Арест на бумаге

  Ходить в отпуске в форме – нонсенс.

  Обычно по приезду домой стараешься сразу ее снять и запрятать в самом дальнем углу шкафа до того печального дня, когда отпуск подойдет к концу и потребуется возвращаться в училище.

  Поэтому, приехав после первого курса в каникулярный отпуск в Ленинград, я переоделся в гражданку и отправился исполнить обязательный ритуал – становиться на воинский учет в военной комендатуре Ленинградского гарнизона. Хоть я и перешел уже на второй курс, но в тонкостях военной службы еще не был искушен и потому совершил ошибку, приехав к дежурному помощнику коменданта не в форме.
Правда, сидящий в окошке, где отмечались отпускные билеты, сержант-писарь, весьма доходчиво мне объяснил опрометчивость моего проступка: «На губу хочешь? Нет? Тогда бегом домой переодеваться».

  Вторая моя ошибка была в том, что я взял и поехал домой. Хотя надо было просто перейти улицу и зайдя в гарнизонную поликлинику, рассказать отцу о проблеме и забыть о ней. Но я решил, что не стану беспокоить отца по пустякам и, переодевшись в курсантскую форму, снова появился на Садовой улице с отпускным билетом.

  Получив заветную отметку о постановке на учет, я вышел на улицу и, медленно идя мимо центрального входа в комендатуру, смотрел на поликлинику и размышлял: «Зайти в гости к отцу или нет?»

  Тем самым я совершил третью ошибку – нельзя отвлекаться, пока ты находишься рядом с комендатурой. Боковым зрением я заметил какое-то движение возле входа, но…

  Через секунду за моей спиной раздался топот сапог и я услышал: «Товарищ курсант, стойте!»

  Возле меня стоял солдат с повязкой «Патруль» и недвусмысленно показывал мне на вход в комендатуру, где стоял старший лейтенант и нехорошо улыбался. Подойдя к офицеру, я отдал воинское приветствие, предъявил документы и отрекомендовался.

  -Товарищ курсант, почему Вы не поприветствовали офицера?

  -Товарищ старший лейтенант. Я Вас не увидел. Когда я проходил мимо входа в комендатуру, там никого не было.

  -И что? Вы должны были обернуться и отдать честь вышедшему офицеру. Мне.

  Выдав мне такую «инструкцию», он повернулся и зашел в помещение дежурного помощника военного коменданта. Мне ничего не оставалось делать, как проследовать за ним. Документы-то были у него в руках. Солдаты-патрульные с сочувствием посмотрели на меня.

  Дежурный помощник, капитан Суворов (фамилия до сих пор осталась в памяти), в этот момент распекал какого-то солдата, который пришел становиться на учет не в форме.

  Минут 15 я слушал громы и молнии, которые метал в бедного солдата преисполненный своей значимости капитан. Объявив ему трое суток ареста, он обратил свой взор на меня.

  Оглядев меня с головы до ног, он взял обломок линейки и подошел ко мне.
Расстояние от погона до нарукавного шеврона было больше, чем требуется, комсомольский значок висел неправильно и не на том расстоянии, что надо, под рубашкой не оказалось майки…

  Странно, что он не приказал мне снять брюки, чтобы проверить, какого цвета у меня трусы.

  Затем он взял мой отпускной билет, куда сидящий за столом солдат по невнимательности записал замечание, что я прибыл становиться на учет в неуставной форме, накричал на солдата, перечеркнул запись и своей рукой записал то, что посчитал нужным.

  Держа в руке мой отпускной, как судья приговор, он торжественно, чеканя каждое слово выдал:

  «За неотдание воинского приветствия старшему по званию, за многочисленные нарушения формы одежды объявляю Вам, товарищ курсант… 10 суток ареста с содержанием на гауптвахте!..»

  Я обалдело таращился на капитана и лихорадочно думал: как сообщить родителям, что я живой, не утонул, не оказался под колесами автомобиля, а сижу в комендатуре на гауптвахте. Право на один телефонный звонок мне вряд ли предоставят.

  «...Арест отбыть после прибытия в расположение училища!»

  Я не верил своим ушам. Схватив отпускной, я пулей вылетел из комендатуры и через минуту сидел в кабинете у отца, живописуя ужасы комендантской службы Ленинградского гарнизона.

  А в училище ротный посмотрел на мой отпускной, выслушал мои объяснения, вздохнул и махнул рукой, отпуская мне мои невольные грехи.