника примерно одинаковое количество акций. Большой пакет распылён среди сотен членов акционерного общества. Как проголосуют они?
      Когда от любой мелочи может зависеть исход всей битвы, то ради этой мелочи приходится идти на многое. Ведь тот, кто выиграл выборы, - выиграл практически всё. Гендиректор контролирует и кадры, и финансы, и охрану. А оппонент с почти таким же пакетом акций даже на территорию попасть не сможет. Иди потом годами в судах доказывай, что ты имеешь право, а тебя даже близко не подпускают ни к финансовой отчетности, ни к реестру акционеров. Всем было понятно, за что идёт битва.
      И это была настоящая война. Где пленных не берут. А если ты остался в живых, то это скорее случайность, чем закономерность. И в этой войне мы уверенно побеждали. Хотя и ценой невероятных усилий. Через год мы выкупили у государства на аукционе основной пакет акций, который продавался единым лотом и был обусловлен выполнением целого комплекса мер по развитию предприятия, определённого его "Программой приватизации". А она готовилась не без моего участия. Мягко говоря.
     Наш пакет стал контрольным, то есть составлял более пятидесяти процентов. Но даже и теперь расслабляться нам не приходилось. На ближайшем годовом собрании, где моё переизбрание должно было бы стать рутинной формальной процедурой, произошло неожиданное. Мероприятие проходило в просторном актовом зале завода. Я на трибуне-кафедре под огромным гипсовым бюстом Ленина. Справа и слева - бархатные тёмно-красные знамёна предприятия победителя в социалистических соревнованиях. Охрану обеспечивали наши специалисты, а все формальности - наши юристы. Совсем незадолго до вынесения вопроса о выборах генерального директора ко мне подошёл наш начальник службы безопасности и тихим голосом сообщил, что к проходной подъехало несколько милицейских машин. Сотрудники требуют немедленно пропустить их на завод и воспрепятствовать этому невозможно, так как они предъявили ордер на мой арест. Кроме того, они пригрозили применить силу.
     Это было ужасно. Ведь доверенность на право голосования нашим пакетом акций была оформлена только на меня и мгновенно переделать её не получится. С формальной точки зрения собрание легитимно и имеет достаточный кворум при открытии. Если сейчас меня увезут, то ключевым участником собрания останется Гоша Стариков. Я посмотрел на него и увидел на его лице злобную торжествующую улыбку. Хитро задумано. Решения принимаются простым большинством голосов и если мы не проголосуем, то у него будет подавляющее большинство.
     Перехватив власть, он сможет сделать непоправимые вещи. Я попросил, чтобы охрана любой ценой задержала представителей органов всего лишь на несколько минут. Всего лишь на несколько минут! И эти минуты они для меня отвоевали, закрывая прямо перед носом у группы вторжения одну дверь за другой, а потом, после стука и требований с предоставлением документов снова открывали.
     Мне этого времени хватило, чтобы объявить в собрании перерыв. Эта процедура была предусмотрена законом, но требовала утверждения собранием. Голосование бюллетенями для этого не требовалось. Проголосовали простым поднятием рук. Только мы успели это сделать, как в зал вошли "представители Фемиды", надели на меня наручники и увезли в Смольнинское РУВД на Мытнинскую улицу.
     Двухэтажное здание в форме "каре" напоминало мне маленькую Бастилию. Единственный раз в жизни довелось мне сидеть под арестом в "обезьяннике" и случилось это именно здесь лет восемь назад. Я тогда учился в автошколе. Не на курсах, где готовят только к сдаче экзаменов для получения водительского удостоверения, а в учебном заведении, где учатся с утра до вечера в течении полугода, где готовят водителей-профессионалов всех категорий. Группа моя была разновозрастная, но очень дружная. С особенно близкими приятелями мне было тяжело расстаться даже после занятий, и мы часто проводили и вечера вместе. Однажды, взяв несколько бутылок вина, мы пошли ко мне домой. Жил я тогда в полузаброшенном доме на Днепропетровской улице, расселённом для целей капитального ремонта, где мне разрешили временно пожить в обмен на обязанность работать в ЖЭКе на полставки дворником. 
     Когда вино закончилось мы отправились за "добавкой" в продуктовый магазин на углу Транспортного переулка. Подошли, встали в очередь, хвост которой начинался ещё на улице. Был сентябрь и было по-летнему тепло. Мы были в рубашках с коротким рукавом. У одного нашего приятеля Сашки все руки были в наколках. Он был самый младший из нас, но успел уже несколько лет отсидеть в тюрьме.
     Всё было спокойно и чинно пока сзади к нам не пристроилась группа молодых людей в спортивных костюмах. Мне Сашкины наколки казались совсем невзрачными и ничем не примечательными. Но у одного из вновь прибывших они вызвали настоящий приступ ярости. Он потребовал, чтобы мы немедленно убрались с его глаз. И через несколько секунд завязалась потасовка. Нас было трое и их тоже трое. Вроде, всё по-честному. Драки в очереди за вином были тогда явлением обычным и заурядным.
     Но в этот раз удивительно быстро подъехал наряд милиции. Распоряжения отдавал к моему большому удивлению тот мужик, который и оказался зачинщиком потасовки и с которым в схватке судьба свела именно меня. "Вот этого особенно сберегите для меня" - скомандовал он, показывая на меня пальцем - "Его я упакую по полной".
     Через несколько минут мы все трое - я, Сашка и Жека - уже сидели в большой клетке в подвале смольнинской бастилии. Был вечер пятницы. Всем бы отдыхать после честной трудовой недели. Но мой оппонент через час явился уже одетый "с иголочки" и в форме старшего лейтенанта. Кто бы мог подумать? Он удостоверился, что я нахожусь там, где и должен сейчас быть по его мнению. Под одним его глазом была наклейка из пластыря, хотя я в это место его ударить даже не успел. Он убедительно сообщил мне, что не пожалеет ни сил, ни времени, чтобы я от звонка до звонка отсидел пятнадцать суток за нападение на сотрудника органов внутренних дел. Хотя напал на нас именно он.
     Несколько часов наша камера площадью метров двенадцать квадратных непрерывно наполнялась, пока не оказалась забитой битком. Через несколько часов, по непостижимым для меня правилам и логике, плотность населения начала уменьшаться. Далеко за полночь мы снова остались втроём. Потом отпустили и Жеку с Саней. Я остался один и не рассчитывал уже оказаться на свободе. Поздно ночью старлей приходил ещё раз, чтобы убедиться, что я всё ещё на месте. Но под утро выпустили и меня. Просто взяли и отпустили. Почему? Не знаю. Может просто потому, что "упечь" на пятнадцать суток мог только суд. А впереди выходные. Суды не работают. Кому нужны такие хлопоты?
     Эта история вызывала во мне такие острые переживания, что я несколько лет потом не мог равнодушно проходить мимо этого здания. И вот опять я здесь. Только теперь на втором этаже в кабинете старшего лейтенанта. Другого совсем. Но чем-то похожего.
     Гоша Стариков был не прост. Заместитель начальника Смольнинского РУВД был его лучшим другом. Он и помог ему разыграть этот спектакль.
     - За что меня задержали? - поинтересовался я.
     - Вы подозреваетесь в убийстве Леонида Иванова.
     - Но я даже не знаю такого человека.
     - Да? Странно. Неделю назад он был застрелен в номере гостиницы "Москва". В его вещах была обнаружена записная книжка. А в ней ваши имя и фамилия. А также запись о том, что вы с ним должны были встретиться в день убийства.
     Я понимал, что это игра по сценарию. Отлично осознавал её цель. Но переволновался не на шутку. Ведь в то время разные "чудеса" случались. Часа через два меня отпустили. Не составив никаких бумаг и не извинившись, само собой. Просто сказали: "Вы свободны". Ведь всем стало понятно, что собрание прервано. Проголосовать без меня не получится. А значит и время чего зря тратить?
     Когда я вернулся, также общим голосованием собрание возобновило свою работу и приняло все необходимые решения, определённые заранее утверждённой Советом директоров повесткой дня.
     Даже рядовое собрание акционеров – серьёзное испытание для нервной системы генерального директора. Особенно когда участников сотни. Как все пойдёт – одному Богу известно. В условиях жёсткого противостояния после собрания я чувствовал себя не просто как выжатый лимон, а как выжатый, вымоченный в щёлочи, а затем высушенный.
     После каждого собрания обычно кто-то из акционеров оставался, чтобы поговорить со мной. Это было тяжело, но я никогда не отказывался из уважения к ним. Ведь часто это были пенсионеры, у которых много свободного времени, а событий в жизни, напротив, не хватает. А тут ещё и собрание всколыхнуло ностальгические воспоминания. После одного вполне себе успешно проведённого ежегодного мероприятия в зале меня остался ждать пожилой мужчина. Я предложил ему пройти в мой кабинет.
      Он поблагодарил меня за возможность пообщаться и сообщил, что он много лет был директором этого предприятия и ему очень приятно посидеть сейчас в своём бывшем кабинете. Я встрепенулся и мгновенно вышел из состояния усталой расслабленности после концентрированного напряжения. А он продолжил:
     - Скажите, а фамилия Казенас вам ни о чём не говорит?
     - Нет. Впервые слышу. А кто это?
     Я всегда интересовался историей своего предприятия и до сих пор храню подлинник Постановления СовНарКома СССР «Об учреждении в г. Ленинграде авто-гужевого завода» от одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года.
     Строился он одновременно с Горьковским автозаводом американской фирмой «Форд» для обслуживания и ремонта фордовских автомобилей. Тогда же для них была запущена и первая в нашем городе автозаправочная станция у Петропавловской крепости. Я храню все уставы тех лет. Но не читал их подробно – не до того было.
     - Это самый первый директор нашего предприятия. Хотел сообщить вам, что он умер полгода назад.
     - Как полгода? Вы хотите сказать, что на прошлом собрании, когда вы были здесь, он был ещё жив? Почему же вы тогда не сказали мне о нём?
     - Так получилось. Думал, что успеется ещё… А ведь он был моим тестем.
     - Серьёзно?
     - Это случайность. Даже немного похоже на чудо. Для меня слово "Казенас" было почти мифологическим. Ну, почти как "Геркулес". А тут приходит ко мне однажды дочь и спрашивает: «Пап, а ты знаешь кто такой Александр Казенас?». Конечно, - отвечаю. А она: «Я выхожу замуж за его сына». Так мы стали с ним роднёй. Много вечеров мы провели с ним за разговорами. Много интересного он мне поведал.
     - Вы не могли бы мне хоть что-нибудь рассказать?
     - Всего не расскажешь. Разве что самое любопытное. Завод строился как авто-гужевое предприятие. Потому что тогда автомобилей ещё почти и не было. Но когда построили, - стало уже не до телег и повозок. Несколько десятков легковушек горьковского производства были к нам приписаны. Они не только обслуживались у нас, но и парковались ежедневно. Каждое авто было прикомандировано к какому-то директору завода и было его служебным транспортным средством. Водитель приходил сюда утром на работу, получал путевой лист и убывал в распоряжение своего шефа. А вечером возвращался и сдавал машину механикам.
     В тридцать четвёртом репрессировали всё руководство завода. От директора и главного инженера до бухгалтера и главного механика. Посадили за вредительство. Вот этот наш световой фонарь над главным цехом, - он и сейчас весь с деревянными рамами.  Тогда все рамы грибком пошли. Это грозило обрушением. После ареста судьба их неизвестна. Один Казенас вышел. И то чудом.
     Тогда комендантом Кремля был Петерсон, который в октябре семнадцатого руководил латышскими стрелками, охранявшими Смольный и Ленина. Среди его бойцов был и юный шестнадцатилетний латыш Александр Казенас. Когда Петерсон рассказал об этом Сталину, тот лично распорядился Казенаса отпустить и восстановить в должности. Вскоре Александр Николаевич вернулся на работу.
     В середине тридцатых промышленность в городе бурно развивалась. Новые заводы появлялись как грибы после дождя. Директоров становилось всё больше, а машин не прибавлялось. Многие из них по важным делам ездили на трамвае. Это отнимало много времени, да и обижало их. Некоторые часами просиживали в очереди на приём к Александру Николаевичу, чтобы выхлопотать себе авто. А что он мог сделать, если машин не было?
     Среди просителей часто оказывался молодой и перспективный директор крупной ткацкой фабрики «Октябрьская» Алексей Косыгин. Настойчив он был. Машины добился. Только поездить на ней не успел. Быстро пошёл на повышение в Москву. Сначала стал секретарём ЦК, а затем и заведующим отделом ЦК, отвечающим за всю промышленность. Вот как-то собрали в Смольном на партхозактив всех директоров. Решали проблемы развития промышленности. Кто-то поднял вопрос о недостатке служебного транспорта для руководителей. Это, дескать, тоже сильно мешает. Снижает оперативность руководства. Можно ли с этим что-то поделать?
     «А что тут думать?» - предложил кто-то – «Надо Казенаса в Москву послать. Он с самим Косыгиным на короткой ноге». Поехал мой тесть в первопрестольную. В восемь утра уже был в здании ЦК на Волхонке. Записался первым. Приём длился с девяти утра до двенадцати часов. Вызывали по очереди всех. Кроме него. Сердце щемило. На дворе был тридцать девятый. Любое необычное поведение начальства можно было считать тревожным сигналом. Вот и полдень. Приём окончен. А он один в приёмной сидит ни жив, ни мёртв. Звонит секретарше Косыгин и спрашивает: «А что, Казенас всё ещё там?». Получив утвердительный ответ, добавляет: «Давай мне его сюда. Неси бутылочку коньяка нам. Да не забудь лимончик порезать».
     Когда Александр Николаевич вошёл, Косыгин спросил: «Ну, что, понял теперь как часами в очереди на приём сидеть? Выкладывай, давай, зачем пожаловал».  После изложения сути дела, он снял трубку и попросил соединить его с Председателем Госплана СССР. Спросил: «Сколько у нас на этот год не выбранных лимитов по стране на автомобили ГАЗ-М?». Услышав ответ, продолжил: «Все сто пятьдесят отдать Казенасу в Ленинград. Сейчас он к вам приедет».
     Возвращался директор домой триумфатором. Целый поезд водителей послали в Горький за машинами. Длинная автоколонна возвращалась обратно. Эмками была заставлена вся территория и даже проезды вдоль зданий. Жаль воспользоваться ими не удалось по назначению» - закончил он.
     - А что случилось?
     - Началась зимняя кампания. Все автомобили реквизировали в армию.
     Я слушал его и не сомневался в его словах. Ведь фотографии с нашим двором, уставленным эмками плотнее, чем сельди в бочке уже были в тот момент у меня, и я до сих пор их храню.
     Мне и самому довелось застать много потрясающе интересных людей в коллективе. Слушать их рассказы, сидя за стаканчиком вина по праздникам девятого мая после церемонии поздравления ветеранов. Обо всех не напишешь. Но одного не вспомнить не могу.
     Охранником на проходной работал у нас порядочнейший и скромнейший человек – Малинин Александр Николаевич. Не сразу и не от него я узнал, что он когда-то давно также был ни много, ни мало, директором нашего завода. А после этого ещё и на повышение пошёл – стал главным инженером «Ленавтотранса». Это был своего рода холдинг, в который входили десятки автотранспортных предприятий, все пять авторемонтных заводов и много чего ещё. И вот этот человечище не мог сидеть дома на пенсии. Говорил: «Пока жив, - буду работать». А ведь ему было далеко за семьдесят.
     Несмотря на столь взрослый возраст мой Николаич обладал юношеской ясностью ума и памятью. Часто он был для меня и палочкой-выручалочкой и живой энциклопедией одновременно. Спрашиваю у него:
     - Александр Николаевич, срочно нужны чертежи, на которых показан ввод тепловой магистрали в главный корпус. Найти их нигде не можем. Где они могут быть?
     - А нигде. – Отвечает он – Сгорели при пожаре в пятьдесят шестом году.
     - А что же делать? Давление труба не держит. Надо раскопать, проверить её состояние. Где её искать?
     - Сейчас покажу. – отвечает. Выходим во двор, и он ребром подошвы своего ботинка начинает на пыльном асфальте чертить линию.
     - Вот так я её в сорок седьмом проложил, когда после войны все магистрали меняли.
     В другой раз, советуясь с ним, спрашиваю:
     - Николаич, а чего это у нас посредине двора такой горб? Может мы его - того? Сроем? Сделаем ровный двор.
     - Даже и не думайте… Во время войны там было бомбоубежище. Из очень хорошего бетона было сделано. Когда потом оно ненужным стало, я в конце пятидесятых решил его снести. Много техники загубили тогда – ничего не вышло. Пришлось его просто засыпать и заасфальтировать сверху. Вот так и получился этот горб.
     Когда вспоминаю этого человека, ясный взгляд его умных голубых глаз до сих пор вижу перед собой.
     Пройдет не так уж много времени, и мы получим полный контроль над предприятием. То есть больше семидесяти пяти процентов.  А дальше – дело техники. Пакет конкурента размывается до нуля путём увеличения уставного капитала. Ты можешь вкачивать в своё предприятие любые деньги. Ведь они остаются в твоём распоряжении. Оппоненту обычно жаль свои средства отдавать тебе. И он сдаётся. Главное – чтобы всё было безукоризненно с точки зрения закона. Иначе ты можешь в любой момент всё проиграть в суде.
     Но с победой в этой войне приключения не закончились. Много ещё их будет. Одно из самых щекочущих нервы связано с налоговой полицией под руководством славного чекиста Георгия Полтавченко и его не менее славного зама Алексея Седова. Порядочнейшие и умнейшие люди. Настоящие государственники. Но слишком уж прямолинейно подходили они к своей миссии. Даже время губернаторства Полтавченко в нашем городе запомнилось только тем, что никто ничего тогда не развивал и не начинал новых проектов. Ведь любая деятельность являлась потенциально коррупционной. А он не мог допустить для коррупции ни малейшего шанса. Так же прямолинейно он подошёл к исполнению своей роли и на посту главного налогового полицмейстера. Сказано наполнять бюджет любой ценой – значит наполнять.
     После проверки нашего предприятия лихие специалисты, которым самое место было бы где-нибудь в «Эрнст энд Янг», «нарыли» такую кучу нарушений, что одни только штрафы составили сумму, большую, чем вся потенциальная выручка организации за будущие десять лет. Любой бы на моем месте сломался и опустил руки. Знатная была драка. И мы в ней победили. Но моя заслуга в этом не была велика. Она заключалась лишь в том, что я не сдался сразу. И в том, что мне повезло найти превосходных помощников – юридическую фирму «Юрбизнесколлегия». Чудо сотворили они. И как сотворили!
     В перечне наших провинностей, состоящих из семидесяти двух пунктов, каждый из которых имел чёткое цифровое отражение в заключительном акте, многие были отбиты нашими юристами уже в первых судебных заседаниях. И от одного заседания к следующему этот перечень таял. Весь процесс занял более года и загрузил работой не одну судебную инстанцию. И вот в заключительном заседании, проходящем в суровом сером здании на Суворовском проспекте, 55, представители полиции – бойцовского вида молодые юристы в чёрных кожаных куртках – просят судью объявить перерыв.
     Они проиграли по всем пунктам кроме одного. Остался чайник. Электрический чайник за семьсот рублей, который мы купили в бухгалтерию, чтобы сотрудники могли во время работы выпить чашечку чая. Позиция проверяющих была такова, что бухгалтера сами должны были купить себе этот чайник, поскольку они использовали его в личных целях. А если предприятие его им купило, то оно должно было заплатить за них подоходный налог.
     В перерыве юристы полиции обратились к нам с просьбой уступить им хотя бы этот пункт. Иначе полного поражения им не простит их профессиональное реноме. А впрочем, и их начальство тоже. Я был в состоянии эйфории. Такая победа! А главное – противник не говорит, что он пойдет в Верховный суд, но поражения не признает. Часто ли в жизни такое случается? Зачем добивать поверженного врага? Что это нам добавит? Словом, я был однозначно за мировое. Но, к моему удивлению, мой представитель Сергей Шевелёв (теперь он уже давно легенда - Сергей Эдуардович) наотрез отказался. Он заявил, что и у него есть профессиональная честь и амбиции. И что он пойдёт до конца. Я разубедить его не смог. Он выиграл «в одни ворота». Мне оппонентов было искренне жаль.
     На нашем заводе имущества было много. Впрочем, вернее было бы сказать необозримо много. Были токарные станки, вывезенные после войны из Германии, которые были способны вытачивать детали длинной шесть метров и фрезеровальные – высотой с трёхэтажный дом. Такие единицы учёта вряд ли затеряются при инвентаризации. Но были миллионы и менее заметных вещей. Естественно, как всякая новая метла, я поручил провести инвентаризацию и назначил комиссию. Комиссия работала несколько дней и нашла практически всё, что вытекало из данных бухгалтерского учёта. Не смогли найти только одну единственную вещь, которая по документам числилась как «сатуратор». Опросили всех. Что это такое не знали ни бухгалтера, ни рабочие. Не знали Главный инженер и Главный энергетик. Не ведали технологи, конструкторы, снабженцы. Ни в инструментальном, ни в сварочном, ни в транспортном цеху никто не смог дать подсказки. И Яндекса как назло тогда не было. Пришлось ждать смены Малинина. Александр Николаевич улыбнулся, когда услышал заданный ему вопрос и сказал:
     - Пойдём, покажу.
     Он подвёл нас к стоящему посреди прохода в цеху автомату с газировкой. Из него любой из нас пил ежедневно и не по одному разу. Обычный советский автомат. Такие стояли тогда по всему городу. Вода в них стоила три копейки за стакан с сиропом и одну копейку без сиропа. У нас же она была для всех бесплатной. Хоть и без сиропа. Как жаль, что я не удосужился сохранить его, этот самый сатуратор. И бюст Ленина. И бархатные знамёна.
     Зато мне посчастливилось сохранить нечто гораздо большее. Незадолго до моего появления на заводе, в бухгалтерию была принята молодая сотрудница – бухгалтер-кассир Зайцева Юля. Уже при мне она стала «настоящим», а немного погодя и Главным бухгалтером. Мало ли кто не вырастал в Главных бухгалтеров из простых кассиров? Вот удивительно! Да, удивительно. Ведь она и сейчас, сегодня – Главный бухгалтер того самого предприятия, которое учреждено тем самым постановлением Совнаркома СССР от 1928 года.