Листья
По дороге мимо домика шли войска, и пыль, которую они поднимали, садилась на листья деревьев. Стволы деревьев тоже были покрыты пылью, и листья рано начали опадать в тот год...
Хемингуэй - "Прощай, оружие!"
На пятом этаже часто шумит ветер, и весною, когда отключили отопление; а лоджия от порывов вздрагивала ставнями, - выгонял из кабинета на кухню, на восход, откуда над горами зеленовато голубело небо и желтели тёмные облачка; а ветер сквозил в прутьях ив, как будто колосившихся, кивая зеленовато-жёлтыми соцветиями. Помню, над мелко лиственевшими, прозрачными кронами берёз бежали низкие, белобокие облачка, роняя на стёкла острые дождинки, быстро высыхавшие на солнце, зовущем и купавшемся в облаках, которые тоже как будто кричали: "Смотри, как нам хорошо! Летим с нами, летим!", - и как кочки в болоте, тонули в разливе густого медно-жёлтого заката. На лоджию летели дожди, громыхая по жести внешних подоконников и стёклам крупной дробью, - то возраставшей, то слабевшей от ветра, - и когда ливень умолкал, и слышался крепко хлеставший сток у подъезда внизу, хотелось начать что-то новое, чтобы всё стало впервые. Вечерами разлучившееся солнце покрывало верхушки затенённых домами крон тёмным золотом, - и в открытой лоджии, полной запаха сырой листвы, на стене против стёкол плыли, сужаясь, оранжево розовевшие прямоугольники; а светлыми, безлюдными ночами, проводив облака, возвращался ветер, - и вот, однажды, налетел с такою силою, что прыгали старенькие ставни, шипел сквозняк, выстудив стучавший дверью кабинет; а когда порыв опадал, вскипало частое и сухое шелестание крон, - и передние в перелеске, высокие и тонкие берёзы клонили головы во двор. Неужели кто-то спит в такие ночи? Что сообщал этот ветер? Что случилось? Откуда придёт?
Первым летом треплая листва берёз желтовато поблекла, - и тонкие, подсушенные холодным ветром листья чувственно съёжились. Дома сквозняк сочился из кухни и гудел, толкая звякавшие замочками двери; а порывы бросали в стёкла упругую дробь дождя, как облако гонимого по серебристо зыбившимся кронам ив. Утром влажные лучи солнца покрыли стену кухни, заблеснив окно, потом сползли на пол, - и всю неделю присыпанные блеском кроны берёз, развесив изумрудные гроздья выздоравливающей листвы, походили на облака, высквоженные по краям ходившим над ними солнцем и тёмные в середине. Порхал ветерок - и на верхушках играл блеск; а в мириадах мигавших глаз темнели пушистые верхушки сосен. В густом ивняке, до земли выпроставшем ветви, тень казалась нарисованным, непроницаемо-чёрным пятном, покрытом яркими ветвями, больше с той стороны, откуда светло. В последнее солнце небо высоко перебегали барашки со смещённой, как желток в яйце, голубовато-серой тенью, - и по выгнутым, бархатисто-зелёным спинам гор взбегали прозрачные тенинки; а над ними выползали громады облаков, тёмные щупальца которых быстро приморочили солнце. Тонущий в зелени край города заслеп за столбами лучей, - и тень, как волна, приближалась; а солнце всё глуше проникало разрывы, - и было душно, как перед дождём...
Несколько дней взмывавший над городом ветер подбивал пухлые серые облака, мелко брызгавшие на стёкла, - и летел вниз с таким ужасающим рёвом, что чайки вторили ему, ложась крылом под порыв, будто звали кого-то. Однажды, под полночь, горы закрыла тёмно-фиолетовая мгла, росшая, как приближаясь, - и тени собирались под кронами. Ближайший к городу холм чистого зелёного цвета перед этой мглой стоял как при сотворении мира, когда небес ещё не было. В бледневшем ветхозаветном мареве показались очертания вершин, откуда сбежал ровный, живенький дождик, едва видный за окном с голубевшим от сумерок подоконником, - и шлёпал по набиравшимся лужам; а ближе к утру посветлело, и с крыши струилась вода. С этого дня краткие, гремящие ливни вздымали запахи листьев и травянистой сырости. На стёклах оставались дождинки, сквозь которые тёмно зеленел край города; а над водянисто-коричневыми силуэтами домов жидко серебрилось солнце. Ночью лужи синели, в отвычном отражении кухни на стекле чувствовалось приближение августа, за окном шуршала морось, - и на жестяной подоконник снаружи капало редко и мелко, словно птичка переступала острыми лапками...
Утро лучи не выплывшего солнца тонко желтили занавес облаков, подобравшийся над горами. В кухню потянулся свежий, сырой воздух, и к вечеру только над горизонтом остались закудренные, жемчужно-голубые полосы. Во дворе слышались голоса детей, соседей, птиц; а солнце въедливо сидело на небосклоне, густым светом окачивая лоджию да рассыпая блеск по головам поникших берёз, солнечные ветви которых выпадали из тенистой стены перелеска перед домом, - и рыхлая, болотного цвета листва, и насыщенный вечерний блеск, и тенисто-голубые стороны домов, и поворот объездной, что выныривала из глубокой тени деревьев, - и оттого, что против солнца на небосклон уже поднималась ночь; а стёкла машин заблестели под фиолетово темневшим небом, - всё на переломе вечера так отрисовывается, что видится симфония, целиком это удивительное творчество...
Ночами ревел ветер, и над городом плыло волнистое, серо-голубое небо; а днём дорогу вдоль старого голенастого осинника обкладывало крошье сорванных лиственных лапок со сморщенной в разлучинах, зеленовато-картофельной кожицей. Когда тени на земле обретали контуры, в стене деревьев заметно блекли берёзы. Вечером глубокие тени поднимались меж домами, в окнах над кронами включался свет; а ночью ветер свистал над очертаниями крыш, - и заросль ив за домом покрывалась голубовато-белой в сумерках зыбью. Утром, когда синева бледнела и разглядывались кирпичики соседних домов, ветер повлёк провалы низких, синевато-угольных туч, подобных перевёрнутым могучим волнам, под которыми крушились ивы. Днём обрушившийся ливень окружил двор водянисто-молочной пеленой, резко усиливаясь под непрерывный лай собаки во дворе. На закате пустые тучи висели перевёрнутыми скалами, иссиня-серыми как акварельные, и их "подножия" проникало огненное солнце, озаряя вершины желтовато-алым контуром, и рыже золотило внизу головы осенённых ржою берёз с гроздьями мокрой листвы, похожей издали на кисти винограда, - и как бы прощалось, напевая: "Ты погости тут, поделай что-нибудь, как остальные. Чего б ты ни ждал, всё произойдёт и пройдёт, и я так же особенно попрощаюсь, странное, одинокое существо, пока не будешь готов уйти вместе...", - и тою же ночью зажгли фонари, отчего стало темнее. В детстве, когда вечером, едва доставая до подоконника, я лепетал, что лето прошло, темнеет, - я помню, как трудно было поймать ускользавшее грустное чувство, растравить им себя до слёз или выразить; а в детской было просторно и пусто, как может быть ничего не имеющему существу. Мать укладывала нас, диких, спать, откуда мы возвращались, чтобы вновь увидеться...
Ночь по стёклам упруго стрекотали моросливые бусинки, которые, как только потушили фонари, застыли на утренно голубевших стёклах. Город окружил густой, ещё хранивший синеву ночи туман, - и чайки, кружившие над мусорными контейнерами, безмолвно пропадали, поворачивая в него. Во дворе звучала мелкая, нечастая капель, - и над мокрыми, ржавыми кронами, сквозь серый и сырой туман зажелтел свет; а вечер облака протаяли в топи клонившегося солнца, - и душную лоджию, в заблесневших от пыли стёклах, пересекали тени рам, - и безобратно ржавые кроны берёз преобразились, пышно раззолотились и расправили ветви; а на травке ветренных березняков невесомо сидели жёлтые пятнышки листьев. Закат наполнял кабинет угасавшим светом, - и по мере того, как тени выползали из углов, солнце всё мельче сквозило в краснах под заложившими небосклон тёмными, бугристыми облаками, высоко покрытыми пятнами густого, алого света, который по стене лоджии сокращался вверх и сквозь темноту краснил уголки крыш, - и стоило закануть солнцу, город исчез; а в кабинете, только что ало темневшем, пришлось наощупь искать лампу...
Отполдень облачка заторопились, расталкивая друг друга. Тень забежала во двор, проплывая то в одну, то в другую сторону - по окнам пятиэтажек и пёстрому перелеску, в глубине которого - на зелёных кронах берёз открылись ярко-жёлтые вкрапления; а целиком ржавевшие над машинами устало покачивали ветвями. Нечаянно ливень загорошил - и во дворе завизжали дети; а ветер, как поджидавший, понёс воду меж подвинутых рам в оконнице лоджии. Вечером, когда светлевшие в обливе стёкол облака поплотнели и, как бы сделав то, зачем собрались, стали расходиться, - в кухню, сквозь постукивавшие рамы заструился воздух; а в темноте за фонарями, объединившей тени, участился влажный лиственный шелест. Утро по дорогам пробежал дождик, не вполне промочив светлевший в трещинах песок, - и влажное солнце, желтя бледневшие ивы, выплыло над упавшим полотном фиолетово-серых облаков, которое поднимало к нему рваные края; но солнце проскальзывало выше, укорачивая тени, - и под окнами, в капельно блестевшей листве запела поздняя птица. Проникающие во двор лучи обнаруживали сетку опавших берёзовых крон, в которых, как мушки в паутине, дрожали последние крошечные нервинки; а под ними кузова машин и двор усеивали монетки листьев. Днём серебристый кружок солнца блестел в поволоке; а ветер стряхивал с крыш оставшиеся капли. На асфальте ещё темнели мокрые пятна и трещины; а зелёные кроны берёз разъедала шире яркая жёлтая осенина, - и первые, бурые листья трепетали, прижавшись к бортикам тротуаров. Кроны шуршистых осин коснулась тонкая, как полусвет, желтизна. Рябины краснели в ряду дерев; а под ними розовато алели заросли иван-чая с крапинками на нижних, бледно желтевших листьях. На балконе ветер налетал не порывами; а ровным, то усиливавшимся, то ослабевшим током, - и без перебоя рокотала оконница. Двери приоткрывались и хлопали, прошёл дождь, и, выглянув под тёмной тучей, солнце холодно блистало сквозь струи дозжухи за ставнями, - и в открытую дверь проникало середину кабинета, в углу которого темнее горела настольная лампа...
На следующее утро тень освежала, храня крепкую сырую прохладу, которая мутнила стёкла машин, уже проточенные дорожками капель. В испещренном солнечными прогалами перелеске резко лиственной сыростью и землёю пахло, в грязи лужистых тропинок замешались соломенно-серые сосновые иголки, осыпавшиеся с тощих нижних веток. На берёзовых медяках, уже ставших частью грязи, запестрели зеленовато-жёлтые; а с обратной стороны желтовато-серые язычки крупных ивовых листьев с морщинистыми кромками на кончиках; но ивы не сдавались осеннице - и не было вполне жёлтой кроны. Лесомыга выбегал из перелеска в перелесок, разыскивая что-то во дворах, - и они облетали; а ошмётки берёзового листа, оставляя пятна на асфальте, сухо стрекотали за ним по дорожкам, - и вечером становилось холодно. В квартире затопили, ветер шумел в ивинах под окном и запрыгивал в открытую форточку, мечась как обрадованный ребёнок, открывая кабинет и листая тетради на столе и дребезжа стёклами ставень...
В ряду дерев истерзанные кроны берёз чередовали густые, зелёные; а против ободранных лозинок с зеленовато-жёлтыми листиками тучились тёмные, сытые заросли. В осыпавшихся корявых, крепких и старых ветках берёз открылись давние гнёзда; а листья монетками разбросало по дорожкам со светлыми ивовыми язычками. Зелёные рябины с оранжево красневшими гроздьями попадались редко, чаще в бурой листве чернели заморки. Отпавшие изогнутые веточки дрожали кверху лапками на подсохших лавках, покрывая оставшуюся воду. На холме над промкой пёстро порыжел склон, на котором меньше соснового леса. Рамы на кухне сонно постукивали; хотя деревья внизу не шевелились, как будто ветер подхлёстывал верхние окна, летая над крышами. Потом упал, пошебуршал в кронах и притих, - и с темнотою вновь заморосило. Свет нижних окон доставал до мелко блестевших ветвин, за которыми тянулись по лужицам пунктиры света фар от машин. Днём ветер продырил облоконце - и тени иссера заголубели. Большие комары часто плыли в воздухе, как бы покидая выясненный солнцем, опустелый перелесок с редкой, зеленовато желтевшей листвой на ивах; а над сеткою берёзовых крон темнели верхушки сосен. За домом, в сросшихся ивах открывались тёмные окошки, пока заросли не стали как хижинки с реденькой лиственной крышей, которую небрежно трепал ветер, смахивая с высоких, жёлтых осин косые, стрекотливые ливнички; а ночью сорвал дождь...
Иногда на закат отворялась лоджия - и в кабинет заглядывало маленькое, красноватое солнце, как бы спрашивая: "Ну, как ты здесь? Всё так же?". Ночью стало морознее - и с тёмно-синего, в тонких сквознинках небосклона глядела бледная, рябая нощница. Раннее утро светлели зеркальца луж; а в подножиях мглисто-синими горами блестели огни промзоны, - и, когда над облезлым, тёмно зеленевшем на склоне сосен холмом подобрался занавес плотных, бугристых, выкрасневших с голубовато-серыми бороздками тени облаков, одна стена в сумрачной кухне покрылась густым, розово-алым светом. На улице сырость пронимала до костей, - и, когда залучилось хрустально-жёлтое солнце, под ним зеленовато желтел дым от машин; а сползавший по ложбинам золочёных холмов туман подступил к городу, в тенях которого ещё тонко инилась трава. Когда солнце скрылось, с тёмно-сизых гор, уже посыпанных белыми пестринками, подул жёсткий холодный ветер и принёс короткий снег, который мелко застрочил по лужицам и превратился в морось. Этот тревожный снег как бы напоминал что-то, что надо сделать: поторопись, говорил он, - и вот, отступившие за горы густые, фарфоровые облака открыли совершенно белые вершины...
Следующим утром жизнь остановилась, лужицы блестели льдом; а по траве белел иней. Подполдень город оморочила седая мгла с низкими туманными облаками, - и ветер понёс первичные, тощие пушинки, позже покрупневшие да сплошь, одинаково покрывшие кузова машин и дороги. Частые, продолговатые перинки, кружа, прилипали к дрожащим каплям на стёклах; а рамы тревожно стукали от ветра. Мутные силуэты домов сливались запорошенными крышами с облаками; а на зарослях ив из-под снега выглядывала висевшая, как на плече, салатная листва, не успевшая ни пожелтеть, ни опасть, и так и замёрзшая. Вечером зажгли фонари - и облака над промкой фиолетово бледнели; а в неосвещённых местах снег более розово перенял их цвет. Усилившийся ветер мельчил снежинки - и морозга сплывала по стеклу талыми крошками льдинок и завершилась моросью. За ночь покров обветрился, во дворе застыли следы колёс и покрылись льдом; а к вечеру ветер клочья размёл облаков - и загремело с крыш. Солнечные струи, голубевшие ниже, в тени домов, относило во двор, дробя на крупные капли. Покров не цепкий выпал - и потом листва облетела; но солнце полудновало низко над крышами домов и садилось раньше, - и хотелось что-то успеть, пока снегопады не погребли этот край на смертный, зимний покой...
2016, 2023
Свидетельство о публикации №223062000959