Дети Байконура

На объекты, ища человеческого общества, приходили бездомные собаки. Всегда дружелюбные и задорные они готовы были идти за новым другом на край света. Иногда мы находили на месте наших игр своих четвероногих друзей убитыми. Они также умирали, отравленными, и наконец от бесприютной старости, или какой-нибудь болезни. Иногда мы находили какого-нибудь вчерашнего друга освежеванным. Свежевали, каждую пятую бездомную, или потерявшуюся собаку. Радик рассказывал, про сон в котором во время нашей прогулки, за нами по мазутному песку ползла освежеванная лиса, и плача умоляла найти ее кожу, обещая нам открыть железную дверь на Кирамзитном. Кто делает это? Спрашивал я родителей. Те, кто делают из них шапки, спокойно со снисходительной улыбкой отвечали мне. Нечеловеческой, или самой что ни на есть человеческой, слишком человеческой жестокости в обращении с животными мы в избытке насмотрелись за свое детство.
Свиней гоняли по двору, а затем всаживали в горло тесак, свиньи вырывались и продолжали бегать с тесаком, пока не падали на землю обессиленные, потеряв слишком много крови, которую вслух жалели забойщики, прищелкивая языками. Мы видели бегающих по двору куриц и гусей без голов, утопленных котят, выброшенных на помойку, повешенных на дереве котов, прибитых к забору птиц. В кустах мы всюду натыкались на чьи-то кишки, коровьи черепа с рогами, на гниющие трупы собаки водолаза и на всех овчарок сразу. Вся эта падаль никем не убиралась, никакой экологической милиции не существовало вместе с богом и инопланетянами.            

sequensed: Robert Shroeder «The Day After X».
 
На Байконуре, тридцати-тридцатипятиградусная жара, нормальная и ожидаемая температура для лета.
Палимые казахстанские солнцем объединяясь в небольшие группы в поисках неведомого мы дети Баконура к ЗАСКИ, Электростанции,  ДЭПО, Автотэпу,  КБИ, Элеватору, СМП. Не возьмусь расшифровывать аббревиатуру всех этих магнетических для нас детей словечек, хотя наверное были и другие. Больше чем названия, моя память спустя десятки лет легко воспроизводит запахи, пряную смесь из сероводорода, степных трав, мазута, соляры, рубероида и раскаленного железа.
  Особенно привлекательной, на каком-то отрезке времени, нам с Радиком казалась Электростанция. За её высоченными заборами, насаждениями и заграждениями, в особенном железном ангаре хранились списанные роботы. Это были первые советские техноиды, в массовом порядке произведенные в германии, по решению одного из съездов ЦК КПСС, в связи с запросом ЦЕНКИ, были покрыты слоем пыли мазута, под которыми зачастую скрывалась эрозия. Возможно они не оправдали надежд, и их спрятали от советского труженика на территории Электростанции.
     Когда осенью 1984 года мы перешли в четвертый класс, мы также совершили переход из детства во взрослую жизнь. Взрослыми новичков делала специальная международная школа, в которой учились представители национальностей со всего мира, с которым дружил Советский Человек. Отпрыски целой армии специалистов, ученых, кандидатов наук населявших город. В школьной тетради мы все писали «тетрадь ученика 145-ой средней школы, железнодорожной станции Байконыр». Скорее всего с подачи руководства космодрома, в целях конспирации, ну и еще потому потому, что кроме обнесенного бетоном и колючкой космодрома, была еще и гигантская железнодорожная станция. Все мы так же и её детьми. Станционные детишки. Считается, что одной из основных причин нормального превращения детей во взрослых, является постоянство. Один родной дом, одна родная комната, одни родные родители, одна школа, одна страна. О каком постоянстве и нормальном душевном здоровье можно говорить если ты начинал свой путь на гигантской узловой станции. Постепенно твоя жизнь и жизнь твоей семьи превращалась в дрейфующую во времени и пространстве СТАНЦИЮ. На этой станции мы росли постигали станционно-жизненные премудрости и дежурными по станции были наши учителя и родители, а затем мы сами. Одни поезда приносили в нашу жизнь друзей и знакомых, возлюбленных, соблазнителей, соблазненных, преследователей, судей, палачей, сострадальников, ненавистников, другие поезда уносили их всех к чёртовой матери за черту реальности, в дальние и ближние уголки памяти. «Кирамзавод» был лишь частью городских владений под общим названием Станция. Это была огромная территория, занимавшая едва ли не треть города. Со всех сторон она была обнесена полутораметровым бетонным забором, сверху рядами шла колючая проволока. У Радика был свой тайный вход на эту загадочную территорию. Когда он попадал внутрь её, ему открывалась индустриальная панорама, состоящая из огромных цехов, соединенных друг с другом маленькими зданиями или верхними переходами, хотя иногда это были трубы или что-то напоминающее ребристые шланги. Всё это дело было опутано какими-то проводами, явно предназначавшимися для неведомых не доехавших до своих вместилищ агрегатов.
        Хотя кое-какие агрегаты, точнее машины были. Это была внушительная груда странной аппаратуры, водруженная на железную площадку. Сейчас мне понятно, что это были ЭВМ, но тогда я не имел представления ни о чем подобном и эти ЭВМ походили на навороченные холодильники. Вместо Мониторов у них было то, что тогда, называли табло, или всё чаще дисплей. Хотя, Радик называл эти штуки Экранами. Именно этим ЭВМ он посвятил одну из первых своих мелодий «Голоса Экрана» сочиненных им на ходу и затем подобранных на пианино.  Если бы в те времена он услышал «Hall OF Mirrors» Kraftwerk, то можно было бы сказать, что он был вдохновлен именной этой вещью… Но в 1984 году, даже среди самых продвинутых граждан Байконура не было человека с выходом на людей имевших каналы по которым к нам в казахстанские степи могла бы приплыть подобная музыка. И так, слышать «Hall OF Mirrors» Радик тогда не мог. Отправляясь на Станцию Радик всегда брал с собой тетрадку и ручку и исследовал бесконечные агрегаты, уставленные непонятными и невероятными, но притягательными, как магнит приборами. С Радиком также всегда была сшитая мамой из старой папиной брезентовой куртки сумка с необходимыми приборами. Там всегда он хранил пару гаечных ключей, отвертку, фонарик и небольшой перочинный нож на случай обороны, или мало там чего еще.
   Радик был не просто неосторожен, он подвергал себя страшной опасности, разгуливая по просторам Станции. Его могли поймать рабочие, уголовники, аборигены, глубоко в душе не любившие бледнолицых осваивателей целины, а тем более их детей. Ведь взрослые казахи боялись как раз конкуренции, которую в прекрасном и сытом будущем их детям могли составить дети более образованных и настырных колонистов. По школе, да и по городу ходили страшные слухи о людоеде Джумагалиеве*, или о найденных в туалетных ямах и уличных коллекторах девичьих и детских трупах, и это всегда были бледнолицые.   




* «АНТИ-ЭДИП. Капитализм и шизофрения».
** Случай известного казахстанского людоеда Джумагалиева является самым ярким и раскрученным, потому что его преступления были раскрыты, однако в свете не раскрытых преступлений подобного рода, дело Джумагалиева теряет свой былой шарм.