Здание под снос

Переведено мною с английского, по рассказу и переписке с другом из интернета.
Имя не указано, по просьбе.
Написано от первого лица.

Работы у меня давно не было.
Поэтому, когда мне предложили должность сторожа в каком-то старом здании под снос, я приободрился. Всё-таки пару месяцев работы — лучше, чем ничего.

— Да, там комната специальная для сторожа есть, — сказал мне старик, который работал там раньше. — Ночью нужно раза два обход делать, а то бомжи любят там ночевать. Сам понимаешь. Но… — он замялся. — Долго не ходи, да не свети без толку.

Я кивнул. «Лишь бы получить место. Уж парочку бездомных я сумею разогнать», — думал я.
«Работа лёгкая, зарплата… ну, так себе, но сойдёт. Всего пару раз — с одиннадцати вечера до пяти утра — обойти эти развалины, а потом целый день свободен.»

Дома, в Бронксе, меня никто не ждал. Родители мои, потомки индейцев вперемешку с афроамериканцами, покинули этот свет, когда мне было около семи. Отец спился, но перед тем, как всадить себе пулю в голову, ему, надравшемуся, приспичило сперва убить и мою мать.

Каким-то чудом я выжил. Забравшись в шкаф, полный моли и старых тряпок, слыша стук, грохот и вопли, долгое время я смутно догадывался, что происходит вне моего убежища.
Отец, видимо, уже решил отправиться на тот свет: вопли моей бедной матери прекратились, а мой папаша шатался по дому, выкрикивая проклятия.
Наверное, соседи вызвали полицию из-за шума — что и спасло мне жизнь.

Социальный работник позже объяснил мне, прежде чем отдать в приют, особо не беспокоясь о шоке, что ещё стоял у меня в ушах и засел в голове, что мать мою прирезал отец, а сам застрелился, когда полицейские окружили наш дом.

Но это так, к слову.
Вырос я в приюте, получил никудышное образование — больше «уличную школу».
Да, её я знал от А до Я.
В шестнадцать меня, можно сказать, выперли на улицу практически без ничего.

Я начал подрабатывать за гроши — на стройке, подсобником, где придётся.
Пару раз был пойман за мелкое хулиганство и воровство. Что ж, голод не тётка, а местные мусорки как раз и грабили «банды» бомжей.
Объедки пиццы, в которых был затушен окурок, валявшиеся на тротуаре, несмотря на голод, не привлекали меня.
Ну вот, я и шёл в магазин и пихал себе хлеб да дешёвые сосиски — не евши уже пару дней — под куртку, в рукава или в штаны. Засекли сердобольные «очевидцы» — в принципе, такая же рвань и беднота, как и я. Но гражданский долг, видимо, стукнул им в башку.

Подсобная работа позволяла мне снимать комнатушку в Бронксе, полную тараканов и смрада.
А я был всегда должен.
Должен городу и политикам — чтобы обеспечить им славные годы их никчёмной житухи.
Налоги ведь всё равно надо платить — за дешёвую клетку, полную вони, с железной кроватью, тумбочкой и пахнущим мочой общим душем в коридоре.
Так что на жратву бывало сутками и не хватало.
А теперь, в двадцать семь, я остался совсем без работы.

В моей «обители» случился пожар. Я едва унёс ноги, спрыгнув со второго этажа, когда гарь уже разъедала глаза. Все мои пожитки сгорели. Да и было-то там — пару кастрюль да штанов.

Хуже — мои документы сгорели. А без них, известно — никуда в этом поганом мирке.
Ни работу найти, ни клетку арендовать.
Я бы в армию пошёл, если бы не был пацифистом и не страдал диабетом первого типа.

Поэтому я был рад, что меня взяли хоть и за гроши ночным сторожем, пока это развалюхое здание не снесут.
Зная бюрократию, я думал, что минимум год у меня будет работка.
Хоть и нелегально меня взяли, платить обещали наличкой.
Вот и дед, бывший сторож, всунул мне сотню вперёд, а потом, показав коморку сторожевую, испарился.
А я вернулся в общагу в Бронксе, где жил у одного знакомого — мелкого торговца наркотиками — за просто так.
Наркоту сам я не трогал, а его знал ещё по приюту, когда мы были подростками.
Вот и пустил он меня, чтобы где переночевать было — просто матрас в углу да плита, чтобы хавчик приготовить.

Но теперь, имея сотню на руках и работу сторожа, я взял свой рюкзак, оставил короткую записку, что ухожу, и пошёл искать дешёвый мотель — всё же отдельная, своя комната, да поближе к новой работе, на которую мне нужно было выходить сегодня в одиннадцать вечера.
Сигаретами я баловался, спиртным — постольку-поскольку.
Комнату довольно-таки быстро нашёл, прикупил кофе и в одиннадцать засел в коморке сторожа.

Около полуночи — первый обход.
Большой фонарь в руке, а всяким суевериям я был далёк.
Обошёл эти руины, вспугнул пару кошек — да и всё.
Вернулся, врубил старый телевизор, чему был рад: хоть как-то скоротать ночь. Заварил себе бадью кофе и, посматривая на часы, ожидал трёх — для второго обхода.

Сонливость всё же брала своё.
Поэтому я вышел на обход уже около двух — ноги размять, да и так, скучно было.
В здании было тихо, как на кладбище в то же время.

Посвечивая фонарём, я добрёл до какой-то комнатёнки и вдруг увидел из соседней полуоткрытой двери слабый свет.
«Понятно, — подумал я, — а вот и бомжи.»

Тихо подкравшись к двери, я заглянул в расщелину.
Какой-то мужичок, небольшого росточка, немного сгорбленный, чертил мелом какие-то знаки.
Вокруг него уже был начертан круг, и вразнобой стояли неровные свечи. Между свечами лежали камни разных размеров. Отовсюду был слышен какой-то звон — будто кто-то дёргает за верёвку колокольчика.

Я вздрогнул, когда услышал его скрипучий голос:

— Хочешь знать, что я делаю? Ну заходи, не боись.

Я не из боязливых и суеверных, но немного оцепенел и, поморщившись, светя фонарём прямо на мужичка, вошёл в комнату.

Нет, он не был волосатым, рожек и копыт у него не было. Был немного пухленьким — как ангелочек с картин времён Ренессанса.

— Что делаем? — чётко спросил я.

— Убиваю, а что ты думал, — раздался ответ.

— Кого это и как это, позвольте осведомиться?

— Просто: камни — это земли. Свечи — огонь. Круг — планета и защита. Звуки — уходящие души.

— Ага, — я мысленно покрутил у виска указательным пальцем. — Находиться здесь нельзя.

— Да, знаю. Новый сторож. А я вот здесь хозяин. Как Хозяина прогонишь?

Из скважин вдруг потянуло сильным ветром. А звук колокольчика перебила громкая сирена.
Наверное, что-то на улице, подумал я и побежал к выходу.

Но выбежав, я обнаружил, что вне здания царила полнейшая тишина.
Только Луна, налившись огромным, фиолетово-голубым светом, смотрела своим оком сверху вниз.

«Странно», — подумал я и пошёл обратно.
С трудом — всё-таки первый день — я нашёл ту комнату. Мужичка, правда, там уже не было.

Свечи ещё горели. В середине комнаты светился начертанный круг, а в его сердцевине лежала куча денег и сверкающие камни.
Вдруг повеяло ветром, и огонь со свечи перекинулся на бумажки. Деньги загорелись.

Инстинктивно я бросился к ним, чтобы потушить начинающийся пожар. Но что-то остановило меня.
На стене напротив я увидел появившуюся надпись малинового цвета: «Уйди! Беда всех бед. Пусть сгорит.»

Комната наполнилась смрадом, огонь быстро распространялся, и я ринулся к выходу.
Бежал по улице вниз, пока здание, которое я должен был охранять от бомжей, просто сгорало.

Около какой-то витрины я, запыхавшись, остановился, глотнул воздуха и увидел своё отражение.
Высокого худого парня, опиравшегося на колени от нехватки кислорода.
Вдруг мой силуэт расплылся — и я увидел знакомого мужичка в отражении витрины.
Он просто смотрел в упор на меня, потом кивнул, развернулся и пошагал по дороге, уходящей вдаль.