Нью-Йорк сити

               Нью-Йорк сити   
                ОЧЕРК
           (НЬЮ-ЙОРК 1991-ГО ГОДА)
 
          Bus Terminal, или центральный автобусный вокзал Нью-Йорка, находится на углу 8 авеню и 40 улицы Манхеттена. Это солидное, в несколько этажей здание, уходящее также на один этаж под землю, в ширину же и длину занимающее целый блок. И хоть это почти самый центр Манхеттена, однако атмосфера этого места не лишена злачности и весьма отличается от представительного делового духа богатой 5 авеню. Таков Нью-Йорк. Всего несколько блоков от центра и уже совсем другой дух. Деловая подтянутость сменяется праздностью и распущенностью. Да и демографический состав иной. Гораздо больше афроамериканцев и эмигрантов из Латинской Америки. Многие – за своим обычным занятием: валяются прямо на асфальте, попрошайничают, поют, пляшут, кричат. Кое-где на полную громкость работают переносные магнитофоны. Тут же где-то торгуют наркотиками, фруктами, сувенирами и всякой всячиной. Словом, место это несет на себе тот специфический, неприятный отпечаток чисто нью-йоркской злачности, который характерен для всего Вестсайда, впрочем, как и для многих других районов Нью-Йорка в Бруклине, Квинсе, Бронксе, да и в самом Манхеттене.
     Иное дело – это здание внутри. Это огромный вокзал, состоящий из множества департаментов, связанных между собой длинными коридорами и эскалаторами с множеством вывесок, реклам, маленьких магазинов и кафе (в первую очередь – вездесущий «Макдональдс»). Все блестит и сверкает – парадная Америка.
     «Грэй хаунд» (серая собака)– самая популярная автобусная компания в Америке. Ее отделения есть во всех уголках страны. Американские автобусы с виду не такие роскошные, как европейские, но достаточно удобные, а главное, что очень важно здесь, снабжены сильными кондиционерами, и внутри салона всегда прохладно.
     Офисы компании выделяются особой парадностью и представительностью. Ее служащих можно узнать по синим пиджакам и белым рубашкам и эмблемам «Грэй хаунд» - вытянутой в прыжке серой собаке. Служащим компании, это вообще американская черта, свойственна особенная подтянутость и внешняя строгость, которая хорошо сочетается, однако, с приветливостью и свободой в обращении с посторонними.
     Каждая автобусная компания имеет свои кассы. Свои кассы имеет и «Грэй хаунд».
     Американские кассы на вокзалах, в банках, в различных гос. учреждениях устроены замечательно, и здесь, право, нам есть чему поучиться. Метра за 3 – 4 перед кассами сделан турникет таким образом, что клиенты могут встать только в одну линию. Линия эта извивается змеей, занимая в результате не так много места, и кончается за 1 метр от линии касс. Над каждой кассой - специальная сигнальная лампочка. Когда кассир вызывает следующего клиента, над кассой загорается лампа, и первый человек из очереди подходит к соответствующему окну. Таким образом, во все кассы – одна очередь, и влезть вне очереди просто невозможно.
     Наш автобус должен был отправиться ровно в 9 утра, но по какой-то причине задерживался. Очередь в несколько десятков пассажиров уже выказывала явные признаки нетерпения, зато я мог детально разглядеть своих будущих попутчиков.
     Итак, первый отрезок пути – Нью-Йорк – Вашингтон.
     Первым в очереди стоял пожилой еврей-ортодокс в характерном одеянии – черной широкополой шляпе, черном, чуть ли ни до самых колен, лапсердаке, из-под которого виднелась белая рубаха, и в таких же черных брюках и башмаках. Американские евреи (верующие ортодоксы, именно о них мы сейчас говорим) одеты столь же традиционно, как и обитатели еврейских районов старого Иерусалима. В Нью-Йорке они живут отдельными колониями, как, впрочем, и все остальные комьюнити (народности) – китайцы, поляки, пуэрториканцы и т. д. Сегодня эти еврейские общины,в которых, конечно, не все ортодоксы, можно встретить в разных местах Нью-Йорка.  Однако основное место их обитания – Южный Бруклин. Это сравнительно чистый район – кварталы отдельных домиков с аккуратно подстриженной травой на прилегающих участках (типичные жилища среднего класса). Впрочем, кое-где встречаются и большие, многоквартирные дома. Надо отдать должное этим людям, с преступностью в их районах дела обстоят намного благополучнее, чем во многих других районах Нью-Йорка.
     Еврейская община в Нью-Йорке очень многочисленна, богата, сильна и влиятельна. Достаточно сказать хотя бы, что в центре Нью-Йорка, на Бродвее, установлен памятник Голде Меер, а в американской телефонной книге среди национальных праздников Америки, таких как «День независимости» или «День ветеранов», перечислены, например, «Рош-Хашан» или «Йом-Кипур». Нью-Йоркские евреи очень богаты и способны влиять на политику и экономику не только самой Америки, но и многих других стран мира.
     Однажды я был свидетелем еврейского фестиваля в Нью-Йорке. Колонна представителей разных еврейских общин в национальных одеждах шествовала по 5 авеню мимо Центрального парка несколько часов, и казалось, ей не будет конца. Как правило, все они чтут религиозный закон, ходят в синагогу и соблюдают все обряды. Все это, конечно, не относится к нашим евреям, эмигрантам из республик бывшего СССР, атеистам, живущим по совершенно иным правилам. Их, кстати, здесь называют русскими.
    « I m an аmerican» (« Я – американец»)  -  говорят про себя китайцы, поляки, итальянцы, кубинцы, малазийцы, словом, все, имеющие в кармане американский паспорт. И только евреи на вопрос: «Кто Вы?» отвечают: «I m Jew» («Я – еврей»).
      Национальное самосознание у евреев весьма сильно и инстинкт самосохранения, как нации, тоже. При этом, однако, как говорят, они очень органично вписываются в американский образ жизни в отличие от русских, которые зачастую живут здесь своей собственной, обособленной жизнью.
     Далее за евреем-ортодоксом стояла большая группа черных. Это были веселые молодые люди, о чем-то оживленно беседовавшие, непрерывно жестикулируя, перебивая друг друга, иногда даже хлопая в ладоши и подпрыгивая на месте. Несколько месяцев жизни в Нью-Йорке научили меня настороженно относиться к цветным, хотя прежде в России я никогда бы не понял этого.
     Не то что бы мне случалось быть свидетелем каких-либо преступлений или злодеяний черных или латиноамериканцев, но я с первого же дня уловил дух антагонизма между ними и белыми, который царит в Нью-Йорке.
     Противостояние это – действительно проблема Нью-Йорка, а может быть и всей Америки.
     Существовавшее здесь когда-то рабство обернулось теперь для американцев незаживающей раной раздирающего страну расового конфликта.
     Прав ли был президент Джон Кеннеди, когда объявил всей Америке, что белые виноваты перед черным населением страны за рабство прошлых веков, может быть и прав, но только эта фраза главы государства разбудила в негритянских душах затаенную обиду, выхлестнувшуюся на страну волнами преступности. Немало поспособствовали этому и некоторые демократические лидеры, своими страстными речами еще более смутившие мир внутри американского населения. Так или иначе, сегодня на каждые десять преступлений в Нью-Йорке восемь совершаются черными или латиноамериканцами.
     Сюда надо добавить еще и то, что негры, бывшие африканцы, - люди совсем иного темперамента и склада характера, иного взгляда на жизнь, чем европейцы, и в Америке, где им приходится жить бок о бок в одной социально-экономической структуре, эти несоответствия приводят, конечно, к изрядной дисгармонии в обществе.
     Как и все остальные национальности, черные так же живут в Нью-Йорке отдельными колониями и занимают порой целые районы. Это в первую очередь всем известный Гарлем – район Манхеттена, который начинается сразу же за Центральным парком и тянется от 110 до 150 улицы, северный Бруклин, кое-какие районы в Джерси-Сити и, наконец, Южный Бронкс. Рядом с последним даже Гарлем выглядит цивилизованно и благоустроенно.
     Я только однажды видел этот район из окна метро, которое здесь, как и во многих других местах Нью-Йорка, проходит над землей. Южный Бронкс напоминает город после землетрясения или бомбардировки. Черные от сажи, копоти и грязи, полуразрушенные дома с окнами без стекол, захламленные дворы и улицы. Через улицы протянуты тут и там бельевые веревки, что всегда оживляет, на мой взгляд, унылый уличный пейзаж, но только не здесь, где эти веревки выглядят зловеще. Поскольку никто здесь ни за что не платит, то и дома не отапливаются и не ремонтируются. Кое-где прямо на улице валяются матрасы и одеяла. Прямо по тротуару ползают полураздетые грязные дети и обкуренные наркотиками взрослые мужчины, женщины и старики. Многие жестикулируют перед собой руками, пляшут, поют, выкрикивают что-то или просто устремляют на всех отсутствующий, зачумленный взгляд. Дети постарше, 10 – 14-летние подростки сбиваются в ватаги и такими отрядами ходят по городу. Встреча с этим детским коллективом не безопасна или уж, во всяком случае, неприятна. Они окружают богато выглядящих прохожих, выпрашивают деньги и могут при этом вырвать сумочку или залезть в карман. Такие же детские ватаги я встречал в арабских районах Иерусалима во время сиесты. Вероятно, это то, что всегда сопутствует нищете. Горько, что в последнее время такие же точно компании переполнили и наш город. Всю эту картину в негритянских и латиноамериканских кварталах дополняет обычно не всегда приятная громкая, ритмичная музыка. Заметим, однако, что даже в нищих районах люди здесь могут себе позволить приобрести мощные переносные магнитофоны.
     Мне случалось бывать в Гарлеме, хотя это считается небезопасным для белых даже в дневные часы. Должен сказать, что при всей злачности таких мест есть какая-то теплота и душевная открытость в людях, живущих в них, и порой я чувствовал себя среди этих людей куда более комфортно, чем в богатых белых кварталах.
     Вернемся, однако, к нашей очереди. Следующие, кто привлек мое внимание, были молодая девушка и старик.
     Смуглая девушка, явно латиноамериканка, была стройна и весьма хороша собой и, что присуще всем молоденьким латиноамериканкам, с хорошим вкусом одета.
     Белые молодые американки, во всяком случае в Нью-Йорке, нередко одеваются совершенно безвкусно. Какая-нибудь бледная, висящая мешком блузка и, скажем, широченные брюки-юбка до колен, сшитые как-то так, что и хорошая фигура не кажется таковой. Совсем иное дело молодые негритянки или латиноамериканки. Если только это не нищая, бездомная, если девушка из более или менее обеспеченной семьи, то всегда одета великолепно. Платье или юбка точно по фигуре, подчеркивают все ее достоинства и пластику тела. Тона нередко яркие, но всегда кстати. Словом, в умении одеваться цветные девушки Нью-Йорка явно превосходят белых.
     Латиноамериканцы – пуэрториканцы, кубинцы, мексиканцы, боливийцы и т.д. перебираются в Штаты, в основном, в поисках работы, которая здесь оплачивается несравненно лучше, чем в Латинской Америке, и селятся в Нью-Йорке, как и все прочие, собственными колониями, занимая целые улицы, а порой и районы.
     Испанский язык – второй язык Соединенных Штатов.
     Старик, как потом выяснилось, отец девушки, пришел ее проводить и теперь тихо стоял подле нее, немного сгорбившись, глядя куда-то перед собой и, лишь изредка оборачиваясь к ней, молча рассматривал свою дочь. Латиноамериканцы, как и черные,  живут в Нью-Йорке в своих собственных кварталах: в северном Вестсайде, в Джерси- Сити,в Бруклине и т. д. Это обычно веселые районы с громкой музыкой, яркими костюмами и, увы, с большим количеством преступлений.
     Мне случалось бывать на пуэрториканских карнавалах. Это незабываемое зрелище. Мое преимущество заключалось в том, что в то время я изучал испанский язык и мог на нем объясняться. Это совершенно иначе располагало ко мне латиноамериканцев, которые настороженно относятся ко всем, говорящим по-английски, хотя, конечно, английский все они знают и свободно на нем изъясняются.
     Однако, что с нашей очередью?
     Описание пассажиров на этом придется пока прервать, так как автобус, который задержался с отправлением на целый час, наконец, подали, и пассажиры медленно, один за другим стали подниматься в салон и занимать свои места.
     Автобусный сервис в Америке сравнительно дешев и удобен.
     Мой билет от Нью-Йорка до Сан-Антонио (юг Техаса) и обратно стоил без малого 160 долларов, что очень дешево для такого расстояния. Надо заметить здесь, что цена автобусного билета, как и билетов на всякий другой транспорт, зависит от того, когда билет приобретается. Чем раньше, тем дешевле. К тому же билет сразу в оба конца идет с очень большой скидкой.
     Сам билет представлял из себя целую книжечку из нескольких листов соответственно отрезкам маршрута: Нью-Йорк – Вашингтон, Вашингтон – Мемфис, Мемфис – Даллас, Даллас – Сан-Антонио. Разбивка на участки, которая могла бы быть и другой, предоставляет вам замечательную возможность вместо того, чтобы трястись безвылазно всю дорогу на одном автобусе, выходить в любом из этих городов, проводить там какое-то время с тем, чтобы затем продолжить путешествие на следующем автобусе, подходящем вам. Как говорили в старину у нас, «езда на перекладных».
     Наш первый отрезок маршрута был Нью-Йорк – Вашингтон и проходил довольно долго по дорогам штата Нью-Джерси.
     Шофер, крепко сбитый малый, объявил нам в микрофон, как следует автобус и каковы достоинства компании Грей Хаунд, и мы двинулись в путь. Автобус направился в сторону Голландского туннеля. Это длинный туннель, проходящий под Гудзоном, соединяющий юг Манхеттена с правым берегом, который является землей штата Нью-Джерси. Мне и прежде случалось проезжать его на машине. На правом берегу он выходит на поверхность в небольшом городке Джерси-Ссити, который принадлежит штату Нью-Джерси, хотя фактически является районом Нью-Йорка, и на метро отсюда до центра Манхеттена минут 15 пути, гораздо ближе, чем из многих мест в Бруклине, Квинсе или в Бронксе. Тем не менее это не только другой город, но и другой штат. Миновав Джерси-Сити, мы поднялись на гору, откуда открылась роскошная панорама Манхеттена.
     Существует несколько спорящих между собой точек, откуда открывается вид на Манхеттен – знаменитое, уникальное, не повторенное нигде в мире нагромождение небоскребов, но не пустое и мертвое, как в других местах, а одухотворенное многими замечательными произведениями американской литературы и множеством театральных постановок, телевизионных и просто кинофильмов, так популярных у нас в 60-е, 70-е и 80-е годы.
     Из Бруклина Манхеттен виден с юго-востока. Мне случилось как-то ночевать в Бруклине. Из окна моей комнаты я имел возможность видеть Манхеттен и вечером, и ночью, и утром, освещенный утренним солнцем.
     Из Квинса Манхеттен виден с северо-востока. Особенно красивая панорама открывается, когда подъезжаешь по автостраде к мосту Куинс-боро бридж. Дорога делает поворот, и открывается, быть может, самый замечательный вид на северный Манхеттен.
     И, наконец, из разных точек Нью-Джерси и из самого Джерси-Сити он виден с западной и юго-западной стороны.
     О, Нью-Йорк, ослепительный и неповторимый Вавилон нашего времени, завораживающий и уродливый, притягивающий и порой тошнотворный. Город с самой невероятной и с самой несуразной архитектурой в мире, собравший и скупивший все самое лучшее, что было создано мировой культурой, при том, что большинство жителей здесь культура интересует только в том случае, если она приносит деньги. Город, в котором живут миллионеры бок о бок с самой последней нищетой, и где больше всего на свете люди боятся остаться без работы и без денег. Город, где больше, чем где-либо уважаются демократические свободы и права человека, за которыми, увы, все время ощущается скрытое лакейство и страх за завтрашний день. Город, где собраны едва ли не все национальности Земли под единым государственным флагом Америки, но при этом настолько отделенные друг от друга в своих комьюнити, что многие люди умудряются прожить здесь всю жизнь, даже не зная английского языка.
     О, Нью-Йорк, едва ли на свете сыщется хотя бы слабое подобие тебе.
     Как рискну писать о тебе, город, описанный в тысячах книг, авторами, куда более достойными и куда лучше знающими тебя, чем я.
     Ну что ж, пусть мое описание будет взглядом дилетанта, ни в коем случае не претендующего на то, чтобы подвести последнюю черту под твоим образом, Нью-Йорк, в сознании людей. Ведь порой взгляд дилетанта неожиданно может подметить то, что не заметят знатоки и профессионалы.
     Итак, Нью-Йорк расположен между рекой Гудзон, протекающей строго с Севера на Юг, и побережьем Атлантического океана и состоит из 5 частей, каждая из которых сама по себе могла бы считаться большим городом. Эти части следующие: Бруклин –юго-восточная часть Нью-Йорка, Квинс – восток города, Бронкс – северные районы города, небольшой остров Стейтон Айленд, который находится на самом юге, там, где Гудзон, уже соединившись с другой рекой Ист Ривер, поворачивает на восток, чтобы впасть в Атлантический океан, и, наконец, пятая, самая главная часть Нью-Йорка – остров Манхеттен, который расположен между этими пятью частями и штатом Нью-Джерси.
     Ну что ж, начнем по порядку.
     Итак, Бруклин. Его восточный край – побережье Атлантики, западный – берег Ист Ривер, второй реки Нью-Йорка, такой же широкой и полноводной, как Гудзон, и так же как Гудзон текущей с севера на юг.
     Юго-восточная его часть застроена преимущественно двух-трехэтажными частными  домиками, среди которых встречаются кварталы многоэтажных строений городского типа. Северо-восточный Бруклин – многоэтажен. Однако без небоскребов. Небоскребы – привилегия Манхеттена.
     Как и весь Нью-Йорк, Бруклин заселен довольно густо народами самых разных национальностей. Здесь и негры, особенно в северной части Бруклина, и латиноамериканцы, и белые. На юго-востоке Бруклина традиционно селятся евреи. Особенного упоминания, конечно, заслуживает место поселения советских евреев последней волны эмиграции из Советского Союза 70-х – 80-х годов, так называемое Брайтон Бич. Впрочем, хоть эта эмиграция действительно осуществлялась для евреев еврейскими организациями Израиля и Америки, под ее эгидой в разные концы света уехали граждане самых разных национальностей Советского Союза, прежде всего, конечно, русские. Все эти национальности можно встретить и на Брайтон Бич. В свою очередь сразу следует заметить, что и Брайтон далеко не единственное место, где живут наши иммигранты последней волны. Можно смело сказать, что они расселены по всей Америке. Брайтон Бич почему-то связывают с Одессой, хотя я, много раз бывавший в этом месте, ничего общего с Одессой, городом, который я знаю и люблю, там не заметил, если не считать, что и тот, и другой находятся на берегу - один моря, другой океана.
     Итак, Брайтон Бич – это пляж на берегу Атлантического океана, вдоль которого на несколько миль тянется деревянный настил с маленькими лавками и кафе. Со стороны берега к нему примыкают трех-четырехэтажные каменные дома. Далее, за ними – большой поселок из частных двух-трехэтажных зданий с небольшими участками, а также обычные дома городского типа. Вдоль центральной улицы этого района – множество лавок, ресторанов (русских), магазинов, знаменитых во всем Нью-Йорке свежестью и дешевизной товаров. Считается, что здесь много одесситов. Во всяком случае мне приходилось тут слышать местные шутки, действительно, напоминавшие одесские. Разговаривают здесь почти все по-русски.
     Говорят, что когда-то в этом месте, как и во многих частях Бруклина, жили негры, но наши сограждане, поселившись в этом районе, умудрились как-то вытеснить их отсюда. Случай, надо сказать, чрезвычайно редкий, если ни уникальный. Как правило, бывает наоборот, черные вытесняют белых.
     Я немало времени провел в этом месте Нью-Йорка, особенно в летние месяцы, и должен сказать, что не правы те снобы, которые, на чем свет стоит, ругают Брайтон Бич.
На самом деле Брайтон довольно-таки уютен и приветлив. Близость океана создает здесь свой микроклимат, и летом тут не так жарко, как в других районах Нью-Йорка. Особенно хорошо в это время, конечно же, на пляже, который мало чем отличается от всех остальных пляжей мира, разве что, может быть, пестротой. Вместе с белыми много черных и латиноамериканцев, поражающих своей стройностью и особой грациозностью движений. Отнесем к достоинствам этого места и то, что сами одесситы все-таки народ приветливый, компанейский, талантливый, с замечательным чувством юмора. 
     Есть здесь и русский книжный магазин, где можно купить практически все, что издавалось в России, а также за рубежом и было в Советском Союзе запрещено. Само собой разумеется, что такой магазин много лет являлся центром общения проживающей здесь бывшей советской интеллигенции.
     В этом районе жило много моих знакомых. Это могло бы быть предметом отдельного повествования, но здесь я, все же, не могу не упомянуть об одном человеке, серьезно повлиявшем не только на мою жизнь, но и на жизнь всей свободной культуры, во всяком случае поэзии, Петербурга тех времен. Это Константин Кузьминский.
     Поэт, редактор, собиратель, хранитель и издатель свободных от советской идеологии поэтов, Константин Константинович Кузьминский, или, как его называли друзья и соратники, Кока, переехал в Америку, а точнее в Нью-Йорк, в 1976 году. Однако назвать его иммигрантом не поворачивается язык. Он приехал в Америку не с целью поменять Отечество. Совсем наоборот, я бы сказал, он приехал послужить Отечеству, а именно, напечатать и таким образом сохранить все, что ему удалось собрать с его точки зрения достойного, не напечатанного и не имеющего шансов быть напечатанным в России. (Речь идет, напомним, о поэзии). И он это сделал. Он в исчерпывающей мере выполнил все, что намеревался.
     В итоге мы имеем грандиозный девятитомный труд, антологию «У голубой лагуны» - собрание неподцензурной поэзии России, начиная с 40-х до конца 70-х годов. Это уникальный документ, равного которому на эту тему тогда не было, да и теперь, наверное, нет. И это не единственное, что он сделал. Он издал, например, большой сборник Роальда Мандельштама там же в Америке задолго до того, как он был издан здесь.
     Поселился Кока именно на Брайтон Бич со своей женой Эммой, или, как он ее называл, Мышью, в небольшой однокомнатной квартирке, из единственной комнаты которой прямо открывался вид на входную дверь.
     «Ты зачем приехал?» – спросил он меня, возлежа по своему обыкновению на тахте, помещавшейся напротив двери.
     «Я приехал в гости», - с порога ответил я.
     «Ну в гости, тогда заходи, а так, здесь русским поэтам делать нечего».
     Так началась наша встреча, спустя пятнадцать лет разлуки.
     Кока лежал на тахте в том же красном халате, в котором я регулярно видел его на Конногвардейском бульваре, который в то время назывался бульваром Профсоюзов, в его петербургской квартире. Ничего почти не изменилось в его облике, разве что он, как и все, чуть-чуть постарел, да еще к его халату прибавилась казацкая папаха. По рассказам знакомых я знаю, что в таком виде он регулярно выходил на пляж, чем повергал многих там в «священный трепет».
     За все последующее время нашего общения в Америке я понял, что в отличие от большинства моих знакомых, которые пытались вписаться в американскую жизнь и, если это им удавалось, очень этим гордились, Кока в жизнь эту не только не пытался вписаться, а, наоборот, демонстративно держался здесь как командированный, который приехал сюда сделать конкретное дело, все же остальное здесь его не интересовало. Порой, как и в России, он шокировал местную культурную элиту своими выходками, описывать которые надо в отдельном сочинении.
     На самом деле, кроме издания здесь книг, он помогал многим российским поэтам, писателям и художникам, например, Лимонову, который, как я знаю от Кости, довольно долго жил в его квартире.
     Меня тоже именно он устроил в Америке на работу.      
     Нельзя не упомянуть еще одну достопримечательность Бруклина, аэропорт Кеннеди, куда прибывают самолеты со всего мира, в том числе из России. По сути – это не один, а несколько аэропортов, расположенных по окружности.
     Север же и запад Бруклина – это, по большей части, места проживания цветных, негров и латиноамериканцев, злачностью и преступностью порой не уступающие Гарлему.
     С севера к Бруклину примыкает второй, столь же огромный район Нью-Йорка с названием Квинс.
     С запада Квинс является берегом Ист Ривер и, простираясь на восток, переходит в знаменитый Лонг Айленд, хорошо нам знакомый по роману Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби», место роскошных вилл и маленьких городков. Чем дальше на восток, вглубь океана, тем уже сам полуостров, а это полуостров, несмотря на название, тем более престижными и дорогими считаются эти места.
     Западный и центральный Квинс вполне традиционен и, пожалуй, более однороден и цивилен, чем Бруклин.
      Север Нью-Йорка – Бронкс отделен от Манхеттена сравнительно узкой, небольшой речкой с названием Гарлем Ривер, а от Квинса широкой Ист Ривер.
     Южный Бронкс представляет из себя зрелище страшное. Но о нем я писал выше.
     Северный Бронкс, напротив, очень цивилен и чист. Бронкс знаменит на весь мир своим зоопарком и ботаническим садом. Зоопарк, действительно, потрясает прежде всего любовью к животным и умением содержать их в естественной среде, насколько это вообще возможно в неволе. Рядом с ним наш петербургский Зоологический сад – просто зверинец.
     Орангутанги, например, живут на острове так, что никаких клеток или решеток не надо. Служитель иногда на лодке привозит на остров пищу, а зрители наблюдают за обезьянами прямо с берега небольшого озера.
      Зоопарк условно разделен на шесть частей соответственно шести континентам. Часть «Азия» устроена как заповедник. На высоте метров пяти проходит железная дорога. Вы в вагоне маленького поезда можете проехать над свободно живущими в своих естественных условиях животными. Так что в клетке как бы оказываетесь вы. а звери на свободе. Можно сказать, что это и есть принцип, по которому устроен весь зоопарк.
     Но особенно потрясает (своей изобретательностью) павильон с названием «Мир птиц».
     Это двухэтажное здание со стеклянной крышей, которая, эта крыша, единственный в   здании источник света. Таким образом первый этаж - фактически в темноте. Освещены только сами клетки, так как они двухэтажные, освещаются через стеклянную крышу и не имеют перегородки между первым и вторым этажами. То есть получается, что в клетках, которые оборудованы очень живописно, повторяя пейзажи разных уголков мира, светло. В самом же зале первого этажа, где находятся зрители – темнота. Поэтому решеток между зрительным залом и клеткой нет. Птицы и так никогда не полетят в темноту. Когда же вы поднимаетесь на второй этаж, то там уже вы просто находитесь под стеклянной крышей в едином пространстве с птицами среди пальм, лиан, стволов тропических деревьев.
     Это действительно мир птиц.
     Чтобы посмотреть, как живут степные зверьки, например, суслики, вам надо пройти по длинным пещерам и наблюдать за жизнью этих животных через специально устроенные на земле над вами стеклянные колпаки, в которых звери вас не видят.
     Ну и так далее. Описывать все чудеса этого места – надо писать отдельный рассказ.
     Зоопарк граничит с таким же знаменитым ботаническим садом.
     Четвертый район – Стейтон Айленд.
     После того, как обойдя Манхеттен, соответственно, с запада и с востока, воды Гудзона и Ист Ривер сливаются в единый поток, перед своим впадением в Атлантический океан они натыкаются еще на одну преграду, небольшой островок Стейтон Айленд. Об этом, самом южном, районе Нью-Йорка я знаю совсем немного. Несколько раз я видел его из окна автомобиля, пересекая Стейтон Айленд по дороге из Нью-Джерси в Бруклин и обратно.
     Ну и, наконец, пятый район, сам Манхеттен – сердце Нью-Йорка, а может быть, и всей Америки.
     Когда нам показывают открытки с нью-йоркскими небоскребами, нам показывают Манхеттен. Когда мы видим в кино светящиеся рекламы кинотеатров и магазинов, здания знаменитых банков и отелей, это чаще всего Манхеттен. ООН и Уолл Стрит – это тоже Манхеттен. Когда говорят: «Нью-Йорк», обычно подразумевают Манхеттен.
     Манхеттен – остров, зажатый между двумя реками: с запада Гудзоном, отделяющим его от штата Нью-Джерси, и с востока Ист Ривер, отделяющей его от Бруклина и Квинса. С севера Манхеттен отделен от Бронкса небольшим протоком – Гарлем Ривер. С юга его омывают слившиеся воедино воды Гудзона и Ист Ривер.
     Говорят, что Манхеттен когда-то был куплен у индейцев за смехотворно низкую цену, что-то вроде 10 долларов. И вот, со временем ему суждено было стать, возможно, самым богатым островом на свете.
     Манхеттен условно можно разделить на четыре части: южная – до 14 улицы, она называется Даун таун, вторая – от 14 до 59 или до Центрального парка, ее иногда называют сити, третья часть – Манхеттен по обе стороны Центрального парка (верхний ист сайд и верхний вест сайд, соответственно, восточная и западная стороны) и сам Центральный парк, до 110 улицы и, наконец, четвертая часть – все, что находится севернее парка.
     С юга на север Манхеттен пересекают двенадцать авеню. Если считать от восточного берега, вдоль которого проходит скоростная трасса, как здесь говорят, Хай вей, то это: 1, 2, и 3 авеню, далее Лексингтон авеню, далее Парк авеню, затем Медисон авеню, за ней идут 5, 6, 7 авеню, затем знаменитый Бродвей, и далее – Вест сайд, 8,9,10, 11 и 12авеню. Последнюю иногда называют ривер сайд, то есть это опять набережная, но уже Гудзона. Бродвей же, хоть он так же, как и другие авеню, является дорогой с юга на север, регулярность нью-йоркских авеню нарушает и, строго говоря, следует с юго-востока на северо-запад, пересекая на своем пути многие из этих авеню. В районе Центрального парка он уже совсем приближается к берегу Гудзона.
     Поперек, с востока на запад, так же параллельно Манхеттен пересекают пронумерованные улицы. Так что найти что-либо в Нью-Йорке, если у вас есть адрес, не представляет никакого труда.
     Южная часть, или Даун таун, пожалуй, наиболее интересна и разнообразна, место скопления молодежи, торговцев, студентов, бродячих актеров и всякой всячины, массы диковинных вещиц. Даун таун сложнее и запутанней других частей Манхеттена и описывать его географию подробно я не берусь. Над всем Даун тауном возвышаются два совершенно одинаковых, высоченных небоскреба: Близнецы, Центр Мировой Торговли (более поздняя вставка: эти здания позже подверглись террористической атаке и были разрушены). Здания эти до недавнего времени были самыми высокими в мире, превосходившими высотой так называемое Импаер Стейт Билдинг, строение, которое находится в центре Манхеттена. Но недавно в Чикаго выстроили небоскреб выше. Тут же, на самом юге знаменитая Уолл стрит. И, наконец, на восточном берегу Морской порт. Когда-то в Новый Свет можно было добраться только морем.
     От южного края Манхеттена двигаемся на север и попадаем в знаменитое Сохо. Название, как это часто случается в Америке, позаимствовано, в данном случае, у англичан (в Лондоне есть аналогичный район). Сохо – место богемы. Здесь живут и выставляются художники, съехавшиеся со всего мира. Чуть ли не в каждом доме, а то и в каждом подъезде здесь картинная галерея (итальянская, испанская, немецкая и т.д.). Здесь, например, я встретил коллекцию работ Э.Неизвестного. Однажды набрел на галерею Шемякина, где кроме его собственных работ были выставлены картины Тюльпанова и Лены Захаровой, Целкова, Ситникова и других известных в России художников. Была здесь и знаменитая галерея Нахамкина, но в то время, когда я там был, он то ли разорился, то ли просто на время закрылся. Сохо пестрит ярмарками и разнообразными кафе, а также множеством уличных артистов и музыкантов.
     Движемся на восток по Гранд Стрит и попадаем в Чайна таун (Китайский город). Здесь же неподалеку Литл Итали (Маленькая Италия).
     Китайский город, понятно, район, где живут китайцы, иммигранты из Китая и Тайваня и рожденные уже здесь их потомки. Кругом китайские магазины, мелкие лавки и, конечно, рестораны. Китайская кухня очень популярна в мире, и китайские рестораны разбросаны по всему Нью-Йорку, но здесь рестораны только китайские. Все рекламы, объявления, названия в этой части города только на китайском языке. Китайский город, как и Сохо, один из самых популярных районов Нью-Йорка среди туристов. Поэтому наряду со всевозможными заведениями произведений китайской кухни он переполнен сувенирами, мелкими поделками, зонтами всех размеров, веерами, статуэтками, изделиями из слоновой кости и драгоценных металлов. Здесь в изобилии также лавки рыбы и морепродуктов. Тут недалеко морской порт, и китайцы первыми получают у рыбаков их товар. Многие рыбачат сами. Я встречал здесь китайских рыбаков. У народов Дальнего Востока особое отношение к морепродуктам. Они видят в них залог здоровья.
     Рядом с Китайским городом Маленькая Италия. Это по существу – одна улица, очень живописно украшенная, с большим количеством итальянских магазинов и кафе открытого типа. В итальянском районе, как и в китайском, контролируют торговлю и бизнес криминально-коммерческие силовые группировки из собственного населения. Все торговые места в этих районах под их строгим присмотром. Вписаться сюда со стороны, без их ведома невозможно. По крайней мере, так мне говорили местные продавцы.
     Америка живет за счет иммигрантов. Так мне сказал как-то один поляк-строитель. Эта страна всегда принимала и принимает приезжих, но механика вживания в эту страну не так проста, как кажется. Существует масса внутренних барьеров, для многих приезжих не преодолимых. Скажем, китайцы, попав сюда, особенно не знающие или плохо знающие язык, не имеющие соответствующего статуса, могут устроиться на работу, чаще всего, только к своим же китайцам, которые их нещадно эксплуатируют и платят 1, 2 или 3 доллара в час за работу, которая среди местных американцев стоит 15 – 20 долларов. Весь же остаток делится между их начальниками и начальниками начальников. Такой многоступенчатый рэкет – один из источников дохода Америки за счет иммигрантов в первом поколении.
     Двигаемся дальше на север.
     Гринвич Вилладж и Ист Вилладж, соответственно, западная и восточная стороны.
     Гринвич Вилладж, знаменитая Гринвич Вилладж – место, где традиционно селятся люди искусства, но в отличие от Сохо – это место престижной богемы, и квартиры в этом районе очень дорогие. Гринвич Вилладж пересекает знаменитая Блеккер стрит, улица с множеством кафе, клубов, театров и художественных студий. Здесь, в одном итальянском кафе, мы с друзьями любили пить кофе. Помню, как меня поразил один кофейный магазин. В специальных коробках выставлено было множество сортов кофе в зернах всевозможных цветовых оттенков, от самых светлых до самых темных: белые, желтоватые, желтые, светло-коричневые, темно-коричневые, наконец, совсем черные и это – не все, далее были еще зерна с фиолетовым оттенком. Читатель сам может домыслить, какой в этом зале стоял аромат. Разумеется, покупателям, в случае их желания, кофе можно было смолоть.
     Ист Вилладж знаменита своими экзотическими ресторанами: индийским, мексиканским, иранским, турецким и так далее.
     Рядом с этими двумя деревнями очень шумный сквер с названием Вашингтон сквер.
     Это традиционное место бездомных бродяг, студентов, просто праздных людей. Посреди сквера фонтан, в котором обязательно кто-нибудь купается. Здесь можно встретить музыкантов, артистов, разных странных типов, демонстрирующих всякие диковинные штучки. Я видел здесь однажды, например, девицу, одетую в трико и блузу, похожие на змеиную кожу, обтягивающие ее фигуру. У девицы были невероятной длины фиолетовые ногти, а на плечах у нее лежал ручной питон. Всякий желающий мог за небольшую плату сфотографироваться с ней в обнимку и заодно в обнимку с питоном.
Это традиционное место молодежных демонстраций и забастовок.
    Ну и, наконец, 14 улица, которая считается северной границей Даун тауна. Это торговая улица. Здесь можно купить по дешевке почти все.
     На этом кончается Даун таун и начинается средний, деловой Манхеттен, Манхеттен банков и торговых представительств, шикарных магазинов, таких, как Мейсис или Лорд Тейлор, деловых контор и клубов. Здесь Бродвей становится роскошным, хотя и не без примеси нью-йоркской злачности. Центр Бродвея, если он, вообще, имеется, это, пожалуй, Тайм сквер – знаменитая площадь с ослепительными световыми рекламами и известным во всем мире театром Мьюзиклов. Именно Бродвей и прилегающие к нему улицы – место престижнейших площадок, таких, как Карнеги-холл, Метрополитен-опера и Линкольн-центр, но это севернее.  42 улица известна как улица проституток и эротических шоу. Впрочем, это только в районе Бродвея и западнее его. На этой же 42 улице, ближе к 5 авеню, расположен нью-йоркский университет и здесь же, на самой 5 авеню, нью-йоркская публичная библиотека, куда может зайти действительно каждый без всяких пропусков или каких-либо иных документов и свободно пользоваться ее читальными залами.
     Вообще, 5 авеню, как и Бродвей, считается главной улицей Нью-Йорка, но она отличается от Бродвея большей деловитостью. Здесь, пожалуй, более, чем где-либо царит дух бодрости и занятости. Именно она, а не Бродвей похожа на наш Невский проспект. Здесь, по 5 авеню, проходят обычно все нью-йоркские парады и фестивальные шествия, коих тут великое множество. Здесь же всегда толпятся туристы с разных концов света.
     Следующая авеню – Мэдисон.
     В этом месте Нью-Йорка все авеню шикарны, но Мэдисон – это особый случай. Если Бродвей роскошен, злачен и немного вальяжен, 5 авеню представительна и многолюдна, то Мэдисон всем своим видом – улица миллионеров. Окруженная со всех сторон небоскребами, сравнительно узкая, она почти весь день в тени. Солнце здесь бывает только тогда, когда оно стоит строго на юге, и лучи его попадают в проем между домами. Самый ритм этой авеню в сравнении с другими кажется замедленным. Тихо, неторопливо хорошо одетые люди заходят в магазины с неимоверно высокими ценами и бесшумно открывающимися стеклянными дверями. Внутри тихая музыка и неизменный запах духов. Здесь, как нигде, ощущается богатство Нью-Йорка. Вот оно, место, куда стекаются миллионы со всего мира.
     Далее, на восток, Парк авеню – тоже роскошна, тоже место обитания богатых людей. Далее – Лексингтон, 3,2 и 1 авеню уже попроще, и живут здесь люди победнее. Между 5 авеню и Бродвеем проходят 6 и 7 авеню, которые упираются в Центральный парк. 
     Я часто вспоминаю мой самый первый день в Нью-Йорке. Помню, как где-то на 6 авеню я зашел в какой-то бар. Это было китайское заведение, не сказать, чтобы очень дешевое, но зато весьма пристойное. Было еще самое утро, и бар был почти пуст. Заплатив около 10 долларов за тарелку кукурузы с какой-то капустой и чашку кофе, я поднялся на второй этаж. На обоих этажах царил полумрак из-за окружавших нас небоскребов и не было ни души. Через некоторое время в дверях показался высокий, стройный, хорошо одетый негр. Он прошел со своим завтраком через весь зал и занял место у окна. Так мы сидели вдвоем в этом полумраке в полной тишине, а за окном просыпался и уже бурлил самый шумный город мира. Странное ощущение диссонанса, возникшее у меня здесь, да еще смешанное с неизменным запахом нью-йоркских пряностей, царившим здесь повсюду, не покидало меня уже более никогда, во все время моей жизни в Нью-Йорке.
     Все авеню на западе от Бродвея гораздо беднее и злачнее выше описанных.
     Этот район кончается 59 улицей, севернее которой начинается небезызвестный Центральный парк, хорошо описанный в большом количестве произведений американской литературы.  Парк этот имеет форму правильного прямоугольника, нижняя сторона которого - 59 улица, верхняя сторона – 110 улица. Восточная и западная стороны прямоугольника соответственно -  5 и 8 авеню, которая в этом месте называется авеню Запада Центрального парка. Центральный парк, таким образом, делит Манхеттен на два района – верхний Ист сайд и верхний Вест сайд, соответственно, Верхнюю восточную и Верхнюю западную стороны.
     Верхний Ист сайд - это, быть может, один из самых престижных районов Нью-Йорка. Здесь жить очень дорого, особенно на Мэдисон и Парк авеню. Небоскребы, впрочем, скоро сменяются высокими зданиями с красивыми, застекленными подъездами, у которых неизменно дежурят одетые в униформу лакеи.
     1, 2,3 и Лексингтон авеню заметно более демократичны, да и магазины тут подешевле.
     Среди роскошных зданий города выделяется знаменитый дом Трампа – известного американского богача. Это на 5 авеню немного ниже Центрального парка. Небоскреб – весь из затемненного стекла с характерными террасами, каждая из которых, по существу, маленький сад.
     Следует, однако, заметить здесь одну неизменную черту Нью-Йорка. Город этот вряд ли можно назвать чистым. На улицах полно мусора. Многие почему-то считают для себя особым шиком и проявлением личной свободы бросить пустую консервную банку или пакет с отходами или кожуру от бананов не в мусорный бак, который стоит рядом, а себе под ноги. Вследствие этого в городе полно крыс, которые без труда находят на улицах корм. Бездомных кошек и собак, которые могли бы ограничить их численность, я в Нью-Йорке не видел. Даже в самых богатых районах на фоне роскошных подъездов небоскребов, особенно в темное время, я часто видел здоровенных крыс, спокойно разгуливавших по улицам самого фешенебельного города мира.
     Главная достопримечательность Верхнего Ист сайда – это, конечно, знаменитый музей Метрополитен на углу 5 авеню и 86 улицы. Фасадом здание обращено на 5 авеню. Задняя сторона выходит в Центральный парк.
     Галерея – одно из наиболее богатых собраний живописи, скульптуры и графики, находится в трехэтажном здании и, пожалуй, чем-то напоминает Пушкинский музей в Москве. Картины развешены неплохо и хорошо освещены. Трудно сравнивать саму коллекцию с коллекцией Эрмитажа, так как и здесь, и там, вероятно, большая часть находится в запасниках.
     Очень хороша экспозиция итальянской живописи, особенно, раннее Возрождение. Я имею в виду: Липпи, Гирландайо, Перуджино, Боттичелли и так далее. Это здесь, пожалуй, лучше, чем у нас. Сами работы замечательные, нежные и радостные и очень хорошо висят.
     Хорош венецианский зал – Тициан, Веронезе.
     Голландская экспозиция беднее, чем в Эрмитаже. Впрочем, это только первое впечатление неспециалиста.
     Французская живопись 19 – 20 века, я имею в виду, конечно, импрессионизм со всеми его предтечами (реалистами -  Курбе, Каро, Милле, романтиком – Делакруа) и последователями (Ван Гогом, Гогеном и т. д.), вся помещена почему-то в одном большом зале, разделенном перегородками.
     Здесь же, в Метрополитене, экспозиция скульптуры, а также современного искусства, хотя неподалеку отсюда существует отдельный музей современного изобразительного искусства, Гуггенхайма.
     Все это Верхний Ист сайд.
     Что же касается западной стороны Манхеттена в этой части города, Вест сайда, то есть района, расположенного между Центральным парком и Гудзоном, то это место куда как более бедное и преступное. Хотя поначалу, в районе 80-х улиц – это тоже весьма престижные и дорогие кварталы. Если главная магистраль восточной части – 5 авеню, то здесь, конечно же, Бродвей. Сам Бродвей и есть – главная достопримечательность Вест сайда. И по мере продвижения на северо-запад из роскошного и представительного, каким он является в районе 50 – 80-х улиц (района Карнеги-холла и Линкольн-центра), он постепенно превращается в грязную, злачную улицу пуэрториканского и негритянского Нью-Йорка.
     Покрытый массой ненужной бумаги, пустыми банками из-под пива и кока-колы, здесь он зловещ и опасен иногда даже днем. Тут и там прямо на асфальте валяются обкуренные наркотиками негры, о чем-то спорят и дерутся пуэрториканские и негритянские дети, все это под сопровождение какой-то дикой, ритмичной и очень громкой музыки.
     Да, почти весь Вест сайд в этом месте – пуэрториканская колония. Сказывается здесь, конечно, и соседство с Гарлемом.
     Впрочем, одновременно с этим в этих же местах Вест сайд и один из интеллектуальных центров Нью-Йорка, так как здесь, на 110 улице расположен знаменитый на весь мир Колумбийский университет – главная, пожалуй, достопримечательность этого района. Мне пришлось побывать там внутри. Что ж, университет есть университет. Наверное, во всем мире дух университетский един.
     Ну и, наконец, Гарлем – знаменитый негритянский район. Он расположен сразу на север от Центрального парка и тянется от 110 до 150 улицы. Гарлем прославлен многими книгами о негритянском Нью-Йорке, и для меня удивительно было узнать, что это место стало черной колонией сравнительно недавно. Еще в 20 годы оно таковым не было. Но потом постепенно стало заселяться неграми. Белые же, как это обычно бывает, мало-по малу оттуда выехали, и теперь это место для белых не безопасно даже днем. Проезжая по Гарлему, как мне говорили, белый водитель предпочитает закрывать окна. Впрочем, не так уж страшен Гарлем, как его малюют. Я лично, как и многие мои знакомые белые, бывал в Гарлеме и должен сказать, что этот живой, хотя и грязный район чем-то даже привлекал меня, устававшего порой от холодной и равнодушной, занятой только своим бизнесом белой Америки.
     Да, не только бедность и криминальность – черта черных и пуэрториканских районов этого города, как это нередко представляется некоторым белым американцам. Есть в таких местах некая душевная теплота, приветливость и наивность, которой они, белые, явно обделены.
     Но Гарлемом не кончается Манхеттен. В самом его конце, на северо-западе, есть дивное местечко под названием Вашингтон Хайтс. Это нечто совсем особенное.
     Богатые люди, вероятно, любители голландской архитектуры, выстроили здесь себе райончик в голландском стиле. Получилось весьма живописно и уютно. Типичные голландские дома, как с картинок, тут же, рядом, зеленый массив Ривер сайда, далее панорама Гудзона и штат Нью-Джерси на другом берегу.
     Ну вот, пожалуй, в общих чертах, то, совсем немногое, что можно рассказать, про географию и достопримечательности Манхеттена.
     Когда говоришь о Нью-Йорке, невозможно не вспомнить о его мостах.
     Про Нью-Йорк можно сказать, что он грандиозен, ослепителен, необычен. Сказать про Нью-Йорк красив очень трудно. Но если все-таки есть в нем что-то красивое, так это его мосты.
     Америка, вообще, страна с огромными реками, такими как Миссисипи, Миссури, Гудзон и т. д. Так что искусство строить мосты здесь дело насущное, и мосты в Америке встречаются замечательные.
     Все мосты Нью-Йорка перечислить невозможно, назовем только некоторые.
     Прежде всего знаменитый Бруклинский мост, соединяющий Манхеттен и Бруклин, описанный во многих книгах. Тут же, почти точная его копия Манхеттенский мост. Далее, чуть выше по Ист Ривер, Вильямбургский мост из Манхеттена в злачный, северный Бруклин. С него открывается одна из замечательных панорам Манхеттена. И, наконец, еще выше, по Ист Ривер так же необычайно красивый Куинсборо бридж, с которого открывается еще более впечатляющий вид на Манхеттен, теперь уже с северо-востока. Куинсборо соединяет Манхеттен и Квинс. Далее нужно вспомнить также мост Джорджа Вашингтона – единственный мост через Гудзон из Манхеттена в Нью-Джерси. Ну, и, конечно, Верразано – мост, соединяющий Бруклин и Стейтен Айленд. Этот огромный мост до недавнего времени считался самым большим мостом в мире. Теперь это не так. Мост Золотые ворота в Сан-Франциско больше. По-моему, и это уже не рекорд. Мне не однажды приходилось ехать по мосту Верразано на машине, разглядывая Манхеттен на этот раз строго с юга. Все большие нью-йоркские мосты выглядят похоже. Со стороны – это огромная, нависшая над рекой дуга, стянутая сверху дугообразными металлическими тягами. Обычно въезд на мост достаточно длинен. Но когда подъезжаешь к Верразано со стороны Стейтен Айленда, то просто-таки едешь в гору.
     Есть еще одна сторона жизни Нью-Йорка, без которой его описание было бы не полным. Это – его религиозная жизнь.
     Церквей в Нью-Йорке – великое множество.
     Америка – страна огромного количества конфессий, и, вероятно, все они или почти все представлены в Нью-Йорке своими церквями или молитвенными домами. Наиболее грандиозный из них, пожалуй, Сен Джон де Девайн – большущий собор на берегу Гудзона, невдалеке от Колумбийского университета. Этот собор – собрание всех религий мира, по крайней мере христианских конфессий. В самом центре – католический алтарь с органом и ряды стульев, как это принято во всех католических храмах. За алтарем – полукруглый коридор, огибающий собор, с множеством небольших помещений – маленькие храмы других конфессий. Есть среди них и Русская Православная Церковь. В каждом из этих храмов в определенные дни правится служба.
     Католические церкви в Нью-Йорке, мне кажется, наиболее многочисленны и грандиозны. Достаточно вспомнить собор Сан-Патрик в самом центре, на 5 авеню. Это тоже высокий, красивый, готический собор, очень популярный среди туристов.
     Католических церквей в самых разных концах Нью-Йорка такое множество, что нет смысла даже пытаться их перечислить.
     Наряду с ними в Нью-Йорке полно, конечно же, всевозможных протестантских церквей и молитвенных помещений. Протестантство все же – основная конфессия Америки. Очень популярна баптистская церковь. Мне случалось посещать что-то вроде религиозных клубов, помещений, где богослужение более походило на концерт религиозных песен и гимнов, нередко сопровождаемых чаепитием. Особенно такие собрания популярны среди латиноамериканцев, пуэрториканцев, мексиканцев и т. д.
     Православие в Нью-Йорке тоже многообразно. Здесь и необыкновенно красивые греческие церкви, наши русские православные храмы, думаю, что есть тут и болгарские, и сербские храмы, хотя их я не видел, ну и, наконец, американская автокефальная православная церковь. Одну из таких церквей во время своего пребывания в Нью Йорке посещал и я. Она располагалась внутри обыкновенного, ничем не примечательного внешне нью-йоркского дома на углу 1 авеню и 71 улицы. Это как раз Верхний Ист Сайд – престижнейший район Нью-Йорка. Единственное, что отличало храм от соседнего дома – икона Спасителя на дверях.
     Церковь эта была освящена в честь Христа-Спасителя в тот самый год, когда знаменитый храм Христа-Спасителя на Кропоткинской в Москве был взорван. Она была построена на деньги белых иммигрантов сначала в Гарлеме, но, когда тот окончательно превратился в негритянское гетто, была перенесена сюда – на 71 улицу.
     Настоятель этой церкви, отец Михаил Меерсон, последователь знаменитого протопресвитера Александра Шмемана, тоже иммигрант из России. Он – сравнительно еще молодой священник, хорошо известен среди нью-йоркских русских, коих он исповедовал немало и поэтому, быть может, лучше, чем кто-либо другой знает судьбы наших людей в Америке.
     Как-то раз мы с ним беседовали об иммиграции в Америку. Он сказал мне тогда такие слова (разумеется, привожу их по памяти, примерно):
     «Америка, как прежде, так и теперь, экономически рассчитана на бесплатную или дешевую рабочую силу. И если раньше этой силой были рабы из Африки, то теперь - это иммигранты в первом поколении. Речь здесь не идет, конечно, о людях выдающихся или очень нужных профессионалах. Они могут быть исключением. Но судьбы основной массы иммигрантов в первом поколении, в общем, не завидны».
     Но особенно меня поразила тогда еще одна его мысль об иммиграции, мысль, ничего похожего на которую я не встречал более никогда, ни прежде, ни после этого разговора.
     «Иммигрант, - сказал он мне тогда -  всегда начинает вторую жизнь. Изгнанник – нет. Изгнанник (сюда входят люди, вынужденные уехать из-за угрозы для их жизни или для жизни их родных) продолжает свою первую жизнь. А иммигранту это не дано. Иммигрант, как человек, по собственной воле меняющий Родину, начинает вторую жизнь. А будет ли эта вторая жизнь лучше первой, надо очень хорошо подумать».
     Службы в этом храме обычно правились в праздничные и воскресные дни, как водится, накануне – всенощная и в сам день утром – литургия. Поэтому уж по воскресеньям мы, прихожане, старались быть в 10 утра к обедне. После богослужения отец Михаил всегда приглашал всех присутствующих в соседнее помещение на чашку чая или кофе. Должен сказать, что эти воскресные службы и «кофе» - одно из самых светлых моих впечатлений в Нью-Йорке. Быть может, именно здесь я встретил людей, с которыми так просто вряд ли мог бы где-либо познакомиться. Общество в Америке – очень расслоено и замкнуто. Войти в него без особых рекомендаций или заслуг почти невозможно. Другое дело церковь. Это все-таки одна семья, даже в Америке, по крайней мере внутри одного храма.
И, быть может, здесь, в Америке, более, чем где-либо, церковь открывает человеку дорогу в мир себе подобных.
     Мне посчастливилось быть в нашем храме в Пасху.
     Мы подъехали как раз к полуночнице. Храм был полон народу, как и у нас, в этот день нарядно одетого. Неожиданно я повстречал здесь некоторых своих петербургских знакомых. Предпасхальная атмосфера всегда одинакова, особым образом таинственна, в том числе и здесь, в Нью-Йорке. Мы стояли со свечами и ждали полночи. Наконец, откуда-то из алтаря тихо запели: «Воскресение Твое, Христе Спасе…». И народ, зажигая свечи, вслед за крестом направился к выходу. На улице хор запел: «Христос Воскресе…». Мы шли между нью-йоркскими небоскребами с зажженными свечами. Зрелище было редкое и необычное. Однако и оно мне показалось прекрасным и органичным. Воистину, у Бога дисгармонии не бывает. Я запомню этот Крестный ход на всю жизнь. Он проследовал один блок по 1 авеню, развернулся и направился обратно в храм.
     Случалось мне посещать и другие православные церкви, например, храм Николая Чудотворца недалеко от нашего, в том же районе. Это уже храм Русской Православной Церкви. Недалеко от того места, где я жил, в Джерси-Сити, был еще один храм американской автокефалии. Настоятель этого храма был американец, но он хорошо говорил по-русски. Американские православные церкви внутри ничем не отличались от русских. Увешены они были такими же традиционно русскими иконами. Единственное отличие – стулья и скамейки, как у католиков. Служба и проповедь во всех этих храмах велась на дух языках – русском и английском.
     Характерная черта всех американских церквей – национальный флаг Соединенных Штатов Америки у самого алтаря. Остается только размышлять, что это должно означать.
     Церкви Нью-Йорка нередко служат пристанищем для американских бездомных, а иногда местом, где раздаются бесплатные обеды. У меня был в Нью-Йорке один знакомый бездомный, и я вместе с ним несколько раз заходил в эти приюты. Это – самое дно Нью-Йорка. Чаще всего это люди – совершенно опустившиеся, обычно цветные – наркоманы, пьяницы, психически больные, не желающие и, наверное, уже не могущие работать. По всей видимости публика здесь большей частью криминальная, не имеющая, как уже говорилось, ни работы, ни жилья, хотя есть среди американских бездомных и вполне здоровые, во всех отношениях нормальные люди, которым, как тут говорят, просто не повезло, или пока не повезло. Но таких меньшинство. В основном, конечно, это люди, как говорится, выпавшие из социальной среды.
     Они приходят сюда в полувменяемом состоянии, выстраиваются в очередь или занимают места за столиками, получают бесплатный обед или пищу сухим пайком. Мы с моим знакомым пару раз разделили эту трапезу, после чего я твердо решил, что никогда больше не пойду туда, пока у меня в кармане есть хоть один цент. Обед, к слову сказать, был совсем не так уж плох, да и посуда и все прочее – абсолютно стерильны. Но компания за столом такова, что легче голодать, чем делить такое застолье.
     Иногда при церквях есть помещения, где бездомные ночуют.
     Нью-Йорк бездомных – особый мир. Описывать его – это отдельная книга и, наверное,   не одна. Скажу только, что этих людей я встречал повсюду: в метро, в парках, ночующих на вокзалах и автобусных станциях, в богатых и бедных районах на протяжении всей моей жизни в этом суперроскошном городе.
     Таков Нью-Йорк – парадоксальный и противоречивый.
     Я смотрел на него с высокой горы штата Нью-Джерси и думал о том, что заставляет меня в одно и то же время и уважать, и даже любить этот город, и сопротивляться ему. Мне случалось бывать во многих городах. Были среди них города – замечательные, удивительные, необычные. Однако все они, так или иначе, заняли какое-то место в моей памяти и выстроились в ней в стройный, гармоничный ряд. Этот же город никак не помещался в моей душе.
     Что же ты такое – Нью-Йорк?
     Чудесная мечта – Эльдорадо, или воронка человеческих судеб и душ? Действительно ли обетованный край, предоставляющий каждому максимум возможностей, благословенная земля, где каждый может найти для себя то, что ему нужно, или великий соблазн 20 века, мираж, увлекающий путника в пропасть?  Наверное, правда, как всегда, где-то посередине.
     Всех своих знакомых, гостей из Советского Союза и иммигрантов, я мог бы разделить на три типа по их отношению к Нью-Йорку и к Америке вообще.
     К первому типу относились люди, которых Нью-Йорк и Америка гипнотизировали. Они готовы были работать здесь кем угодно, на самых презираемых и низкооплачиваемых должностях, лишь бы остаться в Америке. Складывалось ощущение, что на них действуют какие-то чары, которыми обладает эта страна, чары, заставляющие пренебрегать здравым  смыслом. 
     К второму типу относились те, на кого, наоборот, никак не действовали американские чары. Эти чаще всего называли Нью-Йорк, да и Америку вообще, наглой, бессмысленной, бескультурной помойкой, которая, впрочем, иногда удобна для зарабатывания денег.
     И, наконец, третий тип людей, к которому отношу себя я, это те, кто чувствовал обаяние этой страны и, конечно, этого города, отдавая должное и культуре здешней и достижениям во всех областях жизни, которые, конечно, есть. Однако не терял при этом голову и мог, в случае надобности, обаяние это преодолевать.
     Автобус наш тем временем все более и более удалялся от Нью-Йорка, и по мере того, как он удалялся, силуэты небоскребов становились все более и более призрачными. Великий Вавилон 20 века все более походил на мираж, покуда вовсе не исчез среди пустынных холмов Нью-Джерси, соседнего с Нью-Йорком штата Америки.
                1996 г.

               


                ПОСЛЕСЛОВИЕ

Еще пару слов о Нью-Йорке.

     Есть еще одна черта этого города, быть может, одного из самых населенных в мире. Это чувство космического одиночества, которое порой овладевает вами именно здесь. Есть ли еще другой такой город на земле, где можно испытать это чувство таким глубоким и щемящим, как здесь, в этом всенациональном общежитии, на перекрестке всех дорог сегодняшнего мира? Когда, например, в дождливую погоду усядешься где-нибудь в маленьком ресторанчике, китайском или латиноамериканском, в каком-нибудь не самом богатом районе Нью-Йорка, например, в Бруклине или в Джерси-Сити. В окне, сквозь дождь виден угол ободранного дома да несколько пустых металлических банок из-под кока-колы на тротуаре.
     Я стал понимать джаз только здесь. Джаз (особенно ранний Гершвин) – это музыка Нью-Йорка с его одиночеством или особой сердечной радостью и весельем от лучика утреннего солнца между небоскребами.
     Если я люблю Нью-Йорк, то именно такой (Нью-Йорк О'Генри, Гершвина и Бернстайна).
     Несколько слов в защиту одиночества. Принято считать, что одиночество во всех случаях безусловное зло. Одиночество это, когда человек, вольно или не вольно, отгорожен от окружающей жизни. Но ведь может быть и наоборот. Человек отгораживает существующую в нем жизнь от царящей вокруг смерти, которая почему-то считает себя жизнью.


Размышления об Америке и России.

     «Америка, как и Россия – две страны-загадки». Так говорил мне один француз.
     «Есть две страны в мире, - говорил он,- которые тянут меня к себе какой-то необъяснимой силой. И там, и там я не вижу ничего такого уж для меня привлекательного. И там, и там огромное скопление народов, не лучшим образом относящихся друг к другу. И там, и там масса нестроений и несправедливости. И тем не менее, что-то тянет меня и туда, и туда».
     Тогда я подумал о том, что и Америка, и Россия – две огромные страны в разных концах света. Можно попробовать вообразить себе следующее.
      Быть может, каким-то Высшим Разумом в этих странах были поставлены два эксперимента, касающиеся двух главных даров Бога человеку, а именно, свободы и любви. В Америке – свободы, в России –любви. И если любовь – это дар, который составляет существо Нового Завета, то свобода – это то, о чем идет речь в Ветхом Завете.
     Действительно, вспомним ветхозаветную книгу «Исход».
     Пророк Моисей, ведя евреев из Египта в Землю Обетованную, купленную когда-то их праотцем Авраамом, выводил их на самом деле из египетского рабства в иную жизнь свободных людей, в землю, уготованную для них самим Богом.
     Но для того, чтобы обрести свободу, просто физического избавления от рабства оказалось мало.
     Мы помним, что сразу же по выходе еврейского народа из Египта в горной стране Синай, на высокой горе Моисей получил от Бога откровение в виде Десяти Заповедей, которые надлежало отныне хранить еврейскому народу, чтобы быть свободным и процветающим, и назывался этот уговор Заветом, тем самым, который теперь называется Ветхим Заветом.
     Далее, драма всех ветхозаветных книг заключалась именно в том, в какой степени евреи хранили или нарушали этот Завет.
     То есть, еще раз, оказалось, что путь древних евреев к свободе включал в себя две составляющие.
     Первая составляющая этого пути очевидна – выход евреев из пределов египетского царства и следование в пределы «Земли Обетованной». И вторая, не столь очевидная, но, пожалуй, еще более важная, чем первая – обретение и хранение десяти заповедей, без которых свобода была невозможна.
     Мы помним из дальнейшей истории. Всякое нарушение этих заповедей царями  Израиля каралось ни чем-нибудь, а нашествием иноплеменников, захватом еврейских земель и, наконец, пленением народа, то есть утратой свободы.
     Таков экскурс в историю ветхозаветного Израиля.
     А теперь попробуем понять, на чем строился и строится американский способ жить. Здесь уместно вспомнить, что основателями Америки в большой мере являлись именно евреи, многие из которых и сегодня ревностные ортодоксы, несмотря на то, что основная вера там – протестантизм. И американское представление о правильной жизни действительно во многом совпадало с нормами ветхозаветного закона. Это касалось и отношения к собственности, и понятия справедливости в обыденной жизни, и уважения к семье, и уважения к личному достоинству человека и т. д.
     Однако мы видим, что, мало-помалу, с течением времени правила эти ослабевают и в головах у людей все более и более поселяется мысль, что свободу дает людям вовсе не Бог, а власть и деньги.
     Не лучше обстояли дела и в России, где люди все более и более надеялись на свое положение в обществе (то есть тоже на власть и на деньги), чем на Бога. А значит и счастье, и любовь – это удел состоятельного человека.
     Итак, если такой эксперимент был бы, действительно, поставлен, добро в обоих случаях проиграло бы. И там, и там Бога заменили идолы.
     Однако мне кажется, что в Америке и сегодня есть след благодатной Божьей свободы, которая улавливается многими людьми, в том числе и из вполне цивилизованных стран, и тянет их к этой стране, так же как в России многие чувствуют в людях какую-то особую способность любить. 
     Именно этот след многие чувствительные к подобным энергиям души и путают с тем суррогатом правил в общении, который сегодня называется американской свободой.
     И не надо думать, что это такое уж легкое искушение. Нужно иметь очень чуткое и опытное сердце, чтобы отличить эту свободу от настоящей сердечной свободы, которая может быть у человека и в монастыре, и в тюрьме, и в других стесненных обстоятельствах, где внешняя свобода как раз крайне ограничена.


Еще об Америке

     Американская земля щедро одарена природой. Как и в России, в ней есть большие полноводные реки, такие как Миссисипи, Миссури, Гудзон, Делавэр и другие, большие озера, например, Мичиган и множество небольших, особенно живописных среди холмов, покрытых лугами и лесами, как лиственными, так и хвойными. Есть горные хребты, например, в Калифорнии и скалистые, горные каньоны в Аризоне.
     Фауна и флора тоже разнообразны и порой для европейцев незнакомы и экзотичны.
     Кроме того, Америку омывают два океана. Поэтому здесь есть и все, что из этого следует: живописные и при этом разнообразные побережья, пляжи, курорты и т. д.
     Словом, в Америке есть на что посмотреть.