Сеансы с Мастером. Лиза, любовь и искусство быть

Эпиграф:
«Не только нужно уметь копить знание, но и быть мастером по его использованию».
(Земфира Справедливая)



Часть первая. Визит первый

Музыка мягко растекалась по комнате — как будто кто-то пролил тишину, настоявшуюся на дзене и валериане.
Она окутывала сердца и души троих: моей жены — Лизы, мастера и меня. Я был третьим — мужем, временно списанным со счёта, но всё ещё при исполнении.

Мы сели удобно: Лиза лежала перед мастером, а я устроился рядом на диване, изображая уверенность, но на всякий случай не моргая. Уют был. Спокойствие — тоже. Возможно, я даже задремал… Или, может, ушёл в фазу глубокой медитации под прикрытием сна — до сих пор не разобрался. Всё, что расскажу дальше, вполне могло присниться. Или не присниться. Решать вам.

Мастер заканчивал сеанс. Это было понятно по его движению: он отступил от Лизы, глаза закрыл, руки поднял ладонями вверх. И я внезапно всполошился.
— Почему я? — промелькнуло в голове. Хотя, возможно, волнение было не моё, а его — мастера. Он, как я понял, человек творческий, совестливый — волнуется по делу, а не от скуки. Так что я, возможно, просто «поймал волну».

Он приоткрыл глаза и посмотрел на Лизу. Я — тоже. Её лицо выражало спокойствие с намёком на блаженство. Улыбка, как у кота, который только что украл сметану из холодильника… духовную, конечно.

Позже, по дороге домой, Лиза расскажет всё подробно — до последней молекулы ощущения. Скажет, что чувствовала тёплый поток от его ладоней, особенно в тех местах, где он к ней прикасался. А прикасался он бережно — с разрешения, выданного вслух в начале сеанса. Я это слышал. Мне понравилось: всё честно, как на экзамене у строгой, но справедливой учительницы.

Во время сеанса я наблюдал, как мастер методично «гулял» руками по телу моей Лизы — от затылка до пяток. Без единого отрыва — будто гладил кошку, боясь её разбудить. Лиза потом сказала, что ладони излучали настоящее живое тепло. Мастер менял позицию рук ровно тогда, когда она переставала ощущать поток — то есть у него была внутренняя антенна, настроенная на женскую термодинамику.

Я попытался понять, что мастер так пристально рассматривает на лице Лизы, но из-за свечного полумрака ничего не разглядел. Подошёл ближе, тихо, чтобы не отвлекать. И вот — увидел.

Моя жена выглядела иначе. Словно кто-то тайно прокрутил плёнку времени в обратную сторону. Щёки — розовые. Морщины — исчезли, вместе с печалью. Линия губ — уже не строгая прямая, а нежная, словно полумесяц в весеннем небе. Лиза помолодела лет на десять! Не шучу.

Я потрогал щёки — свои, не её — чтобы убедиться, что не сплю. Потом снова посмотрел на Лизу. Она, даже с закрытыми глазами, улыбалась мне. Из-под век струился поток любви и благодарности — как двойной лучик: один мастеру, другой — прямо в моё сердце.

Она и сама, как скажет позже, в тот момент ощутила себя восходящим солнцем. Но главное — почувствовала в себе нечто большее: желание жить. И не просто жить, а без жалости к себе, без желания тихонько поплакать в подушку по вечерам. Это была победа. Мелкая, но героическая.

Я посмотрел на мастера. Он был зачарован, как человек, стоящий перед океаном на рассвете. Это не просто профессионал — это поэт в халате без пуговиц. Его лицо выражало ту самую благоговейную радость, которую испытывает человек, наблюдая рождение света.

И тут я сам ощутил, как что-то тёплое и светлое вдруг пошло от моего тела — будто я на время стал лампочкой.

Мы смотрели друг на друга — мастер и я — и, кажется, без слов понимали: мы благодарны. Он — Лизе. Я — ему. Все вместе — неизвестно кому, но это точно было о чём-то важном.

Перед уходом он сказал:
— Спасибо вам. За то, что позволили мне пережить снова встречу с бесконечностью. Быть посредником между ней и Лизой…

Лиза приоткрыла глаза и снова — молча — поблагодарила нас своей весенней улыбкой. Я тихо вернулся в кресло. Глаза смотрели, мысли замолчали. Передо мной сидела не просто моя жена, а обновлённая Лиза. Справа от неё — Мастер. А слева — я, всё ещё слегка удивлённый, но внутренне сияющий.

Если бы кто-то увидел нас со стороны, он бы решил, что это кадр из доброго фильма: трое взрослых, молча улыбаются по-детски — и ничего не говорят. Потому что и так всё понятно.

Мастер вдруг перевёл взгляд на меня и сказал:
— А вы… знакомы?
Мы дружно рассмеялись. И с тех пор не переставали улыбаться весь вечер. Молодыми себя почувствовали — телом, духом и даже юмором.

Когда разговор подошёл к вопросам о здоровье Лизы, я вежливо попросил мастера рассказать о себе. Он не стал отнекиваться. И рассказал.

Но об этом — уже во второй части.



Часть вторая. Мастер Рэйки (или Хроники одной Валентины)

Чтобы не исказить рассказ, я передаю его словами самого Мастера. Он говорил спокойно, с той внутренней улыбкой, которой обладают люди, пережившие многое, но всё ещё верящие в чудеса и в пунктуальность Вселенной.

— Первый мой Мастер была женщина, — начал он. — И, как водится у женщин, она умела быть одновременно и прекрасной, и строгой, и глубоко знающей. Звали её Валентина.

Её стены украшали сертификаты, полки — книгами, а взгляд — лёгкой снисходительностью к вопросам новичков. К нашему счастью, встретились мы случайно. Хотя, как сказал бы кто-то из древних философов с бородой: «В жизни случайно только то, что мы ещё не успели осмыслить».

Сначала были встречи. Потом — обучение. А дальше — началась алхимия: книги, беседы, практика, практика, и ещё раз — практика. Через полгода Валя довела меня до уровня мастера Усуи Рэйки. Говорит, что я был способный. Я ей верю. Мне выгодно.

Судьба у неё сложилась по классическому сценарию красивой женщины: мужиков мало, мужчин — ещё меньше. Первый брак не задался, но появился ребёнок. А потом... потом она встретила того самого. Настоящего. С прямой спиной и винтиком в кармане — он был часовым мастером.

Звали его Валера. У него — семья, дети. У неё — одиночество и вера. Они встретились позже, чем хотелось бы, но как раз вовремя. Сначала — любовь, потом — расстояние, потом — воссоединение. Он — в Америке, она — в Москве. Потом — она в Америке, и всё стало на свои места.

Он чинил часы, она — души. И пока он настраивал механизм с кукушкой, она настраивала людей с болью. Прекрасный тандем.

Учениками Валя брала не всех. Как она говорила: «Рэйки — это не кружок "Очумелые ручки". Здесь нужна чистота. И духа, и намерения. А главное — совесть, желательно не в отпуске». Умела, одним словом, отсеивать неготовых.

С момента моего обучения мы с Валей не терялись. Прошло больше двадцати лет — и до сих пор, несмотря на перерывы и жизненные повороты, мы идём рядом. И даже обучались вместе в новой системе — Каруна Рэйки, созданной Уильямом Л. Рэндом, чтобы углубить связь между мастером и пациентом до уровня души.

Судьбы нас не утопили. И дружба наша не растворилась. Она жива, творческая и — без зависти. Да, бывает и такая! Просто нужно иногда напоминать себе: любить, прощать и дружить можно даже на расстоянии. А иногда — особенно на расстоянии.



Часть третья. Визит второй (или «Гость номер три»)

Ровно через неделю — в ту же минуту, в тот же запах благовоний и тот же тон медитативной музыки — мы вернулись. Всё повторилось почти до свечки. Лиза — бодрая, сияющая, рассказала, как хорошо себя чувствовала после первого сеанса. Мастер кивнул, как бы говоря: «Ну раз всё хорошо, тогда начнём снова творить чудеса».

На этот раз, с его разрешения, я стал официальным наблюдателем. Смотрел открыто, в роли тихого хроникёра с лёгким волнением.

Музыка струилась по комнате. Мастер положил левую ладонь на плечо Лизы. Она открыла глаза — медленно, как в кино. Их взгляды встретились, и в них отразилось что-то общее — словно оба увидели внутри друг друга свет.

Свечи у её стоп за время сеанса выросли — не буквально, но внутренне. Их пламя стало плотным, устойчивым. Мастер позже скажет, что они «сожгли» негатив и перевели его в нейтраль — вроде как переработка отходов в ресурс. Прямо у нас в гостиной!

По дороге домой Лиза призналась:
— Ты не поверишь… но там был кто-то Третий.
— Не я? — уточнил я, слегка озадаченно.
— Не ты, — сказала она, улыбнувшись.
Тут, знаете ли, от неожиданности я немного приревновал. Но потом отпустило: если Третий был небесного происхождения — пусть участвует, мы не против.

После сеанса Лиза не сразу поднялась — а как бы «всплыла», медленно и грациозно. Она снова была моложе, светилась лёгкостью. Я даже заметил, что походка у неё стала с отголосками весеннего вальса.

Мы сели втроём. И мастер начал говорить.

Говорил он спокойно. Словно укладывал слова в шкатулку.
— Жизнь теперь будет другой, — сказал он. — Потому что она будет зависеть от того, как ты её увидишь. И как на неё отреагируешь. Всё — в восприятии.

Потом добавил, немного заговорчески:
— А ещё… научись по-настоящему улыбаться. Себе. С утра. В зеркале.
— Это… как зарядка? — уточнил я.
— Гораздо мощнее. Настоящая улыбка запускает в нас спящие программы счастья. И здоровья. Мы себе не представляем, сколько внутри нас резервов, пока не начнём с собой разговаривать — по-доброму!

Мастер говорил об искусстве быть собой, но новой. О том, что любовь к себе — не эгоизм, а способ быть нужной. Полноценной. Радостной.

— Дети хотят от нас не многословной мудрости, — добавил он, — а простой живой поддержки. Такой, какой нам самим не хватало.

Я слушал, как в детстве слушал отца. Но всё же задал вопрос, который ждал своего часа.

— Мастер… Лиза мучает себя. И меня. Вспоминает по 54 раза в день, как всё было хорошо: мама, папа, друзья. И сразу — слёзы. Что с этим делать?

Мастер посмотрел на Лизу. Она — на меня. Её взгляд красноречиво говорил: «Ну спасибо, дорогой, сдал с потрохами».

Мастер начал говорить медленно, как будто каждое слово было монетой, которую он аккуратно кладёт в копилку смысла.

— Память — дело тонкое. Её польза зависит от того, для чего мы её используем. Вспоминать, чтобы быть благодарным — благородно. А чтобы снова пережить боль — саморазрушительно. Тогда наше второе «я» — тот самый внутренний враг — тихо потирает руки. Он даже не вмешивается. Мы всё делаем сами.

Пауза.

Лиза не выдержала: — Но мне не хочется стареть! Я хочу быть как тогда! Когда были живы мама и папа… когда мы смеялись!

Мастер мягко уточнил: — А после таких воспоминаний — как вы себя чувствуете?

— Печаль. Слёзы. Слабость, — честно сказала Лиза.

— Спасибо за честность, — ответил он. — Вызывая приятные воспоминания, мы активируем не только эмоции, но и физиологию тех лет. Тогда организм мог справляться с перегрузкой. А сейчас… тело не всегда готово вернуться туда, куда хочет душа.

Он объяснил: память — не просто кино. Это запуск старых программ. Адреналин, дыхание, пульс — всё копируется. Но мы-то уже другие. И это несоответствие — причина усталости после «воспоминаний».

— Понимаю теперь, — тихо сказала Лиза. — Я никогда не думала об этом так. Спасибо вам…

Часть восьмая. Сеанс третий и заключение (или «Мастер и немного чуда»)

На заключительный сеанс первой серии мы с Лизочкой прибыли точно по времени. Это был наш способ выразить уважение мастеру — и к человеку, и к тому, что он делает.

В доме уже царила нужная атмосфера: тёплый свет, медитативная музыка — будто подстроенная под внутренние ритмы каждого из нас, и лёгкий аромат, точно выверенный на грани присутствия и растворения.

Мы обменялись улыбками. Лизочка, как всегда перед началом, пошла помыть руки. И я заметил странную вещь: с каким выражением лица она туда вошла — с таким же и вышла. Готовность. Лёгкое волнение. Уверенность. Чистота. Как будто в это мгновение всё внутри неё выстроилось по нотам.

Я устроился на диване, закрыл глаза. И хотя сеанс был для Лизы, ощущать его стал и я.

Тонкая, но сильная энергия начала разворачивать во мне что-то давно забытое: спокойствие. Нервная система словно расправляла плечи. Я чувствовал, как тело приходит в равновесие, как мысли стихают, и где-то между нотами музыки в комнату входит тишина. Не внешняя — внутренняя. Я не спал. Просто был. И этого было достаточно.

Когда музыка затихла, я открыл глаза. Рядом сидела Лизочка, и она... светилась. Та же Лиза, но словно без вчерашней тяжести, без внутренней сутулости души.

Мастер ещё несколько минут описывал увиденное, делился ощущениями. Его оценка была короткой, но наполненной:
— Есть динамика. И она — прекрасна.

Лиза слушала с лёгкой загадочной улыбкой, и неожиданно для меня сказала:
— Это приятно слышать! Я так себя и чувствую... Но — мне хочется не только чувствовать себя хорошо.

Мастер посмотрел на неё внимательно, поощряя продолжить.

— Я не хочу стареть, — сказала она просто. — Я хочу быть той, какой была 30–40 лет назад. Когда смеялась мама, когда я лежала на плече у папы, и чувствовала себя счастливой... Я всё это помню. И хочу снова. А когда понимаю, что этого нет — слёзы сами появляются. А мой Миша этого не понимает. Ругается даже. А что в этом плохого?

Мастер выдержал паузу, как будто выбирал не слова, а глубину.

— А как вы себя чувствуете после таких воспоминаний? — спросил он мягко.

— Грустно. Хочется плакать. И плачу. Слабость, разбитость...

— Спасибо за вашу честность, — сказал он. — Это уже шаг. А теперь позвольте объяснить...

Он говорил спокойно, без тени поучения, как тот, кто сам прошёл через многое.

— В памяти мы держим не просто события, а то, что называют "сверх-ординарным". Это моменты, когда нервная система была в возбуждении — да, даже при радости и нежности. Адреналин, пульс, дыхание, сердцебиение — всё записывается. В прямом смысле — в теле. Это как биографическая автографика в клетках.

— Когда мы вызываем воспоминание — запускаем целую программу. И тело, как добросовестный исполнитель, начинает ей подчиняться. Только вот тело-то уже другое: зрелое, менее гибкое. И запускаются прежние параметры, которые раньше были ресурсными, а теперь становятся нагрузкой.

— Организм начинает работать в режиме прошлого и настоящего одновременно. Это двойной удар. И мы сами его запускаем... Неосознанно. По любви. По памяти.

Лиза слушала, не перебивая. Потом вдруг тихо сказала:

— Теперь я понимаю. Всё, что вы сказали… звучит как открытие. Спасибо. Я попробую осознать это глубже. И отпустить... Саморазрушение.

Сеанс завершился. Мы подошли к двери.

Мастер провожал нас взглядом. Он стоял в дверном проёме и улыбался. Казалось, в его улыбке было всё: и благодарность, и грусть, и доброта. И, быть может, что-то ещё, что невозможно назвать словами.

Мы вышли. Воздух был другим. Не свежим — новым.

Мы не стали спрашивать друг друга: «Ты чувствуешь?». Всё было видно в наших глазах. Мы словно помолодели. Нет — возраст не ушёл, но он перестал быть центром внимания. Тело — да, болит. Но боль больше не диктует сценарий дня.

Мы улыбались. Просто так. Потому что — можем.

Я повернулся к жене и сказал:

— Лизочка... Я так и не понял: он Мастер или чудак?

Она посмотрела на меня с удивлением. Я усмехнулся:

— Но если он чудак, то прав был Горький: «Чудаки украшают мир».

Лиза засмеялась и добавила:

— А ты у меня с памятью всё-таки молодец. Не каждый мужчина цитирует Горького после энергетического сеанса.

— Признак омоложения, — заметил я. — Умственное обновление!

— Люби дело — мастером будешь! — вспомнила она старую пословицу. — А он своё дело очень любит. И делает его уже лет тридцать...

Я кивнул:

— Знаешь, почему он для меня настоящий Мастер?

— Почему?

— Потому что делает своё дело с улыбкой. Он наполнен любовью. А любовь — это и есть мастерство.



P.S.
«Если вы одарённый человек, это не значит, что вы что-то получили. Это значит, что вы можете что-то отдать».
— Карл Густав Юнг