Марийские байки. История о землянке

И чего только не услышишь от этих туристов! Каких только историй не расскажут бывалые лесные ходоки, те, кто когда-то приезжали на тепловозе на станцию «Илеть» и пешочком, под рюкзаком ходил по марийской тайге. Исследовал ее, находив самые красивые места и встречаясь с самыми загадочными явлениями. Рассказы их были всегда интересны, особенно вечерком у костра, вызывая то улыбку от рассказанного, а то и холодок, бегущий по спине…

Землянка
Я никогда не принадлежал к туристам той старой гвардии, которые еще в конце восьмидесятых надев на себя набитый продуктами и вещами рюкзак и прихватив с собой гитару, ходили по марийской тайге, вставая с палатками на берегах сказочно красивых марийских озер и речушек. Никогда не сплавлялся на байдарках весной по большой воде, гребя не спеша веслом и с восторгом созерцая как художником-природой, красочно расписаны лесные весенние берега вдоль реки. Никогда до этого момента не таскал я на себе ставшие потом такими привычными предметы как палатка, спальники, тент, котелки, и даже складной красный мангал на ножках (было, честное слово!). Имея только примерное представление о том, что необходимо брать в такой поход, я в первый раз пошел в марийскую тайгу по зову своей жены, тогда еще для меня невесты Алены.
К слову сказать, Алена тогда была уже туристом с опытом, и с рюкзаком походила по Марийке не мало. Не раз бывала на озере Яльчик, ходила на Мушан-Ер, Илеть, Кленовую Гору. Бывала и в землянке, вырытой в овражистом берегу реки Ирка. Как-то вдвоем, со своей подругой по институту Ольгой по ее рассказам две недели стояли с палаткой в районе озера «Глухое», жили больше на подножном корму, грибах да ягодах. Домой в город их потом забирал отец Алены Михаил Михайлович, приехав на своей серебристой «буханке», так как на работу ее вызвали.
Так вот, на счет этой самой землянки. Был март 1997 года. Зима в средней полосе России переходила в весну, хотя снега было еще много и ночи были морозные. Я тогда Алене предложение сделал, а она, как бы ненароком предложила мне в поход в лес сходить, в марийскую тайгу с ночёвкой землянке. С друзьями ее познакомиться, раз уж жениться собрался. Надо, дескать, мне в круг ее друзей-знакомых войти, поближе с хорошими людьми пообщаться. Конечно, я тогда согласился. Шестым чувством чуя, что это и есть тот самый тест на проверку характера. В общем, я тогда согласился сразу, хотя и представления не имел что такое марийская тайга во второй декаде марта и как это приключение на все остальные годы моей совместной с Аленой жизни запомнятся! Ну не будем торопиться, все по порядку.
Замечали ли вы, что март в городе и за городом – это совершенно разные явления! В городе, в двадцатых числах марта почти настоящая весна, днем в хорошую погоду снег понемногу тает на солнышке, образуя твердую ледяную корочку, наст. Сосульки висят на крышах, вокруг стволов деревьев на земле образуются небольшие проталины сырой земли с прошлогодней травой. И воздух то пахнет по-другому, талым снегом и весенним теплом что ли? А стоит выехать за город, и весна как будто еще и не думала начинаться. Снег еще лежит, будто зима не собирается двигать на север, и яркое весеннее солнышко не может растопить его сверкающую зимнюю белизну.
Понимая, что тепло сейчас только в городе, а за городом гораздо холоднее, я просмотрел, что могу одеть из своей зимней одежды, которая была бы пригодна для такого похода. Как человек, служивший в армии, главное значение в походе я придавал продуктам питания. Поэтому, в рюкзак, прежде всего, были положены: пара банок тушенки, пачка макарон, пачка масла, кирпич белого хлеба, соль. Ну и водка в алюминиевой солдатской фляжке – это уж, само собой. Брать что-то еще с собой я не знал, понадеявшись на совет Алены, что «все что-нибудь да берут», а сложил еще одежду на смену. Придавая одежде и обуви значение меньшее, чем продуктам, я надел самые обычные зимние сапоги на молнии, в которых ходил в городе, предварительно начистив их кремом, и ничего не взяв им на смену.
Интересно вот так бывает, что человек не знает, и представления не имеет, с чем ему предстоит иметь дело. Но бывает он как-то и не думает о вероятных последствиях и полагается на «авось»! Вот и я, понимая, что опыта таких походов у меня маловато, а все мои армейские походы проходили в теплых краях и с полевой кухней, я понадеялся на друзей Алены, думая, что они не дадут же мне замерзнуть в лесу, да и с голоду не дадут умереть! Продукты-то и «горючее» есть! Ох, ох, если бы так все было просто! Легкомыслие, милый грех!
При встрече утром с Аленой, она первым делом заглянула в мой рюкзак и все, что могла она сказать, посмотрев внимательно на меня и потом на содержимое рюкзака, это было многозначительное «Да…ну ладно, посмотрим»! На кого и что посмотрим, я уже догадывался! Поэтому настроился я серьезно. Время было как раз, и мы двинули на Казанский ЖД вокзал.
Тепловоз до станции Илеть уходил от последнего пути Казанского вокзала рано, и мы поспешили на поезд через открытый всем ветрам переход над железнодорожными путями. Утро было солнечное и морозное, нос и уши пощипывало, щеки краснели от свежего ветерка. На перроне нас ждал старенький облупленный, серый с красными полосами по корпусу дизель-тепловоз и совсем немного вагонов. А самое главное, на перроне ждали друзья-знакомые моей невесты! После быстрого знакомства я запомнил, что было два Евгения, Маргарита, Андрей, которого все звали почему-то «Ос», Татьяна, Назима и еще несколько человек, имена которых второпях я не запомнил сразу. Надо сказать, что встретили они меня, очень просто и дружелюбно. Общались они в основном между собой, осторожно поглядывая на меня, что я за «фрукт» такой, и какое мнение обо мне можно составить на первый взгляд. Люди они были все в основном уже женатые, знали друг друга не первый год, так что разговор в вагоне, где для нас хоть и не сразу, но, все же, нашлось немного места, был полон воспоминаний о прошлых походах и «лесных событиях». Не смотря на ранее время, вагоны были заняты женщинами с разноцветными сумками и мешками, деревенскими мужиками, выходящими курить в тамбур и делясь друг с другом последними местными новостями. Полки вагона были забиты корзинами, мешками, пахнущими кисловато-хлебным запахом, большими цветными котомками и еще чем-то, что обычно возят в электричках дачники и сельские жители. Поезд периодически дергало на остановках, разговор в нашей компании шел оживленный, самым активным в нашей компании был Женя Клюев (первая фамилия которую я запомнил сразу). Помню только, что за время поездки я пару раз я попытался пошутить не в тему, но сам понял это и не настаивал. Компания приняла мои неудачные шутки нормально, понимая, что я человек новый, и еще не освоился.
Пока мы ехали, я слушал, наблюдал, и постепенно понимая, что это были другие для меня люди. Люди других для меня интересов. Разговор не заходил о деньгах, футболе, моде, не говорили о бизнесе, хотя почти все ребята так или иначе им занимались. «Народ» говорил о красоте разных мест, где побывали раньше, красоте природы, смешные случаи в походах и на стоянках. Женя Клюев показывал прихваченные с собой фотографии мест, где уже побывали. Разговор крутился в основном вокруг темы «а помните?». И следующая история была также наполнена красотой природы, свободы от городской серости и порой очень своеобразным туристическим юмором. В общем, поездка в поезде для меня прошла как бы вне времени и пространства, с мелькающими картинками заснеженных серо-белых пейзажей за окном. В реальность я вернулся с первых минут сбора нашей компанией разложенных по вагону рюкзаков и снаряжения, поняв, что скоро выходим.
Все народ, выходим, выходим! Станция «Суслонгер», перрон, покрытый корочкой подтаявшего серовато-голубоватого от дизельного дыма снега со следами подошв, оставленных пассажирами. Из вагонов быстро повыходили «местные» со своей, разнообразной поклажей и мы, обвешанные рюкзаками и туристическим снаряжением. Проверились, чтоб никого и ничего не забыть. Направились в сторону автодороги, которую надо было перейти, чтоб попасть в негустой перелесок, за которым вышли на днях почищенную трактором (вот повезло то!) тропу в лес. В тайгу, настоящую марийскую тайгу, со стеной стволов деревьев, с сугробами переливающегося снега, птичьими и мышиными следами вдоль дороги, и удивительной тишиной. Идут еще мало знакомые, но симпатичные мне люди, смеются, молчат, улыбаются. Иду и я вместе с моими новыми знакомыми по белоснежной тропе, с не очень понятными пока для меня людьми, желающими уехать от городской суматохи, чтобы наглядеться на красоту этого леса и остаться на ночевку в землянке, в этой только-только переходящей из снежной зимы в начинавшуюся теплынь весны марийской тайге. Иду по одной тропе с людьми, ценивших красоту природы и добрые человеческие отношения выше всего остального.
Чем дальше наша компания углублялась в лес, тем тише звучали голоса, тем спокойнее становились лица моих новых знакомых. Наша большая компания стала потихоньку разбиваться на маленькие группы, которые шли и негромко переговаривались друг с другом на близкие им темы. Чем дальше мы проходили по нашему пятнадцати километровому маршруту, тем чаще я замечал, что путники больше смотрят себе под ноги, лишь иногда поднимая голову, чтоб посмотреть вокруг. Идут и молча, улыбаются о чем-то своем. Некоторые из нашей компании, помолчав вот так и побыл в одиночестве с собой, сбросив навеянное лесом молчаливое тихое оцепенение, догоняли впереди идущих и опять говорили, вспоминая прошлые маршруты, подшучивали друг над другом, шли дальше, цепляя носками сапог хлопья вчера выпавшего ставшего рыхлым на дневном солнышке снега.
Кто ходил ранней весной с рюкзаком по марийской тайге, тому никогда не забыть сказочной красоты этого зимнего леса. И чем дальше от автодороги, где перелесок редок и снег смешан с дорожной грязью, песком и копотью везущих кругляк лесовозов. Где еще не чувствуется первозданной лесной красоты и взгляд не цепляется за стену сосновых стволов, тем больше меняется лесной пейзаж. Снег на лапах ели, между стволов высоких сосен, на прогалинах становился не тем городским сероватым слоистым снегом, а тем сказочным, искрящимся, сверкающим от каждого лучика солнца бриллиантовым покрывалом зимы, которое укрывало от морозов весь этот сказочный лес, и, не смотря на приход весны еще сохраняющее свое ослепительное великолепие. Сказочная белизна леса, чистота снега и свежесть морозного воздуха, не затем ли сюда пришли старатели лесной красоты?
Тишина зимнего леса, даже когда под налетевшим ветерком поскрипывают стволы сосен и с лап елей нет-нет да осыплется комок снега, как невидимым покрывалом понемногу окутывает путников. Успокаивает торопливый бег их мыслей, снижает их громкие голоса, посылая им удивительные волны спокойствия и умиротворения. И сам путник понемногу смолкает, глядя по сторонам на эту сверкающую красоту и думая о чем-то, о своем глядит себе под ноги, шагая по рыхлому снегу. То прислушиваясь к чему-то не то в тишине леса, не то в глубине себя, поднимает свой взгляд и не может наглядеться на эту сказочную красоту, надышаться этим тало-морозным воздухом, и продолжая идти все дальше и дальше, как будто дорога и есть смысл всей его жизни.
«Давайте народ»! Поддерживает всех Женя Клюев, «До камня немного осталось»! «Дойдем до камня, считай половину пути прошли»! Что за камень такой, спрашиваю я Алену? В смешенном лесу, между соснами, елями, осинами не видно камней. И в моем разыгравшемся воображении чудится былинный камень с резным рисунком и надписью, стоящий на развилке дорог и указующий путнику, что ждет его, если выберет он дорогу, по которой решит идти дальше. И я ищу взглядом между стволов деревьев это перепутье, этот потрескавшийся от времени, с высеченными на нем буквами судьбоносный камень. Но, то ли фантазия моя тогда разыгралась в сказочной тайге, толи так я был очарован этим местом, что, увидев большой серовато-розовый гранитный валун метра два в длину и полтора высотой, наполовину засыпанный снегом, я нисколько не расстроился. Тем более что этот примечательный гранитный валун был для нас местом привала, отдыха, и на который можно было опереться рюкзаком и отдохнуть.
Вездесущий Женя Клюев успевающий все время делать снимки и тут нашел для себя тему, сделав несколько снимков нас с Аленой и ее подругой Татьяной у лесного гранитного гиганта. До сих пор у нас в семейном альбоме где-то лежат эти фотографии, напоминания о том дне. А на маршруте до сих пор лежит этот гранитный, неизвестно как попавший в лесную тайгу, валун, как древняя каменная метка, что стояли ранее на границе леса и степи, определяя кон-границу. Так и этот валун стоит до сих пор на границе нашего прошлого и будущего, показывая нам, что половина нашего пути нашего уже пройдена, а вторая половина пути ждет нас, дорога будущей жизни ждет наших следов на своем пути.
Солнце перевалило за полдень, короток день ранней весной, недолог привал на лесной тропе, вот мы уже идем дальше, молчим или негромко говорим друг с другом, останавливаемся, что сделать снимок, порой смешной, порой задумчивый. Вот я стою, сняв шапку, Алена в лучах солнца, с улыбающимися глазами, волосы на солнце кажутся совсем светло рыжими, Женя, со странной для меня тогда фамилией Бесденежный, стоит рядом, улыбается, такой молодой, еще нет седины, морщинок этих грустных с возрастом глаз. Застываем для снимка на секунду и опять идем, идем дальше.
Весь маршрут от станции до землянки километров пятнадцать. Но когда шагаешь по неизвестному тебе пути, дорога кажется длиннее, хорошо, что ты не один, что есть с кем поговорить, или молча идти, пить и пить ненасытными глазами эту лесную сказку и слушать как ветер шумит в кронах сосен. И как те, качаясь, скрипят как старые деревянные избяные половицы в этой тишине.
Хоть и вторую половину пути идти было тяжелее, давала знать себя усталость, отсутствие привычки ходить под рюкзаком, подтаявший на солнце снег, но великолепие снежного леса, его сверканье под лучами зимнего солнца, смешные следы мелких лесных жителей на снегу, а самое главное – удовольствие с которым идешь по зимней тропе, не дает усталости одолеть тебя. Несмотря на то, что все больше устаешь и футболка под свитером насквозь промокла от пота, а молния на зимних сапогах сломалась еще на половине маршрута (нет ну надо же как не к месту и не вовремя!), понимаешь, что, наверное, сейчас хоть и обидное, но не это главное. Вот уже и впереди идущие прибавили ходу, и расчищенная трактором тропа свернула в сторону, и осталось немного, то становиться все больше интересно, что это за землянка такая, и что это за место такое, раз столько людей решились пройтись по этому маршруту, чтоб здесь в лесу заночевать. Благо, что новые мои знакомые посоветовали, чтоб нога не промокла и не замерзла одеть целлофановый пакет на носок, так не сыро от попадающего в сапог снега. Алена, видя, что я расстроился и ворчу, что молния сломалась, обещала мне починить, как только дойдем до землянки, так как «Я специалист по молниям»! Что-что, а обнадежить Алена умеет, веришь ей с первого слова!
Вот так я и дошел до края высокого обрывистого берега, где текла небольшая речушка «Ирка». На месте стоянки через нее был перекинут небольшой бревенчатый мосток. В крутой берег была врыта землянка, с крышей из бревенчатого настила, возле нее в снегу были протоптаны тропинки к берегу речки, где стоял бревенчатый стол у костровища, вкопаны столбы с балками-перекрытьями, и дальше в сторону, к другой землянке, без крыши, которую использовали больше под естественные нужды, так необходимые для человека.
Все это, усталость, радость, что «ура, наконец-то дошли», урчанье быстро бегущей не замерзающей на зиму речушки, в которой уже успела намочить сапоги, встав на тонкий прибрежный лед в попытке набрать водицы Ольга (другая подруга Алены), дым уже разведенного костра и шумное обустройство в землянке и у костра, создавало ту атмосферу удовольствия в походе, в которой человек чувствует себя нужным, занятым и полезным для дружеской компании, получая от всего этого удовольствие душевное.
Надо сказать, что роли в этой компании были определены раньше и выполнялись четко. Кто-то раскопал небольшой запас дров, кто-то пошел еще за дровами, чтоб холодную ночь хватило топить самодельную печурку в землянке. Женщины обсудив, что готовить приступили к делу, что-то уже нарезали и открывали. На огне закипали походные котелки, закрепленные над костром крючками за перекладину. Некоторые «товарищи мужчины» успели уже приложиться для разогрева к фляжкам, в том числе перепало и мне. Ситуация, как управляемый совместно процесс формировала тепло, сытость и даже походный уют. Интересно за всем этим было наблюдать мне, человеку, которому как новичку не было еще роли. Вернее, очевидно, что мне предоставили ее выбрать самому. Стоя чуть в стороне от входа в землянку, я с интересом наблюдал, как дружно все делалось. Если нужна была вода, добавить дров, снять котелок с огня, то делали сами или просил кого-то помочь. Без вопросов и претензий все старались помочь друг другу. Женя Клюев успевал и дела делать, и снимки и наливать в железные кружки подогрев, рассказывая при этом истории одна невероятнее другой. Каждый был самостоятельным и каждый был в группе.
Как это обычно бывает ранней «зимней» весной, за разговорами, обедом-ужином незаметно стемнело, наступил вечер. Не смотря на окружающую лагерь темноту, костер грел душу, душу грели и воспоминания о других маршрутах, сплавах по речкам и рекам, смеялись от туристических шуток, с удовольствием пели под гитару. Память к сожалению, не удержала диалоги того вечера, когда все много смеялись и говорили друг с другом так, как будто не виделись очень давно. Но остались воспоминания об душевной атмосфере этого вечера, уже давно перешедшего в ночь. Благодаря Алене, сделавшей молнию на моем сапоге, я мог ходить по снегу не боясь промочить ноги, а благодаря фляжке я вскоре перестал переживать за все остальное. Ночь уже наступила, печка в землянке была натоплена и надо было идти спать, чтоб завтра опять встать пораньше и опять пить эту красоту снежного леса, наслаждаясь теплом костра, макаронами с тушенкой, остатками во фляжке. Темнота охватила стоянку. Ночь охватила своими объятьями лес и все пространство вокруг стоянки. Лишь у затухающего костра ее темные лапки отскакивали от желто-огненных бликов, все больше и больше наступая на гаснущий свет. Остался свет звезд в разрыве небольших облаков и отблеск сияющего белого снега.
Сколько не стой, не смотри в темноту, ничего нельзя было увидеть. Поря идти спать, усталость от ходьбы по рыхлому снегу, помноженная на сытость ужина и тепло сорокоградусной клонила в сон.
Землянка, в которой нам предстояло ночевать была глубокая. Жарко протопленная. В неярком отсвете небольшой печки у противоположной от входа стены был виден двухэтажный лежак, сделанный из неотесанных бревнышек и укрытый сверху по второму этажу спальными мешками. «На нижнем этаже можно спать, но когда печка остывает, то очень холодно» предупредила меня Алена. Как вся эта компания, да еще со мной вместе, я весил я за сто килограмм, разместиться на лежаке я не представлял. Но, женщин - в центр, мужики по краям, разместились, от жары и духоты никто не полез в спальники, и все легли спать просто в одежде, в которой были. Конечно тесновато! Поэтому, когда от лежания на жестких досках затекали то бок, то спина, поворот по команде «поворачиваемся на правый бок» действие сие совершала вся компания. Думаю, со стороны это было интересно посмотреть, как вся группа полусонных и подвыпивших туристов, как по команде делает поворот. Но до того, как я попытался заснуть, случилась вещь, которая чуть не «разрушила» мою будущую семейную жизнь. Понятно, что заснуть так же как в домашней постели на деревянных досках, даже когда залезешь в спальник, все равно нельзя. Да и из-за того, что полноценной двери в землянку не было, пространство быстро остывало, несмотря на то, что перед сном его прогрели до духоты. Так вот, расположившись для сна и найдя казалось удобную позу, я начав провалиться в сон, когда ощутил несильный толчок в бок. И чей-то интеллигентный голос произнес: «Сережа, ляг на бочок пожалуйста, а то мы от твоего храпа заснуть не можем»! Для тех, у кого имеется это естественное для человека, особенно для мужчины, свойство знает, что когда ты спишь, то своего храпа не слышишь, а слышать его могут только все остальные. Как человек холостой до этого момента и имеющий отдельную комнату в нашей с родителями трехкомнатной квартире, я не придавал значения данной проблеме. Но! Стоило мне повернуться «на бочок», как я вновь услышал «заботливый голос»: «О! лучше бы не поворачивался!» Нисколько не сопротивляясь желаниям общества, и подозревая, что меня в любой момент с моим храпом могут переместить на нижний лежак, а то и вовсе попросить из землянки, я старался подождать, пока другие уснут, а потом заснуть самому. Но сон брал свое, я периодически проваливался в объятия Морфея, до момента пока опять не начинал слышать вздохи, слова типа «Блин!» и «Ну вот, опять!» и на конец, разбудивший меня громкий смех всей компании, на грустный вздох и жизненный вывод Алены «И вот так теперь всю жизнь!» Хохот в землянке стоял такой, что все медведи в округе должны были проснуться. Совершенно растерянный я сполз с лежака, надел куртку и пошел подышать свежим воздухом. Пока стоял в полумраке уже близкой заряницы, слушая звуки леса, компания поутихла, и даже, как мне показалось, начала засыпать. Становилось прохладно, я смущенный выводами Алены окончательно, залез обратно на лежак и попытался еще поспать, думая про себя, что надо бы встать пораньше, может хоть под утро не буду беспокоить ребят, и ребята поспят без моих рулад.
Этот случай, особенно грустный вздох и слова Алены мы вспоминаем до сих пор. Особенно когда нам предстоит ночевать у наших друзей Клюевых или Бесденежных, которые, видимо устав от пеших походов, построили в Марийке дома и живут там, наслаждаясь природой, свежим воздухом и отсутствием необходимости спать на жестких досках в землянке или в палатке, на ветках елей с положенной под спальник пенкой.
Встав на следующее утро пораньше с неприятной головной болью, я в полусонном состоянии, на морозце, наблюдал утро в лесу. Сидя на бревне у стола, я слышал, как тишину утра вдруг разом нарушили лесные птицы, чувствовал, как подул утренний ветерок, начали поскрипывать сосны, журчала больше похожая на ручей речка Ирка. В какой-то момент, я даже увидел мелькнувшее между стволами рыжее, больше похожее на собаку, существо. Хотя возможно мне только показалось. Подложив лежащие рядом дрова в почти погасший костер, я, то дремал, то опять просыпался от звуков утреннего леса. В конце концов, почувствовав, что я замерзаю и надо просыпаться, греться и лечиться, я прокашлялся и раскрыл глаза.
Красота утра окружала меня, обволакивая волнистой пеленой лучиков солнца и бликов снега. Морозный воздух бодрил, и я подкинул еще дров в костер, чтоб согреться. Вчерашние следы нашей компании на белом снегу, разлетевшийся по стоянке пепел костра, щепки, казалось, нарушали гармонию этого места и всего леса, но дальше, вокруг стоянки была не потревоженная человеком белизна. Наклонившись с берега над водой, боясь оступиться, я набрал котелок ледяной, так манящей к себе, воды, подвесил его на костер в полной уверенности, что чай горячий с утра (о, моя голова!) будет лучшим для нашей компании. Пока я занимался всем этим, народ в землянке проснулся и потянулся по своим делам, кто к костру, кто к продуктам, а кто и к флягам с «лекарством».
С утра голова болит, что в лесу, что в городе, особенно когда вечером силы свои с фляжкой не рассчитаешь. Но в лесу, все же легче. Свежий воздух и морозец играет здесь благодатную роль. А горячий, крепкий с дымком чай из котелка на завтрак, вообще, как лечебный бальзам. Общение с новой компанией, занятие разными делами проходили этим утром в каком-то расслабленном состоянии. Холодно под утро, жестко на лежаках, но все выглядели отдохнувшими, довольными и какими-то другими! Что-то новое появилось в их глазах, стало меньше суетливости, торопливости что ли. Умиротворение было в жестах и словах моих новых друзей. Спокойствие леса, внешнего мира передалось им в спокойствие духа. И разговор шел не спеша, и завтрак плавно переходил в обед. Синички таскали крошки и остатки пищи со стола. Никто никуда не торопился, казалось, что спокойный разговор давно знакомых людей стал таким же спокойным как перелив лесной реченьки, и опять захотелось закрыть глаза, побыть еще в этой сладкой тишине леса, в этой благотворной энергии и никуда не уходить, и не возвращаться в эту суету города, бесконечный бег по кругу.
Но неугомонна жизнь человека, чередуя в жизни периоды спокойствия, затишья и периоды деятельной активности. Как рыбки Инь и Янь живут в своей круговерти перемен, так и человек не может, как бы не хотел, все время находиться в полосе спокойствия и умиротворенности. На смену душевному затишью обязательно приходит период душевной активности. Как речка Ирка, что протекала у стоянки, то затихает в разливе на широких местах, то стремительно течет в узких протоках, плещет и журчит стремительно, катя свои воды дальше. Так и наше время пришло покинуть место нашей стоянки и вернуться в «суету городов и потоки машин», оставляя в душе тишину и спокойствие зимнего леса. Вот уже мои новые знакомые торопят собираться, надо успеть к поезду. Раньше все встала под рюкзак и ушла по тропе женщина-врач, которую все из уважения звали по отчеству «Ризовна». Из-за болезни суставов не могла она двигаться в общем темпе группы, вот и уходила всегда пораньше, но ведь ходила, не смотря на болезнь, не могла не ходить. Вещи собраны, костер погашен, вылиты остатки чая из котелка в костер и осмотрена стоянка напоследок, не забыли ли чего, не горит ли где огонь - лесная беда.
Верно говорят, что дорога обратно кажется быстрее. От себя добавлю не только быстрее, но и легче. Зная приметы дороги определяешь сколько еще осталось, рассчитываешь силы и время, успокаиваешь себя, что немного осталось. Дорога «туда», отличается от дороги «оттуда» как раз тем, что ты идешь в первый раз в неизвестность, сколько еще надо идти, сколько это «чуть больше половины»? Не зная маршрут трудно рассчитать силы, ожидание неизвестности окончания пути рождает нетерпение «когда же придем-то»? А обратно и ноги сами несут, кажется. Пока смеялись, вспоминая ночевку, вот уже и середина пути, гранитный страж, присыпанный снегом, охраняющий половину пройденного пути от не пройденного. Короткий привал и опять в путь. Надо сказать, на следующий день нашего сказочного странствования мороз усилился, подгоняя путников двигаться быстрее к станции. Раз – два, говорю себе, давай-давай, Алена шагает рядом, разговаривая то со мной, то с Маргаритой, женой активного туриста Жени Клюева. Группы как-то сами разошлись по тропе, идя с разной скоростью. Кто-то отстал, кто-то впереди, торопиться, поскрипывая подмёрзшим снегом, ускоряет шаг. Кого-то уже и не видать на тропе, далеко ушли вперед.
Вот и пришли на станцию. Да видно приключения марийской тайги – насмешницы и обманщицы еще не кончились для нас. Поезд то уже ушел, никто из нас не вспомнил о переводе стрелок часов на весеннее время. Эта причуда государственного законотворчества сдвинув время вперед украла у нас час мартовского времени. Да что времени, поезд ушел и другого не будет. Не успел я подумать, как дальше выбираться из этой передряги таращась глазами на ненужное нам теперь расписание, как Алена сказала: «Спокойно, Женя знает, что делать! Он всегда что-нибудь придумает!» После чего я выслушал несколько рассказов, когда Клюев «знал, что делать», «нашел кусочек проволоки, и машина сама завелась», и дальше в таком стиле. И мы, оставшиеся без поезда граждане, стали смотреть, что же придумает сопящий от напряжения и активно двигающий бровями Женя Клюев. «Тут скоро из Йошкар-Олы» автобус должен по трассе пройти» - молвил наш опытный турист и кризисный управляющий Женя. «Попробуем на него успеть, что ли?» И вся группа не переведших стрелки часов на весеннее время и не уехавших на единственном поезде туристов, быстрыми шагами, не обращая внимание на гремящие в рюкзаках котелки ложки и кружки, бросилась к рядом проходящей трассе, в надежде, что, во-первых, автобус этот еще не проходил, во-вторых, он обязательно пройдет, и в-третьих, он обязательно остановиться и возьмет нас до города. Надеждой жив человек, особенно когда нет выхода другого, мороз уже пробирает, а фляжка давно и безнадежно пуста, и в каждом показавшимся на трассе автобусе кажется, что вот-вот он, тот самый!
Надо сказать, что то-ли шутки-насмешки матушки тайги на тот день для нас кончились, то-ли пожалела нас зима-зимушка уходящая, не заморозила на темнеющей вечерком трассе, да автобус и правда подъехал не так уж и после долгого ожидания. Не помню сколько времени простояли, но добрый усатый водитель и правда притормозил, открыв двери и на Женин вопрос «до Казани возьмете?» кивнул головой в глубь салона, где уже разомлев от тепла работающей автобусной печки «смежили сонные вежды» пассажиры. Сложив на лестнице заднего входа свои рюкзаки, мы выдохнули холодный вечерний придорожный воздух ожидания и вдохнули теплый, журчащий от двигателя автобуса, воздух надежды доехать до дома.
Остаток пути до города напоминал мне полет в темнеющей от вечерних сумерек реальности, когда слова «ой, как хорошо, что остановили» уже прозвучали несколько раз, а разговор продолжает двигаться в этом же направлении, о том, как хорошо вообще, и хорошо в том числе что едем, что тепло, что домой. Глядя на нашу отогревшуюся компанию, раскрасневшиеся от автобусного тепла лица, я думал, вот надо же! Сколько часов назад мы, оставив стоянку, этот оазис тишины и спокойствия и вышли из сказочной марийской тайги обратно «в люди», а в душе так и остался кусочек этой звенящей тишины, скрипа сосновых стволов, шелеста ветерка, журчанье маленькой, но такой родной речушки Ирка. Народ в нашей компании хоть и видно, что устал и замерз, но глаза блестят по-прежнему, как блики солнышка на полуденном снегу. Слова льются тихие, спокойные, неторопливые. Как будто зарядилась душа мирной тишиной леса, душевным равновесием и красотой природы до следующего раза, чтоб нести в себе это спокойствие и красоту в серых буднях города, терпеть, когда невмоготу и опять, опять возвращаться в эту природу, чтобы глотками пить ее тишину, наполняя себя ее спокойствием и красотой.
Дорога от стоянки до станции при усилении морозца, затем стояние на трассе в ожидании автобуса утомили меня и в тепле автобуса я стал как пригревшийся кот потихоньку засыпать стоя, теряя нить разговора, периодически наблюдая насмешливые глаза Алены. Думая и передумывая все то, что сегодня я увидел, я не заметил, как автобус подкатил почти к центру города, где нас высадил водитель. Проводив Алену до дома, и сказав в очередной раз как все прекрасно прошло, и какие все замечательные, и как удачно доехали, я простился с ней, договорившись о следующей нашей встрече.
Вечер уже кружил над городом не по-весеннему обдувая холодом улицы и дома. С полупустым рюкзаком и с головой полной мыслями я возвращался домой. И как бы я не пытался понять и осмыслить то чудо, произошедшее с нами, причину поступков, не заставляющих, нет, а именно манящих людей ночевать вот так вот в холоде в ночи, на бревенчатом лежаке в землянке. Не обращать внимания на бытовые трудности от холода и отсутствия удобств, а получать удовольствие от окружающей природы, ее красоты, которая как мать окружает тебя вниманием и красотой со всех сторон. Которая и есть тот настоящий мир, в котором живет человек. Окруживший себя по неведению своей настоящей жизни еще и выдуманным миром городских квартир, работы, суеты, добывания денег, продуктов, чего-то еще материального, которое разделяет нас днями и годами не видения друг с другом. Разделяет отсутствием общих трудностей, которые преодолеваются вместе и делают дружнее, отдаляют заботами о своем, где не можем мы вот так вот как вчера дружно заботиться об общем, друг о друге, спрашивая «чем помочь?»
Полупустой вагон промерзлого фанерного трамвая нес меня обратно, обратно к той жизни, к суете, программируемому не нами порядку существования. К жизни, в которой очень помогает жить частичка этой природной красоты, сохраняемой в себе от таких вот походов. Где дает надежду на будущее, как валун на полпути, что дальше все будет хорошо, что не зря я вот так разделил этим походом пространство своей жизни на до и после, на после с Аленой, с ее друзьями и моими теперь тоже. Ничего в этой жизни, наверное, не бывает зря.
Мне не пришлось больше ходить зимними маршрутами на тот берег речки Ирки, в той землянке я не ночевал больше ни разу. В этом месте леса, со слов Жени, началась вырубка леса, и побывать в землянке больше не получиться.
Хотя позднее, с Аленой, в компании с Маргаритой и Женей Клюевыми нам совсем недавно, летом удалось побывать на этом месте. Идея была Женина, началась она с просьбы Алены по грибы, а Женя предложил посмотреть, что стало с землянкой и этим местом.
Пока мы ехали туда на двух машинах, останавливались на поворотах лестной дорожки, Женя успел рассказать, что место это очень изменилась, и что народ совсем недавно видел, что недалеко от него живет Миша-медведь, собирает на болоте ягоду. Конечно, плутание по лесной дороге было гораздо быстрее, чем пешком под рюкзаком. Но места эти я не узнавал. Все вроде лес тот же, а память не может сопоставить виденное тогда в зимнем лесу на пешем маршруте и видимое сейчас, в летнем лесу из окна автомобиля. Не могу понять, где мы едем, и как это не совпадает с тем, где мы шли тогда. Путаюсь в воспоминаниях и понимаю, что плутаю во времени. Это в прошлом, в моей памяти лес был тогда такой, зимний, тропа была другая. Сейчас в настоящем нет того леса, той тропы. Мы едем в другом времени, уже в другом лесу, другой дорогой, хоть и к тому же самому месту. Но не стыкуется, не совпадает в памяти виденное мной тогда, и увиденное мной теперь. Не то, тогда не сейчас. А место точно то.
Вот и землянка. Крыша ее обвалилась видимо давно, хотя бревна все еще голыми старыми ребрами торчат из земли. Осыпалась земля со стороны входа. Место точно то, но не узнать. Речку Ирку заплотинили бобры, и у места стоянки она разлилась болотистым прудом. Нет того звенящего стремительного бега, нет плеска и бликов воды в лучах солнышка. Нет бревенчатого мосточка, с которого тогда брали воду. Нет и следа стоянки. Есть только эта обвалившаяся, зарастающая травой и засыпанная на половину землей яма землянки с торчащими бревнами крыши.
Странно я тогда себя чувствовал, как будто приехал в гости к старым знакомым, а здесь давно уже новые живут. Понятно стало, что землянка та и реченька та и все, что было тогда, живет в глубине моего сердца, грея меня оттуда теплыми лучиками памяти о том замечательном времени, оценить значение которого удалось по-настоящему только с годами. А здесь другая, новая сегодняшняя жизнь, полная шелеста разросшейся на берегу березки, ветерка в вершинах может тех же что и тогда сосен, речке, приютившей бобровое семейство, жизни, идущей дальше в ее неумолимом невозвратном потоке. События, которые происходят сейчас так же как другое прошлое останутся в нашей памяти, и также со временем, поселившись в нас, как все хорошее в этой жизни, произошедшее с нами, будут греть нас из глубины души, глубины сердца пока мы живы. Пока мы помним все хорошее, что происходило с нами в этой жизни. А плохое память сама потихоньку забывает, окутывая пеленой забвения боль и страх, оставляя только добро, свет и любовь.