Были когда-то и мы рысаками

Как хорошо все начиналось.
 
 Получив распределение на работу, молодой специалист, каковым был я, явился пред очки отдела кадров треста Мостострой №5 на улице Вальню, д.5, в городе Рига. Начальник отдела, пожилой грузин Чедия, полковник в отставке, как потом он сообщил, изучив мою путевку, стал вслух рассуждать, куда бы меня направить. В Латвии подразделений треста было несколько. Это два мостоотряда, ремонтно-прокатная база (РПБ) в Риге и небольшие мостопоезда, базирующиеся в разных регионах республики. С учетом моей специальности, инженер– механик, мне подошла эта самая РПБ. Туда я и отправился. Директор базы, Георгий Георгиевич Смольчич, мужчина пожилой но энергичный, долго добродушно беседовал со мной, выяснял разные подробности моей биографии. В конце концов я получил добро на работу в его организации. «Но вот с жильем, конечно, у нас туговато» - сказал Смольчич и стал звонить каким-то коллегам из смежных организаций, прося дать место в общежитии одному молодому специалисту. Везде получал отказ. И все же добился, что строительный трест «Юрмалстрой» разрешил поселить меня в своем общежитии.  Понятно, что все названия тогда для меня не имели никакого реального представления. Что за Юрмала, где она находится, все мимо. Хотя думалось, что тут неподалеку. Но, когда получил предписание, оказалось, что туда надо добираться на электричке. Все названия маршрута и адреса даже трудно было выговорить-станция Слока, поселок Каугури, улица Нометню. А электричка постукивала до Слоки 55 минут. Мало того, так до этой Нометню надо пройти или проехать на автобусе еще 2 километра. Каугури оказался уютным приморским поселочком, где несколько продовольственных магазинов, с аппетитными колбасами, сырами и копчеными мясопродуктами, библиотека,боьшой кинотеатр «Каугури». А при общежитии еще и большой спортзал. Но вот только в поселке этом совсем не слышно русской речи. Всюду и все говорят по-латышски. Поначалу это наложило тяжелый отпечаток – как же я буду здесь жить, если я не знаю ни слова по-ихнему? Я был уверен, что меня здесь никто не поймет. Но опасения мои оказались напрасными, все прекрасно и охотно общались на русском. Общежитие удивило своей чистотой и культурой поведения жильцов, хотя в нем русской речи почти не было. Народ в основном состоял из местных хуторян. Конечно, отдаленность от места работы создавала много дополнительных проблем. На дорогу в один конец уходило почти два часа. Четыре часа в пути. А от недосыпания случалось проспать свою остановку и оказаться на конечной станции в Кемери или в Тукумсе, когда обратных электричек уже нет. Тем не менее долгая и дальняя дорога иногда позволяла увидеть и узнать много интересного, увидеть любопытных людей и события. Тогда еще не было мобильников и никто не втыкался носом в дисплеи этой заразы. В таких электричках всегда женщины что-то вязали, а мужчины читали утренние газеты. Что интересно, газеты в киоски привозили еще затемно, когда они были закрыты. Тогда газеты кипами складывали на прилавок киоска, а он в Каугури был прямо на автобусной остановке. Кто хотел мог взять нужную газету и положить за нее две копейки. Неподалеку, у дверей продмага также бесхозно, еще затемно штабелями складывали ящики молока и кефира. И никто эти бутылки и пакеты не трогал до прихода продавца. В утренних электричках складывались своеобразные компании. Это любители картежники коротали время игрой в карты. Тайком, ради интереса, они делали небольшие копеечные ставки. У каждого утреннего пассажира свое место. Если кто-то не появился в свое время, его место оставалось незанятым. Периодически атмосферу вагона электрички разнообразили цыганки. Они садились в Слоке в вагон с огромными кошелками и сразу появлялось желания открыть бутылку с пивом. Цыганские кошелки были наполнены копченой рыбой, которую они везли на центральный рынок. Этот «аромат» был настолько стоек, что выветривался только после тщательной продувки сквозняками открытых окон. Рыбы на побережье залива было много. Вдоль всего берега от Риги до Колки были разбросаны рыбацкие артели и колхозы. На берегу были развешаны сети, а у пирса пришвартованы рыбацкие баркасы. Севернее, где глубина побольше, уже выстраивались серьезные корабли. Эти уходили в дальние моря и привозили рыбу покрупнее. Рыбак это была основная профессия жителей этого края.  Ведь другой работы в этих районах аграрной Латвии не было. А в заливе можно было поймать и угря, хотя не только в заливе и не только рыбаку. Однажды я решил зайти на морской пассажирский вокзал, что был на берегу Даугавы рядом с моим домом. Там был ресторан на втором этаже и кафе на первом. Когда до вокзала оставалось метров сто и столько же до реки, передо мной чуть выше головы пролетела чайка. В лапах они держала, как мне показалось, извивающуюся змею. В нескольких метрах от меня чайка выронила свою жертву. Она упала на асфальт, и я увидел, что это огромный угорь, который из – за его тяжести чайка не удержала. Естественно, я взбодрился-богатый улов сам упал с неба. Однако не успел я сделать и трех шагов, как чайка развернулась и с ходу подхватила угря. Мне осталось только с печалью проводить ее взглядом.
      Но пиво с копченой рыбой можно было попить на любой станции Взморья. На станциях покрупнее, как, например, Майори, Дубулты, Слока, Асари были хорошие столовые и при них буфет. В буфете из стены торчала половина пивной бочки с краном. Оттуда наливали кружку пива, оно пенилось, его отстаивали, доливали и выкладывали копчушку. Возвращаясь с работы вечером здесь можно было в любое время года и в любую погоду вкусно поужинать и попить пивка. Эти вокзалы были оригинальной архитектуры, построенные еще до войны. Само здание деревянное, уютное, с кассами и залом ожидания, а рядом под навесом место, где можно ожидать поезд спрятавшись от дождя или Солнца. И в промежутке столовая. Но постепенно деревянные здания заменили на современные, весьма некомфортные. Столовые заменили на кафе, да и они скоро закрылись из-за не востребованности и дороговизны блюд и товаров.
Первое время непривычно было видеть связки твердокопчёных колбас, копченых окороков, повешенных на крючки в мясном отделе. Продавец прямо на весу отрезала нужный кусок коричневой от копчения колбасы или снимала оттуда такую же коричневую рульку. Изобилие продуктов было нормой для Латвии. В этом и особенно в молочном производстве  она входило в число передовых государств Европы. Но к середине семидесятых все как-то быстро изменилось. На полках гастрономов уже редко появлялись колбасы и мясо вообще. Теперь эти полки заполнялись рыбными консервами, худенькими курами, куриными яйцами. Все чаще продукты приходилось «доставать», а не просто покупать. Хотя это касалось не всех. Такая ситуация имела и веселые страницы. Однажды вышли мы на улицу покурить из своего Политеха в Старой Риге, где я работал. Это старый город с узкими улочками, булыжными мостовыми и узкими тротуарами. Здесь еще многие дома отапливались дровами и зимой эти узкие коридоры улиц заволакивал ностальгический запах смоляного дыма. Он очень хорошо дополнял древность этого города. Напротив нас был мясной магазин, в котором обычно мяса не было. Но тут мы увидели в оконных витринах подвешенные на крючках хорошо закопченные связки колбас. Таких, какие делали дома лучшие мастерицы. Под связками на поддоне лежали копченые окорока. Естественно, руки потянулись к кошельку. Но тут по булыжнику застучали копыта и мимо проехала карета, с запряженным в нее рысистым конем. Стало понятно- опять снимают какой-то фильм. Карета проехала и из-за угла вышел молодой мужчина. Он шагал мимо магазина, повернул голову в сторону витрины, отвернулся и сделал еще пару шагов. И вдруг остановился, и бегом бросился в магазин. На пороге его встретила женщина, которая объяснила ему, что это не колбасы, а муляжи и что здесь снимется фильм. При этом она с издевкой громко пояснила: «Это Латвия 1936 года».