Превратности золотого карантина

Чудесная курсантская пора – предвыпускной месяц, этакий «золотой карантин», когда ты ещё одет в изрядно поношенную форму с буквой «К» на погонах, а где-то в кадровых кабинетов высоких штабов уже бумажно оформляется твоя офицерская судьба. 
Я как раз развешивал в шкафчике курсантского общежития только вчера полученное на вещевом складе флотское офицерское обмундирование, когда дежурный по курсу сбивчиво известил, что меня ждут в 213-м кабинете главного учебного корпуса. Госэкзамены мы сдали почти все, оставалась только тактика в полях учебного центра. Но кафедра главной военной науки находилась вовсе не на втором этаже училищного святилища наук, так что кабинет с цифрой 213, означавшей  именно подобное его расположение, не мог к ней иметь какого-либо понятного отношения. Примерно такие мысли вертелись в не очень стриженной по случаю скорого выпуска моей курсантской голове, по которая уже уже млела в предскушении офицерской фуражки с горделивым военно-морским «крабом».  У означенного кабинета стояла внушительная очередь выпускников соседнего факультета культурно-просветительной работы  – «балалаечников», как мы их не без иронии называли. А сам кабинет оказался вотчиной начальника их профильной кафедры. Всё это несколько сбивало меня с толку и понимания происхоядщего. Естесственно, я поинтересовался у первого в очереди сержанта, что там, за массивной дверью.  «В ВДВ добровольцев набирают», - многозначительно молвил он, пригладив свои гренадёрские усы. Удивлением меня жахнуло, словно током: где я, а где – ВДВ? И уж тем более добровольцем «крылатой пехоты» я себя никак не представлял, основательно робея перед высотой всю жизнь.  А по сему, вооружённый подобной информацией, направился, было, к выходу из корпуса. Шагов через двадцать меня нагнал незнакомый старлей с сероватой картонкой  скоросшивателя в руке.
- Стоять, товарищ сержант! Вы – журналист?, - раскинул он перед собой канцелярский «толмуд» и подслеповато заскользил по его содержимому взглядом. – Фамилия ваша как?
На языке завертелось: «Каком…», но достоинство скорого офицерства взяло верх, и я по полной форме представился.
- Так вас уже полчаса ждут. – Почему-то, с некоторой обидой  в голосе, будто я задолжал ему три рубля, известил меня «старшой». Но тут же в нём проснулся командир-единоначальник:  - Следуйте за мной!
За столом  узкого и продолговатого кабинета восседал внушительного вида полковник с рядами наградных планок, раза четыре большими по числу, чем у нашего начальника училища - генерала. Но самым потрясающим в его внешности был глубокий шрам через всю левую щеку. «Как у Скорцени», - почему-то мелькнуло у меня в голове сравнение с главным диверсантом третьего рейха.
Присаживаться, естесственно, мне не предложили. И уже первый полковничий вопрос ошарашил своей неожиданностью:
- Говорят, вы мечтаете служить в ВДВ, товарищ сержант?
- Никак нет, товарищ полковник! Я служил срочную службу на флоте, в училище готовился продолжить морскую службу офицером, - в свою очередь ошарашил полковника я. Это было заметно по его вскинувшимся бровям  и сползшим к кончику носа очкам. Взгляд вопросительно упёрся почему-то не в меня, а в старшего лейтенанта у двери.
-  По рекомендации командования факультета, товарищ полковник!, - тут же доложил военный клерк, коротко глянув в свой скоросшиватель. А у меня моментально всплыла в памяти недавняя не очень лицеприятная беседа с начфаком после нашей с ним случайной встречи в популярном львовском ресторане. Особенно запомнилось обещание подыскать мне распределение туда, «где Макар телят не пас». По всему выходило, что о перспективах моего знакомства с прелестями жизни Макара и его телят десантный «покупатель»-полковник , в действительности, ничего не знал - не ведал, в отличие от нашего широко осведомлённого начфака.
- Что же это получается, доверие своего командования не желаете оправдывать, - поправив очки, сурово решил брать упрямого быка в курсантской форме за рога его сознательности«покупатель». – Там, - полковник указал узловатым пальцем в сторону двери, - сотня желающих мечтает служить в элитных войсках, а вы кочевряжетесь, как капризная барышня на смотринах!
- На элиту не претендую. Меня и флот вполне устраивает, товарищ полковник, - всколыхнулся борзостью мой страх оказаться под куполом парашюта. Высоты я побивался с детства, даже на балконные перила выше второго этажа предпочитал не облакачиываться.
Полковник, видать, был опытным прикладным психологом, и сумел заметить в моём вызове что-то такое, что немного смягчило его взгляд. И уже с более человечной интонацией спросил:
- А с парашютом, сержант, могли бы прыгнуть?
Для меня это прозвучало, как предложение попробовать это дело прямо сейчас, отчего я струхнул ещё больше. Наверное, от резко зашкалило и  мою борзость:
- Так ведь нормальному человеку, рождённому по земле ходить, разве такое в голову придёт, товарищ полковник?
- Вон оно что - ты меня ненормальным считаешь или сразу в идиоты определил? – басовито загремел полковник, уперев всё тот же кривоватый палец в свой зачок парашютиста-инструктора  с цифрой 200 на синей эмали. Но в его зеленоватого отлива глазах блеснули вовсе не искры обиженности или злости, а скорее – любопыствующего интереса. – Свободен, водоплавающий!
Не успел я дойти до общежития, как меня нагнал посыльный по штабу.
- Товарищ сержант, вы Сосницкий с журфака?, - запыхавшись спросил он. - Вас начальник политотдела вызывает.
Начпо в курсантской среде называли сказочником, за его вкрадчиво-добренькую манеру вести разговор в стиле ведущего популярной в те времена детской утренней радиопередачи «В гостях у сказки»: «Зравствуй, дружок. Я сегодня расскажу тебе чудесную сказку…» Но в моём случае сразу же прозвучало довольно официальное предложение присесть и предъявить партбилет.
- Ну, вот видите, взносы вы платите исправно. А почему же в десанных войсках служить отказываетесь?, - тон «сказителя» всё больше напоминал манеру общения следователя.
Я слово в слово повторил флотскую версию своего предназначения.
- В ВДВ мы направляем лучших коммунистов из числа выпускников, - продолжал гнуть свою линию начпо. – И вы должны это считать особым доверием.
- А флот может рассчитывать только на худших?, - за словом в карман не лазить журфак ЛВВПУ обучил меня основательно.
Видимо, отвечать на неожиданные вопросы наш политнаставник от избытка кабинетной работы разучился. Поэтому решил закончить короткую беседу в назидательном тоне:
- Идите и хорошенько подумайте.
И я пошёл. Но не успел выйти из штаба, как был доставлен дежурным в кабинет заместителя начальника училища. Фронтовик-танкист долгими подходами не пользовался:
- Ты чего это, сержант, выёживаешься, училище позоришь? Сказали тебе – «ВДВ», ответил - «Есть!» и поехал, куда послали, - полковник крепко пристукнул по столу ладонью, словно заверяя училищной гербовой печатью своё распоряжение. – Или тебе чего-то не понятно?
Вопрос открывал мне возможность снова завести свою «шарманку» о нацеленности на военно-морскую перспективу. Полковник выслушал, почти не перебивая, недовольно хмыкнув в конце.
- Ладно, иди! Разберёмсся с вашим начальством, куда и кого они направляют, - рубанул ладонью, как мне представилось,  по воображаемой шее нашего начфака суровый полковник.
В этот день со мной побеседовали начальник кафедры истории КПСС, с которым у нас сложились доверительные отношения ещё со второго курса, когда он дал мне рекомендацию для вступления в партию. И на этот раз он повёл разговор скорее отеческий, нежели полковничий. Объяснил, что хороший его товарищ и однополчанин попросил провести со мною профориентирующую беседу. Заверил, что перспективы службы в ВДВ открывают радужные возможности для толкового молодого офицера, которым я, несоменнно, уже практически стал. Но и этот бальзам не растопил мою моряцкую душу.
Я  уже и не предполагал, с кем ещё предстоят мне рекрутёрские беседы, когда в 18 часов дежурный по курсу направил меня в номер гостиницы, располагавшейся в высотке училищного спецфака.
Постучав в дверь, весь сочился любопытством – кто ещё намеревается меня склонить романтике «крылатой пехоты»?  Дверь открыл тот самый полковник-«покупатель» из ВДВ.  На его крепко сбитой фигуре ладно сидел добротный шерстяной спортивный костюм, шрам утонул в гостеприимной улыбке.
-Проходи, располагайся, - указал он гостеприимным жестом на мягкий диван у журнального столика, который был сервирован скромно, но с хорошим офицерским вкусом: бутылкой молдавского конька при пяти звёздочках, небольшой конфетницей с шоколадным «Кара Кумом», тонкой нарезкой лимона, сыра и копчёной колбасы. Вместо хлеба изящной стопкой возвышались аккуратные квадратики галет.
Где-то на первой четверти бутылки у нас пошёл более откровенный разговор. Полковник рассказал, как он в 17 лет ближе к концу войны был призван в десантные войска, как их бригаду весной 45-го перебросили в Венгрию, как за неделю боёв на озере Балатон  из роты в живых осталось полтора отделения, как мадьяры и эсэсовцы не брали никого в плен, за что десантники им отвечали полной взаимностью, как осколок мины разворотил ему половину лица, но он этого тогда не знал, потому что контузия отключила его на трое суток. Молодой организм не дал умереть, а доктора в трёх госпиталях свершили чудо: в отпуске его даже мать узнала с первого взгляда, хотя он сам в зеркале видел неузнаваемого урода.  Восстановился, дали орден и направили в военное училище. Дослужился до командира полка. Перевели в «кадры» штаба ВДВ. 
Коротенькую историю моей жизни кадровик выслушал с таким же вниманием, как и я его. Более обстоятельное пояснение флотской мечты воспринял с более заметным пониманием, нежели давеча. Этому, пожалуй, к тому моменту способствовала и ополовиненность «забеседного» молдавского напитка.
- Понимаешь, братец, в чём тут у меня загвоздка выходит: надо пятерых журналистов набрать, - доверительный тон полковника пронизывала откровенность. – Четверо уже есть. Но по выпускным оценкам они явно не в лучшей половине. Начальство мне спуску не даст, если хоть одним отличником не разбавлю эту компанию. Твой красный диплом позволяет выбирать гарнизон из пяти – Тула, Фергана, Кировобад, Витебск, Каунас. В каждом из них есть свои плюсы и минусы.  Человек ты семейный, и я тебе гарантирую по прибытии в любой из гарнизонов жильё. Причём, не общежитие. Слово офицера. Ну, и ещё, так сказать, в качестве доброго совета: выбирай Каунас – не прогадаешь. По душе прошла тёплая волна – совет совпадал и с моими мысленными оценками озвученной «географии». Родился я в Прибалтике, служил на Балтике.
Хороший коньяк, задушевное «братец» от уважаемого фронтовика, его бесхитростная прямота и, вообще, этот откровенный мужской разговор  курсанта и седого полковника,  квартирная перспектива для молодой семьи, - все это как-то размягчило мою волю к упрямству, смешало, казалось бы, выверенные давней целью мысли. И когда последние ароматные капли из бутылки пали в наши рюмки, я уже просто безмолствовал. А молчание, как известно, часто может восприниматься, как знак согласия.
Провожая меня, «покупатель» уже у двери спросил, словно подводя черту под окончательно решённым делом:
  - Ну, а, всё-таки, с парашютом ты будешь прыгать?
И я, уже без остатка настроенный на откровенный лад этим чудным во всех отношениях визитом, ответил со всей прямотой не очень трезвого парнишки:
- Не знаю. Не пробовал.
- А ты возьми, да и попробуй, - с хитрованской улыбкой крепко сжал мне руку на прощание матёрый «десантщик».
С утра, осозав, что  пропил свою мечту и таким образом опозорил флот, я быстренько метнулся на преговорный пункт и по межгороду связался со старинным, ещё со срочной службы, своим дружком-наставником из флотской газеты. Тот оценил диспозицию со скоростью  выходящего на залп торпедного катера и построил схему выхода из предательской ситуации:
- Скоренько отбиваешь лаконичную, но ёмкую телеграмму начальнику политуправы ВМФ - записывай адрес. Изложи, что «покупателя» из их конторы не было вообще. Слёзно проси вернуть в лоно любимой флотской газетной службы.
Не переставая восхищаться мудростью старшего товарища, всё так и сделал.  Вбухав последнюю курсантскую получку в доходы телеграфа, отослал депешу в Москву и направился вместе со своими однокашниками в учебный центр сдавать финишный тактический госэкзамен.
И вот – последний экзамен сдан, мы готовимся к отъезду в училище навстречу приятно томящим душу предвыпускным двухнедельным хлопотам.  Вдруг в полевое наше пристанище казарменного типа тридцатых годов влетает взволнованный командир взвода.
- Морякам и Сосницкому срочно собраться в клубе, - тоном, извещающим о внезапном вражьем воздушном нападении кричит он. – И быстрее, давайте, быстрее!
«Моряки» - те, кто получил неделю назад флоткий комплект формы, а нынче ещё не успели стряхнуть со своих пехотных хэбэ пыль полевого экзамена, пребрасываясь недоумёнными фразами, заторопились к старому строению с выцвевшей вывеской «Клуб». Я следовал в их окружении с изрядной долей волнения: не телеграмма ли это сработала?

На сцене за продолговатым столом сидели начальник факультета, начальник кафедры журналистики, начальник политотдела и незнакомый капитан 2 ранга.
Восьмерых уже почти военных журналистов флотской перспективы, усадили в первый ряд зрительного зала.  Затем в алфавитном порядке  пофамильно предложили представиться, кратко рассказать о себе, результатах учёбы, адресах стажировок, кроме того было предложено обосновать свою склонность к флотской службе. Для троих это был осознанный выбор с первого курса, потому как двое поступали на журфак со срочной службы на Тихоокенском флоте, а один был сыном адмирала и успел до поступления в училище год поработать во флотской  газете. Остальная пятёрка, к военно-морским румбам судьбы склонилась не без моего доброжелательного и красноречивого участия. И вот теперь они «моряки», а я – «десантник».  О том, что я, как бы, отрезанный ломоть, говорило и то, что моя фамилия в алфавитном порядке была пропущена. И только в конце этого «кадрового семинара», когда моих товарищей попросили удалиться, настал мой черёд. В отличие от предыдущих ораторов, моё выступление вызвало шквал вопросов из «президиума». Начфак с хорошо сделанным на лице удивлением спрашивал, почему он не знал о моей беседе «покупателем» из ВДВ, начпо всё с той же интонацией сказочника поинтересовался, как так получилось, что я ему в беседе подробно не обрисовал создавшуюся ситуацию, начальник кафедры журналистики с некоторой обидой посетовал на то, что я сразу же от полковника –десантника не поспешил к нему, как моряк к моряку, чтобы поделиться внезапной кадровой проблемой. И только «капдва», прилежно конспиктирущий в свой блокнот все вопросы и ответы, не задал никаких вопросов.  Он просто разыскал меня после этого допроса, отвёл в сторонку и спросил, на каком бы флоте я предпочитал служить.
- На Северном, - без раздумий выпалил я, давно видя себя в многотиражке  флотилии  подводных лодок.
- Достойный выбор, - пристально глянул на меня военмор. – Как инструктор по печати политуправления ВМФ, я постараюсь, чтобы так всё и сложилось. Член Военного Совета ВМФ лично проинструктировал с задачей вытащить тебя на флот. К сожалению, теперь не всё зависит от меня: если приказ о вашем производстве в офицеры на подписи у министра – значит, мы опоздали.  О ситуации я дам знать уже послезавтра. По-любому, удачи тебе!
И вот в полдень этого самого «послезавтра» я с трепетным нетерпением расправил листок телеграммы. Буквы на ленте чуть приплясывали, уводя от смысла составляющих ими  слов: «ПРОСТИ зпт ДРУЖИЩЕ зпт ПРИКАЗ ПОДПИСАНтчк СОЖАЛЕЮ вскл.» В горле встал какой-то комок. Вот так и выглядит тот самый крутой поворот судьбы. Я направился в военторговский магазин и купил там у пухленькой куколки-продавщицы, по которой тайно воздыхали почти все первокурсники,  эмблемы ВДВ. Вкрутил их в красные петлицы своего хэбе, расстегнул верхнюю пуговицу и опостылевший крючок воротника, открыв белому свету полоски своей застиранной матросской тельняшки.  На пути в общежитие меня притормозил взводный. Когда он строжился, то сдвигал на свою узкую переносицу пучок неглубоких морщин, что делало его похожим на недовольного, но безобидного крыса. Именно с этой служебной маской он и спросил со всей предписываемой строгостью военого устава:
- Что за вид, товарищ сержант?
- Лейтенант ВДВ Сосницкий, товарищ капитан! Представляюсь по случаю присвоения мне министром обороны первичного офицерского звания!
Морщинки с преносицы взводного разлетелись в недоумении по всему его невысокому лбу.  Я достал из кармана телеграмму и кратенько изложил суть ситуации своему командиру. Он пристально изучил бланк с прыгающими буковками, так  же внимательно выслушал мои пояснения и с новой служебной маской радетеля уставного порядка изрёк:
- Пока нет официальной бумаги – не считается. – Потом, чуть подумав, едва заметно приподнял уголки губ в робкой улыбке: - Ну, вообще-то, поздравляю! А пуговицу застегни. И не дай, боже, сегодня вечером…, - не договорив, наш капитан махнул рукой, словно сигнальнул кому-то старт, и зашагал по своим делам дальше.
Вечером, естественно, бог дал. И мы всем своим десантно-морским кубриком общежития очень душевно отметили содержание телеграммы. А через день один из курсовых фанатов ВДВ организовал нам парашютные прыжки в областном ДОСАФе. Надо же было следовать совету бывалого полковника из ВДВ. Но это – уже другая история.