Вера в материю

     Однажды, лет …–дцать назад, как мне только что поведал за рюмкой чая о «незначительном» случае, давным-давно происшедшем с ним, задумчивый дядя Гриша, он, находясь в командировке, заглянул в небольшой ресторанчик на Арбате, где, к своей радости впервые на протяжении бестолковой недели пребывания в Москве, наконец-то смог заказать вкусные наваристые щи с бородинским хлебом и нормальную картошку с солёными огурцами, хотя, на его вкус, чересчур густо пересыпанную укропом. Не успел Веснин начать наслаждение доброй деревенской пищей, как к нему молчком подсел худой седобородый мужчина с прищуренными глазками болотного цвета, сразу же пославший шустрого официанта за рюмашкой водки и одним кусочком  норвежской ржавой селёдки, которую долго задумчиво нюхал и вертел на вилке, сомневаясь, можно ли её есть или всё-таки лучше отдать врагу, а может просто вернуть на тарелку…

     - Хотытэ? – неожиданно спросил он с иностранным акцентом, который долгие годы, о чём знали все жители Союза, вырабатывали эстонцы, дабы казаться настоящими интуристами… Таким способом капиталист, явно помышляя о контакте с обычным русским человеком из глубинки, потому что только приезжий провинциал мог в столице носить на голове жёлтую шляпу в мелких дырочках по моде семидесятых годов 20-ого века и красную атласную рубаху, верхняя солдатская пуговица которой обязательно не застёгивалась на горле, то есть попытаться затеять разговор с незнакомцем, возможно, только для того, чтобы испытать на нём качество приобретённого им продукта… - Угасча-оу! – сказал он, но тут же определив по глазам дяди Гриши зреющую бумеранговую дерзость, вмиг поменял рыбную вилку на рюмку, плеснув туда водки, чтобы в ней была хотя бы видимость присутствия напитка, и подняв её перед глазами, - За знакоумство! - выпил до дна.

     Поняв шестым чувством, что перед ним настоящий зарубежный гость, а не аборигенный притворный прибалт, Веснин нежно кашлянул и задержал дыхание, смирив прилив крови к щекам, как и сейчас советуют адепты дзена, оторвав глаза от тарелки и дерзко швырнув их в лицо интуристу, бледному от бесконечных смятенных размышлений про обязательное увеличение любой ценой прибыли, а также расширения разнообразия всяких там не очень дорогих, но утончённых по его разумению развлечений, поведанных фильмами типа «Итальянцы в России», и вежливо сказал:
     - Спасибо, на работе не пьём-с! – предложив в ответ на «любезность» соседа уже своё нетронутое второе: жареный картофель с грибами, от которого к удивлению дяди Гриши, как настоящий немец, который на Руси всегда пьян, сосед не отказался, хотя и посмотрел, прищурив глазки, очень подозрительно на кулинарный шедевр, красиво оформленный крошечными грибами и помидорчиками, так что пришлось ему объяснить: - Кстати, шампиньоны у нас в отличие от вас, европейцев, обычная пища, они выращиваются промышленным способом, поэтому безопасны для потребителей, -  при этом вежливо подумав, что если человек живёт в гостинице, то наверняка смотрит телевизор, может быть даже российские программы, вроде «Новостей» и «Времени», таким макаром улучшая свои навыки в русском языке, поэтому если слышит эту информацию не впервые, всё равно хорошо, ибо повторение – мать учения.

     Слово за слово и знакомство состоялось. Из сбивчивой речи господина буржуя, Веснин понял, что больше всего в России тому понравилась «рашенка». «Ряженка, так ряженка», - пожал плечами дядя Гриша, потому что любил простоту в общении, хоть с котом, хоть с человеком.

     - Фы, канэшно. слыхали… - Слава Богу, в русском языке не обязательно идти за акцентом кого бы то ни было, поэтому я буду следовать не прямой речи, а смыслу диалога моего друга и его застольного гостя, креативно, но плохо говорящему по-русски, разве что в процессе рассказа иногда вставлявшему забавные словечки, присущие даже самым серьёзным людям академического типа, о чём им стесняются говорить в том числе их лучшие друзья, с надеждой, что всё-таки можно сохранить смысл поведанной в данном случае мне истории. – Вы конечно слышали имя известного учёного и просветителя Гарри Билла Разбойнвилла?!. Так это я! – сказал присоседившийся к дяде Грише посетитель, с удивлением не увидев на лице потенциального собеседника восторга, поэтому Биллгарри, или Гарри Билл, пожал плечами, продолжив речь не только о своих разнообразных широких интересах, но и касающихся главного города страны, которую посетил, – О, Москоу, чудесный город!

     - По-другому и быть не может! Столица как-никак! – вежливо ответил Григорий Петрович.

     - Но мне, как английскому учёному, много неясного в ней, хотя я много расспрашивал очень компетентных людей, а именно: как это у вас при сохранявшемся долгие годы атеизме, являющимся истинно научным мышлением, могло остаться столько целых церквей, и, что ещё удивительнее, верующих?  Случись такое у нас, всё посносили бы в один миг к кельтской бабушке! Стоунхендж плакалъ! А сколько у вас паствы! Никакому разумному объяснению данный факт не поддаётся! Если во вселенной однажды взрывается звезда, то гибнут все её планеты. Шанса уцелеть нет ни у кого. Я понимаю международную необходимость сохранять культовые места других религий, чтобы послы могли ходить в мечети или синагоги, но именно в ваших храмах, где, после нашего сугубо марксистского эксперимента над вами, и сейчас стоят люди со свечами в руках, а также громадными слезами на глазах, в ваших священных местах, которые, как я знаю, совсем недавно, каких-то несколько лет назад, были запрещены! Случись подобное у нас, мы бы теперь жили совсем не так, как вы, мы бы не размышляли о Боге, как Созидающей Силе, а пользовались лишь тем, что есть в утилитарном обиходе, без всяких там Тауэров, Кёльнских соборов и Нотр Дамов… Зачем они нужны, если началась настоящая жизнь? Что это! Что этоу? – мяучил его вопрос, который можно было бы перевести следующим образом: «Почему это случилось именно так и зачем вы, такие-сякие, сбежали из сочинённого нами вам рая?»

     - Не знаю, - дорогой товарищ, о чём вы хотите узнать от меня, но жизнь шутка серьёзная, и даже когда мы строим новое, то, как правило, расчищаем старые участки, которые благополучны и удобны, а не идём в болота или пески, благодатные только для приспособленных жить там существ. Те, кто уходит с материка, чтобы строить свой континент, тот лишён элементарного разума, они всё равно будут созидать, следуя привычным образцам и обретённым навыкам, делать доброе руками, а не ногами, то есть, как всегда. Не снесли же те же самые ваши робеспьеры Париж, а просто прогнали несчастных роялистов, чтобы праздновать остаток жизни в роскоши их дворцов, ожидая приглашения на гильотину. Именно французская революция утвердила многих в мнении, в том числе и Бонапарта, что материальное прочнее всяких там идей и мыслей, которые якобы навсегда исчезают вместе с головами их носителей, - ответил в своей манере дядя Гриша.

     - А разве это не так? Разве иначе, то есть вне материального, можно жить? Мы до сих пор зря ума всем миром зрим дряхлый египетский Сфинкс, хотя давно уже нет ни живших тогда людей, когда его построили, ни их желаний, ни старого уклада, - сказал англичанин, грустно шевеля серыми мешками под оловянными глазами, как умеют делать одни чересчур умные приезжие зарубежные гости, почему-то мечтая сделать своими сообщниками первых встречных в незнакомых местах...

     На этом после недолгого молчания оба посетителя ресторана одновременно вытерли салфетками руки, расплатились с подбежавшим официантом, от которого у них в памяти остался только фиолетовый галстук-бабочка, и вышли из полуподвального помещения на оживлённую улицу, где туда-сюда сновали прохожие, воодушевлённые разнообразием цен, называемых им продавцами на сувениры и картины. Английский учёный почему-то увязался за Весниным, из-за чего Григорий Петрович с ходу определил его, как «прилипчивый»…

     - Это мы так думаем, на самом деле того Сфинкса давным-давно нет, - невольно продолжил беседу дядя Гриша, - зато остались сказочные мечты древних народов или народа, который там когда-то обитал. Тот Сфинкс был прекрасен, и, возможно, в мировоззрении древних запросто мог летать среди звёзд, а также видеть насквозь любого человека, как рентген, то есть в их мнении врачевал, успокаивал и обещал будущее за пределами отведённого каждому времени, то есть, благодаря представлению о нём, таким образом, совершенно невероятным образом аборигены имели связь с будущим, с нами, не подозревая этого, впрочем, как и мы… - Веснин всегда говорил только то, во что верил безоговорочно.

     - Ха-ха, такое невозможно, потому что невозможно никогда, время последовательно стирает память на веки вечные! – опрометчиво возразил профессор Разбойнвилл.

     - Вы явно недооцениваете невидимое, как будто держали время в ладонях, которое проявляется в нашем опыте напрямую, как разрушение и созидание, и не более того; отойти от этого вы не способны, то есть рассказать можете только о его действии на наше окружение и на нас, не учитывая того, как однажды в грядущем, настоящем для нас, осуществляется, вдруг, замысел какого-нибудь добиблейского мальчика или девочки, параллельно нам застывших в удивлении перед бабочкой, взлетающей с цветка, когда их впервые поразил именно её полёт, отрешённый в сознании от неё, совершенно абстрактный; и они одновременно, а возможно и сейчас, осознают вне времени и пространства истинную любовь, считая правдой, что могли бы так же летать, взявшись за руки, как на языческих картинах художника Шагала… Потому что время или вечность, как предмет, вы показать не сможете! - уверенно заявил дядя Гриша, следуя учёной колее начавшегося диалога.

     - Вы хотите сказать, что русские не доверяют материи, что камень слабее мысли, что Сфинкса нет? – самодовольно заметил иностранец.

     - Разве не так? Огненный поток вселенной сметает всё на своём пути! Может быть намного медленнее, чем в человеке, однако атомы Сфинкса уже совсем другие, чем были первоначально, единственное, что сохранилось от него – это образ, о котором мы говорим. В природе людей самое интересное – это знания, берущие начало в самом глубоком прошлом и потому неизменные, в отличие от вечно меняющегося вещественного мира, который устроен не по нашим прихотям, а по определённым высшим законам! Что бы мы там сами себе не воображали, если мы используем определённые понятия, они исторически выверены и в два счёта способны разрушить наши иллюзии, как бы изощрённо мы их не выстраивали. То есть размышления проверяются практикой, опытом, а никак не нашими хотелками! – возразил всегда добрый к людям гражданин Веснин.

     - Ага, даже очевидные заблуждения, типа, что Солнце движется вокруг Земли… - попытался тараканом пролезть в щель размышлений собеседника английский учёный.

     - Об этом и речь! Всё равно для нас Солнце восходит утром и садится на закате. Зависимость физических событий от местоположения наблюдателя в квантовой механике непререкаема! Вы же не будете утверждать, что это неправда, хотя знаете реальный процесс планетарного кружения вокруг звёзд, а из-за того, что для землян дороже нашей планеты нет ничего, она – условие нашей жизни! Языку важно, чтобы человечество выстраивало удобный для своего развития мир, не позволяя вторгаться в него мирам чужим, вернее чуждым, над которыми довлеет огромная, узко видимая и широко незримая, огромная Вселенная, при этом сохраняя всему чужому его самодостаточность! И это вовсе не эго, а необходимость знания о реальности, однажды уносящей человека из привычного круга бытия! Поэтому логика веры всегда выстраивается правильно, потому что предполагает существование Нечто запредельного, что даёт нам шанс быть и продолжать осуществляться здесь, сейчас и потом! – на одном дыхании заявил настоящий человек вселенной Григорий Петрович.

     - То есть по-вашему мыслимое – всё, материальное – ничто! При этом человек в любом случае из чего-то строит своё будущее, и оно вещественно, реально, его можно пощупать руками, как, например, дом, автомобиль, кабинет на работе… Вера всегда направлена на приобретение, она вроде договора с Богом: я делаю вот это, а он мне даёт за это - то-то и то-то… И пока всё у человека в жизни складывается хорошо – и с верой тогда нет противоречий. Как только принцип взаимности не срабатывает, куда только вера девается, и каждый из нас, английских учёных или наоборот - не английских учёных, готов пуститься во все тяжкие! – возразил Гарри Билл.

     - Ну, это вы чересчур палку перегнули, господин хороший, - ехидно заметил дядя Гриша, - потому что веры без смирения не бывает! Не удивлюсь, если вы разговариваете со мной, теперь посторонним посетителем ресторации, будто я – ваше отражение в зеркале! Пусть я посещаю церковь, в отличие от разного типа столовых, как и вы, не каждый праздник, и не соблюдаю пост, но умею отличить верующего от какого-нибудь шута горохового, для которого жадность и сластолюбие в жизни прежде всего, а чести, совести, сочувствия ближнему он никогда не знал и вряд ли изведает, пока смерть не глянет ему прямо в глаза, потому что подобных ему пугает лишь личное страдание, а до других дела нет… «Не пейте вина – не будете пьяны!» По-вашему, уважаемый Разбойнвилл, вокруг вас ходят организмы, которые не только механически устроены, но и думают механически, и поступают не лучшим образом! Только тогда, увы, ваша узость мировоззрения объяснить не способна самопожертвование ради ближнего или любовь, когда самая обычная женщина кому-то дороже не только собственной жизни, а всего мира, нет, даже вселенной! Настоящие ценности не находятся в пространстве материального, хотя и с материальным не всё так просто.

     - А что там сложного, - пожал плечами неизвестный Веснину, зато известный всему миру английский учёный, - если материальное – это материальное? И не более того! Научный опыт не признаёт веры, на чём всегда опыт стоял и стоять будет! Вера – бред!

     - Да бросьте городить ерунду! Надо хоть немного уважать логику, чтобы не поддаваться, как говорил первый и последний президент СССР, на инсинуации! Наши бабки и деды давным-давно выработали противоядие на такое утверждение. Как говорила моя бабушка, гладя дедушке брюки, что если бы мир состоял из одной материи, то он был бы только этими брюками, которые она ему гладила, - усмехнулась вселенная дяди Гриши, пристально глядя на забегавшие из стороны в сторону потемневшие жучки противника под тяжёлыми веками.

     - Вы против вещества, из которых состоят бруки? – возмутился британец.

     - Ха-ха, как раз наоборот: против веществ – вы, любезный! Солнце, Луна, человек, огонь, вода разве по-вашему не проявление разных качеств одной для всех материи? Так сшейте из Луны или воды брюки, которые для вас «бруки», или, хотя бы, носки!

     - Подобное умозаключение противоречит здравому смыслу! – выдохнул без акцента запах водки интурист в лицо дяди Гриши.

     - Тогда что такое материя, ежели вы не способны её идентифицировать хотя бы с одним видом веществ? – грустно улыбнулся Веснин.

     - Все виды вещества - одно! – рявкнул английский учёный.

     - То есть звезда, человек и квант – одно и то же?

     - Вся природа – материя! И этот факт изменить нельзя! – схватился за беспощадно взлохмаченную голову собеседник Григория Петровича.

     - То есть Луна может спокойно перетекать в воду, человек становиться камнем, из Солнца любой сошьёт рубаху, а огню не нужна для жизни древесина! – иронично заметил дядя Гриша.

     - Вы говорите невозможные вещи! – не согласился с ним англичанин.

     - Потому что материя – это вера учёных в элементарную абстракцию, замкнутую в научные сферы их исследований: для биолога биологических, для геолога геологических, для физика физических. То есть материя для них, которую они видят каждый по-своему, – такая же абстракция, неопределяемое разумное Нечто, так как им всем в своих сферах приходится следовать выявленным законам, как верующему человеку заповедям, данных Богом в преданиях! Только если в священных текстах говорится о том, что в мире существует антипод Всевышнего, то следование неразумной материи, где все процессы происходят сами собой, как раз и есть признание зла, как естественного элемента существования огромной Безбожной Вселенной, в которую вы всего лишь верите, боясь логики, вырывающейся за пределы пусть и тесного, но тёплого и уютного кокона самомнения, верите в то, что, как говорил ваш Ницше, убивает Высшее Начало всего Мiра! То есть что-то важное для вас стоит за предметами, явлениями, феноменами, называемое вами «материей», не являясь ими, чего вам не хочется признавать, потому что запрещено, – Григорий Петрович был спокоен, как скала, и твёрд, как сталь.

     - Гм, что-то есть пугающее в ваших словах, они - почти обвинение, по которому сожгли Джордано Бруно! – покрасневший учёный мял большой ладонью бороду и искрил ожившими от ненависти глазами, готовый превратить дядю Гришу в пепел…

     - Не знаю, но в России за слова не сжигали, а если казнили, то за преступления. Хотя ваш, да и наш Ньютон, который Исаак, как рассказывают ваши же историки, занимался в свободное от занятий наукой время алхимией и погиб от паров ртути, хотя кто его знает, от чего именно он погиб, может как раз от того, что занялся Богословием, придя к выводам, которые никак не вязались с научными концепциями и настроениями того времени. У вас тяжёлые традиции, однако…

     - У нас глубокие традиции!

     - К сожалению, об этом знает весь мир, насколько они глубоко печальны, - грустно констатировал факт Григорий, - то есть, если говорить по-русски, в отличие от большинства обычных клерков Исаак Ньютон пришёл к выводу, что дело науки – не вера в материю, а непредвзятое исследование мира таким, какой он есть, то есть без отрицания заранее его Разумного Начала, которое, следуя вере в материю может существовать только в процессе борьбы, убийства, а то и поедания друг друга, о чём с восторгом вещали господа просветители, посчитав необходимым разными способами управлять человечеством, что в настоящее время опровергает рождение искусственного интеллекта, отличного от нашего, это говоря о возможности Вселенского Разумного Начала, с которым вполне возможен контакт на практике, как научный, так и религиозный!..

     Какой-то проходящий мимо двухметровый гражданин в чёрном костюме неожиданно распахнул объятия и от души гаркнул, полыхнув толстыми щеками: - Веснин, ты ли это?

     - Комар, тебя ли я вижу? – внезапно засветился дядя Гриша.

     - Вы нэ закончили лекторий! – возмутился английский учёный.

     - Извините, встретил друга, мы из одного городка. А Ньютон, Ньютон, к сожалению, погиб скорее всего по причине того, что так решили его коллеги, потому что в их мнении он пошёл на поводу у клерикалов, хотя на самом деле, в отличие от своих авторитетных друзей именно Исаак был настоящим исследователем и учёным! Человечищем был! Настоящим Человечищем с большой буквы! Принадлежал всему человечеству, а не одной Британии!

     - Да, вижу, что вы заняты, но очень всё-таки хотел бы у вас попросить номер телефона и визитку.

     - Комар, у тебя нет с собой блокнота? Оторви, пожалуйста, листочек! И ручку дай, если можно. Спасибо! – прямо на ладони, смяв листок, Веснин что-то черканул размашисто и загогулисто.

     Английский учёный внимательно рассматривал измятую бумажку в тумане сгущающихся сумерек и медленно пропадал в нескончаемом потоке арбатских прохожих.

     Вспыхнули фонари, приближая ночь.

     - Что ты там этому хмырю написал?

     - Да чё непонятного, автограф оставил на память о встрече!

     - А кто это был?

     - Английский учёный, друг мой, Комарин, настоящий английский учёный! Кому тут ещё на Арбате гулять?

     - Как ты его поймал-то, я вот десять лет в Москве ошиваюсь, никто из похожих даже рядом не потёрся!

     - В твоём костюме, с твоими плечами и ростом, да квадратной физиономией, и я бы поостерёгся приблизиться к такому шкафу, нет, сейфу даже, если бы хорошо тебя не знал. Совет на будущее: попроще надо быть.

     - Ясненько, ясненько! А я тут, наивняк, годами мечтаю взять за шиворот какого-нибудь американского обормота или голландского нарика, припугнуть нашей действительностью, и отбыть блаженствовать в качестве телохранителя в какую-нибудь на худой конец южную Францию…

     - Зря, Комар, мечтаешь о Корсике! Даже Наполеон оттуда сбежал. Суровые люди, суровые нравы.
 

     - Не разочаровывай меня, дядя Гриша! Всё-таки я твой племянник!.. Нам бы куда попроще - в Ниццу например!..

(20.06.23)