О Земле

И когда я говорю “Земля”, я имею в виду каждый песчаный склон, негромко шуршащий  и вздымающий свои песчинки, когда вокруг поднимается ветер, каждое заледенелое озеро, хрустящее и выпускающее на волю матовую глубь чёрной воды, когда кто-то вторгается в его покой, каждое древнее сооружение, до сих пор хранящее на себе отпечатки рук, следы тех, кого мы никогда не увидим, но с кем знакомимся, видя искусство, родившееся их силами, следы настолько древние, что их будто поддерживает зримыми одно лишь время, каждую пантеру, с глухим рычанием пробирающуюся сквозь джунгли, устремив взор на пушистый комочек жизни, несущийся впереди, каждую микроскопическую каплю воды в многотонных облаках, каждое колебание воздуха, создаваемое океаном, я имею в виду болотный ил, скрывающий под собой заросли красных ягод, кислых и терпких, оставляющих после себя странное, но приятное ощущение родства с тем природным началом, о котором мы, поглощённые ежедневными кремниевыми заботами, не имеем понятия, имею в виду чаек, скапливающихся грудами на прибрежных камнях и делящих между собой скудный, пропахший тиной обед, и рыбаков, занимающихся тем же самым. Я имею в виду золу от костров, которая смешивается с песком, имею в виду звук, создаваемый неведомыми музыкальными инструментами в уголках бамбуковых деревень, настолько крохотных, что порой помещающихся в одном-единственном доме. Я имею в виду свободолюбивые речные пороги, наперегонки несущиеся по острым камням, тихие, почти что мёртвые пруды в ущельях, молчаливые настолько, что кажется, будто ты одним своим присутствием кричишь слишком громко. Я говорю о скрипе деревьев в бурю, о стрекоте, который звучит из высоких зарослей травы душным летним вечером, о божьих коровках, прилипших к покрытым росой травинкам, о грохоте обрушивающейся титанической массы воды, о еле слышном трепете крылышек колибри, вытягивающей утром из цветка нектар. Говорю, кричу, воспеваю каждый лепесток, погружающийся в мутно-зелёную воду под отцветающей своё лилией, каждый дубовый лист, носимый мокрым ветром над дорогами и парками, каждую грязную лужу, провожающую прошедшего по ней причмокивающим хлюпаньем, каждый отчаянный крик гиппопотама, широко раскрывшего рот на водопое, каждую каплю лавы, взметнувшуюся вверх, на мгновение слившуюся со звёздным небом, став одним из мириад таких же крохотных световых пятнышек на его тёмном фоне, каждую льдину, с неимоверным усилием откалывающуюся от материка и грузно ухающую вниз, в толщу воды. О закатном солнце, словно нажимающем своим диском на громадные клавиши пианино, разнося вокруг высокие ноты уходящего заката, прощаясь, о звоне бусин, цепочек, подвесок и украшений с неведомыми названиями, свисающих с рук, бёдер и шеи высокой африканской женщины, негромко постукивающих друг о друга, когда она идёт или размахивает руками в танце, о шуршании взбирающегося на необъятную, заслоняющую весь обзор горную вершину человека, так отчаянно рвущегося добиться, выжить, забраться, поравняться, наконец, с этой вечно устремляющейся вдаль, ввысь, в небо природой, которая, как бы человечество не цеплялось за неё небоскребами, всегда ускользает и находится одновременно наверху, внизу и со всех сторон сразу, расширяется и в то же время остаётся такой недвижной, непоколебимой, такой далёкой, что находится везде, куда ни глянь, везде её необузданное первозданное маячит, светит, выглядывает, кричит и молчит, неустанно напоминая, что мы лишь гостим у неё, как несмышлёные дети думаем, что победили её, подмяв под себя, на самом деле всё равно что рассказываем, как сами себя за шиворот вытаскивали из болота. Люди, самые глупые и самые амбициозные из её созданий, не сумевшие даже создать слова, в полной мере описывавшего бы её величие, люди, такие чуждые друг другу и в то же время так ярко чувствующие любовь, люди, смеющиеся, когда им в лицо попадают брызги воды, сосредоточенно хмурящиеся, склонившись над работой, люди, смело несущиеся  в маленькой лодке по бурной реке, насквозь мокрые и продрогшие, и люди, медленно покачивающиеся на прибрежных волнах, тёплых, как парное молоко, люди, которых можно описывать так же долго, как и все остальные её творения, люди, творящие самостоятельно.

 И мысль эта простая, но отчего человек не хочет заметить, не желает объять всего того великолепия, брызжущего и струящегося вокруг, куда ни глянь - повсюду искрятся маленькие радуги, на стене или в каплях, летящих из поливальной машины, каждый вечер через облака прорезаются линейками солнечные лучи с чётко очерченными краями, будто со всего неба на землю вдруг решили опустить трапы, утром, когда над землёй стоит туман, придавая даже самым прозаичным её уголкам загадочную прелесть. И пусть заветы мои ни на кого не подействуют, как мыслью по древу не растекайся, но пусть хоть через моё письмо, попади оно в мечтательные руки, кто-то, например, вы, увидит всё это так, как я вижу, услышит так, как я слышу, вдохнёт так, как я дышу. Почувствует, каково быть там, быть тем.

Вы чувствуете?