Вперегонки

Детский спортивный лагерь, куда меня отправили на каникулы, сполна оправдывал своё название – «Сказка». Пещеры, обрывистые берега, замысловатые бухты, скалы под кронами крымской корабельной сосны. И вода в заливе – чистейшая, дно просматривается на десятки метров в глубину. А пляж! Всего в нескольких минутах лёгкой ходьбы  от наших коттеджей. Мечта, да и только.
Лет мне было тогда двенадцать. А так как я неплохо бегал, то и прославился у сверстников, как непобедимый легкоатлет. Наш физкультурник Олег Степанович (помните Олега Оленева, чемпиона страны в восьмидесятые? – так это он) радовался безмерно:
– Маладаров, да ты прямо новый Борзов!
В глубине души я и вправду сравнивал себя с прославленным бегуном. Мечтал быть похожим на него. Но появилась эта девчонка…
Мы называли её «Аргентина» – не столько потому, что имя её было созвучным – Алевтина, сколько из-за того, что была она загорелая, черноволосая, длинноногая и очень живая, подвижная. А уж тёмные насмешливые глаза…
Я всё время подтрунивал над ней, дёргал за косу, дразнил. Она не оставалась в долгу: огрызалась моментально, вызывающе смеялась. Будто это не я дразнил её, а она – меня.
А ещё мы с нею постоянно соревновались в беге.
Вынужден признать: она всегда побеждала меня. И довольно легко. Конечно, меня это злило несказанно.
Как-то утром Олег Степанович отозвал меня в сторонку и предложил:
– Слушай, Диас, как думаешь, не соорудить ли нам общий забег для всех желающих? 1000 метров. Состязание на приз – кассетный магнитофон.
Я глаза распахнул от радостного изумления. Мне очень хотелось завоевать этот приз. А главное – утереть нос девчонке, уж больно она заносилась!
– Кассетный! А какой? – глодало меня любопытство.
– Всё-то тебе надо знать! Ладно, скажу. Портативный кассетник «Томь-303».
Ух ты, вот это да – «Томь»! Двухдорожечный, со встроенным и внешним микрофонами, с шумопонижением; работает и от сети, и от батареек. А уж красивый!..
Олег Степанович лично проводил со мной тренировки. Он не скрывал, что делает ставку именно на меня и на мою победу. Мне было лестно. Однако, понимая меру ответственности и величие цели, я не ограничивался этими дневными пробежками и дополнительно тренировался тайком, ближе к ночи, когда лагерь засыпал. В те лунные таинственные часы мы с моим тогдашним лагерным дружком Сенькой по прозвищу «Конопатый» выходили на берег моря, где я совершал забеги по песку. Сенька  отсчитывал мои секунды на глазок. А иногда, после обеда, вместо тихого часа, я поднимался в горы,  к скале «Спящий лев», потом быстро спускался и снова поднимался. И так по нескольку раз: туда-сюда, вверх-вниз, вверх-вниз.
И, кажется, преуспел. Во всяком случае, чувствовал себя куда более лёгким и пружинистым, чем прежде.
Состязание проходило на стадионе нашего лагеря – на большом спортивном поле, по краям которого были изображены беговые дорожки, а с восточной стороны, как водится на лучших мировых стадионах, красовались трибуны с синими сиденьями.
Перед самым началом забега меня слегка трясло. Но я верил в себя, в свою атлетическую звезду.
И вот – старт.
Удивительно, как при таком волнении я сумел точно  и решительно бросить своё тело в бой. И уже на первых метрах выйти в лидеры. Я в нетерпении выскочил вперёд, обойдя всех пацанов (не говоря о девчонках). Но особо радовало меня, конечно же, то обстоятельство, что Аргентина осталась в арьергарде. Это ещё пуще вдохновляло меня.
Бегущие наворачивали круги по дорожкам, как заправские олимпийцы. Все проходили дистанцию, точно легконогие олени. Бег был славный. Я не чувствовал под собою земли; я летел над нею, как приподнятый мощными крыльями. На несколько секунд кто-то обошёл меня, и перед моими глазами замелькали его ноги. Ненадолго! Я снова обогнал всех, и снова, как лихорадочный, отмечал лишь мельканье, промельк чего-то, каких-то теней, а может, лиц и фигур. Они были не более чем тенями или заштрихованным пространством. Да, конечно, это всего только тени: трибуна, зрители, отсвет их лиц. Люди раскрывают рты, как рыбы на суше, и, наверное, что-то кричат, но я слышу лишь общий шум, сплошной, словно морской прибой. А может, то вовсе не лица, а что-то в моём сознании, что не даёт мне времени смотреть и думать. Всё сливается в цветные пятна, как на полотнах импрессионистов.
Ох, как я летел! Как старался! Я выжимал из себя все мои юные силы.
И тут – Аргентина вырвалась вперёд, метра на два. Я не поверил своим глазам. Ведь ещё несколько секунд назад она была где-то сзади! Я попробовал прибавить ходу. Но хода не прибавлялось, ноги как будто вязли в песке, как бывает в тяжёлом сновидении. Да, увы, я снова почувствовал мои ноги, ощутил твёрдость земли и её ньютоново притяжение.
Конечно, мы с Тиной обошли всех намного. Но я никак не мог настигнуть её и бежать с нею вровень. Ветер свистел в ушах и надрывал мне горло. А её коса впереди меня! Её майка «Москва»! Как раздражала, дразнила меня эта подвижная косичка, эта Москва, которая не замедляла свой ход ни на мгновение!
Я бегу, как быстроногая рыба, задыхаюсь, но ещё пытаюсь держать дыхание. А-а-а! Я несусь, как несусветный. Нет, не я несусь – меня несёт, меня вздымает страшная сила, жажда победить.
Вдруг – или мне показалось в этом безумном состязании? – Тина как будто сбавила скорость. Может, споткнулась? Или просто устала, выдохлась? Да! Похоже, не хватило её силёнок на всю дистанцию.
Я надрываюсь из последних сил, я напрягаю мой бег.
На финишной прямой она оборачивается в мою сторону,  я не вижу её лица, потому что – вот она, удача! – мне удаётся настигнуть девчонку.
Ещё секунда – и я обогнал эту задаваку!
Я был первым. И ещё умудрился в свой черёд оглянуться на финише и тыкнуть в неё пальцем с победным всхлипом. Знай наших!
Вслед за тем я долго не мог успокоить дыхание. Я хватал воздух ртом с жадностью, как кашалот, который вынырнул из пучины морской на свет божий.
Краем глаза я увидел Тину. Как странно! Девчонка дышала легко и ровно, в ней не чувствовалось той дикой усталости от бега, что одолевала и подкашивала меня. Но я заставил себя выпрямиться и посмотреть на неё в упор, снова ощерившись, так как желал поразить её гордой физиономией чемпиона.
Тина отнюдь не отвела глаз; она глядела мне прямо в лицо с улыбкой Моны Лизы, не то ироничной, не то сочувственной или снисходительной. Я не понял.
Сразу после забега мой конопатый дружок Сеня, прищурившись, с лёгкой ехидцей в голосе произнёс:
– А ведь она специально тебя пропустила!
– Чего-о? – недоумённо протянул я. – Что за глупость!
Сенькино замечание я поспешил отместь как полную ерундистику и попытался забыть напрочь.
И действительно забыл. Но не сразу. Не сразу. То, что сказал мне правдивый друг, подспудным камнем легло на душу. Я ведь и сам подозревал неладное: похоже, Аргентина сыграла в поддавки. Зачем? Чтобы унизить меня? Или чтобы дать мне возможность победить, а не уязвлять моё мужское самолюбие?
И я переживал свою победу, точно поражение. Я убежал вверх по ущелью Джангир  в затерянный мир нетронутой природы. Здесь царило доисторическое прошлое, без людей, без всяких конкурсов и спартакиад, здесь произрастали гигантские мхи и  причудливые папоротники. В укромном уголке над скалами с видом на море я просидел несколько часов, предаваясь досаде на то, что Тина не воздала должного моей победе, не поздравила меня, не признала себя побеждённой. И мечтал о своём героическом и великом будущем.
Конечно, в тот день было и награждение, были аплодисменты и вожделенный магнитофон. Но чувства мои, как у помешанного, исключали друг друга. В одно и то же время я стыдился моей победы и радовался кассетнику, уверял себя в честности и заслуженности моего первого места и сознавал всю постыдность этого пьедестала.
Ещё и сегодня мне стыдно – себя тогдашнего. Что за романтические грёзы мною владели! Смешные грёзы о чемпионстве! Сейчас мои мечты куда скромнее: чтоб колени не скрипели да одышка не мучила. А то – олимпиады, победы! Куда там! Из-за этих-то ребяческих грёз я и вёл себя не по-мужски с Алевтиной. Точно хулиган-беспризорник – с кисейной барышней; или как тот, кто жаждет быть первым, вечно первым – и бежит, несётся с собой наперегонки, впереди себя, забывая себя в будущем триумфе, не видя себя настоящего.
Да, поздновато я спохватился. Поздновато понял себя самого.
А её – понял?
И я включаю старенький портативный кассетник и слушаю тогдашний шум моря. Я записал его в канун отъезда из детского лагеря. Снова вижу взморье, обрывистые берега и замысловатые бухты, скалу «Спящий лев» под кронами крымской корабельной сосны. Снова слышу голос моего друга Сеньки – он чему-то заливисто смеётся прямо в микрофон. Слышу и свои грубоватые несмешные шутки.
Вспоминаю себя – наивного мальчишку.
И, конечно, её, «Аргентину».