Могила Густава Эрикссона. Гл. 16. За всеми зайцами

ГЛАВА  16.  ЗА  ВСЕМИ  ЗАЙЦАМИ.

        Проснулся я в восемь утра. Похмелье было жуткое, голову изнутри потрясали ядерные взрывы. А сегодня надо было непосредственно заниматься поисками этой проклятой могилы. Да ещё вечером в десять минут девятого у меня бенефис в «Уютном дворе». Актёр погорелого театра хренов. Это надо ж было так вписаться в тему…
        В гостинице курить было нельзя категорически. Но я подумал, что если посреди номера развести костёр, состояние президентских апартаментов не сильно ухудшится, поэтому открыл окно и закурил. Утро выдалось свежее и яркое. Недавно отреставрированный Вознесенский собор искрился в солнечных лучах, как сахарный. 
        Подкурившись, я преодолел в себе отвращение и залез под душ. Помимо всех прелестей номера порадовал меня местный водопровод. Вода была мутная и попахивала болотом. Её что, забирают напрямую из Кашинки без всяких очистных сооружений? Другой версии у меня не было.
        С грехом пополам приведя себя в порядок, я решил, что есть мне решительно не хочется, а надо бы сходить к Львёнку Р-р-ры Мяу и попить кофе. И ни в коем случае не опохмеляться, день-то сегодня предстоит напряжный. Я спустился в вестибюль. То-ли-девочки-а-толи-виденья уже не было. На её месте сидела старая, страшная и толстая тётка, очень вписывающаяся в образ пятизвёздочного отеля «Русь». Тётка, как ни странно, вежливо пожелала мне доброго утра.
        - Утро добрым не бывает, - прошипел я и направил свои стопы в гости к Львёнку.
        Кафе только что открылось, и посетителей ещё не было. Если бы не крепчавший бодун, я обратил бы внимание на то, что Львёнок выглядел сегодня в высшей степени аппетитно. Всё достойное внимания подчёркивали обтягивающие джинсы и лихо завязанная там, где начиналась талия, ковбойская рубаха. Увидев мою синюшную после вчерашнего рожу, Маринка всполошилась:
        - Ого, парень! Вот это ты вчера дал джазу! Похмеляться будешь?
        - Нет, детка, кофейку попью, а то день сегодня тяжёлый предстоит.
        - Это правильно. Ну-ка, подожди минутку, - и Львёнок юркнул на кухню.
        Она вернулась с большим стаканом прозрачной и страшно шипящей жидкости.
        - Ты чего, мать, отравить меня хочешь?
        - Дурак! Это мой собственный ноу-хау против бодуна: холодная минералка, три таблетки алкозельцера и лимонный сок.
        - А может, лучше полстаканчика виски, да чтобы мисс посмотрела ласково? – нерешительно спросил я, уставив взгляд в её фантастическое декольте.
        - Пей, гад ползучий! – приказал Львёнок тоном, не терпящим возражений.
        Удивительное дело, но мне стало полегче, как только я допил её волшебный напиток.
        - Теперь пойди покури, а я тебе кофе приготовлю. Сколько тебе чашек, три?
        Я кивнул и вышел с сигаретой на улицу. Если бы в своё время я не встретил Ланку, я бы прям сейчас сделал бы предложение Львёнку. Жена из неё получилась бы, наверно, офигенная, да ещё с такими сиськами.
        Когда я вернулся в кафе, Львёнок уже принёс мне кофе и сидел у меня за столиком.
        - Марин, а вы точно здесь все друг друга знаете?
        - Ну, да, городок у нас маленький.
        - Тогда будь другом, детка, расскажи мне о Сафоне.
        Лицо у Львёнка вмиг переменилось. Теперь предо мной сидела тридцатилетняя баба, довольно-таки агрессивно настроенная.
        - А ты не мент, случаем?
        - Да что ты, малыш, какой же я мент? – ответил я как можно выразительней. – Я художник. Не местный. Попишу и уеду.
        Опять передо мной вместо гарпии оказался улыбающийся мультяшный персонаж.
        - Ага, понятно, ты – бандос. А с виду не скажешь, такой обаяшка. Не, ну бандос – ещё туда-сюда. Слушай, а давай с тобой вместе банки грабить!
        - Детка, с тобой вдвоём я готов подломить хоть Форт-Нокс. Но ты мне всё-таки о Сафоне расскажи.
        Львёнок Р-р-ры Мяу посмотрел на меня с материнской заботой:
        - Не связывался бы ты с ним, парень. У тебя, что, действительно какие-то дела с ним?
        - Действительно. Поэтому – расскажи.
        - Страшный он человек. Город держит ещё с конца девяностых. Знаешь, сколько здесь молодых ребят ласты склеили от передоза? Это всё из-за него. Наркотики – его тема. А ещё он убийца.
        - Прям так уж и убийца? Ты не преувеличиваешь, моя хорошая?
        - Нет. Он даже своих мочит. У него сейчас на подхвате Владик Воробьёв. А до него был Саша Щукин, одноклассник мой. Так как-то раз этот Щукин ему что-то не то сказал. С тех пор его никто и не видел.
        - А куда же ваши мусора смотрят?
        - Они его сами боятся. Да и козлы они у нас. Кроме как на рынке по пятьсот рублей с лотка собирать, больше вообще ничего не делают. Работы у нас в городе нет никакой. Вот Сафон молодых ребят к себе и подтягивает. И пашут они на него за копейки. Так что страшный человек твой Сафон. Не связывайся с ним.
        Львёнок посмотрел на меня серьёзно и оценивающе:
        - А ведь, похоже, ты всё-таки мусор, только московский.
        - Какая же ты умница, прелесть моя! Только небольшая ошибка в объекте. Я не мусор. Я – вор.
        - Ух, ты! Слушай, круто! И что прям реальный вор?
        - Век свободы не видать. Реальный вор. Приехал в ваш городишко с Сафоном разбираться.
        Несчастный Львёнок отреагировал на мой похмельный прогон очень своеобразно:
        - А ты мне сразу понравился! Ты богатый, наверное, - жуть! Я хочу за тебя замуж!
        Я состроил печальную физиономию:
        - Не получится, Марин. Мне семья по закону не положена.
        - Это по какому такому закону?
        - По воровскому, - я встал с минорным видом, шлёпнул Львёнка по заднице и неспешно удалился по делам своим скорбным.

……….

        После Маринкиного зелья и трёх чашек кофе чувствовал я себя более чем сносно. День обещал быть по-апрельски погожим и солнечным. В лицо мне дул свежий и тёплый ветерок, окончательно возвращая меня к жизни. Странная какая-то выдалась поездка. Городок Кашин ровным счётом ничего из себя не представляет, а мне тут хорошо и по-домашнему уютно. Нет, всё очень странно… Никогда я в своих бесконечных странствиях не обращал внимания на баб, они всегда вне сферы моих интересов. А тут на тебе – и Львёнок Р-р-ры Мяу, и То-ли-девочка-а-толи-виденье… Это на меня теперешняя весна так действует? И на полном ровняке я въехал в тему, по сравнению с которой случай в Белоомуте – так, водевильчик. Самое смешное, что я на полном расслабоне и никакого напряга не ощущаю.
        Пока эти мысли жужжали у меня в голове, я дошёл до Воскресенского кафедрального собора и поравнялся с памятником Святой Благоверной княгине Анне Кашинской. Во избежание уже случавшихся недоразумений княгиня никого не благословляла, а держала в правой руке распятие, а в левой – свиток.
        Пора заняться тем, для чего я сюда и приехал. Сергей, может быть, и сумасшедший. Потому что только сумасшедший может заплатить за поиски могилы принца Густава такие деньги. Но человек он вызывающий симпатию, и я его не подведу. Все заказы я всегда отрабатываю честно. А чтобы окончательно прийти в себя, дойду-ка я отсюда до валов древнего города, благо до них всего полкилометра, а это одно из интереснейших в Кашине мест.
        Весь древний город умещался на небольшом полуострове, образуемом замысловатым изгибом реки Кашинки. Кому-то это кольцо реки напоминает сердечко, кому-то голову инопланетянина. Враждебным Твери московским князьям оно напоминало несокрушимую твердыню. Кашинка не самая маленькая на Северо-Восточной Руси речка. И сейчас её ширина достигает сорока метров, а тогда она была полноводней. Да что там, в Средние века, ещё сто двадцать лет назад по ней до Кашина доходили волжские суда. Со всех сторон основанный тверскими князьями город был защищён рекой. Доступ к Кашину имелся только со стороны на удивление узкого перешейка между изгибами реки, через который был прокопан глубокий ров, укреплённый высоким валом с тыном и частоколом. Сохранившиеся поныне остатки деревянного кремля, по местной традиции называющегося «Острогом», относятся к 1447-му году. Крепость состояла из двух частей. Внутренняя находилась на высоком плато, зажатом излучинами. С юго-востока за рвом к Острогу примыкала внешняя часть крепости – предпольное укрепление на высокой Духовой горе.
        Валы внутреннего Острога сейчас можно рассмотреть только со стороны реки, они возвышаются над водой метров на пятнадцать. Внешняя крепость на Духовой горе сохранилась гораздо лучше. Длина валов там достигает четырёхсот метров, с внешней стороны они возвышаются на двадцать пять метров, с внутренней – на семь. Туда я и направился.
        Прямо по верху вала шла одна из аллей разбитого на Духовой горе в начале XIX века городского сада, сейчас заброшенного и запущенного. На внутреннем склоне ещё лежал снег, ночью его даже слегка прихватило морозцем. Пока я карабкался наверх, пару раз чуть не навернулся, - подъём был очень крутым. Деревья в городском саду теснились друг к другу, как в настоящем лесу. Было много старых елей, в тени которых снег пока таять не собирался. Зато с внешней стороны Духовой горы утреннее солнце устроило настоящий фестиваль апрельского колдовства. Пастельные краски прошлогодней травы перемежались изумрудными всходами этой весны, яркие лучи преломлялись в реке и слепили глаза, кое-где вовсю уже цвела мать-и-мачеха, бабочки сновали в воздухе, как дивные летающие цветы. Дул свежий и тёплый ветер, унося с собой все остатки похмелья. Я шёл по крепостному валу и чувствовал себя жизнерадостным идиотом, которому ничто не мешает чувствовать себя счастливым.
        Где находятся руины Дмитровского монастыря, я отлично представлял по карте. Но почему бы не сделать рекогносцировку, забравшись на высоченную колокольню Воскресенского собора? Я зашёл в ампирную громадину, от души поставил свечу Пресвятой Богородице и поблагодарил её за такую благодатную весну, пожертвовал сто рублей на ремонт храма и полез на 76-метровую колокольню, возвышавшуюся над всем городком. Мне удалось долезть до самого верхнего яруса. Панорама с него открывалась фантастическая. На востоке за речкой Вонжей, как на ладони, виднелись остатки Клобукова монастыря, его надвратная Покровская церковь действительно уникальна по архитектуре, надо будет посмотреть. Там же на востоке на вершине Дорожаевской горы высилась Петропавловская церковь, выглядящая издали, как деревянная Богородская игрушка. Совсем на западе располагалась когда-то Поганая слобода, где кашинские купцы развернули производство свинцовых белил по рецепту Густава Эрикссона. Сейчас там, на взгорке над рекой, стоит безумно красивая барочная Крестознаменская церковь. На севере Ильинскую гору венчает одно из главных украшений городка, Ильинско-Преображенская церковь. Между ними на северо-западе я увидел руины Страстного и Троицкого соборов Дмитровского монастыря. Та самая берёзовая роща спускалась от них к Кашинке. Пешеходный мост через реку вёл к Крестознаменской церкви. Идти мне туда минут пятнадцать, не больше. Я ещё раз окинул взглядом окрестности, как Наполеон перед Аустерлицем, и стал спускаться с колокольни.
        На мосту через Кашинку сидела большая ярко-жёлтая птица с чёрными крыльями и ярко-красным клювом. Ничего себе! Не так часто удаётся встретить иволгу. Я замер, чтобы не вспугнуть её. Но этот попугай наших широт, похоже, особо меня не испугался. Я достал сигарету и протянул пачку в сторону птицы. Покурим? Но пернатый был поклонником здорового образа жизни, он издал совсем немузыкальный звук, напоминающий мяканье испуганного Кусь-Куся, и улетел. А я ещё минут пять стоял на мосту, слушая пение весенней воды. С моста мне нужно было идти направо, но я полез в гору в противоположную сторону, уж больно мне хотелось вблизи взглянуть на церковь Знамения Честного Креста Господня. К ней вела мощённая камнем дорожка, которой было лет двести. С детства я совершенно не умею рисовать от слова «совсем». Никогда особенно по поводу этого не комплексовал, но вид на Крестознаменскую церковь был такой, что хотелось часами стоять у подножия пригорка с мольбертом.
        Пройдя метров шестьсот по берегу Кашинки, я подошёл к берёзовой роще, где покоились останки незадачливого принца. Сначала надо было осмотреться, и я полез наверх по тропинке, начинавшейся от улицы с романтичным названием Социалистическая и ведущей к руинам Страстного собора. То, на что я наткнулся, поднявшись к верхушке холма, повергло меня в полный шок.
        В конце подъёма слева от тропинки лежал большой валун высотой сантиметров семьдесят и длиной в полтора метра. На этом валуне была прикреплена мемориальная каменная плита, на которой был изображён прижизненный портрет Густава Эриксона, написанный в Вильне польским художником Яном Кранцем, и надпись «В Дмитровском Солунском мужском монастыре с 1605 года жил и в 1607 году умер Шведский принц Густав Эрикссон. 1568 – 1607». Плита была новая, чего никак нельзя было сказать о вросшем в землю валуне. Что же получается? Великий Орден Могущественных Колдунов при Министерстве сельского хозяйства Российской Федерации не жалеет денег на поиски местонахождения могилы, а в городе Кашин это место известно каждому школьнику? А может быть, местные власти решили повысить туристическую привлекательность города и воспользоваться древней легендой? Где был похоронен принц? В берёзовой роще за Дмитровским монастырём. Возьмём валун побольше, вкопаем его в землю и повесим на него табличку. Это будет, конечно, значительно дешевле, чем монастырь восстанавливать, но туристический объект получится вполне полновесный.
        Я закурил и понял, что без помощи специалиста мне не справиться. Что там болтала Маринка? Что в городе Кашин – два сокровища: одно – она, и это бесспорно, а второе – директор местного краеведческого музея. Уж не знаю, насколько она красивая баба, этот директор, но что-то знать об истории своего города, безусловно, должна. И я, весьма озадаченный, пошкандыбал в  краеведческий музей, благо идти было каких-то двадцать минут.
        Для начала я посмотрел сам музей. Есть у меня слабость к таким вот провинциальным учреждениям. Я приблизительно представляю, какие жалкие копейки платят их сотрудникам. Тем более удивительно, что экспозиции иной раз бывают просто фантастическими по качеству и ценности представленных материалов и артефактов. Кашинский же музей подкупал глубокой проработкой стендового материала. Было видно, что люди, создававшие все эти залы, влюблены в своё дело и работа за бесплатно их нисколько не смущает. Кое-что мне удалось выяснить и по моей теме. Оказывается, в 2014-м году обычный кашинский школьник Илья Якушев решил привести в порядок парк у Дмитровского монастыря. Местные власти инициативу поддержали в рамках проекта «Чистый город». Лето и осень прошли в трудах, Илья и его приятели спиливали кустарники, косили траву и убирали мусор. А пока ребята занимались этим, они изучали историю монастыря и обнаружили, что в нём жил и рядом с ним был похоронен Густав Эрикссон. И предложили они городским властям создать на этом месте новый туристический объект. Деньги на проект собирали на новогодней ярмарке, и земляки откликнулись: одни помогали финансами, другие своим трудом. «Хм, - подумал я, - а Сафон помогал героином и стволы подгонял». Зимой 2015-го года проекту придали должный вид и показали на краеведческих чтениях. Весной продолжили работы по благоустройству. В это же время специалисты разрабатывали мемориальный камень. «Ха-ха, держите меня четверо! Специалисты явно были из местной мастерской ритуальных услуг». И вот 26 июня 2015-го года у монастыря торжественно открыли новый туристический объект.
        Хорошо бы смотрелось дополнение: благодаря разумному расходованию средств из бюджета изготовления мемориального камня и экономии при проведении праздничных мероприятий по его открытию мэр города сумел достроить свою скромную виллу на Французской Ривьере.
        Шутки шутками, но вся эта ценная информация не отвечала на главные вопросы: откуда взялся валун, и почему памятный камень установлен именно на этом месте. Встреча со вторым (или первым?) сокровищем города Кашин была неизбежна.    
        Я подошёл к бабушке-смотрительнице и вежливо представился:
        - Здравствуйте! Я специалист из Москвы, историк. Приехал в Кашин, так как тематика моей работы непосредственно связана с вашим городом. У меня возник ряд вопросов. Могу я побеседовать с директором музея?
        Бабушка, почему-то разволновалась:
        - Ой, Вы знаете, а нашей Галочки… то есть Галины Сергеевны сегодня, наверное, уже не будет.
        - Как не будет? Вы меня извините, ради Бога, но у меня очень мало времени. А с ней нельзя созвониться и попросить её о встрече?
        Вид у меня был солидный и настойчивый, и бабушка сдалась. Она достала старушачью трубку и набрала номер. Разговор был слышен на весь зал.
        - Гал! Тут из Москвы историк какой-то приехал, серьёзный такой мужчина, солидный. У него к тебе вопросы. Ты там полы домыла, сможешь на немного подойти?
        - Баба Маш! Полы я домою через десять минут. Только я себя что-то так плохо чувствую после суток… Я точно так уж нужна?
        Тут я решил подогреть ситуацию:
        - Просто необходима, и немедленно!
        - Видишь, Галочка, - виновато сказала баба Маша, - прям требует тебя!
        - Ну, передай ему, - жалостно сказал голос, показавшийся мне крайне знакомым, - что я сейчас через двадцать минут буду.
        Я поблагодарил бабу Машу за проявленную бдительность и спросил, с какой стороны Галина Сергеевна будет подходить к музею.
        - Да со стороны Московской улицы, от центра, - сдала баба Маша свою начальницу со всеми потрохами.
        - Ну, так я пойду, подожду её на солнышке. Спасибо, баба Маш! – и я вышел из музея. 

……….

        Я не слишком удивился, когда минут через двадцать увидел идущую по Московской улице к музею То-ли-девочку-а-толи-виденье. Поверх чёрного замшевого пиджака была накинута дешёвенькая чёрная курточка. Теперь мне удалось рассмотреть её фигурку целиком. При небольшом росточке и миниатюрности ноги у неё были длинющие, а худенькая она была совсем как девочка-подросток. Когда она подошла поближе, стали видны тяжёлые тени под ренуаровскими глазами. Да и в целом она напоминала сейчас не роковую красотку, а персонаж «Зомби-апокалипсиса». Я подошёл к ней:
        - Здравствуйте, Галина Сергеевна! Это я Вас разыскивал.
        - А Вы действительно историк? – спросила она как-то заторможено и с некоторым раздражением.
        - К несчастью, в некотором роде, - да.
        - И что же Вам от меня нужно?
        - Буду краток. Скажите, известно ли местонахождение могилы Густава Эрикссона?
        - Известно, - сказала она устало. – Хотя некоторые считают этот вопрос дискуссионным.
        - Видите ли, я специалист по Смутному времени, сейчас пишу новую работу, и выяснить этот вопрос для меня крайне важно. Не могли бы Вы рассказать всё, что Вам известно и даже показать, где эта могила находится, на местности?
        То-ли-девочка-а-толи-виденье посмотрела на меня таким взглядом, как будто я поднимал её на дыбу:
        - Вас ведь, кажется, Юрий зовут?
        - Так точно. Вообще-то, Юрий Владимирович…
        - Так вот, Юрий Владимирович, просто, чтобы Вы меня поняли. Здесь в музее я получаю 14 с половиной тысяч. Поэтому двое суток в неделю я подрабатываю администратором в гостинице. Это даёт мне ещё восемь тысяч. Как Вы считаете, можно ли прожить даже в нашем Богом забытом городке на 22 с половиной тысячи?
        - Думаю, нельзя.
        - Совершенно верно. Поэтому каждое утро я работаю уборщицей в одной фирме и убираю там помещение в 120 квадратных метров. Ещё десять тысяч в месяц. Обычно я чувствую себя великолепно. Но, сами поймите, вчера Вы видели меня в гостинице, потом я была на основной работе, потом пошла убираться. А мне хорошо так за сорок. Поэтому – не взыщите. Приходите завтра в музей к одиннадцати. Я всё Вам расскажу, и мы сходим к Дмитровскому монастырю. Ведь подождёт Ваша научная работа сутки, ничего с ней не случится?
        - Конечно, ничего не случится, Галина Сергеевна. Вы простите меня. Я даже не предполагал, что Вы так устаёте. Завтра в одиннадцать я зайду к Вам в музей.
        - Вот и спасибо Вам, Юрий Владимирович, за понимание, - ответила мне То-ли-девочка-а-толи-виденье и повалилась на меня.
        Я едва успел её подхватить. Она была лёгонькая, как кукла. Я донёс её до оказавшейся поблизости скамейки  и усадил. Она потихоньку приходила в себя.
        - Как Вы, Галина Сергеевна? Вы меня так больше не пугайте!
        - Спасибо Вам, Юр. Что-то я сегодня совсем расклеилась, заезженная старая кляча. Надо домой – и спать.
        - А Вы далеко отсюда живёте?
        - Да нет. Совсем рядом. Вниз по Чистякова, через мостик, потом немного на горку и там, на Южной набережной.
        - Вы позволите, я Вас провожу, а то Вы меня совсем перепугали?
        - Буду Вам признательна, что-то совсем себя плохо чувствую.
        Галина Сергеевна взяла меня под руку, и мы потихоньку пошли в сторону моста через Кашинку.
        - Галина, а Вы, наверное, историк по образованию?
        - Да, я Алтайский государственный университет заканчивала.
        - А я так и понял по типажу, что Вы не местная. Как же Вас занесло в такую даль из Барнаула?
        - Помните, был такой губернатор Алтайского края, актёр Михаил Евдокимов?
        - Как не помнить! Сначала шутил с экрана, потом решил пошутить на посту губернатора.
        - Совершенно верно, Юр. В Барнауле и так после перестройки жилось очень тяжело. А когда этого клоуна выбрали Главой Алтайского края, жить стало совсем невозможно. Вы не представляете, что у нас творилось. Работы никакой, а коррупция достигла таких масштабов… И всем рулили бандиты, которые уже вообще ничего не стеснялись, власти-то совсем не стало. Наша семья в 2005-м  решила перебраться в Москву. Накоплений не было, но мама дом продала. Только оказалось, что для Москвы этого совсем не хватает. Вот и пришлось обосноваться тут. Поначалу всё шло хорошо. Муж, Лёшка, сразу работу нашёл. Он у меня тоже АГУ заканчивал, только физтех, такой умница был в молодости, такие надежды подавал…
        - А почему «был»?
        Галина посмотрела на меня. Должно быть, она решила, что слишком разболталась, и всё же ответила:
        - Знаете, он никогда сроду не выпивал. Здесь устроился преподавателем в местный колледж. Ну, и как-то у него всё не сложилось. И пить он начал сильно и с кем попало. И однажды это закончилось плохо – ударил ножом случайного собутыльника, а тот помер.
        - И сколько ему дали по сто одиннадцатой-четвёртой, лет десять?
        - А Вы знаете законы, - ответила Галина удивлённо. – Именно десять лет и дали строгого режима. Через три года он на зоне повесился.
        Галина замолчала. Было понятно и без слов, что покойного мужа она любила. Мы как раз вышли на мост, на котором я вчера смотрел закат, и остановились. Я попросил разрешения и закурил.
        - Так что сына, Илюшку, я поднимала практически одна.
        У меня в голове возникла догадка:
        - Так получается, Ваша фамилия Якушева?
        - Ой, - удивилась Галина Сергеевна, - а как Вы узнали?
        - Я в Вашем музее видел материалы о том, как по инициативе школьника Ильи Якушева в городе появился новый туристический объект. Как-то само собой связалось.
        - Между прочим, сын очень интересовался той же темой, что и Вы. Он-то могилу Густава Эрикссона и нашёл. Но об этом я Вам подробно завтра расскажу. Вообще-то Илюша рос очень умным мальчиком, учился прекрасно, историей всерьёз увлекался. Жаль только, что при моих великих заработках ни о каком высшем образовании после школы и речи идти не могло.
        Ну, кажется, реальное местонахождение могилы мне установить всё же удастся. Форсировать события сейчас не нужно. И я просто спросил:
        - Чем же он сейчас занимается?
        - Три года назад ушёл в армию на срочную службу. А после срочной остался служить сержантом по контракту. Говорит, что такой зарплаты, как он сейчас получает в армии, в нашем городе ему не найти. У нас, что на заводе электроаппаратуры, что на ликёро-водочном, что на льняном никто 45 тысяч не зарабатывает. Мечтала я, конечно, чтоб он стал историком. Но историки в наше время, уж точно, никому не нужны.
        Галина в очередной раз пригорюнилась. Я приобнял её за плечо, и мы двинулись дальше. Мне захотелось её как-то утешить:
        - Вы не расстраивайтесь, Галь. Я Вас на дюжину лет постарше, собственно, всё уже почти позади… И вот складывается у меня впечатление, что в этом прекрасном мире, который построили всего за тридцать лет, не только историки не нужны, а вообще никто никому не нужен. А если мальчик умный и растёт мужчиной (вон он у Вас какой, солдатик), он ещё и сам образование получит, и свой собственный жизненный путь найдёт.
        - Спасибо Вам за добрые слова.
        Мы поднялись на небольшой пригорок и вскоре подошли к маленькому одноэтажному домику, обшитому зелёным сайдингом. Я посмотрел на Галину Сергеевну. Всё-таки девушка она совершенно ренуаровская, хоть и считает себя старой загнанной клячей.
        - Спасибо Вам, Юр, что проводили. На кофе не приглашаю, простите, - сейчас просто упаду спать. Приходите завтра к одиннадцати в музей, я буду ждать.
        - Благодарю Вас, Галина Сергеевна, непременно буду, - мне хотелось щёлкнуть каблуками, но это не укладывалось в легенду историка из Москвы. Почему-то вспомнилось из Маяковского

Вы себе представляете парижских женщин
С шеей разжемчуженной, разбриллиантенной рукой…
Бросьте представлять себе! Жизнь – жестче,
У моей парижанки вид другой.
Простите, пожалуйста, за стих раскрежещенный,
И за описанные вонючие лужи,
Но очень трудно в Париже женщине,
Если женщина не продаётся, а служит. *Владимир Маяковский

……….

        До моего вечернего бенефиса в «Уютном дворе» времени оставалось ещё вагон и маленькая тележка. Я отправился шляться по городку и смотреть его достопримечательности. Путь мой лежал от Петропавловской церкви к Клобукову монастырю, а оттуда – к церкви Флора и Лавра, Рождественской церкви, на Ильинскую гору, а Вознесенский собор я оставил на десерт. На душе у меня было нелегко.
        Ты никогда не задавал себе вопрос, любезный мой читатель, что из себя представляет состоявшийся опер? Все эти оперативные комбинации, моделирование ситуаций, работа с агентами, постоянные попытки обмануть преступника, чтобы он раскололся или сам выложил на себя доказуху? Это же блеф в чистом виде и шулерство! Можно даже сказать, что я профессиональный обманщик. Не мошенник, а именно обманщик. Мошенничество – штука очень приземлённая, а обман – это создание иллюзии. Вот почему в карты ради развлечения я играть не люблю, а уж если сажусь, то шулерю по-страшному.
        Только у каждой медали есть своя обратная сторона. Чем ловче и профессиональней ты обманываешь других, тем трудней обмануть самого себя. Что со мной происходит, я понял сразу. Трезвый и прагматичный ум – тяжёлая плата за жизнь, полную романтики.
        Чудовищный соблазн – начать жизнь заново и почти с чистого листа. Только на шестом десятке жизнь заново не начинают. Счастье одного человека всегда оборачивается несчастьем для других. Пожалеть и возлюбить всех мог только один Спаситель, да и он говорил о совсем других жалости и любви. А для нас, копошащихся на этой грешной земле и не имеющих способностей оторваться от неё человечков, у него Десять Заповедей, всё просто. Для более продвинутых пользователей – Нагорная Проповедь. Но к моей ситуации она никакого отношения не имеет.
        Завтра я узнаю совершенно точно, где истлели кости принца Густава, в этом у меня нет ни малейших сомнений. Раз уж я вписался в тему Сороки, её надо разрулить. Тем более что сделать это до смешного просто. И всё. Любилку прикручиваем и возвращаемся домой, к жене. Вот уж кто действительно заслуживает жалости. Это ж надо было связать свою жизнь с таким недоразумением природы, то есть со мной! Обычно жёны говорят: «Ты сгубил лучшие годы моей жизни!» Причём говорят это обычно избалованные бабёнки, не знающие, чем бы ещё досадить мужу. А вот моя Лануська могла бы предъявить эту фразу абсолютно обоснованно. Но никогда в жизни ничего подобного я от неё не слышал.
        И ещё должен сказать тебе, читатель, все попытки начать жизнь с чистого листа, исходя из моего жизненного опыта, заканчиваются катастрофически.

……….

        Налюбовавшись снаружи и изнутри Вознесенским собором, я решил, что пора идти обедать к Львёнку. В кафе, как обычно, играла хорошая музыка, на этот раз «Телеграф роад» Дайр Стрейтс, и было по кашинским меркам довольно оживлённо. Р-р-ры Мяу сразу меня заметил и подошёл к моему столику. В Львёнке пропадала великая актриса, прямо Сара Бернар. Обратившись к посетителям и сопровождая свою реплику театральными жестами, она продекламировала:
        - Люди добрые! Вы только посмотрите на него! Замуж не берёт, а как пожрать, так припёрся!
        Всё-таки она очень славная девочка. Я от души рассмеялся:
        - Привет, детка! Давай мне своих самых вкусных бургеров и принеси стаканчик рому.
        - На коленях проси! – продолжила Маринка развлекать почтенную публику, но на кухню отправилась.
        Она принесла мне двойной ром, присела за мой столик и пристально посмотрела мне в глаза:
        - У-у-у! Всё с тобой понятно. Бабье чутьё не обманешь. Влюбился, кажется. А раз не в меня, значит в мою сестрёнку. Больше здесь не в кого. 
        - А кто твоя сестрёнка, детка?
        - Ну, как – кто? Второе сокровище нашего города, директор краеведческого музея.
        - Шок, - я и вправду был ошарашен. – Вы же не похожи совсем. Ты о Галине Сергеевне говоришь?
        - О ней, родимой. Вечно у меня всех мужиков отбивает. Ну, или я у неё! – Львёнок победно захохотал. – Да, немножко не похожи. У нас отцы разные. Зато глаза у нас у обеих мамины.
        Ух, ты! Как я раньше не заметил?! У Львёнка Р-р-ры Мяу глаза тоже совершенно ренуаровские. Не, точно, - сёстры!
        И тут Маринка совершенно переменилась. Появилось в ней что-то агрессивно материнское, как будто она встала на защиту своего дитяти.
        - Я уж не знаю, мил человек, что у тебя тут за дела воровские, если ты не врёшь, конечно. Только Галку ты лучше не трожь, я тебя по-хорошему предупреждаю. Над ней и так жизнь поиздевалась вдоволь.
        -  Это ты, Мариша, имеешь в виду историю с её мужем?
        - Надо же! Всё уже выяснил. Да, с Лёшкой ей сильно не повезло. Очень слабый человек был, к жизни не приспособленный. И, в то же время, самолюбивый и заносчивый. А она любила его, как дура последняя, и всё прощала.
        - Да, история трагическая. Мне Галина Сергеевна сама рассказала.
        - Трагическая история была потом, когда он сел. Галка осталась одна с десятилетним Илюшкой на руках, а в придачу – я, соплячка семнадцатилетняя, и мама у нас тогда слегла после инсульта. Работала она тогда учителем истории в школе. Представляешь, как тяжело приходилось.
        - Как же она всё это вытянула, Марин?
        - Работала на двух работах. Племяшку моего, кстати, хорошо воспитала. А мама наша умерла в тот же год, когда Лёшка на зоне повесился.
        - Марин, а можно тебе неудобный вопрос задать?
        - Спрашивай.
        - Я в толк не могу взять. Объективно говоря, вы обе, что ты, что Галина, просто немыслимые красавицы. Тут что, в этом Кашине, невозможно нормального мужика найти?
        Львёнок Р-р-ры Мяу ответил очень мягко и тихо:
        - Ой, люди добрые! Ну, поглядите на этого дуралея. Девяносто процентов мужиков тут – моральные уроды, причём нищие. А тем, у кого есть деньги, такие как мы с Галкой не нужны. Знаешь, пьеса такая у Островского «Бесприданница»? А так, чтобы за деньги во все дыры, это, дружочек мой, не ко мне. Я-то, видишь, девица бойкая. А Галка у меня скромная, как монашка. Я тебя ещё раз предупреждаю, друг ты мой залётный, если у тебя планы с ней поразвлечься… Я, конечно, ваших этих воровских законов не знаю. Просто зарежу.
        Львёнок Р-р-ры Мяу состроил мне очень страшную мордочку и пошёл на кухню за моими бургерами.

……….

        Десять минут девятого я вошёл в «Уютный двор» и направился к столу, за которым Ташкент беседовал с птеродактилями о погоде. Отсутствие живописи на руках меня нисколько не смущало. После 2000-х перстни можно было увидеть только у совсем уж динозавров или у несерьёзных дурачков. Жора встал мне навстречу и мы, как положено крупным авторитетам, с понтом облобызались.
        - Физкультпривет, бродяги! – я вяло поприветствовал высокие договаривающиеся стороны и сел справа от Сорокина.
        - Здравствуйте, Юрий Владимирович! Для нас большая честь. Мы, бежецкие, память Кириллыча чтим, законы знаем и старых бродяг уважаем, - отрапортовал мне парень лет тридцати пяти с короткими кудрявыми светлыми волосами и рыжими ресницами. Понятно, почему его окрестили «Пушок». Нос у парня был сломан и расплющен. Простоватое лицо скорее располагало, от такого пассажира вряд ли можно ожидать подставы.
        Чего никак нельзя было сказать о Воробье. Он был помладше Пушка года на три – на четыре, а морда у него совершенно не вязалась со стандартной комплектацией бандоса из глухой провинции. Был он похож на мальчика из преуспевающей семьи, которому родители уготовили дипломатическую карьеру. Дела в Кашине творились тёмные, людей здесь валили, похоже, частенько. Отличить по лицу человека, которому приходилось убивать, труда не представляет. Воробей вкус крови явно знал. И был он какой-то необыкновенно скользкий.
        - А что же привело такого уважаемого человека в нашу глухомань? – спросил меня Воробей вместо приветствия.
        - Да, видишь ли, мил человек, хотел у Вас в городке слегка поработать, приехал, а трамваев-то у вас и нету, - я сходу выходил на драйв, времени раскачиваться у меня не было. - Совсем я старый стал, в маразм впадаю. По ходу я ваш Кашин с Коломной перепутал, там-то трамваи есть.
        - О как! – Георгий Николаевич многозначительно поднял указательный палец. Он с интересом наблюдал за моим спектаклем, но по нему было видно, - играть в преферанс в тёмную стрёмновато.
        - Ладно, - сказал я почти лениво, - шутковать потом будем. И давай, Воробей, с тобой договоримся, вопросы здесь я задаю. Тебя ведь Владик зовут?
        - Да.
        - Так ты и скажи мне, Владик, с чего это вы решили, что тема - ваша, и всё по понятиям?
        Скользкий Воробей действительно канал под дипломата и отвечал корректно, несмотря на мой почти наезд:
        - Тему никто не перебивал. Мы её просто подняли, когда бежецкие её уронили. Могли бы банковать на ней сто лет. Их никто не заставлял за работяг писаться.
        Излагал он складно. Но я решил прервать его лаконичное красноречие:
        - А вас, кашинских, кто заставлял писаться за пидора? Или, может быть, вы решили собрать из братвы секцию добровольных помощников краснопёрых?
        За столом повисла грозовая тишина. Краем глаза я заметил, что больше всех напрягся Жора. Его можно было понять: наезд был страшный и предъява недетская. Либо дальше будет аргументация, либо за такое можно и ответить. Воробью было положено говорить в этой ситуации, он и сказал:
        - Георгий Николаевич объяснил, конечно, что Вы вор авторитетный, но, может быть, Вы в силу возраста действительно слегка путаетесь? Такие предъявы надо обосновывать. И что за пидор, за которого мы пишемся?
        - Да Роберт Иванович ваш.
        - С чего бы это вдруг он пидор? Ну, автоматчик – да. Так оно и не возбраняется. Он же не шапку одевает, а тему рулит. К тому же, дядька он вполне заслуженный, полковник, два Ордена Мужества.
        - Да что ты говоришь?! – я выходил на пик куража. – А ну-ка, Георгий Николаевич, достань свою тыкалку и забей в поисковик вот это.
        Я протянул Ташкенту клочок бумаги с названием статьи. Жора начал стучать пальцем по дисплею. Статья загрузилась. Надо признать, что моя идея вистовать стоя была наредкость удачна. Обычное благодушно-придурковатое выражение с физиономии Сороки, как ветром, сдуло. Лицо у него стало угрожающе страшным. Становилось понятным, что мой наезд на кашинских – это так, цветочки. Читал Георгий Николаевич долго, минут пять. После этого сделал несколько борцовских движений, разминающих шею, и, ели сдерживая ярость, обратился к Воробью:
        - Ну, и как это понимать, Владик? Вы что здесь творите?
        Воробей понял, происходит что-то из ряда вон. Но старался сохранить своё дипломатическое спокойствие. Он взял у Ташкента смартфон и стал читать газетную статью дремучего 2000-го года. А повествовала статья о позорном скандале, разразившемся в Управлении внутренних дел по Зеленоградскому административному округу. Новый начальник Управления из молодых да ранних полковников, не пробыв в должности и полгода, закрутил масштабную и впечатляющую мошенническую схему, которая давала баснословные прибыли. И росло бы и крепло благосостояние простого российского милиционера, меньше чем за десять лет всеми правдами и неправдами выросшего из простого опера на земле до начальника целого округа Москвы, если бы не одно «но». Заключалось оно в том, что юное дарование от быстрого карьерного роста совсем попутало берега и решило бомбануть не кого-нибудь, а целый «Мегафон». А это, согласитесь, некоторое головокружение от успехов. Естественно, компетентные сотрудники Федеральной службы безопасности были шокированы такой наглостью и быстренько соорудили на молодого полковника уголовное дело по четвёртой части сто пятьдесят девятой статьи. И наверняка зло бы было наказано, если бы главный герой репортажа не был настоящим игроком. Почувствовав излишнее внимание к себе со стороны старших братьев, он ушёл в бега за границу, в ближнее зарубежье. Его, конечно, объявили в Федеральный Розыск, но было поздно, хризантемы отцвели.      
        Звали юное дарование Роберт Иванович Писаренко. В статье присутствовала его фотография в полковничьем милицейском кителе. Выглядел он, безусловно, на двадцать лет моложе, чем сейчас, но спутать эту надменную и откормленную рожу было невозможно. Орденов Мужества на кителе, правда, не было, зато присутствовали ведомственные эмведешные медали «За доблесть в службе», «За боевое содружество» и за выслугу лет.
        Воробей читал статью на смартфоне, а Пушок заглядывал ему через плечо. Когда они подошли к концу и рассмотрели фото Писаренко со всех ракурсов, на Воробья было жалко смотреть, а Пушок, будучи простым парнягой, сказал:
        - Ну, Юрий Владимирович, я думал, что Вы – уважаемый человек, а Вы – просто красавчик.
        Да, у меня сегодня был бенефис.
        Жора Ташкентский обратился к Воробью:
        - Что будем делать-то, Владик?
        Владику надо отдать должное, он пытался сохранять спокойствие:
        - Вы позволите мне позвонить?
        - Сафону, что ль? – Жора реально выходил из себя. – Звони, только тут, чтобы мы всё слышали.
        Вот тут-то наш дипломат и превратился в бабу-истеричку, хотя понять его, конечно, можно:
        - Сафон, ты чего меня под такой ****орез подставляешь? Какой ****орез? А ты приезжай сюда по-быстрому, тебе всё объяснят.
        Обстановка накалилась до придела, что совершенно не входило в мои планы.
        - Слышь, Воробей, остынь. Никто тебя мочить не собирается. Через сколько Сафон подъедет?
        - В пределах десяти минут будет, - кажется, мой примирительный тон Воробья слегка успокоил.
        - Вот и давайте, бродяги, покурим за эти десять минут и выпьем по коньячку за Воровской Ход, - мне нравилось изображать старого доброго дядюшку. – Перестрелять друг друга мы ещё успеем.
        А вот это я сказал зря. Жорик был не большим любителем играть втёмную, и моя последняя фраза его совсем озадачила.
        - Какие-то возражения, Георгий Николаевич?
        - Да что ты, Юрий Владимирович, коньячку, так коньячку.
        Сафон не заставил себя долго ждать. Был он похож на реального упыря: одутловатое лицо, огромные залысины и мерзкий высокий голосок. Он не понимал ещё, что происходит, но по его подходу ко мне становилось понятно, почему он держит город ещё с конца 90-х. Он поздравкался со всеми, а мне поклонился чуть не по-лакейски:
        - Здравствуйте, Юра Преображенский. Такая честь для меня видеть Вас в моём городе! Такой человек нас рассудить приехал! – и как бы невзначай, - А мне тут недобрые люди нашептали, что Вы уже второй день нашу Маринку-картинку из «Бургера» окучиваете…
        Ах ты, сука! Я судорожно прогнал, как бы в этой ситуации повёл себя Лёха Адвокат. Лицо у меня отяжелело и сделалось каменным. Я ответил без эмоций и без выражения:
        - А я именно поэтому в ваш город и приехал. Это ж племяшка моя родная. И для справки некоторым. Узнаю, что кто-то её (как ты сказал?) окучивает, сам на перо посажу.
        - Ну что Вы, что Вы так разволновались, - не унимался Сафон, - родные такого уважаемого человека для нас – святое. Так что же тут случилось, уважаемые? Зачем вы молодого моего так напугали?
        Инициативу перехватил Сорока. И правильно. Тема-то его.
        - Ты баклань поменьше. На, вот, посмотри. Что на это скажешь?
        Соображал Сафон быстро, ему хватило двух минут.
        - Нечего мне сказать. Просрали мы тему. Тема теперь обратно бежецких. Оправдываться не буду. Воробей я вроде стрелянный, так меня во блуду ввести…
        И вот тут я почувствовал, что бенефис подходит к концу и пора выходить на поклоны к публике.
        - Э, нет, бродяги, так дело не пойдёт! Мы с Георгием Николаевичем уедем, а ваш товарищеский футбольный матч, в котором уже счёт хоккейный, в баскетбол перерастёт?
        - А что ты, Юрий Владимирович, предлагаешь? – Жора всё переваривал развитие событий и уже ничему не удивлялся.
        - Вот смотри, Сафон, этот мусор-фармазон тебе какую доляну посулил?
        - 25 %, уважаемый.
        - По понятиям было бы так. Себе берёшь 30 %, бежецким – тоже 30 %. Грузы сопровождаете вместе и без войны. Заводчанам – тоже 30 %. Они прогнулись до 20-ти, значит и 30 им будет за глаза. 10 % вместе с Бурятом будете на общее отсылать. Вот такие мир и дружба.
        Сафон пригорюнился серьёзнейшим образом. Печалька его мне была вполне понятна. Наконец, он выдавил из себя:
        - А что же мне с мусором делать?
        - Что тебе с мусором делать?! – я остервенел. – Ты скольких бежецких положил?
        - Девятерых.
        - А блуда чья?
        - Моя блуда.
        - Кто за пидора вписался?
        - Юрий Владимирович! Но я же не знал!
        - Плохо, что не знал. А по понятиям тут вариантов только два: или ты валишь его, или тебя надо валить.
        - Ну, как его валить-то?! Это же не пацан бежецкий, это глава городской администрации.
        - Стволы вы откуда берёте?
        - Да есть у нас тут один отставной прапорщик, много чего с собой понатащил.
        - А «Шмель» у него есть?
        - Какой такой шмель?
        - Реактивный пехотный огнемёт, труба такая.
        - А! Есть, целых три штуки.
        - Обращаться с трубой кто-нибудь умеет?
        - Прапор и умеет.
        - Железнодорожный переезд от Кашина до Бежецка есть?
        - Только под Сальково.
        - Хорошо. Вытягиваешь его сюда на встречу, только чтобы темно уже было. Ставишь пацанов вместе с прапором и «Шмелём» под Сальково. Стреляет пусть с расстояния не больше двадцати метров. Если нормально попадёт, ментам на месте происшествия делать будет нечего. Или, может, рассмотрим второй вариант выхода из блуды?
        - Не надо. Всё сделаем, комар носа не подточит.
        Конечно, любезный мой читатель, после этой сцены ты можешь негодующе отбросить книгу со словами: «Зверь, не человек. Бандит и убийца. А туда же – в писатели». Но ты ведь совершенно не знаешь дражайшего Роберта Ивановича. Не знаешь, как охотился он за общаком одной азербайджанской разбойной группировки, члены которой жили у него на территории. Не ведаешь, как найдя этот общак, чтобы никто об этом не знал, завалил он двух своих товарищей по районному отделению уголовного розыска, хороших и правильных ребят. Не знаешь, как он делал свою головокружительную карьеру, подлостями и интригами убирая с дороги уважаемых и заслуженных руководителей. Невдомёк тебе, сколько процентов обвиняемых в убийствах в округе, уголовным розыском которого он руководил, отъезжали на срока от десяточки и выше, будучи к совершённым преступлениям абсолютно непричастными. А если бы ты, читатель, всё это знал, может быть скрежетнул бы ты зубами и сказал бы тихо: «Мочить!» 
        Жора Ташкентский был в восторге. Вистовать стоя – великое дело. И уж меньше всего от этой тухлой делюги ожидал он законных 10 % на общее. Как официально уполномоченное лицо спортивного общества «Трудовые резервы», он решил подытожить нашу сходку:
        - Значит так. Мы все должны сказать спасибо Юре Преображенскому, как настоящему старому законнику. Всё по понятиям, всё по справедливости, всё по-братски. Так, Сафон?
        - Всё по закону. А за свои косяки надо отвечать. Время мне – неделю. Нормально будет, Георгий Николаевич?
        - Нормально. Я тебя за язык не тянул. Неделя. Ты, Пушок, что скажешь? Бежецкие довольны? Доляна не жмёт?
        Простота хуже воровства. Пушок разразился радостным щенячьим тявканьем.
        - И вот что я вам ещё скажу, - Сорока посерьёзнел. – После таких рамсов 10 % на общее – святое.
        Возражений от участников товарищеского матча не последовало.
        - Всё, тогда – расход по мастям, а нам с Юрий Владимирычем наедине перетереть нужно.
        Дождавшись, пока Пушок, Сафон и Воробей свалили, Жора заказал бутылку коньяка. Он разлил по рюмкам и сказал очень серьёзно:
        - Не знаю, чем ты там сейчас по жизни занимаешься, но, давай, бросай всё на хер, и будем работать на пару. Ты же реальный красава.
        - Жор, не в обиду. Ты достойный пассажир, с тобой работать – удовольствие. Но мозги включи. Чудовищное совпадение. Будем считать, что несчастному Писаренко просто очень сильно не сфартило. А нам – наоборот. Вероятность такого расклада стремится к нулю.
        - Да тут не в фарте дело, Юр. У тебя ж мозги работают – чтоб я так жил.
        - Ты не путай дилетанта с профессионалом.
        - Это кто это тут дилетант?
        - Да в том то и дело, Жор, что дилетант – это я.
        Сорокин расстроился.
        - Жалко. Получается, рассчитаемся и разбежимся.
        - Мне тоже жаль, - сказал я откровенно. – Получается – да.
        Бутылка наша быстро опустошалась. Жора как будто что-то обдумывал. Наконец, он сказал:
        - Смотри Юрок, доляна будет не скоро. Когда ещё увидимся – не известно. Поэтому, на этот раз не побрезгуй.
        Он снял часы, тот самый «Ролекс», которые предлагал в 2009-м, и протянул мне.
        - Не побрезгую, Жора. Спасибо. И память будет по тебе хорошая, - я взял котлы.
        - Вот ещё что, подельничек. Сафон то гнида конченная, это ясен пень. Переживаю я, что он там за какую-то Маринку говорил?
        - Реально племяшка моя, отвечаю. Так что вряд ли… Не по понятиям совсем.
        - Да уж, на такое даже Сафон не пойдёт.
        Мы допили коньяк.
        - Ты долго ещё тут проторчишь? – спросил меня Сорокин.
        - Нет. Два дня, не больше.
        - Ну, значит, ещё увидимся. Хоп?
        - Хоп!