О, Марко, Марко, Марко Поло...

     1 сентября мы обнаружили, что от класса «Б» осталась половина состава. Остальные разбрелись по Техникумам и ПТУ. Столько же осталось в «В», который был придан из школы № 8. Нас объединили и тут же снова разделили. Все «Б» до «О» остались с Михаилом Ивановичем и попали на станочную металлообработку. Остальные и «В» – к физику-стажеру в электрослесари.

     Трудовик Михаил Иванович (преподавал черчение в 7-8 классах) провел теоретические занятия о металлах, сталях и сплавах, их свойствах и значении в жизни страны. Потом устройство станков, правила безопасной работы. Проверил профпригодность и распределил по станкам.
     Два больших раздолбанных довоенных токарно-винторезных станка немецкого производства (мне и Женьке Облану), один новый, настольный – по праву достался Женьке Мальцеву (он пустил через полгода меня на несколько минут, и я выточил миниатюрную шахматную пешку взамен потерянной), продольно-строгальный – Вовке Аганесяну (самому толстому и медлительному). Два вертикальных сверлильных и в углу электроточило для заточки инструмента – общего пользования. К пацанам прикрепил подсобницами девчонок.
     Так выполнялось постановление партии и правительства о связи школ с производством.
     И, несмотря на всё наше разгильдяйство, прогулы, нескрываемое нежелание работать в будущем на подобных станках, Михаилу Ивановичу удалось научить нас чему-то полезному.

     За те несколько лет, когда школа была восьмилетней, со старшеклассниками в 4-ю и другие школы ушли и некоторые учителя. Нужно было восстанавливать преподавательский состав. Пришли новая математичка Лариса Васильевна и литераторша. Англичанке мы так надоели, что она отдала нас Доре Зиновьевне Брин и стала классным руководителем в «А». А нам пришлось довольствоваться вызванной с пенсии историчкой – Шваброй, Юлией Дмитриевной, с которой мы расстались ещё в пятом классе. Экономическую географию взял на себя директор «Колобок», а так как частенько ему приходилось отрываться по директорским делам, он оставлял класс на меня. Остальные предметы разобрали прежние учителя.

     С математичкой у меня установились ровные, деловые отношения. Пока она мучилась со всем классом, мы с Таней Ж. решали задачи повышенной сложности. А вот с литературой возникли проблемы. Летом я честно пытался прочитать «Обыкновенную историю» Гончарова, а из «Войны и мира» Льва Николаевича одолел ровно половину, в которой речь шла о войне. Наверно поэтому мои размышления о «луче света в тёмном царстве», Наташе и Соне, и прочих Тургеневских барышнях разошлись с мнением учителки. Тогда я резко упростил стилистику сочинений и сделал упор на статьи Добролюбова, Белинского и других буржуазных нигилистов. Это ли помогло, или директор объяснил литераторше как нужно оценивать свободомыслие потенциального медалиста, но оценки повысились. Возможно, она была и неплохим литератором – с взрослеющими девушками у неё были задушевные отношения, но продержалась она только год, так же, как и «Швабра».

     Несмотря на моё обычное сопротивление, меня втянули в школьное бюро ВЛКСМ (культмассовый и спортсектор), но должность я использовал в основном для того, чтобы знать, кому из ребят угрожает серьезная неприятность, и делал всё, чтобы не доводить до скандала, особенно пока велась кампания по замене комсомольских билетов и «чистке рядов».

ВЕСЕЛИЕ РУСИ – 2
     Сорок девятую годовщину Советской власти десять одноклассников решили отметить первой складчиной в частном доме Люды Р., родители которой дали разрешение на проведение вечеринки с танцами.

     Сбросились заранее по 3 рубля. Прикинули меню. Распределили, кто за что отвечает. Игорь гарантировал магнитофон и записи. Я отвечал за напитки и «Шпроты». Вина взял с запасом: девушкам полусладкого, не креплёного, себе покрепче. Мясопродукты взяла на себя Ольга, её отец работал на Мясокомбинате.

     День был морозный, с пронизывающим ветром, все изрядно промёрзли на демонстрации и проголодались. Вовка, Женька и Игорь занялись растопкой печи, остальные – раздвижным столом, я, увидя, как безуспешно девчонки пытаются порезать твердокопченую колбасу, взялся за это дело сам. Бабушка Шура показывала дома и научила тоненько нарезать сыры и бастурму.
     Папа Ольги постарался. Таких деликатесных колбас и копчёностей я никогда не пробовал. Учитывая, что почти каждый прихватил что-то вкусное из домашней закатки, стол выглядел шикарно, по-взрослому.

     Принесённое вино спрятал в прохладное место, о котором сказал только Вовке. На стол выставил по две того и другого, предупредил, что это не всё, чтобы не жадничали и не перепились. Кажется, всё предусмотрел. Всё шло празднично, вкусно, весело и свободно.

     Печка «ела» уголь как ненормальная (а может, мало прикрыли вьюшку, чтобы не угореть). Женька М., Игорь, я и Вовка выбегали захватить полведёрка угля из сарая, «покормить Тузика», и заодно покурить.
     Я курил от случая к случаю и всегда плохо держал огонь на ветру. Обычно спичку подносил мне Женька, а я пока попадал сигаретой в огонёк, часто выдохом гасил её, поэтому прикуривал всегда последним.
     Вернувшись в дом после очередного перекура, увидел три пустые бутылки на столе и одну на полу, между двух кресел в которых сидели Сашка и Женька О. Мигнул Вовке и он принёс ещё вина.
     Приняв для сугрева по рюмашке, немного сдвинули стол, увеличивая пространство для танцев. Игорь включил магнитофон и:
     – О, Марко, Марко, Марко Поло, твою любов сес уже леле...

     Твисты сменялись медляками, медляки – фуршетом. Только Сашка с Женькой О. почему-то не танцевали и не подходили к столу. Так и сидели в креслах. Проходя мимо них за очередной бутылкой, убедился в своей догадке. Пока мы курили, они пили. Оба были в зюзю и блаженно улыбались. Я спросил у Сашки: – Ты почему смотришь одним глазом?
     Он долго собирал фразу, чем привлёк общее внимание, и медленно выговорил: – А если я оба открою, тебя будет четверо. Минут через 10 оба мирно спали. Позже мы пару раз вытаскивали их на мороз, отпоили чаем, и к концу вечера они вернулись в почти трезвое состояние. Каждый отдыхает как умеет.

     Когда, к приходу хозяев, привели зал в порядок и убрали со стола, осталось в приличном состоянии энное количество закусок и две не откупоренные бутылки вина по 0,7 литра. Появился повод встретиться завтра для продолжения банкета. Я взял вино, Вовка сыр и мясную закуску. Договорились о месте и времени.

     Собрались все, кроме двух нетанцевавших. Ветер ночью утих, к 11-ти выглянуло солнце, но руки без перчаток мерзли. Друзья в нетерпении приплясывали, чтобы согреться. Вовка принёс закуску в сумке, а бутылок видно не было. Народ напустился на меня: – Ты, что, вылакал за ночь без нас? Или забыл принести?
     Я не спеша расстегнул «москвичку». Из двух внутренних карманов выглядывали только горлышки «фугасов». Те ещё были карманы.
     Мы бодренько прогулялись по пустому «бродвею», свернули в парк и расположились на длинной скамейке за закрытой «Белой Акацией». Я стоял лицом к скамье, прикрывая спиной импровизированный стол между сидящими на лавке девчонками. Обстучав сургуч, вынул пластмассовую пробку и, обхватив снаружи бутылку, чуть наклоняя её между распахнутых отворотов большого воротника, набулькал два раскладных стаканчика, подставленных к моей груди. (Интересно, в каком году Шукшин задумал своих «Энергичных людей»).
     Этот акробатический этюд произвёл на девушек незабываемое впечатление, восхищённые комментарии и требование повтора (бис!). На холоде мы почти не пьянели, но взрывы неуставного смеха на второй день Великой Октябрьской революции привлекли внимание троицы в одинаковых пальто с нарукавными повязками. При их приближении «москвичка» застегнулась на одну пуговку, сыр, бастурма и стаканы ушли по карманам, а на газетке, на скамейных, выкрашенных васильковой краской рейках, лежало неразрезанное яблоко и полупустая баночка рижских шпрот, с несколькими маленькими золотистыми рыбками в масле, и торчащей из неё трёхпалой сухой веточкой-вилкой из ближайшего кустика.
     При виде такого нестандартного натюрморта им только и пришло в голову что попросить нас не оставлять мусор на скамейке. На это мы дружно ответили пионерским салютом. У самого молодого непроизвольно дёрнулась правая рука в ответном – «всегда готов!».

     Советский человек определяет момент выпивки безошибочно на любом расстоянии.
     По суетливым движениям, оглядкам по сторонам, характерному поднесению руки к голове и запрокидыванию обоих предметов – на глаз, по бульканию – на слух, по амбрэ – на запах, и в целом – по короткому выдоху и медленному вдоху с рукава, по одобрительным безадресным матеркам и ритуальному закуриванию на закусь.
     Трое в пальто вычислили, что мы выпиваем, но откуда бралась и куда исчезала бутылка – не понимали.
     Это нас ещё больше веселило, придавая особую остроту.

     Такие школьные и институтские несанкционированные выпивки были не с целью дойти до тяжелого алкогольного отупления, а как акции протеста на запрет. Не было предела нашей фантазии и находчивости в организации нарушений "Указа...», особенно в присутствии подруг. Но всегда культурно, весело и без приводов.

     Закончились короткие осенние каникулы, началась вторая четверть. Довольно неожиданно.

     Празднование в складчину 7 Ноября удалось до такой степени, что одна мамаша из родительского комитета, удивленная тем, что её балбес пришел с анонсированной вечеринки совсем не поздно, на своих, почти не заплетающихся ногах, и не блевал полночи, неосторожно рассказала об этом нашей классной.
      «Швабра», будучи очень партийно-выдержанной дамой, была так возмущена присутствием на столе вина, что решила устроить «показательную порку» перед классом. Пришла на последний урок и объявила о собрании. Всех участников вечеринки отсадила на один ряд. Остальные сбились на двух оставшихся.
     Юлия Дмитриевна взволнованно произнесла горячую речь о недопустимом проступке части её учеников-комсомольцев, о чести смолоду и о том, что «они в своё время пили чай и пели революционные песни». Предложила верным комсомольцам, которые завистливо смотрели на нас, заклеймить позором нарушивших заветы Ильича.
     Никто клеймить не вызвался. Тогда она предложила нам рассказать, как дошли мы до жизни такой и покаяться. Каяться тоже никто не торопился, и хотя из руководства школы никто не присутствовал, выглядели «подельники» немного растерянно. Девчонки выжидали, проколовшиеся мрачно уткнулись в парты.

     Пауза не успела стать зловещей. Убедившись в отсутствии директора и родителей, я встал и экспромтом выдал инструкцию по проведению неформального вечера.
     Начал с того, что группа должна быть не менее восьми (чтоб не возникали паузы и скука) и не более 12 (чтобы сохранить управляемость). Что нужно организовать проигрыватель с пластинками, а лучше магнитофон. Обязательно продумать меню и от этого выйти на сумму складчины. Но не более троячка с носа, а то можно перепиться. Конечно при условии, что кто-то из родителей согласится приютить такую компанию.
     Приободрённо повеселели глаза моих друзей и оживились два зрительских ряда. Посыпались уточняющие вопросы и, я, откровенно ёрничая, но без компрометирующих подробностей, начал отвечать. Тут «Швабра», хватавшая как рыба ртом воздух, обрела дар речи и остановила начавшееся веселье. Не помню, как она завершила собрание, но оргвыводов и наказаний не последовало. «Верхи» промолчали, а в «низах» мой авторитет окончательно окреп у всех групп ребят. Два последних школьных года я прожил в атмосфере отсутствия прямого негатива. Во всяком случае, со стороны пацанов и учителей – безусловно.
     Балбес автоматически был выведен из команды. Сашка Л. отошел сам под давлением родителей.