и Кастелнуово - Тедеско

                Запавшей в память и сердце коалы, как оказалось - навсегда, Елене Ландер
     Допущенный высочайшим соизволением на прогон юбилейного триумфа, свершавшегося традиционно под благословенной сенью Кремлевского концертного зала всех советов, продажный акын бешбармака Луристон Бакой даже не заметил, как неприметно скользнул расплывчато - обманчивым юрким шариком советский премьер Хрущев, по пути покровительственно потрепавший по плечу прикорнувшего на входе матроса с винтом в твердой руке, на штык которого предусмотрительные новаторы накалывали билетики на трамвай, утраченные халатностью пассажиров на ближайшей к Кремлю остановке, олицетворяя пророческие строки кучерявого Кармелюка, бросившего клич в бесконечных степях Новороссии ко всякому прямоходящему встать и пойти на любой концерт, культурно тратя время и саморазвиваясь, споткнувшийся о долгие ноги грудастой Фурцевой, что - то пьяненько напевавшей в полутьме просмотровой, созданной при помощи обыкновенной красочной китайской ширмы с драконами и тонконогими девушками с плоскими лицами из Кремлевского зала всех концертов, огороженной во избежание распыления тускло звучавших в колоссальном помещении голосов действующих лиц и исполнителей, но прочно все же усевшийся на полагающееся ему также по традиции законное и целесообразное место в третьем ряду. Он прислушался, развертывая заостренное, заросшее седастым жостким волосом будущего пенсионера ухо в сторону Фурцевой.
    - На скамейке, где сидишь ты, - бредила министр культуры, несвеже одаривая ароматами вечорошнего зельца, Елабужской бугульмы и сорокапятидесятиградусной зубровки близлежащее пространство, - нет свободных мест.
    - Овца, - шепнул советскому премьеру идеологический человек в пальто, почтительно склоняясь к скомпанованному эволюцией в ловкий шарик телу Хрущева и задумчиво тыча в пол кончиком благопристойно сложенного в конус зонтика, серенького, как и все, что было при нем, включая одежды и помыслы, - ужралась вчерась, Никитсергеич, на пирушке у Кирпиченки, ее еще Краковенко домой волок на закорках, до сих пор, по ходу, тащит.
    - Тащит, - засмеялся Хрущев, лукаво поматывая рано облысевшей головой, от огорчения временными трудностями, напряжением волевых усилий по преодолению оных и скоропоспешному возведению таких же за неповадность облысевшей, скажем прямо, нам, товарищ Ландер, не с руки таить или отрицать присущие и большевикам отдельные недостатки и черты характера, мы, не побоюсь этого слова, выше таковского - то ! - Мама, как меня тащит, плющит, папа, как меня плющит. Пущай, что ли, - отсмеявшись, но частично запнувшись на необходимости либо наоборот запятой, выкрикнул советский премьер, давая таким образом сигнал режиссеру. Стоявший за кулисами режиссер, однофамильно соответствуя ожиданиям советской номенклатуры, даже еще и не думавшей в те далекие годы становления коммунизма для уже нынешнего поколения проживающих на шестой части суши людей самонаименоваться элитой, прикрякнул, выпуская первого из демонстрантов народных талантов, чем и славится отвеку Землица Русская ! Любимов улыбнулся, отметив несвойственную ему патетичность, и внутренне похвалил себя за незабытое умение вживаться в чужой образ мыслей, растраченное, как казалось, за время несколько затянувшегося персонанонгратирования, чем и завершилась блистательная карьера одного из моих любимейших писателей современности, служившего, известно, резидентом ПГУ во времена оны. Хороший человек дядя Миша, один косяк за ним - произвел на свет и укоренил сына, гада и негодяя, судя по результатам его деятельности на Первом. Но, впрочем, как еще гуторил товарищ Сталин, сын папане не в досуг.
     - На конском рассвете дидойских просторов
     Сшибались рогами Кадырова братья,
     И ползал и холзал там Саня Невзоров,
     Сымая кинишку, ругая казну, мать ее.
     Хрущев недоуменно прислушивался к яростно вылетающим из ротовой полости акына неистовым и беспощадным рифмам, уже нащупывая во тьме лацканы серенького габардинового пиджачка идеологического человека в галошах.
     - Но случился Абрамыч и предоставил
     На грош пятаков достойной Тицкой талантов :
     Х...й на лавочку поставил,
     Толстого Роста - во главу оркестрантов,
     Нагиева - раком, а Ломоносова - боком,
     Глаз чей - то там и куда - то,
     Назвав карагод Косовским джоком.
     И с тех пор они горбаты !
     Хрущеву хотелось высказаться, возможно, по матушке, поминая и дедушек с иными категориями родственников, но смутный смысл доносящихся до него загадочных рифм Луристона Бакоя решительно перехватил трепетавшее горло, не позволяя вербализировать назревшие исторически вопросы и пожелания, скопившиеся среди ума советского премьера, даже привставшего с неудобного креслица по такому случаю.
     - Горбатые разумом люди,
     И мандавошки в уме Кургиняна,
     Дугин, Рагозин и прочие хрены на блюде -
     Позорят они Чойболсана !
     Вобравшего мудрость отцов
     Под недоразвитый лобик чухонца,
     Собравшего орды и кучи бойцов
     Под призрачным светом оконца,
     Оконца светлицы, где кочумает,
     Подруга Алехиной, но не Оля,
     Кудой - то я не тудой,
     И потому распускаюсь.
     С колосников, пугая отшатнувшуюся охрану, спрыгнул чорнопальтястый Спартак Баширов, что - то выкрикивающий и вообще, так сказать, шумящий. Советский премьер чуть было не впал, но совершенно к месту и времени вспомнил сказочку коалы, где таился Спартак, напевая из арии  " Мистера Икса ", шарился по театру Цой, а Мамонов предлагал взять портвешка и залакировать такое счастье чуйской дичкой. Расхохотался торжествующе и саркастически Хрущев, отшвырнув от себя недоумевающего, не понявшего верно ситуации Суслова, да и пошел пить вино, например.
    Вот так, моя рыженькая прелестница, и проявилась в очередной раз вся мощь культуры, а коала дождался - таки публикации чем - то заинтересовавшей его ( давно ) просто красивой женщины, как оказалось, навсегда ( в смысле : интерес ) и произвел в плепорцию. Думаю, что недурственно так, бестолково, как вся насыщенная повестка руссиянских сходняков нечестивцев, высокопарно наименованных Петербуржским международным экономицким форумом, мать их в коромысло.


Рецензии