Вайбер 92. Окружение как спасение или капкан

Александр Сорокин: Вот, свежее из переведенного о. Алексеем Марченковым у Марии Валторты ("Евангелие, как оно было мне явлено" https://evmalioann.ru/)
Тут мощно раскрывается, как Господь любил Иуду и хлопотал о нем. И Иуда раскрывается с неожиданной стороны. Его, оказывается, тоже иногда прорывало.
Он осознавал свою дурную натуру. Господь сказал, что он имеет благие намерения, но порочную природу, оттого ему тяжелей грести против течения.
Н.П.: Господь где-то говорит, что если бы окружающие Иуду проявили бы к нему большее сочувствие, то Иуда бы не кончил так.
Александр Сорокин: Да, об этом есть у Алана Эймса, "Глазами Иисуса".
Почитайте, тут очень интересно. И созвучно Алану.
«Я схожу к ней», – говорит Иуда из Кериота.
«Попробуй, если сможешь», – реагирует Петр, красный как петушок.
«Ты шпионишь за мной и докладываешь Иисусу?»
«Оставлю это ремесло представителям Храма. Мы, с озера, зарабатываем свой хлеб трудом, а не доносами. Не испытывай никаких опасений, что Симон Ионин станет на тебя доносить. Но не раздражай меня и не позволяй себе не слушаться Учителя, поскольку я здесь…»
«И кто же ты? Бедный человек, как и я».
«Да, господин. И даже гораздо беднее, гораздо невежественнее, гораздо грубее, чем ты. Я знаю это и не огорчаюсь по этому поводу. Меня бы огорчило, если бы я оказался одинаковой души с тобой. Но Учитель дал мне это поручение, и я его выполняю».
«Одинаковой души со мной? И что же в моей душе вызывает у тебя такое отвращение? Говори, обвиняй, оскорбляй…»
«В конце-то концов!» – вскакивает Зелот, а с ним и Варфоломей, – «В конце-то концов, прекрати это, Иуда. Имей уважение к сединам Петра».
«Я уважаю всех, но хочу знать, что во мне такого…»
«Изволь получить… Разрешите, я скажу… Гордость, такая, что заполняет всю эту кухню, лживость и сластолюбие».
«Я-то – лживый?»
Все подтверждают, и Иуде приходится умолкнуть.
Симон спокойно говорит Петру: «Извини, друг, если скажу тебе кое-что. У него есть недостатки. Но некоторые есть и у тебя. И один – не иметь снисхождения к молодым. Почему ты не принимаешь в расчет возраст, происхождение… многие другие вещи? Смотри, ты действуешь из любви к Иисусу. Но разве ты не замечаешь, что эти споры Его утомляют? Я не его прошу (показывает на Иуду), а обращаюсь с этой просьбой к тебе, такому зрелому и порядочному. У Него столько неприятностей от врагов. Так еще и мы добавляем! Вокруг Него такая война. Зачем же устраивать ее еще и в Его пристанище?»
«Это правда. Иисус очень печален и даже похудел», – говорит Иуда Фаддей, – «Этой ночью я слышал, как Он ворочается на Своей койке и вздыхает. Несколько вечеров назад я вставал и увидел, как Он плакал и молился. Я спросил: „Что с Тобой?“. А Он обнял меня и сказал: „Пожелай Мне добра. Как это тяжело – быть Искупителем!“»
«Я тоже встретил Его в роще у реки с явными признаками слез», – рассказывает Филипп, – «И на мой вопросительный взгляд Он ответил: „Знаешь, что отличает Небо от Земли, кроме того, что тут нет видимого присутствия Бога? Это недостаток любви между людьми. Меня это душит, словно веревка. Вот пришел сюда, чтобы рассыпать семена птичкам и быть любимым существами, которые любят друг друга“».
Иуда Искариот (видимо, он несколько неуравновешен) бросается на землю и плачет, как ребенок.
Прямо в этот момент входят Иисус с Иоанном: «Что происходит? Что за слезы?..»
«Это моя вина, Учитель. Я ошибся. Слишком жестко укорил Иуду», – откровенно говорит Петр.
«Нет… моя… моя… это я виноват. Я… я доставляю Тебе скорби… я не добрый… я надоедаю, впадаю в дурное настроение, не слушаюсь, я… Петр прав. Но так помогите же мне стать добрым! Потому что во мне есть что-то, тут, в моем сердце, что заставляет меня делать вещи, которые я не хотел бы делать. Это сильнее меня… и я приношу Тебе скорби, Тебе, Учителю, которому желал бы доставлять лишь радость… Поверь! Я не лгу…»
«Ну конечно, Иуда. Я в этом не сомневаюсь. Ты пришел ко Мне с полной искренностью в сердце, с истинным стремлением. Но ты молод… Никто, даже ты сам, не знает тебя так, как знаю Я. Давай, вставай и иди сюда. Потом поговорим с тобой наедине. А пока обсудим то, зачем вы Меня позвали. Какая беда приключилась бы, даже если б Манаил пришел? Разве не может некто, родственник Ирода, возжаждать истинного Бога? За Меня боитесь? Не стоит. Верьте Моим словам. Этот человек приходит с исключительно честными намерениями».
«Почему он тогда не дал о себе знать?» – спрашивают ученики.
«Как раз потому, что он приходит как „душа“, а не как совоспитанник Ирода. Он окутал себя молчанием, ибо рассуждает, что перед словом Божьим родство с царем ничего не значит… Отнесемся с почтением к его молчанию».
«А если, напротив, тот подослал его?..»
«Кто? Ирод? Нет. Не бойтесь».
«Кто ж его тогда прислал? Откуда он о Тебе знает?»
«Да от того же Иоанна, Моего родича. Думаете, в тюрьме он обо Мне не проповедовал? Да от Хузы… да от людской молвы … да от той же ненависти фарисеев… Теперь даже воздух с листвой разговаривают обо Мне. В неподвижную воду бросили камень, палкой ударили в медь. Волны разбегаются все шире, неся свое открытие дальним водам, а звук доверяет его просторам… Земля научилась говорить: „Иисус“, и никогда уже не умолкнет. Идите и будьте с ним любезны, как и с любым другим. Идите. Я останусь с Иудой».
Ученики уходят.
Иисус смотрит на все еще заплаканного Иуду и спрашивает: «И все-таки? Ты ничего не хочешь Мне сказать? Я все о тебе знаю. Но желаю знать это от тебя. Отчего эти слезы? И, главным образом, отчего эта неуравновешенность, что делает тебя все время таким недовольным?»
«О! да, Учитель. Ты сказал это. Я ревностный по природе. Ты это знаешь точно. И страдаю при виде… при виде многих вещей. Это делает меня неспокойным и… несправедливым. И я становлюсь злым, хотя не хотел бы этого, нет…»
«И не надо снова плакать! В чем же ты ревностный? Приучайся, чтобы говорила твоя истинная душа. Ты говоришь много, даже слишком. Но как? Инстинктивно или от ума. Ты проделываешь постоянную и утомительную работу, чтобы сказать то, что ты хочешь сказать: Я говорю о тебе, о твоем я, поскольку в отношении того, что тебе надо высказать другим и о других, ты не полагаешь себе пределов и ограничений. Равно как не полагаешь пределов и ограничений своей плоти. Она – твоя безрассудная лошадь. Ты похож на возничего, которому распорядитель скачек дал двух безумных лошадей. Одна – это чувственность, другая… хочешь услышать, какая другая? Да? Это то заблуждение, которое ты не хочешь обуздать. Ты умелый, но опрометчивый возница, ты доверяешь своему умению и думаешь, что его достаточно. Хочешь добежать первым… не теряешь времени, чтобы сменить хотя бы одну лошадь. А, наоборот, подстегиваешь ее и хлещешь. Хочешь быть „победителем“. Хочешь рукоплесканий… Разве не знаешь, что всякая победа бывает уверенной, когда она достигнута непрестанным, терпеливым, благоразумным трудом? Поговори со своей душой. Мне хотелось бы, чтобы именно оттуда исходило твое исповедание. Или Я сам должен рассказать тебе, что у тебя внутри?»
«Я нахожу, что Ты несправедлив и непостоянен, и страдаю от этого».
«Почему ты Меня обвиняешь? В чем Я, по-твоему, допустил погрешность?»
«Когда я захотел отвести Тебя к моим друзьям, Ты не пожелал, заявив: „Я предпочитаю оставаться среди простых людей“. Потом Симон и Лазарь сказали Тебе, что было бы правильно встать под защиту кого-нибудь из влиятельных людей, и Ты согласился. Ты оказываешь предпочтение Петру, Симону, Иоанну… Ты…»
«Что еще?»
«Больше ничего, Иисус».
«Облака!.. Пузыри на пене волны. Мне жаль, потому что ты несчастный человек, мучающий самого себя, хотя имеешь возможность радоваться. Можешь ли ты сказать, что это место – роскошное? Можешь ли сказать, что не было серьезнейшей причины, которая побудила Меня принять его в дар? Если бы Сион не был такой мачехой по отношению к своим пророкам, разве скрывался бы Я здесь, как тот, кто боится людского правосудия и прячется, ища убежища?»
«Нет».
«И что же? Можешь ли сказать, что Я не давал тебе поручений, как остальным? Можешь ли сказать, что был суров с тобой, даже когда ты погрешал? Ты не был искренним… Виноградники!.. О! Эти виноградники! Какие имена были у тех виноградников? Ты не был сострадателен к тем, кто страдал и искупал свою вину. Ты даже ко Мне не был уважителен. И остальные это видели… И все-таки один только голос поднимался, и постоянно, в твою защиту: Мой. Остальные имели бы право возревновать, потому что, если и был кто, кому Я покровительствовал, так это ты».
Иуда плачет, подавленный и растроганный.
«Я пойду. Сейчас время, когда Я должен принадлежать всем. Ты останься. И поразмысли».
«Прости меня, Учитель. Если я не получу Твоего прощения, то не успокоюсь. Не печалься из-за меня. Я нехороший парень… Люблю и извожу… Что свою мать… Что Тебя… Что жену, если завтра у меня появится жена… Мне лучше было бы умереть!..»
«Тебе лучше было бы исправиться. Но ты прощен. До свиданья».
Иисус выходит и притворяет дверь.
Снаружи Петр: «Иди, Учитель. Уже поздно. И тут столько народу. Скоро наступит вечер. А Ты даже еще не ел… Все этот парень».
«Этот „парень“ нуждается во всех вас, чтобы не быть больше причиной подобных вещей. Постарайся об этом помнить, Петр. Если бы он был твоим сыном, ты бы пожалел его?»
«Хм! И да, и нет. Я бы пожалел его… однако… проучил бы его заодно, как вредного мальчишку, хотя он уже и мужчина. Впрочем, будь он моим сыном, он не был бы таким…»
«Достаточно».
Александр Сорокин: А вот второй отрывок про Иуду, раскрывающей его человечность:
«Я не помешаю Тебе, Учитель?» – спрашивает Иоанн, подошедший со стороны лугов.
«Нет. Чего тебе?»
«Хотел Тебе рассказать… мне кажется, есть одна новость, которая может принести Тебе облегчение – и я сразу же пошел к Тебе, чтобы еще и посоветоваться. Я подметал наши комнаты, когда пришел Иуда из Кериота. Он сказал мне: „Я тебе помогу“. Я подивился, потому что он всегда неохотно берется за такие скромные дела, даже когда попросят… но сказал только: „О! спасибо! Я быстрее и лучше справлюсь“. Он принялся подметать, и мы быстро все доделали. Тогда он сказал: „Сходим в рощу. Дрова все время приносят старшие. Это нехорошо. Пойдем мы. Я не очень-то умею. Но если ты меня научишь…“. И мы пошли. И, пока мы там с ним вязали хворост, он мне сказал: „Иоанн, хочу сказать тебе кое-что.“. „Говори“ – отвечаю. И думал, что последует какое-нибудь замечание. А он, напротив, сказал: „Я и ты – мы самые молодые. Нужно бы нам держаться поближе. Ты чуть ли не боишься меня, и ты прав, потому что я не добрый. Но поверь… я это не нарочно. Иной раз у меня есть потребность быть вредным. Может быть потому, что меня, как единственного, избаловали. А мне хотелось бы стать хорошим. Старшие, я знаю, смотрят на меня неодобрительно. Двоюродные братья Иисуса оскорблены, потому что… да, я во многом перед ними повинен, равно как и перед их Братом. Ты же добрый и терпеливый. Дружи со мной. Считай, что я твой брат, да, вредный, но которого нужно любить несмотря на то, что он вредный. Учитель тоже говорит, что надо так поступать. Когда увидишь, что я делаю что-то нехорошее, скажи мне об этом. И еще, не оставляй меня совсем одного. Когда я пойду в селение, иди и ты со мной. Ты поможешь мне не натворить зла. Вчера я много переживал. Иисус говорил со мной, и я глядел на Него. В своей глупой обиде я не смотрел ни на себя, ни на других. Вчера посмотрел и увидел… Они правы, говоря, что Иисус страдает… и я чувствую, что виной тому в том числе и я. Не хочу больше ощущать эту вину. Давай ходить вместе? Пойдешь? Поможешь мне стать не таким вредным?“. Так он сказал, а у меня, признаюсь Тебе, сердце колотилось как у воробья, которого поймал мальчишка. Колотилось от радости, поскольку я был доволен, что он становится хорошим, за Тебя был доволен, и немного колотилось от страха, поскольку мне не хотелось бы стать таким, как Иуда. Но потом мне вспомнилось все, что Ты сказал мне в тот день, когда принял Иуду, и я ответил: „Хорошо, я буду тебе помогать. Но я должен повиноваться, и если у меня будут другие распоряжения…“. Я подумал: сейчас перескажу это Учителю, и если Он согласится, так и поступлю, а если нет – то Он повелит мне не отходить далеко от дома».
«Послушай, Иоанн. Я позволю тебе отлучаться. Однако ты должен обещать, что если почувствуешь, что нечто тебя смущает, ты придешь ко Мне и расскажешь. Ты доставил Мне большую радость, Иоанн. 3А вот и Петр со своей рыбой. Ступай, Иоанн».
Иисус обращается к Петру: «Хороший улов?»
«Мм! Не очень. Рыбешки… Но всё сгодятся. Иаков вон ворчит из-за того, что какое-то животное перегрызло веревку, и он потерял свою сеть. Я сказал: „А ему разве не нужно кушать? Имей сострадание к бедному зверю“. Но Иаков так не считает…» – смеется Петр.
«Именно это говорю Я об одном из ваших братьев. И оно у вас никак не получается».
«Ты ведешь речь об Иуде?»
«Я веду речь об Иуде. Он страдает от этого. У него добрые стремления и плохие наклонности. Но скажи-ка Мне кое-что, ты, знающий рыбак. Если бы Я захотел пройти по Иордану на лодке и добраться до Генисаретского озера, смог бы Я такое осуществить? Получилось бы?»
«Э! это была бы работенка! Но Тебе бы это удалось на лодочках плоскодонках… Утомительно, понимаешь? Долго! Пришлось бы все время измерять глубину, поглядывать на берега и на отмели, на плывущие кусты, следить за течением. В таких случаях парус не поможет, напротив… Так Ты хочешь возвратиться на озеро, следуя по реке? Учти, что против течения движешься еле-еле. Нужно не в одиночку, а то…»
«Ты это сказал. Когда человек порочен, чтобы пойти к Добру, ему нужно идти против течения, и одному ему не справиться. Иуда – как раз один из таких. А вы ему не помогаете. Этот несчастный идет вверх, один, и натыкается на дно, трется об отмели, запутывается в плывущих кустах, попадает в омуты. С другой стороны, если он измеряет глубину, то не в состоянии одновременно держать руль или весло. Зачем тогда упрекать его в том, что он не продвигается? Вам жаль посторонних, а его, вашего товарища, нет? Это не справедливо. 4Вон, видишь, как Иоанн вместе с ним направляется в селение за хлебом и овощами? Он просил, как о милости, чтобы идти не одному. И попросил об этом Иоанна, потому что не дурак, и знает, как вы, старшие, о нем думаете».
«И Ты его отправил? А если Иоанн тоже испортится?»
«Кто? Мой брат? Почему испортится?» – спрашивает Иаков, подходя с сетью, выловленной у зарослей тростника.
«Потому что с ним ходит Иуда».
«С каких пор?»
«С сегодняшнего дня, и Я ему это разрешил».
«Ну раз уж Ты разрешил…»
«Да, и более того, советую это всем вам. Вы слишком часто оставляете его одного. Не будьте ему только судьями. Он не хуже многих. Но более избалованный, с самого детства».
«Да, должно быть, так. Если бы в качестве отца и матери у него были Зеведей и Саломея, он не стал бы таким. Мои родители очень добры. Но они помнят о своих правах и долге по отношению к детям».
«Ты правильно выразился. Сегодня Я буду говорить именно об этом. Теперь пойдемте. Я уже вижу, что по лугам движется народ».
Александр Сорокин: Вот так! Такой Господь нежный!
Н.П.: Да, и желает, чтобы и мы научились этому.
Александр Сорокин: Да уж, вот это Господь, что называется, "в цвет" говорит всё Иуде в разговоре. И Иуда Его прекрасно понимает. И сам осознает свою дурную натуру. Дурные наклонности, но добрые намерения.
Н.П.: В нем выпукло виден так называемый закон греха, который озвучил ап.Павел: "чего хочу, не делаю, а чего не хочу, делаю, потому что делает это грех, живущий в членах моих".
Александр Сорокин: Странно, что после такого разговора и усилий Иоанна грех все же пересилил. Думаю, Иуда после таких проникновенных слов все же ясно понимал, что имеет дело с Тем, Кто видит его насквозь. С Богом ну или по крайней мере с каким-то высшим, небывалым еще пророком.
Н.П.: Да, проблема Иуды трудна для разума человеческого. Тут что-то выше нашего разумения. Называя его сыном погибели, Спаситель дает нам ключ к акцептации такового феномена. Думаю, что до конца понять это мы не в состоянии. Со слов Иисуса выходит, что если бы окружение было бы к Иуде благосклоннее, то он мог бы спастись. А если так, то получается это грех не только самого Иуды, но общности людей. Кстати, преступники часто говорят, что они есть продукт самого общества. Что общество их сделало такими. Теперь чуточку проясняется роль Церкви для верующего, как Корабля Спасения. Если человек будет на этом Корабле, то будет свободен от эффекта Иуды, т.к. окружение будет к нему благосклонно. Имеется в виду тут скорее духовная общность людей уже не непосредственного, а полного окружения, т.к. часто святые были убиваемы своим окружением. Даже средою "верующих". Пример Иоанна Креста: его чуть не убили сами монахи (он попросту сбежал). Приняли его в женском монастыре и отходили. Жанну Дарк сожгли по решению епископов. Отсекли голову Томасу Мору. Список можно продолжать долго.
Александр Сорокин: Да, пример всем нам такой бесконечной любви к тому, кто, как ты знаешь, тебя предаст...
Я когда еду на автомобиле, понимаю, что такое коллективный грех. Иногда и рад бы пропустить пешехода, да думаешь, что те, кто едут за тобой, будут сердиться.
Н.П.: Вот поэтому Спаситель был непонятен и отталкиваем многими, т.к. не только часто не склонялся к мнению окружения, но и утверждал вещи, противные ментальности. А ментальность это богиня, идол, которому поклоняется большинство.
Здесь законом ввели пропускать пешеходов. Автомобиль останавливается, когда водитель видит еще не подошедшего до перекрестка пешехода. Надо бы так и в России. А то не пускают пешеходов даже на переходах.
Н.П.: В Голландии так велосипед король дорог. Как видят велосипедиста, то все во внимании, каждый старается уступить дорогу.
Александр Сорокин: У нас уже много велосипедистов, но увы, пока культура вождения хромает. Только мощные штрафы и неусыпный надзор полиции спасут положение.
Н.П.: Да, здесь штрафы, причем с помощью видеокамер. Через автомат, не подкопаешься.
Александр Сорокин: У нас они тоже есть, но маловато.