ночнойполет

                Ночной  "полет"
                Моя соседка Матрена, точнее Матрена Ивановна,  короче, тетя Мотя,  не молодая женщина  доброго и решительного характера. Но вот беда, не поддается тетя Мотя ни на какие уговоры, если, что то сама решила. Вот, к примеру, поет она у себя дома или на огороде, поет так, что невольно приостановишь работу или замедлишь шаг, чтоб послушать. А сколько ей ни говорили, чтоб в церковный хор пришла, все впустую.  - «Некогда мне в церкву ходить, - отговаривалась она – дел тьма тьмущая, в огороде еще конь не валялся. А Богу я в душе молюсь и дома». Вот и весь сказ у Матрены, что ей не говори. Время шло, наступило и повечерие Престольного дня. А храм наш новый и недавно был освящен в память блаженной Матроны Московской.  Вечером на службе, мы снова вспомнили про Матрену, когда на клиросе опять  осталось  двое  бессменных певчих, одна из которых, вот, вот ожидала прибавления в семействе.  - «Ты уж потерпи, милая, - то ли в шутку, то ли всерьез увещевали  прихожане будущую маму, - завтра ведь гости с Рядовки нагрянут». Возвращаясь уже в сумерках с вечерней  службы, я увидела тетю Мотю, сидящей на крылечке. Она явно отдыхала от трудов огородных, переодевшись во все чистое.  - «Слушай, Ивановна, - обратилась я к ней,- а ты хоть когда-нибудь в церкви была?». Ивановна невозмутимо кивнула головой и ответствовала: «Да, меня  маманя с собой водила, мы с ней на крыласе пели». -  «На клиросе», - поправила я ее.  - «Да, да на  крылосе», - согласилась со мной Матрена. - «А сколько тебе тогда было?, - спрашиваю ее.  - «Не знаю, я ж перед  войной родилась, а это уже мы и отстроиться успели, да лет десять было». -  «Так ты еще у нас совсем молодая, -  голоском пободрее начала я, -  может и не забыла, что пела с матерью в том храме?».  - «А чего забывать, я Богородицу и Рувимску и сейчас пою, когда на кладбище  маманю проведываю». Сердце мое радостно затрепетало. - «Матренушка, ну напой что-нибудь»,-  взмолилась я. Тетя Мотя заулыбалась и  махнула рукой в мою сторону, мол, еще чего придумала. - «Нет, нет, - заупрямилась я, - напой, может,  и я подтяну, если знаю». - «А чего не знаешь, конечно, знаешь. Я  же на Пасху  этим годом слышала, так же поете». Тут я, что называется, с лица спала. Такая обида меня взяла, что может ведь помочь и не хочет. А Матрена, тем временем, слегка  откашлявшись, затянула: «И и и и и же э  Херувимы…». Пела она, уставившись в одну точку, пела протяжно, прочувственно,  мягким, низким голосом, с поразительной точностью выводя мелодию той святой песни, что и у нас пели. Так вот о какой  Рувимской говорила она, - это  Херувимская песнь. Дослушав до конца, я не скрывая обиды на нее, молча пошла домой. Уже у калитки просто, на всякий случай, кричу ей: «Завтра приходи хоть, ведь Престол, твои же именины», -  и слышу в ответ: «Ни, у меня Зорька телиться собралась, я дома помолюсь, Бог простит». Ночь пролетела быстро и я так и не поняла, наступило утро или еще нет, как услышала стук в калитку, и недовольный  лай Дружка. Выглянув на улицу, я увидела Матрену Ивановну в накинутом наспех плаще и в косынке, что называется, набекрень.  - «Слушай Анна, подь сюда, я такое расскажу, - скороговоркой выпалила она и добавила, – да убери собаку, за ней и себя  не слышу».  Я открыла калитку, пропуская соседку, а мысли крутились только бы не опоздать в храм. Служба рано начинается, а еще живность  не накормлена.  -  «Слушай, я сегодня сон такой видела, никогда такое не снилось», - начала Матрена свое повествование. Я обреченно присела на стул, кивком предложив сделать то же самое и ей. Но, что я услышала, наполнило мою душу трепетной радостью. Если перевести все с ее эмоционального и наполненного прибаутками и приговорками разговора, то вот что поведала мне тетя Мотя: «Я долго не могла уснуть, уже и помолилась, и все завтрашние дела перебрала в уме, и всплакнуть успела и вдруг, наверное, уснула, потому что чувствую, что лечу. И так быстро лечу, что  дух захватывает. Посмотрела я вниз и душа зашлась, страшно так стало. Внизу темно и где-то далеко, далеко вроде свечечки горят, пятнышки света пробиваются. А я как на воздухе стою. Что это, подумала я, откуда свет идет? Пригляделась, так это ж наша церква. Стала я и свой дом искать, а везде темно, хоть глаз коли. И так мне горько стало, что дома не видно. Уж и не помню, как и слетела с того неба. И вдруг попа нашего увидела, стоит у крыльца на меня смотрит и улыбается».  – «Не попа, а священника», - встреваю я. А Матрона уверенно так отвечает: «Та не, нашего попа Петра, я ж видела. Уж и не помню, как слетела с неба и проснулась. Да вот скорей к тебе поспешила, чтоб дома застать.Пришла проситься пойти с тобой в церкву, возьмешь? А то одна не хочу, стыдно от людей, что стара, а так долго не ходила».  С трудом, скрывая нахлынувшую на меня радость, отвечаю: «А как же твоя Зорька?».  - «Та подождет, Бог же знает, что я у церкви». На предложение идти одеваться Матрена распахнула плащ, показывая, что одета и только поправила косынку. Кудахтанье кур и повизгивание щенка живо напомнили мне, что служба, службой, а они есть хотят и ждут законное. Через десять минут, управившись по хозяйству, мы с тетей Мотей чинно шли по улице в сторону храма. - «Ты, Мотя, смотри, - напутствовала я свою неожиданную спутницу, -  прислушивайся, если все понятно, можешь тихонько подпеть нам, ( да, второй певчей была я), а если что новое,  не понятное, лучше помолчи».  - «Старый конь борозды не испортит», -  пробубнила чуть слышно тетя Мотя.
  После службы никто не хотел уходить, и не потому, что ожидалась праздничная трапеза. Все были  возбуждены и охвачены, каким- то единым, радостным порывом. Служба получилась такая торжественная, по- настоящему праздничная. Приезжий батюшка, служивший вместе с нашим отцом Петром, поздравил нас с праздником, похвалил наш хор – трио, похвалил прихожан, за усердную молитву и пригласил к себе в Рядовку на «Николая», на  их Престольный день. Не успели мы закончить нашу праздничную трапезу, как машина скорой помощи увезла нашу младшую певчую.  А поздно вечером ко мне снова постучалась тетя Мотя. - « У нас на крылосе прибавление, - нисколько не смущаясь словами  «у нас», степенно провозгласила Матрена, -  еще одна Мотька родилась».  Я уж не стала расспрашивать ее о подробностях, смирилась и с ее «крылосом»,  в глазах защемило, а рука сама потянулась ко лбу: « Слава Тебе Господи, слава Тебе!».