Судьба балерины

Ощущение, что время мчится со скоростью пули…

Солнце, как будто переброшенное с одного края горизонта на другой каким-то исполинским волейболистом, сменяется такой же неумолимо стремительной луной. Вокруг неестественно быстро движутся люди, автомобили… Жизнь напоминает ускоренную перемотку кинопленки вперед…

Только я во всем этом круговороте времени остаюсь неподвижной. Старая пыльная роба, ситцевая косынка на голове, перекрученная под подбородком и завязанная сзади на шее, тяжелые мужские берцы и рабочие перчатки с резиновыми синими пупырышками на ладони… Движется только метла… Монотонно… Слева направо… … Слева направо…… Слева направо…

Нет. Конечно, и в моей жизни бывают перемены. Роба меняется на ватник, ситец на серый пуховый платок, берцы на валенки, перчатки на рукавицы, а метла на широкую черную пластиковую лопату… Вон их сколько событий в моей насыщенной жизни…

Никто не мечтает быть дворником. Верно? Разве только подростки, которые усматривают романтику в «физических упражнениях на свежем воздухе». А что? Бесплатный фитнес. Даже не так. Фитнес за зарплату… Только вот молодой максимализм не дает заметить в этой, повторюсь, но уже в законных кавычках, «романтике» грязь, харчки, фикалии… И не всегда принадлежащие братьям нашим меньшим… И все эти «прелести» за минималку. По «научному» МРОТ. Само звучание этой аббревиатуры уже заставляет задуматься…

Я о таком даже в молодости не мечтала…

…

- Так! Девочки, внимание! – Элла Леопольдовна, строгая женщина с остроносым крысиным лицом и тугим пучком безупречно собранных блестящих русых волос на голове, постучала указкой по балетному станку, - Первая позиция. И… Начали…

В свои четырнадцать меня уже можно было назвать «примой». Весь местечковый балетный мир считал меня крайне талантливой и пророчил мне великое будущее. А одна пожилая дама, бывшая балерина, а нынешняя гардеробщица, Ирина Витальевна, даже называла меня «второй Майей Плисецкой»…

Я уже почти им всем поверила…

- Извините, там Аню Сергееву к телефону? – из-за приоткрытой двери балетного класса показалась маленькая головка Нины Петровой, ученицы младшей группы, у которой занятия начинаются аккурат после наших. Если она посмела прервать Эллу Леопольдовну, которую все девочки, как огня, боялись, значит было действительно что-то очень важное.

- Сергеева, выйди, - раздраженным тоном скомандовала Элла Леопольдовна. И я, в балетном купальнике, пачке и пуантах, побежала на первый этаж к вахтеру. Именно там находился единственный телефон во всей нашей балетной студии (не считая директорской приемной, конечно).

- Анна Ильинична Сергеева? – женский голос в трубке официальным тоном назвал меня, как взрослую, по имени и отчеству.

- Да.

- Это из городской больницы Вас беспокоят. Кем Вам приходятся Илья Петрович и Вера Ивановна Сергеевы?

- Это мои родители, - в груди разрастался холод предчувствия чего-то ужасного…

- Была жуткая авария… Твои родители погибли, девочка, - тон из официального сменился на отеческий с нотками сострадания, но мне от этого не было легче…

Жизнь оборвалась… В один короткий миг… Там, на дороге, где под грудой металлолома еще совсем недавно бывшего автобусом, не стало тех, кто в этой жизни был мне дорог… А самое главное, как выяснилось позже, не стало тех единственных, кому была дорога я…

Правда, была тетка из далекого Иркутска, которая незамедлительно приехала, организовала похороны, оформила квартиру, тут же сдала ее каким-то гастарбайтерам, а меня, не моргнув глазом, отправила в ближайший детский дом, сославшись на слабое здоровье. Правда, все это время, случайно натыкаясь в коридорах нашей огромной квартиры (папа был профессором физики), она гладила меня по голове и приговаривала «Бедная девочка»…

Больше я ее никогда не видела…

В детдоме не было балетной школы…

Девочки моего возраста уже во всю вели взрослый образ жизни – курили, ругались матом, пили дешевый портвейн, которым их снабжал местный еще далеко не старый сторож. Чем они с ним расплачивались? А что было у этих бедных девочек? Только их молодое тело и «взрослая» жизнь в новинку…

Воспитательницы, немолодые, всегда ярко накрашенные и до рвотных рефлексов пахнущие дешевыми духами, прекрасно все знали и ставили перед собой лишь одну задачу - исключить несовершеннолетние «залеты». Правда, и с ней они не особо справлялись. Хорошо, что у одной из воспитательниц была знакомая акушерка…

Как я тогда жила? Даже вспоминать противно… Могу сказать лишь одно «белые вороны» там не выживают…

В восемнадцать (спасибо государству за заботу о сиротах) я переехала жить в вонючую общагу, в комнату с тараканами, где из мебели был лишь старый, пахнущий мочой, диван.

Соседи, люди пьющие и веселые, наверное, искренне считали, что, взяв меня «под свое крыло», делают доброе дело…

Смутно помню это время… Работала уборщицей в какой-то конторе… Каждый вечер застолье, заканчивающееся забытьем на вонючем диване… Часто делила его с… Лиц не помню… Мне было все равно… Я умерла, там, в автобусе, вместе с родителями…

Как это не странно прозвучит, но спасла меня тюрьма…

Открыв глаза, я увидела белый потолок. Пахло лекарствами и хлоркой. Через окно с толстыми прутьями решетки ярко светило солнце и рисовало на полу из света и тени затейливый полосатый узор. Состояние было странным… Только позже я осознала, что это просто трезвый рассудок.

После были КПЗ, суд и женская колония строгого режима…

Из-за чего? Вы спросите. А я человека убила… Зарезала… Ножом… В своей комнате в общаге… На своем вонючем диване… По крайней мере, так мне сказали…Сама я не помню абсолютно ничего…

Или память спасла меня, не оставив ни малейшего следа об этом ужасе, или мои «добрые» и «веселые» соседи, которые, не глядя мне в глаза, с показным рвением свидетельствовали против меня на суде, скинули на меня эту… «проблему»…

…

После детдома, колония меня ничем не удивила. Я пыталась оставаться незаметной и держаться в стороне. Первое время мне даже это удавалось. Ко мне присматривались, конечно, но не обижали. Детдомовская, мужика убила за то, что приставал, таких здесь уважают…

Однажды на прогулке, сама не знаю почему, я подошла к стене, оперлась на нее, как на балетный станок, рукой и начала упражняться. Батманы, плие, пор де бра…

Здесь тоже не выживают «белые вороны»…

Вечером, после команды «отбой» к моей шконке подошла одна зечка. Толстая некрасивая молодая женщина с рыхлым, покрытым шрамами, как после оспы, лицом и носом, похожим на картошку. Все называли ее Валя «Бампер».

- Эй, Дохлядь, ты че там на прогулке выделывала? Для меня повторишь? – угрожающе, приблизив свое уродливое лицо к моему уху, прошептала Валя.

Я вся мысленно подобралась, прекрасно понимая, что может последовать за ее словами, и, осознавая, что лучше смерть, чем подчинение такой мр..зи. Тем более я отдавала себе отчет, что даже подчинись я ей, это все равно приведет к моей социальной смерти… А в этом, с позволения сказать, «обществе», мне оставалось существовать еще целых пять лет…

- Оставь ее, Бампер, - тихо и без эмоций. Но той, кто это сказал, не нужно повышать голос. Ее даже самый тихий шепот услышит каждый в этой камере…

Старшая… Или «Мамка»…

Но так ее называют только за глаза. Все, даже «Хозяин» колонии, называли ее по имени и отчеству. Вера Ивановна… Как маму…

Этого я вообще не ожидала…

Не знаю, чем я ей приглянулась. Наверное, просто отличалась от общей массы зечек, но мы подружились. Если это слово вообще уместно в колонии.

Вере было сорок пять. Познакомившись с ней поближе, невольно возникает вопрос, почему она здесь. Тихая, образованная… Напоминает учительницу какого-нибудь очень отдаленного села. Где начальное образование уже считается верхом учености. В таком селе учителя уважают не только за знания и способность поделиться ими с жителями, но и за то, что он не считает себя выше остальных. Лучше объяснить я не смогу, но, наверное, именно за это ее и уважали все женщины нашей камеры.

Ответа на волновавший меня вопрос я так и не узнала. Негласно между нами было установлено «табу» на темы, касающиеся нашего прошлого…

А поговорить нам было о чем. Мы обсуждали литературу, живопись, читали друг другу стихи. Я для нее танцевала… Хотя уже мало что помнила, но очень старалась для своей старшей подруги и защитницы…

Да… Спасла меня тюрьма…

Душа, в которую, как я думала, грязь моей прежней жизни въелась намертво, все же посветлела… Ожила…

А балериной я все таки стала… Правда не по роду деятельности… После того памятного вечера, когда, судьба свела меня с Верой Ивановной, прозвище «Балерина» уже неизменно сопровождало меня во время всей отсидки.

…

Свобода далась мне нелегко…

В общагу я, конечно, не вернулась. Хотя по документам оставалась собственницей той мерзкой комнаты. Три недели на вокзале чуть не вернули меня к прежней жизни. Безысходность уже дышала перегаром в затылок. Спасибо, какая-то сердобольная женщина с огромными клетчатыми сумками, ожидающая своего поезда, вырвала меня из зыбучей трясины жалкого существования «без определенного места жительства»:

- Здоровая баба! А ерундой маешься! Вон, на каждом столбе объявления висят! «Требуется дворник». Г…на кругом видела сколько? Там и жилье дают…

Из ее сумбурной речи, я все же смогла почерпнуть для себя нужную информацию…

…

Прошло уже долгих пять лет…

Два года назад в колонии от вездесущего «рака» умерла Вера Ивановна… Я осиротела дважды…

Но жизнь все равно продолжается…

Отдыхая, я ненадолго остановила монотонное движение метлы и, наблюдая за «ускоренной перемоткой кинопленки» вокруг, сняла перчатку и достала из кармана мятый листок бумаги.

«Балетной студии, находящейся по адресу: ул. Советская, д. 117, требуется вахтер. Звонить по номеру телефона…»

Дальше шли заветные цифры…

Я улыбнулась, оперлась на метлу и, не обращая внимания на ошарашенных моим движением прохожих, сделала гранд батман…

- Конец -