Вольный Ветер

Это случилось давно. Я уже успел достаточно пожить, овдоветь и потерять единственного сына. Бытие было тихо, размеренно, с положенным количеством тягот и невзгод. Но однажды в моей жизни произошло событие, подвигнувшее меня на написании этих страниц.


Однажды, весенним днём вся деревня будто взорвалась. Улицы наполнились людьми, криками, говором. Все спешили к центральной площади. Разумеется, я, последовав всеобщему движению, пробился в первые ряды. И тут мне всё стало понятно. Причина волнения стала яснее зеркала Хранителя: пленный тухотт. Тот был совсем юный, он забился в угол и зверем смотрел на окружавших его людей.

Старейшины деревни пригласили меня на совет, так как я был уже в почтенных летах и  очень уважаемым человеком. Я не буду сейчас передавать всё, что обсуждали на собрании, но обстоятельства сошлись так, что парня определили жить ко мне. В своей избе я жил один и меня считали достаточно сильным, чтобы справится с подростком. Тухотт присутствовал тут же при обсуждении, и, должен сказать, меня возмутила манера общения с ним, но должно быть парень абсолютно не понимал человеческую речь. Время от времени он бормотал про себя какие-то фразы на родном наречии. Я улавливал отдельные отрывки, что-то вроде «грязных пней» и «скотин».

Решение о переселении тухоттского парня ко мне было признано окончательным, и пленный был препровождён в моё жилище.

Я указал на лавку в углу:

- Это твоё место. Тут ты будешь спать, - я старался говорить медленно, разделяя слова паузами. Он лишь презрительно скривился. Я вздохнул и вышел в чулан за одеялом (по ночам было ещё холодновато). Когда я вернулся, он стоял посреди комнаты и осматривался.

- Что же ты стоишь? – спросил я его, - Иди сюда, - я поманил его рукой.

Тот недоверчиво, слегка боком двинулся ко мне. Я с интересом наблюдал за его движениями. Что-то звериное проглядывало в них (надо сказать, что мне очень нравится рассматривать что-либо, пытаясь проникнуться его сутью).

Тем временем тухотт подошёл и, не отрывая от меня взгляд серо-жёлтых глаз со слегка овальными зрачками, присел на край скамьи. Также пристально смотря мне в глаза, он заговорил. Медленно, внятно. К сожалению, я не знаю тухоттского языка даже на столько, чтобы понять его чёткую речь. Постепенно он начал ускоряться. Он взахлёб говорил о чём-то, то жалуясь, то сетуя на что-то. В конце своей речи он поднял на меня взгляд и застыл. Из его речи я не понял ни слова. Тухотт раздосадовано махнул рукой и замолчал, отвернувшись к окну.

- Уже ночь. Ложись спать, - устало сказал я и вышел на улицу.

Я смотрел на звёзды и думал. Я пытался разобраться в своей нынешней жизни. С одной стороны было жалко молодого тухотта, с другой же… Какая-то животная, необъяснимая ненависть отталкивала меня от него. «Тухотты тоже люди» - говорил я себе, но переубедить не мог. Слишком уж по-звериному вёл себя этот подросток. Я покачал головой и вернулся в дом.

Парень отказался спать на скамье и теперь лежал на полу, завернувшись в одеяло. Мне оставалось только пожать плечами и тоже укладываться в кровать.

Мне не спалось, и я думал о тухотте. Я видел, как его встретили в деревне, сколько ударов и ненависти он принял на себя за один этот вечер. У нас не любят других людей, а тухоттов вообще за равных не считают. Он не говорит на нашем языке, и совет старейшин не собирается его отпускать. «Сколько же ему придётся пережить…» - подумал я и перевернулся на другой бок.

После ночных волнений проснулся я поздно. Солнце вовсю светило в окно. Мой гость ещё не встал. Он лежал под солнечными лучами, заложив руки за голову. Я сел на кровати и стал внимательно разглядывать его. Он был совсем молодой, лет четырнадцати. Угловатое, как у всех представителей его народа, лицо было спокойно. Тёплые ласковые лучи ласкали его тонкую, почти прозрачную, бледную, зеленовато-коричневую кожу. Он вроде даже улыбался. Серые, неопределённого цвета волосы лежали по обе стороны лица спутанными прядями. Тут я заметил, что глаза у него приоткрыты. Солнце проникало сквозь роговицу и делал радужную оболочку глаз ослепительно жёлтой. Зрачки, показавшиеся мне в темноте овальными, сузились на свету до тонких горизонтальных щёлочек. Чем больше я смотрел на этого парня, тем чётче понимал, что он не обычный тухотт. Их я повидал на своём веку много. У всех у них волосы были темнее, пальцы были длинные и крепкие. У моего же, они были тонкими и даже на вид хрупкими.  Хотя, по правде сказать, сам он был очень худ. Не знаю, где его носило до тех пор, пока он не попался нашим охотникам в руки.

Я оделся и вышел во двор, решил по своему обычаю пройтись по деревне. Было тихо, ветер гонял по улицам травяной пух. Время было позднее и почти все ушли кто в поле, кто в лес. Мимо меня, звонко поздоровавшись, пробежала стайка ребятишек. Я шёл и дышал свежим воздухом. Дойдя до окраины, повернул к дому.

- Пален! – услышал я возглас. У изгороди стоял Танак, мой лучший друг. Мы с ним были одногодки и всю жизнь прожили вместе.

- Пусть светят тебе звезды, - улыбнулся я.

- Пусть и тебя их свет не покидает, - кивнул он в ответ. - Заходи, чего уж через забор кричать, - он гостеприимно распахнул калитку. Я зашёл и мы обнялись.

Сидя на скамье во дворе, мы болтали о разной ерунде: от простых бытовых сложностей до политических неурядиц.

Вдруг Тан спросил:

- Как там твой зверёныш?

Я не могу описать, какие чувства посетили меня после его слов. Я смог только сказать:

- Не говори так…

- Ну ладно, не обижайся, - пожал он плечами: - но признай, что я прав.

- Пока что у нас нет подтверждений, - стоял я на своём.

- Нет и опровержений, - в тон мне отвечал Тан. – А теперь ответь, ты оставил его в своём доме одного? Уверен, Мариа этого бы не одобрила.

Лицо любимой жены всплыло у меня перед глазами.

- Нет, ты не прав, - тихо пробормотал я, - ты не прав. Она не стала бы его осуждать за рождение, она дала бы ему шанс.

- Как знаешь, я просто советую тебе, как другу.

Я шёл домой. По душе будто когтями скребли или, как выражаются севернее, «елка росла». Танак поселил во мне сомнения. «Последую его совету и буду присматривать за тухоттом получше, - решил я. – в конце концов, кто из них двоих мне дороже?». На тот момент ответ был для меня очевиден.

Добрался до дома я только через полчаса. При повале деревьев возникли проблемы, и мне пришлось пойти на помощь. И вот, после часового отсутствия я вернулся. Дом был тих и смирно стоял на своём старом месте.

Я осторожно прошёл внутрь и заглянул в комнату. Тухотт стоял в своём углу на коленях, повернувшись к окну, и спиной ко мне. Он застыл и что-то бормотал в полголоса.  Мне показалось, что он молится каким-то своим, тухоттским божествам. Он говорил на родном наречии шёпотом, и мне вдруг почудилось, что не говорит он, а шипит по-змеиному. Мне стало до того жутко, что я бы ударил его, если бы он не воскликнул тихо:

- О, Единый, за что мне это?!

- Эй, - воскликнул я изумлённо.

Он испуганно обернулся и быстро вскочил на ноги.

- Ты говоришь по… по-нашему, - воскликнул я (чуть не сказал «по-человечески»).

- Да, - угрюмо буркнул он.

- Почему же ты раньше молчал? – продолжил я расспросы. Я старался говорить мягко.

- Не хотел, - так же сердито ответил он.

- Я Пален Ган.

Тухотт молчал.

- Теперь тебе тоже надо представиться, - нарушил я молчание. Тишина.

- Как тебя зовут? – я вздохнул. «Тяжеленько с ним придётся».

- Йох, - коротко ответил он и снова замер. Его глаза внимательно изучали меня, стараясь уловить малейшие изменения в моём лице.

- И это всё? – слегка удивился я.

- Всё, - сухо кивнул Йох. Он явно не был намерен рассказывать о себе подробно.

Но мне было очень интересно узнать о нём и просто послушать его речь. По-серитски он говорил довольно свободно, и кроме лёгкого акцента, ничего не выдавало в его речи тухотта.

- Расскажи о себе, - попросил я. Тот закатил глаза и нехотя заговорил.
По правде сказать, я его почти не слушал. Я понял, в чём была особенность его произношения. Все слова он говорил через неплотно сжатые зубы и немного задерживался на звуке «а». К тому же я отметил, что у него довольно сильно развиты мимические мышцы. Его лицо было очень подвижно, хотя он и пытался сдерживать это. Тухотты редко отличаются такой особенностью.

Наконец он замолчал.

- Достаточно? – усталым голосом спросил Йох и отвернулся.

- Вполне, - кивнул я. – Но я всё-таки спрошу тебя ещё. Что значит твоё имя?

Тухотт обернулся:

- Ветер. Йох значит «Ветер».


Он слова сел на свою лавку, подтянул к себе ноги и замер, вглядываясь в древесный узор на стене.

Я смотрел на него и поражался. Он не был похож на человека. Худая неподвижная фигура пугала меня. «Парень уже больше суток не ел», - вспомнил я, - «а в доме еды ни крошки».

Пришла Ике, соседская девушка. Она каждый день ходила ко мне готовить. Ике полностью оправдывала своё цветочное имя, двигалась мягко, грациозно, и была свежа как утренний цветок в росе. Мы обменялись с ней приветствиями. Она как всегда смеялась и шутила, но вдруг замолчала и испуганно застыла, поймав на себе хмурый взгляд тухотта, обернувшегося на её появление.

Девушка поспешно удалилась на кухню и, что-то бормоча, принялась греметь горшками. Йох презрительно хмыкнул и, сменив позу, снова отвернулся.

Ике управилась с работой в два раза быстрее обычного. Мясная похлёбка булькала в горшке, распространяя ароматный запах еды. Йох насторожился, но с места не двинулся. Я понял, что к трапезе его придётся приглашать. Хотя, повторно звать не пришлось.

Мы с удовольствием принялись за еду. Тухотт поглощал пищу, пристально смотря на меня. Он явно мне не доверял.

- Кто это? – вдруг спросил Йох, мотнув головой в сторону двери.

- Это дочь моего соседа, Ике, - услышав это имя, парень усмехнулся.

- Она помогает мне по хозяйству, - продолжал я.

- Почему сам не готовишь? – напрямую задал он вопрос. Его жёлтые глаза смотрели на меня, требую срочного ответа. Любое моё слово он глотал жадно и просил новой порции.

- Не знаю, - замялся я, - не умею, наверное. Может, ты сумеешь?

- Конечно, саг, - ответил он, используя какое-то странное обращение из своего языка. – Любой человек должен уметь готовить себе еду. Хочешь, я буду готовить?

- Хорошо, -кивнул я, - скажи, почему ты говоришь мне «отец»? –сказал я вспомнив значение странного слова.

Йох непонимающе поднял брови.

- Саг – это отец? – пояснил я свой вопрос.

Тухотт слегка улыбнулся:

- В нашем языке нет слова отец, - объяснил он. –  К отцу мы обращаемся «саг» - «предводитель», точно так же мы обращаемся к старшему в общине. У человека, не говорящего на тухоттекли (тухоттском языке) возникает ассоциация между словом «саг» и человеком, зародившим тебя.

- Извини, - прервал я его, - разве в вашем языке «предводитель» это не «рах»?

- Рах – это военный предводитель, военачальник.

- А разве вы занимаетесь делами в каких-то других сферах? – удивился я.

- Конечно! – возмущённо воскликнул Йох.

Я поспешил перевести разговор:

- Ты говоришь, отца называют предводителем. Значит, семья подчиняется отцу?

- Будь по-другому, мы бы вряд ли ужились в этом мире, - объяснил он.

- Почему отец главный? – продолжал я расспрашивать. – Мужчина совершает более тяжёлую и важную работу?

- Нет, - Йох пожал плечами, - у нас нет разделения на строго мужские и строго женские обязанности. Если мужчина слабый, он может работать с женщинами, если женщина сильная, она может работать с мужчинами.

- Но мужчина, совершающий женскую работу, наверняка ценится меньше, чем другие.

- Почему? – удивлённо нахмурился тухотт. – Ни один человек не будет притесняем тот труд, которым он занимается. Любая свершённая работа идёт на пользу общине.

- Община… - задумчиво протянул я. Когда-то давно, кто-то рассказывал мне про тухоттские общины.

- Мы живём общиной. Старейший составляет трудовой план на определённый отрезок времени и вся община выполняет общую работу. Получается что-то вроде большой семьи. Раньше, три десятка лет назад, примерно так и было. В общинах были отдельные семьи: мужья и жёны. Дети были общие. Взрослые одинаково любили всех детей и заботились обо всех одинаково. Детей воспитывали вместе и после совершеннолетия открывали им их семьи. Это делалось, чтобы ребёнок не привязывался к определённым людям. «Чем меньше человек имеет, тем сложней им управлять»,  - так говорят у нас. Со временем мы отказались от такого метода воспитания.

- А если кто-нибудь не выполняет свою работу? – спросил я.

- Его прогоняют, он никому не нужен, - жёстко бросил парень. – Одному прожить сложно, поэтому изгнанники собираются в банды и занимаются грабежами. Мы живём  в своих лесах тихо, не лезем в политические распри, из-за этого нас знают только по разбойникам и мерзавцам, которые и у нас вне закона. Это обидно.

- То есть, - подытожил я, - живёте вы одной семьёй.

- Ага, - кивнул Йох, - запасы готовим на всех, дома строим на всех, еду, зачастую, готовим общую, по очереди. Поэтому и готовить умеют все, - улыбнулся он, лукаво подняв на меня взор.

Он ещё много мне рассказывал. Его народ быстро терял свой образ жестоких зверей. Тухотты представали предо мной народом с сильно развитым чувством долга, организованностью. Народом с глубоко уходящей вглубь времён историей, культурой, традициями, ценностями. Я с большим интересом слушал тихий взволнованный голос Йоха, с присвистом и затяжками повествующего о Родине.



Так прошло несколько дней. Йох на улицу не выходил и сидел дома. Ике к нам больше не приходила и Йох сам справлялся по хозяйству. В деревне было много дел, требующих моего присутствия, поэтому парень часто оставался один. По вечерам мы сидели у стола и разговаривали. Я в основном слушал, а Йох говорил. Рассказывал он очень интересно, и я всё больше узнавал о нём и его народе. Меня начали возмущать отношения людей и тухоттов. Нет, я не правильно выразился. Отношения серитов и тухоттов.

Однажды, я вернулся вечером к себе и застал своего тухотта на улице. Он прохаживался по двору, сцепив пальцы рук вместе и закинув всю эту конструкцию себе на голову (я заметил, что он делает так довольно часто), и рассматривал что-то на крыше.

Услышав мои шаги, он обернулся:

- Саг, крыша течёт. Чинить надо, - бросил он сквозь зубы. (Хочу сказать, что такая его манера говорить первое время меня немного раздражала).

- Сможешь? – спросил я, заранее зная, какой ответ я получу.

- Конечно, - слегка улыбнулся Йох.

До самой ночи он просидел на крыше, чем-то стуча. К ужину он вернулся и сказал, что в кровле застряла ветка тополя. Мы принялись с ним рассуждать о том, как она могла туда попасть. В конце концов мы остановились на решении, что свалилась ветка с тополя, стоящего в нескольких мегонах от дома.


(мегон – примерно метр)


Мы легли спать. Йох перестал упрямиться и перебрался спать на лавку (кровать для него мы уже мастерили в сарае).

На душе у меня было неспокойно. Совет постановил привести Йоха на собрание. Я очень волновался за судьбу своего подопечного.

С утра я разбудил его пораньше.

- Вставай, – говорил я, - нам надо идти.

Тухотт нахмурился, посерьёзнел, но спорить не стал.
Мы вышли на улицу. Как только мы вышли из-под покрова деревьев, окружавших мой дом, на солнечный свет, Йох дёрнулся и встал поближе ко мне.

- Что с тобой? – удивился я.

- Не люблю открытого неба, - промолвил он, на мгновение подняв лицо вверх.

- А как же Хранители? Вы, вроде, в них верите.

Йох слабо улыбнулся:

- Да, Хранители. Но они живут в деревьях.

- Как в деревьях?! – я был изумлён.

- Не во всех, но в некоторых они есть. У нас у каждого есть свое дерево с нашим Хранителем. Эти деревья ни в коем случае нельзя ранить, а то Хранитель исчезнет.

- А звёзды? – спросил я.

- Звёзды – как солнце. Они просто светят, - спокойно ответил Йох.


Собрание проходило под открытым небом. Сошлась вся деревня. Один из старейшин поднялся и поприветствовал всех. Потом перешли к делу:

- В нашей деревне живёт тухотт. Нам надо решить: оставить его в деревне или отправить в город, под власть короля.

Мнения толпы тут же разделились. Послышались злобные выкрики:

- Зачем оставлять?! Убить ко всем демонам Страшной Крепости, и всё!
В ответ на этот призыв раздался гул одобрения. Потребовалось много сил и времени, чтобы успокоить этот птичий базар.

- За что убивать? – выступил я на защиту Йоха. – Он ничего плохого нам не сделал.

- Он тухотт, - ответили из толпы.

Сален, старший из лесорубов, вышел вперёд.

- Их надо уничтожать! – крикнул он.

- Тухотты тоже люди, - говорил я, пытаясь перекричать толпу, - у них тоже есть богатая культура!

- Не смеши меня, - снова заговорил Сален, - кайн, я тебя очень уважаю, но подумай, о чём ты говоришь! Культура! Да он даже не говорит по-нашему.

- Я говорю на твоём скользком наречии, скотина, - неожиданно зашипел Йох. – После каждого слова, словно жабу глотаю! А ты на моем языке можешь сказать хоть несколько связанных слов?

- Я прошу оставить его, - неожиданно даже для себя заявил я.
Спор закипел с новой силой и бурлил долгие минуты. Наконец, утихомирив людей, старейшины вынесли своё решение:

- Тухотт останется с нами. Кайн Пален отвечает за него перед деревней.

Никто не решился оспаривать слова совета.

Мы с Йохом медленно шли домой. Оба молчали, всё ещё переживая события сегодняшнего дня. Когда мы вошли на двор тухотт вдруг прижался ко мне и еле слышно пробормотал:

- Спасибо, что не отдал меня им…

Он шмыгнул носом и отпрянул. Ему явно было стыдно за свою излишнюю чувствительность. А я был слишком растроган его поведением и лишь сухо кивнул.
Подбежал парнишка лет тринадцати.

- Пусть светят вам звёзды, - запыхавшись, проговорил он. – Кайн, можно я познакомлюсь с… - он замялся.

Я отлично его понял:

- Конечно, если он сам захочет, - мы повернулись к тухотту. Он хмуро поднял на деревенского мальчика взгляд, обвёл глазами, видимо, оценивая что-то про себя.

- Я Йох, - буркнул он наконец.

- Я Лейе, - тут же отозвался парень и протянул кулак в дружеском жесте. Йох глянул на протянутую руку, но не ответил.

- Вы тёзки, - заметил я, чтобы сгладить молчание, - ваши имена переводятся на серитский как «ветер».

- Пойдём, походим по деревне, - предложил Лейе тухотту.

Тот покачался немного, размышляя, а потом кивнул.

Они ушли до вечера. Я не задавался вопросом, чем они занимались. У меня были проблемы важнее дружбы двух мальчишек. На мне лежит ответственность за действия тухотта, я поручился за него. Это значит, что его надо подключать к работе. А если он навредит кому-нибудь? Если его кто-то обидит, а он обозлится? Кто знает, на что способен рассерженный тухотт, даже не взрослый. Эти вопросы кружились в моей голове, не давая покоя.

Йох вернулся к ужину, который пришлось готовить мне. Парень мимоходом заметил, что «получилось довольно съедобно». Я удивился, ведь моему тухотту было не свойственно комментировать пищу. За ужином и после Йох рассказывал о деревне. Он был переполнен впечатлениями и поразительно словоохотлив.

Ночью, перед сном, когда волнами накатывают мысли о высоком, я вспомнил нашу беседу о Хранителях.

- Ты в них веришь? – спросил я.

- Верю, - кивнул Йох. Он лежал на спине, и лунный свет странно серебрил его худое костистое лицо.

- Почему ты в них веришь? – я перевернулся на бок, чтобы лучше его видеть.

- Иначе не выжить. Жизнь захлестнёт и утопит.

- А ты? – он резко повернулся ко мне. - Саг, ты веришь?

- Не знаю, - я пожал плечами. – Хотя, у меня был случай. Это было двадцать с лишним лет назад. Я сильно заболел, лекари разводили руками. Мои сын и жена… - дыханье перехватил скользкий комок. Я собрался с мыслями: - мои сын и жена были рядом, и были готовы на всё, чтобы спасти меня. Был ненастный вечер с дождём и ветром. К нам постучали. Моя Мариа впустила путников. Это оказались девочка и молодой человек. Они просились переночевать. Моя Мариа сказала: «Я всегда рада гостям, как и мой муж, Пален», и указала на меня. Пришелец глянул на меня. Спросил обеспокоенно:  «Он болен?». «А вы врач» - спрашивает Мариа в ответ. А гость отвечает так загадочно: «Не врач, но в людских болезнях разбираюсь».
Он всю ночь просидел у моей кровати. Шептал что-то, держал за голову. «У тебя хорошие руки, тёплые» - в бреду говорю я ему. А он смеётся так, тихонько, осторожно: «Для одних они тёплые, греющие душу, а для других прохладные, снимающие жар».

- А потом? – вопросил Йох. Он внимательно меня слушал, приподнявшись на локте.

- Потом я потерял сознание. На рассвете очнулся и не могу пошевелиться. А надо мной шепчутся тихо-тихо, еле слышно. Один голос нашего гостя, другой сухой, незнакомый. И кто второй, я не вижу. «Не надо, - говорит первый, - он дорог семье. Не забирай его». Другой шелестит, как песок сыпется: «Так надо. Его срок пришёл». А гость снова упрашивает: «Пожалуйста, я улажу этот вопрос, только дай срок». И тут я увидел их обоих. Первый, говорящий голосом моего гостя, высокий статный. Второй пониже, худой и одет в одежды государственных чиновников. И вот этот второй шепчет: «Хорошо, решай сам. Ты же у нас Сарген». И растворился медленно. Стал тоньше, потом от него лишь скелет остался, а потом светлый сгусток на месте сердца.

Я, как услышал имя нашего гостя, чуть не умер от страха, ведь «Смерть» его имя переводится. Тот парень сразу как-то уменьшился, наклонился надо мной и говорит настойчиво и мягко: «Спи, Пален Ган, смерть отпускает тебя сегодня». Я тут же заснул. Проснулся поздним утром, и почувствовал, что совершенно здоров. Наши гости уже уходили. «Как тебя зовут?» - обратился я к своему спасителю. Он обернулся у дверей: «Зачем спрашиваешь? Ты и так знаешь». Потом посмотрел долгим взглядом на мою жену и говорит: «Остерегайся льда речного. Даже самого прочного», и вышел вон. – я замолчал. В стариковской памяти всплыло воспоминание той зимы. Страшная картинка: белая река, занесённая снегом, чёрный глубокий разлом на ней, и худенькая, самая драгоценная женщина всех миров, барахтающаяся в ледяной воде.

- Она остерегалась? – осторожно спросил Йох.

- Да, - ответил я, - но судьба взяла верх. - Мы оба помолчали.

- Саг, а кто к тебе приходил? – жёлтые глаза блеснули в темноте.

- Катед Сарген, - «Даритель Смерти». Вот кому я дал приют на ночь. За то что я сейчас жив, я должен благодарить свою дорогую Мариу. А сейчас спи, - сказал я ему и отвернулся к стене.

- Так почему же ты не веришь? – снова вымолвил тухотт. Я не ответил.



Глава 2

Неприятности начались на следующий же день. До обеда Йох рубил дрова на заднем дворе избы совета. Он скинул рубаху и работал, не отрываясь, все три часа. Под бледной кожей ходили лопатки и неожиданно обнаружившиеся тугие клубки мышц. Сален, проходивший мимо, постоял удивлённо, но ничего не сказал.

Потом Йох вернулся домой, сготовил обед. Мы вместе поели, беседуя о политике и слухах, рассказывающих о грядущем присоединении тухоттов к жителям Глубинных гор.

Прибрав со стола, тухотт выбежал на улицу. Я даже не успел заснуть, как с улицы донеслись крики. Я выскочил на крыльцо. На земле барахталась куча тел, а посреди неё скалой в бушующем море стоял Ватед, скотник с соседней улицы, здоровый мужик огромного роста. Он за шиворот вытаскивал из кутерьмы одного мальчишку за другим и, дав им пинка, отправлял по домам. Наконец, в скором времени у него в руках остался один.

- Эй, Пален! – крикнул он, - иди скорее, твой тут ребят калечит!

Он держал на вытянутой руке слабо трепыхающегося Йоха. Тот что-то шипел.
Я приблизился и Ватед бросил тухотта к моим ногам. Йох упал ничком, но тут же вскочил и повернул к обидчику разгневанное лицо, скаля зубы и изрыгая заковыристые тухоттские проклятья. Я ухватил его за плечо и отстранил, вставая между ним и Ватедом.

- Ладно, не бушуй, - сказал я примирительно, - я разберусь с ним.

- Да уж разберись, а то тут и камни и палки участвовали.

Я увёл рассерженного тухотта в дом.

- Ну? – спросил я укоризненно.

Йох стоял передо мной, опустив голову. На мои слова он вскинулся:

- Что «ну»?

- Почему ты дерёшься? – терпеливо продолжал я. – Почему бьёшь камнями и палками? Это выходит за рамки благородного боя.

- А пятеро на одного не выходит? – он зло глянул на меня.

- Это, конечно не честно… - замялся я, - но ты должен понимать своё положение… и благородный бой…

- Ну вот что ты заладил? Ты говоришь о благородном бое, - его голос стал как сталь, твёрдый и режущий до самого сердца. – Ты говоришь о благородном бое, но в битве все средства хороши.

- Какой битве! – не выдержал я. Он меня не слушал.

- Цель «благородного боя» - помериться силами, показать себя. А моя цель – выжить. Они хотят убить меня.

- Что за глупости ты говоришь? – я заглянул ему в глаза. – Хватит. Не надо так.

Тут парень взорвался, закричал:

- Потому что я тухотт! Люди ненавидят нас как волков, задравших овцу! Они боятся тухоттов как хищников, потому что не знают нас! Наши преступники заставили людей презирать нас, - Йох ходил из стороны в сторону, не отрывая от меня своих жёлтых глаз, и в волнении дёргал себя за длинные пальцы. - Ты говоришь, тухоттские племена собираются перейти к горцам. А ты задумывался почему?! Да потому что горцы готовы признать нас равными, готовы назвать братьями. Они не будут притеснять нас за религию, культуру и язык. Не упразднят наши законы. Не будут уничтожать лишь за то, что мы тухотты. Горная Страна даст нам то, что не дал Котаникс.  Свободу, братство и равенство! Мы многие десятилетия живём в своих лесах, создаём свою культуру, храним свои ценности, а нас считают животными племенами и пользуются нашей исконной землёй как своей. Саг, сериты беспричинно ненавидят нас, но мы те же люди что и они. Наши языки похожи, и не потому, что кто-то из нас заимствовал слова, а потому, что происходим мы от одного человеческого рода. Только сериты перешли под длань такеан, а мы тесно общаемся с северянами и горцами. И в это вся разница, – он остановился и вглядывался в меня, стараясь что-то разобрать. Потом заметил у меня в руках тяжёлую кочергу и, не поворачиваясь ко мне спиной, попятился к своей скамье. Взобрался на неё с ногами и забился в угол.

Весь день он со мной не разговаривал и спать улёгся на пол. Не могу сказать, что я чувствовал себя виноватым, но что-то грызло меня. Смутное ощущение того, что он прав. Вот о чём я точно жалел, так это о кочерге, первом оружии, попавшемся под руку. Я презирал себя за тот минутный страх перед взволнованным тухоттом, за ту слабость, побудившую меня защищаться чем попало.

На следующее утро Йох, вроде, немного отошёл. За свою резкость он извиняться не стал, но смотрел слегка виновато. Хотя, возможно, такое чувство возникало из-за слегка опухших глаз. Вечером это было не заметно, но сейчас я обратил внимание на то, как его уделали в драке. Тёмный синяк цвета грозовой тучи на подбородке и ссадина с красной каймой на скуле сразу бросались в глаза.

Я покачал головой, вспоминая вчерашний вечер, и спросил, не болит ли у него чего. Йох ухмыльнулся и мотнул головой. «Тяжеленько с ним придётся» - вспомнил я и распахнул перед ним дверь на улицу.




Был дождливый день и работы в лесу отменили. Мы сидели с тухоттом дома. Я вырезал ложку, а он внимательно следил за резаком.

- Саг, а это кто тебя за палец укусил? Лиса?

- Да нет, собака.

- А такие маленькие разве бывают? – удивился Йох.

- Так ведь это щенок, - улыбнулся я.

- Щенки не кусаются, - убеждённо заявил он, - они боятся.

Я только рассмеялся про себя.

- Саг, а ты на лошади ездил?

- Было дело.

- А они, ну, лошади, умные?

- Ещё какие. Камни перескакивают, от веток уклоняются, седока сами берегут.

- А большие?

- Нет, не очень.

Йох вздохнул и больше с расспросами не приставал, напевал что-то. Я поднял на него взгляд. Он сидел, глядя в окно за моей спиной, и рассеянно чесал щёку. Коричневые чешуйки запёкшейся крови со старой ссадины сыпались вниз. Только сейчас я заметил, как он успел загореть за прошедшие полмесяца. Новая светло-розовая кожа, открывшаяся под болячкой, смотрелась ярким пятном солнечного света на загорелом, посмуглевшем лице. И волосы выцвели, на лбу стали почти белые.

- Саг, - он поднял на меня глаза с широченными  чёрными глубокими зрачками, - а у вас празднуют день лета?

- Да, это уже совсем скоро. А у вас?

- Не, у нас первую осень отмечают, - он слегка улыбнулся, - Я просто слышал, что сериты празднуют лето, а не первый урожай.

- Так у нас первые урожаи примерно сейчас и начинаются.

- Да? – тухотт удивлённо приподнял брови.

- Конечно. Нотьян в самом соке.

Йох округлил глаза и вскинул брови:

- Нотьян? Это что?

- Это такие плоды, вроде яблок, - пояснил я.

- Яблоки в середине лета? – ещё больше удивился Йох. – У нас только ягоды поспевают.

Мы ещё помолчали. Дождь лился на улице, шуршал по кровле словно мышь.

- Хочешь, возьму тебя в город на праздник? – спросил я спустя несколько минут.

Тухотт неопределённо пожал плечами:

- Наверное, хочу. Это далеко?

- Нет, не далеко.

Йох кивнул.

- Может к Лейе сходишь? – предложил я.

- Не, - помотал головой Йох, - его мать меня гонит. Когда на улице сухо ещё ничего, но сейчас… нет.

Я отложил ложку. Дождь лил не переставая и конца-края ему не было видно.




День праздника оказался ясным и тёплым. Йох отказался от новой рубахи и нарядился в свою старую. Она была сильно потёртая и много раз чиненая, но ещё крепкая и вполне ноская.  По вороту шёл серо-зелёный узор, вроде еловых ветвей.

Йох наконец собрался с духом и расчесал свои спутанные волосы, заплёл традиционные тухоттские височные косы.

До города мы дошли пешком. Было то всего маноев шесть. Надо сказать, что и городок у нас небольшой и мало чем отличающийся от деревни, но считается культурным и административным центром нашей захудалой области.


Маной – 500 метров


Йох с некоторым удивлением взирал на двухэтажные дома, стоящие шеренгами вдоль улицы.

- И как здесь жить можно? – тихо пробормотал он.

Мы уже почти дошли до площади, и вдруг он замер как придавленный:

- Лошадь…

На углу привязанная к одному из столбов стояла кобыла преклонных лет. Йох как завороженный подошёл к ней и заглянул в глаза. Животное мотнуло головой и отпрянуло. Тухотт не обратил на это внимания и погладил шелковистую гриву. Кобыла внимательно обнюхала его и начала жевать косу.

- Пойдём, - позвал я его. Он с сожаление поглядел на лошадь и пошёл за мной.

- Да, лошади не такие уж и большие.

На площади гуляние шло полным ходом. Ларьки и карусели, группы и толпы народа. Я с удовольствием влился в эту весёлую сумятицу. Такой уж я человек, что всё время должен быть среди людей. Йох постоянно ходил за мной. Его не впечатляло такое скопление народа.

Я немного волновался за него и мои опасения были не напрасны. Компания местных парней тут же заприметила его, и я вовремя успел в подворотню, куда оттащили моего спутника.

- Я же говорил тебе не отходить! – выговаривал я ему, поднимая и оттряхивая от пыли.

- Я и не отходил, - дерзко ответил он сквозь сжатые зубы.

Мы решили идти домой. Йох вдруг устал, как-то погрустнел, и еле волочил ноги. Какая-то попутная телега подобрала нас и довезла до деревни.

Этой ночью Йох стонал и плакал, метался по постели. У него был жар.
Почти целую неделю он проболел. Лейе приходил к нему и они о чём то шептались в углу у тухотта.

И вот, однажды, не слишком солнечным утром Йох сказал:

- Мне надо уходит.

Сказал так спокойно и тихо, что я понял: действительно надо. Он поступил так, как сказал. Собрался, простился со мной и ушёл. Навсегда.



Спустя четыре дня пришли подвыпившие охотники. Они сообщили, что день назад встретили молодого тухотта, и, так как считали их уничтожение своим святым долгом, поступили так, как сочли правильным.

Эта новость меня пришибла. Я был уверен, что говорят они про Йоха (тухотты в наших краях – редкость), и что смерть его вряд ли была лёгкой.

И тогда я задумался: а так ли мы справедливы к тухоттам? Почему убиваем таких же людей как мы? Почему мы называем их жестокими убийцами, хотя мы и сами такие же? Я очень серьёзно задумался, ведь и сам я каких-то тридцать лет назад был их ярым ненавистником.

Почему?