Международный поезд

В отпуск летел самолетом, а пока набирался сил под родительской крышей, услуги аэрофлота взлетели на неприличную высоту, и мне очень сильно захотелось прокатиться на поезде, осмотреть просторы необъятной родины с близкого расстояния.
Москва — порт пяти морей и город девяти вокзалов, трудно прошмыгнуть мимо нее.
Перехожу с родного Савеловского на Казанский, прошу билет на вечер. Кассирша предлагает:
“На улан-баторском поедете?”
Ничего  себе,  думаю,  дожил.  Нет,  честно,  я  всегда считал,  что  в  международный  поезд  нормальный  человек просто так не попадет, вдруг — шпион. Хотя Монголия вроде и не совсем заграница, но все равно — не Бурятия. Я и  в мягком-то ни разу не ездил, а тут — международный. Одного в толк не возьму, с каких кренделей моим согласием интересуются. Сомнение возникло, но любопытство победило.
 Москва, кстати, с  последнего  приезда  совсем  другим городом стала. Жуликов там всегда  хватало,  но  раньше  они маскировали  свою  сущность  и  вроде  как стеснялись ее — теперь чуть ли не гордятся, не совсем приличное увлечение сделалось не только профессией, но и должностью, а должности стесняться  нельзя,  иначе потеряешь. Едва приехал, и сразу же начались знакомства с новой столицей. Пришел в  камеру  хранения,  встал  в  хвост длиннющей  очереди, время раннее, музеи закрыты, спешить некуда — есть возможность оглядеться. Стою. Созерцаю. Подходит парень и предлагает жетон. Я отказался. Он не обиделся, дальше побрел. Потом смотрю, возвращается с двумя чемоданами, следом дамочка семенит. Уловка знакомая, я и  раньше  видел,  как продают место в очереди, но товарец, как правило, разовый, а тут, смотрю, через пять минут на вторую ходку  двинул. Устроил вещички второго клиента. Потом — третьего. Пятого. Десятого. Очередь медленная, так что условия для работы — лучше не придумаешь. И напарник его из камеры хранения не очень торопится.  Правда,  я  не  сразу  высчитал,  что они на один карман играют, но это уж серость моя провинциальная виновата.
В метро другой хмырь, но жутко похожий на вокзального, другими жетонами  торговал.  Если  торопишься, деваться некуда — возьмешь.
А сплошному базару  на  улицах  я  уже  не  удивлялся, наслышан был, да и что мне базар — не за барахлом же приехал. Пошлялся по Арбату, прокатился на  Ваганьковское  к  могилам Есенина и Высоцкого, и где-то за час до отхода заявился на вокзал. Забрал сумку из камеры хранения, иду на перрон, уверенный,  что  посадка  уже  началась.  И  вдруг  упираюсь в пробку. Мальчики в пятнистой  форме  перекрыли  вход  на платформу. Народу тьма, а барахла еще больше. Громаднейшие баулы  на  тележках  навьючены  выше человеческого роста. Все чего-то кричат и не по-русски. Хотя  и  без  перевода понятно, что возмущается толпа, поскольку радоваться нечему. Да тут еще и с неба закапало, не сказать, что густо, но все равно, чувствительно. Холодный душ успокаивает нервы, а холодный дождь почему-то — наоборот. Задние давят на передних, передние — на военных, но не так азартно, больше глоткой, чем грудью. У солдатиков морды каменные, руки на дубинках. До отхода поезда десять минут, а никого не пропускают. Почему? Непонятно. Никто не может объяснить, но кто-то в  этом  что-то  находит.  Потом,  когда  военные расступились и толпа хлынула на платформу, я  думал,  что кого-то  обязательно  затопчут.  Видели,  как  вода  рвется в пролом запруды? Так же  и  там,  если  не  страшнее.  Но все обошлось. Правда, девчушка одна оказалась на рельсах. Не понял: или тачкой смели,  или  собственный  баул  стащил ее  вниз.  Кстати,  парней  там  было  меньше,  чем  девиц, и каждая,  как  муравьиха,  волокла  ношу  громаднее  себя.  А состав  длиннющий.  И  передохнуть  никакой   возможности. Остановишься — затопчут. И все это под дождем...
Кое-как загрузились.
Поехали.
В моем купе монголов не оказалось — три замотанных русских тетки, обозленных на Москву, на правительство, на монголов, на американцев и на  собственных  мужиков. Но где-то под утро они, на мое  счастье, сошли. До Вятки барствовал без соседей. Хотя барство довольно-таки относительное. Проводники, два здоровенных быка,  даже в сортире не убирали, не говоря уже про коридор или купе — самообслуживание. Раньше я думал, что самый грязный поезд — Красноярск — Карабула. Заблуждался. Но, говорю же, в международных путешествовать не доводилось.
Подъезжаем  к  вокзалу.  Народищу  на  перроне!!!  Если бы  пустили  сплетню,  что  сам  Сергей  Миронович  воскрес и возвращается в город  юности, вряд  ли  бы  встречающих больше набралось. Поезд затормозил, и начался базар. С земли  протягивают  деньги,  из  окон  — кофточки,  рубашки, свитера и прочие набедренные повязки.  Вдоль  состава  — рой очередей и очередишек.
Видел, как мужик в кудрявой шевелюре кроссовки покупал. У монголки их полный мешок. Он просит сорок третий. Она, не глядя, как лотошный номер, выдергивает из мешка пару. На глаз видно, что маленькие, а ей без разницы —  всучила и к другому  покупателю  поворачивается.  Кудрявый  требует заменить. Она опять вслепую другие сует. Совсем крохотные. Мужик — матом на нее. Тогда монголка высыпает полмешка на асфальт и велит выбирать. Кто-то из мельтешащих рядом нечаянно, а, может, и не совсем, поддел кучу ногой. А торговке что делать? Караулить мешок? Или  бежать  за  откатившейся парой? Стоит, дергается — шаг  вперед,  два — назад.  Но кудрявый сблагородничал, принес сам.
Под окнами толкучка. Деньги — товар. Товар — деньги. И тут же  рабочие  ходят,  колеса простукивают. Народ на них орет, мешаются, мол, под ногами у бизнесменов.  И работяги, странное дело, не очень-то и огрызаются. Обычно наш человек, если он при исполнении, такой уж воинственный, возьмите любую уборщицу — окажитесь-ка на пути ее швабры, — а тут сбой. Против базарной толпы — слабо.
Поезд трогается, а сделки не кончаются. Кто-то бежит возле окна и что-то требует, кто-то выпрыгивает  на  ходу из вагона. Кто за товар не расплатился, кто  сдачу  не получил — базар-вокзал.
В Вятке в мое купе заявился молодой парнишка и, не присаживаясь,  раскрыл  чемодан. Я не приглядывался, чего он там  перебирает  или  пересчитывает — неприлично  как-то. Потом он закрыл  чемодан,  бросил  его  на  полку  и быстренько умотал, даже познакомиться не успели. Вернулся через полчаса. И сразу же — к чемодану, будто проверяет, не спер ли я чего. Жду, что дальше будет. Смотрю,  вытаскивает жилетку, были как раз  в  моде  эти  безрукавки  разукрашенные чуть ли не десятком карманчиков на молниях,  одевается  в  нее, потом  извлекает  вторую,  точно  такую  же,  и  натягивает поверх первой. За ней — третью. Четвертую. Глазами хлопаю, ничего понять не могу. А он достает из чемодана маленькие коробочки  и  рассовывает  по  карманам.  Рассмотреть  опять не успеваю, но что-то наподобие фотопленки, а может, упаковки с лекарством — да какая разница. Возвратился без жилеток и без коробочек, но с  кожаной  курткой  в  руках. Сложил приобретение в чемодан и снова  начал  заряжаться.  Один жилет, второй и  т.д.  И  опять  молча.  Появился, когда поезд  уже  подходил  к  станции.  Улыбнулся  на  прощание, помахал ручкой и был таков.
А чего лишнего-то говорить — по кривой дороге вперед не видать.
Я в этом деле — человек неопытный, сразу не сообразил, но потом понял, что у парнишки работа такая, приноровился к расписанию и мотается с поезда на поезд по своему короткому перегону.
Дальше — снова один. Проводники про меня словно забыли. На станции пачку  чая  купил, пирожков, колбаски. Сажусь перекусить. И вдруг в купе врывается  молодая  красивая монголка. Нет, честное слово, красивая. Перепуганная, как козочка на асфальте. Палец к губам прижимает и, ничего не объясняя, ловко так, в три приема, заскакивает в нишу над дверью, ту, что для чемоданов предназначена. Свернулась калачиком  и  снова  пальцем  показывает,  чтобы  я  молчал. А что делать? Сижу, смотрю на свой чай. В голове сплошные шпионские кинокартины. Жду, кто ворвется следом. На всякий случай открыл нож и режу колбасу. Не спешу, чтобы оружие из рук не выпускать.
Или украла что-нибудь у своих? Или с кем-то не хочет рассчитываться натурой? Может,  с  проводниками?  Говорю  же, красивая.
Прислушался — не  копытит  ли  погоня — нет,  обычное вагонное шарканье. Утром в проходе бутылку лимонада разбили. Проводник такой хай на монголов поднял,  заставил делать уборку от тамбура до тамбура. И послушались.  Сам  он,  конечно, ни тряпки, ни веника отродясь в руках не  держал.  Гостья, как рысь на дереве, притаилась: ни звука, ни запаха.
Стучат  колеса,  в  окне  мелькают  деревья,  в  голове сумятица.
Не вытерпел, спрашиваю, от  кого  прячется.  Она  снова палец к губам. Наконец слышу, останавливаются возле  моего купе.  Продолжаю  резать  колбасу.  Входит  проводник,  за ним толстая тетка в форме. Ревизор пожаловал. С билетами у меня все в порядке, да и стол, приготовленный  к  обеду, внушает  дополнительное  доверие,   так  что  процедура  не затянулась.  Заглядывать  в  нишу  над  дверью  не  стали — так ведь не обыск же. Ушли. Девчонка выждала для страховки пару минут и спустилась.  Рассмотрел  ее  внимательнее. Нет, не померещилось со страху — действительно и молодая, и красивая. Она тоже вроде как приглядывается,  в глазенках любопытство.
“Ты один здесь? — интересуется и, не дожидаясь ответа, заявляет. — Я к тебе перехожу, вместе поедем”.
Лицо аж светится от счастья и нетерпенья. Представляете, заявочка? Первый раз в жизни женщина застала меня врасплох. Стою, не знаю, что ответить.  Отказываться  вроде бы не по-мужски, пусть и не совсем молодой, и все-таки... Однако честно признаюсь, как на духу — струсил малость. Мнусь, допытываюсь, как звать-величать... Тяну время. И еще  раз признаюсь: к позорному отступлению был ближе, чем к вступлению в права. От  конфуза спасло ее  нетерпение. Пока я телился, она попробовала открыть окно. Не получилось. И мордашка ее сразу поскучнела.
"Нет, — говорит, —  плохое купе, торговать нельзя".
И пошла. За то, что позволил спрятаться от ревизора, даже не поблагодарила,  сильно  расстроилась, я — тоже.
Из  любопытства  и от растерянности  начал  дергать  окно. И  открыл.  Там  заело  малость,  надо было сначала  вверх надавить, потом дернуть порезче. Дело мастера боится.
Окно открыл, однако в погоню за красавицей не бросился.
Проявил гордость. А потом задумался, почему она впорхнула именно в мое купе. Кто знал, что я один еду? Только проводник. Он и направил птичку. Потому  и  ко  мне  никого не подселял, таил резерв.
Зато в Свердловске пригнал целую партию новых монголов. Свободных мест было три, а вот сколько  человек со мной ехало, я не понял до конца дороги. Ночующих — пятеро: четыре парнишки и  девица,  молодежь  легковесная,  по  два человека  на  полке  запросто  умещались,  а  чтобы  гостей пересчитать — "Феликс" нужен.
Нет, не Дзержинский — арифмометр так назывался.
Впрочем, при желании, люди из органов  без  улова  бы не остались. Ребятишки что-то про визы, про сертификаты, про  билеты  лопотали,  где  по-монгольски,   где  по-русски — всего  не  разберешь,  но  кое-что  понять  можно.  Рыбка ловится  в  мутной  воде.  Проводник  эту  муть  поднимал, и сам же в ней рыбачил. Я видел, как он в приоткрытую дверь пальчиком сделал. Монголы  посовещались,  потом  старший из них нацепил пояс с раздутым подсумком и поплелся рассчитываться. Вернулся быстро. Проводник до лишних  разговоров не опускался: деньги — на бочку, и как можно реже попадайся на глаза. Доходное место. Но купчикам, видимо, тоже  чего-то оставалось,  иначе бы не разъезжали. Кстати, соседи мои, заверяли, что зимой учатся  в  институте,  а  летом пытаются  заработать.  Сначала  едут  в  Китай  за  товаром, потом уже к нам, в Россию.
В Новосибирск прибыли вечером, в темноте. Но народ к поезду собрался. Ребятишки быстренько опустили стекло, распластались на верхних полках. У одного в руках — женская кофта, у другого — мужская рубашка. Девчушка на подхвате, подает товар и принимает деньги. Двое выскочили на перрон, приторговывали возле окна, ну и для страховки, наверное.
Там же, в Новосибирске, видел, как  парень  выхватил у монголки кожаную куртку и  дал  стрекача.  И  сразу  же четверо кинулись за ним. Не знаю уж, специальная охрана или комсомольцы-добровольцы. Догнали быстро. Схватили на лестнице в подземный переход, но бить не стали,  хотя монголов на перроне была тьма, или не приняты у них самосуды над ворами, или соображали, на чьей территории находятся...
Короче, торговля кипит,  в  вагоне  грязища,  сортирная дверь  на  одной  петле  болтается,  проводники  барыши  по тайникам прячут, пассажиры сами себе чай готовят —  международный поезд.
Осчастливили город и двинулись дальше. Бока у  баулов заметно потощали, но барахла еще предостаточно. Попутчики, отработав,  сели  ужинать. Гости  понабежали.  Бутылку  на десятерых раздавили, а  разговоров  чуть  ли  не  до  утра. Лежу,  ворочаюсь,  уснуть  не  могу,  будто  вместе  с  ними торговал,  нервы  так  же  взъерошены.  Угомонились  только под утро. А когда проснулся, смотрю, уже к дому подъезжаю. Сдал  постель,  возвращаюсь  в  купе.  Попутчики  улыбаются, поздравляют  с  прибытием,  за  беспокойство   причиненное извиняются.  Я  тоже  улыбаюсь,  ладно  мол,  дипломата  из себя корчу, желаю им вернуться на родину с пустыми сумками и полными карманами. Ребятам приятно, улыбаются еще шире. Но чтобы слова  мои  с  делом  не расходились,  предлагают купить у них  кожаную  куртку.  Я им в ответ, рад бы, да денег у  меня мало.  Они не унывают, не беда, мол,  за  полцены  отдадим, как-никак  двое  суток  вместе  ехали,  подружились.  Песню нашу вспомнили:  “Дети разных народов,  мы  мечтою  о  мире живем”. Мне даже стыдно стало, будто я эти полцены выторговывал,  а у меня,  без  всякого  кино,  копейки  оставались — после отпуска-то, понятное дело. И брал ведь не потому, что на халяву губу раскатал, иностранцев уважить хотелось. По карманам  пошарился,  все  выскреб,  только  на   автобус оставил.
Домой пришел, померил куртку, а она бракованная. Мало того, что руки поднять никакой возможности, так еще ведь и в локтях не согнуть...
Почему не примерил, когда покупал, спрашиваете?
Потому  что  дурак.  Они  спросили,  какой  размер  ношу, покопались в сумке и выбрали, девчонка еще к плечам  мне ее  приставила.  Да  и  некогда  было,  разговор  о  продаже зашел,  когда  уже поезд останавливался.  Шустрые  ребята,   быстро сориентировались.
Вот вам и “дети разных народов” с мечтою о мире и дружбе... А, в общем-то, все правильно. Плохой товар — слепой купец. Пословица русская, но и у монголов, полагаю, что-нибудь похожее имеется.