Ацкая блевотина...

К Московской олимпиаде в СССР готовились по-разному. Кто тренировался, кто возводил стадионы с бассейнами, а таллинская фабрика «Калев» получила важнейшее задание партии и правительства: разработать и внедрить в производство свою, советскую жевательную резинку. А то непорядок: Советский Союз, а в нем балет, бесплатное образование и жилищное строительство — все это есть, и даже ракеты регулярно взмывают и бороздят, а жвачки нет. Бундесы и финики могут не понять. Даже обидеться.

Работа над жвачкой проходила в обстановке строжайшей секретности, в мельчайшие детали которой нас, своих одноклассников, посвящал Мишка по прозвищу Бузя: его мама работала на «Калеве» и была полностью в курсе достижений кондитерской промышленности Эстонии. И однажды он нам доложил, когда мы перекуривали в школьном туалете, что первая экспериментальная партия жвачки изготовлена и расфасована. В общем, нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, большевики. И жить сразу стало как-то лучше, жить стало веселее.

Сказать, что мы ликовали — это не сказать ничего. Члены Политбюро так не радовались сообщению Лаврентия Палыча об успешных испытаниях первой отечественной атомной бомбы, как мы — первой советской жвачке. И после уроков мы отправились на «Калев».

Пять остановок на трамвае, триста метров пешком. Нас распирали ожидания и надежды. Пока Мишка с проходной звонил маме, мы нервно переминались за углом: мы понимали, что с минуты на минуту жизнь страны волшебно переменится — она вдруг заживет с жвачкой. Брести будет все туда же, к сияющим вершинам коммунизма, но при этом жевать свое, родное. А потом, глядишь, и пошив джинсов наладится…

Тут, распираемый гордостью, появился Бузя и, пояснив, что фантик для жвачки еще не отпечатан, поэтому ее заворачивают в бумажки от ирисок, раздал нам это. И оно немедленно было развернуто и помещено в молодые пионерские пасти.

Мне довольно сложно описать то, что произошло через несколько секунд. Нет, это действительно была жвачка, ее основные показатели, жеваемость, тягучесть и надуваемость, соответствовали мировым стандартам на все сто. Вот только вкус подкачал. Сейчас скажу так: вкус оставлял желать лучшего. Но тогда, в предолимпийском Таллине, прозвучали другие слова. Потому что на вкус то, что попало в наши рты, было блевотиной — смесью желудочного сока, полупереваренной пищи и продуктов распада этанола, например, уксусной кислоты.

В семидесятые годы в моем окружении не было ни одного наркомана. Мы бы просто не поняли, зачем нюхать и колоться, когда вокруг столько азербайджанского портвейна и местных аперитивов типа «Габриэль». Так что с депрессивным состоянием организма, особенно в результате смешивания вышеупомянутых амброзий, знакомы были все. Поэтому прозвучавшую оценку — блевотина — никто не оспорил.

Точнее, это заключение было сформулировано так:

— Ацкая блевотина…

Это пробормотал один из моих камрадов. И дал Бузе леща, хотя Мишка был вовсе не при чем. Согласившись с глухо прозвучавшими словом и делом, мы разбрелись по домам, обескураженные тем, как, оказывается, могут расходиться обещания и порождаемые ими предчувствия с конечным результатом.

Потом я на какое-то время забыл эту историю. Но в последние годы вспоминаю ее все чаще и чаще.

В ЕС Эстония вступала, заходясь от восторга: еще бы, ведь мы становимся своими в свободной семье народов. Кто же знал, что все значимые вопросы в этой семье будут жестко регулироваться — и довольно часто в ущерб ее членам.

Начиналось со смешного — в каждом заведении общепита следовало установить четыре мойки: отдельную для мяса, вторую для рыбы, третью для овощей. И еще одну — сам придумай, для чего, я не помню. А повар, если он усатый мужчина, должен носить на усах голубого цвета наусники.

Над наусниками посмеялись, а четыре мойки узаконили. Ох, сколько это вызвало проблем! Но это были цветочки, потом постепенно пошли ягодки. Директивы, регламенты, нормативы, штрафы…

Постепенно к части населения пришло понимание, что нас подманили сыром, потом этот сыр засунули приманкой в мышеловки, а сейчас и вовсе сыр не нужен, мышеловка работает и без него.

Также народонаселение получило довольно объективное представление о высших чиновниках Евросоюза. В жизни ведь как? Человек появляется на свет, учится ходить, говорить, получает какое-никакое образование — и на этом этапе развития полагает, что знает все, хотя, по сути, он — малолетний дебил. Но жизнь продолжается: появляются опыт общения в коллективе и профессионализм, проявляются таланты. С годами всё больше виден ум, переходящий в мудрость. И на пике развития — инфаркт или Альцгеймер. А высшие чиновники ЕС этот путь сократили до перехода «дебил — Альцгеймер». И скучать народонаселению не дают: то у нас парниковый эффект, то иммиграционный кризис.

Или вот хоть взять санкции против России. «Зуб даю, — клянется очередной бонза из руководства ЕС, — впердолим им санкции — и всё, через несколько времени будем из Брюсселя регулировать цены на российские газ, нефть, титан, удобрения, уран, древесину и прочее. Чтоб эти унтерменши знали, что есть европейская демократия! А мы — заживем как люди!

Лавров на это бормочет: «Дебилы, бля…» И в каком из этих двух слов он ошибся? Смотрим окрест — сплошной кризис. Такое все вкусное пообещали, а теперь кормят адской блевотиной…

Какая мораль этой истории? Ведь по законам жанра она должна быть в конце всякой басни.

Так вот: ее нет. Вообще. Ну или осталось так мало, что ее надо беречь для особо торжественных случаев. С тобой, камрад, случалось такое, что вот что-то ценное припрячешь на черный день, а потом найти не можешь? Именно так в современном мире обстоят дела с моралью и здравым смыслом.