Шаг навстречу ужасу

Ну, вот и всё: приказ министром подписан. По сути, мы уже все лейтенанты, и штабные клерки торопливо расписывают нашу выпускную «пульку»: кому - ЗабВО с его пессимистичной курсантской  расшифровкой «Забудь вернуться обратно», кому - Группы войск – благодатная во всех отношениях Европа, хоть и Варшавского Договора. В общем, кто-как учился, и с какого уровня протекция подфартила. А по форме – у нас пара недель свободной курсантской жизни. Экзамены сдали, осталось лишь отчитаться перед курсовым каптенармусом своей курсантской амуницией. Выход в город свободный - можно с любимым Львовом, с друзьями-подругами душевно попрощаться. Но лично мне не давал покоя вопрос полковника-«покупателя» из ВДВ с обликом Скорцени: «Сможешь с парашютом прыгнуть?» Как я уже говорил, высоты с детства боялся. И действительно считал, что нормальный человек не станет искать на свою голову приключений, бросаясь с высоты птичьего полёта с четырнадцатью килограммами нейлонового текстиля за плечами. Но ответить на вопрос полковника, прежде всего себе самому, подмывало всё больше. И даже уже вечерние дружеские посиделки в кафе «Дружба» или «Красная лошадь» - на наш курсантский лад, не отвлекали от тяжкой думы о внезапно нагрянувшей воздушно-десантной участи.
Чирий-проблему проткнул самый продвинутый наш курсовой десантник Вова, который через много лет сменит фамилию и станет офицером иностранного государства. Он принёс в общежитие настоящий парашют Д-5 и просто предложил вновь обращённой десантной братии: «Давайте научимся его укладывать. Пригодится скоро».  Аргументов против такого предложения ни у кого из вновь обращённой «десантуры» не нашлось.  И мы принялись за учёбу. Сложного ничего в этом не было, да и Вова оказался неплохим наставником, толково освоив эту науку за две стажировки в войсках. Ему по ходу дела, со свойственной характеру старательностью, помогал Коля, освоивший парашют ещё во время «срочки». В общем, через пару дней мы были готовы отдаться во власть местного досаафовского аэроклуба. Вадим сразу отказался, заявив, что втречи с зазнобой ему дороже парашютно-десантной подготовки, коей ему будет вполне достаточно и в войсках. Коля отнекался тем, что это для него пройденный этап и пожелал нам удачи. Так что на загородный полевой аэродром мы отправились втроем. Впрочем, к нам присоседились ещё пара военжуров с младших курсов и наш однокурсник Андрей, решивший на всякий случай тоже испытать себя небом. «Мало ли какую кадриль офицерская судьба запляшет», - образно аргументировал он свой интерес.
Сбросились мы по три рубля, ибо ни членами ДОСААФ не были, ни в планах на прыжки не значились. На укладке парашютов инструктор несколько подивился нашей сноровке, спросил даже - не изучаем ли парашют в училище. На что Вова ему многозначительно ответил: «Факультативно», чем весьма удивил однокурсников, не знавших, что в его лексиконе есть столь мудрёные слова.  Мне всё это казалось игрой, которая вот-вот закончится, мы усядемся на чудесной полянке средь благоухающего разнотравья, попьём пивка в весёлой дружеской компашке и двинем в родное училище. Но не тут-то было. Вова сноровисто раздал нам подвесные системы с парашютами Д-5, ловко помог подогнать их по фигуре, затем вместе с инструктором быстренько помог пристегнуть «запаски». Ещё через пару минут нас распределили по корабельным группам. Я думал, что это только мне подфартило оказаться в окружении прелесных молоденьких девчонок. Но потом оказалось, что это – изощрённый инструкторский педагогический ход: пацанов- «перворазников» обрамлять юными отчаянными парашютистками, чтобы на глазах у них стыдно было праздновать труса.
Сказать, что затянутые лямки подвесной системы как-то сразу плотненько сжали моё «очко» - это ничего не сказать. Страх, как бы, вывернул меня наизнанку и стянул в тугой комок изнутри крепкими парашютными стропами, наподобии тех, еоторые я только что аккуратно укладывал в гизыри парашютного ранца. К АН-2, шумно нагоняющему винтом ветер, я шёл практически на полусогнутых ногах – они стали ватными. За те сто метром, отделяющие  поляну ожидания от самолётного старта, я успел трижды проклясть изощрённость начфаковской мести, свою сговорчивость с десантным «покупателем», его рекрутёрский  коньячный ход, Вову с его инициативностью, и своё, явно нездоровое, любопытство. 
Когда закрылась дверь самолёта, и  парашютисты плотненько расселись по вибрирующим дюралевым скамейкам, я понял, что нахожусь в самой середине нашей группы, в которой кроме меня был ещё лишь один «амбал» у самой двери. Ему и предстояло прыгать первым. Короткий взлёт по кочковатому полю, создавал впечатление, что самолётные колёса вприпрыжку  бегут по моей отчаявшейся душе. И даже округлое бедро молоденькой соседки по скамейке, податливо прижатое к моему курсантскому хэбе последнего срока, не могло отвлечь от накатившихся мыслей о бренности бытия. Бортовой сигнал «Приготовиться!» своим противным звуком и вспыхнувшим плафоном полоснул по мозгам новой порцией ужаса,  а открывшаяся в бездонность перспективы небытия самолётная дверь чуть было не привела к микроинфаркту. Отвлекла лишь суета со скамейкой – её надо было сложить, чтобы расширить проход.  И тут же - «Пошёл!» Три мелких шажка к двери я сделал на автомате, но когда увидел внизу подёрнутую лёгкой дымкой топокарту местности, тормознул. В глазах выпускающего инструктора искранула ненормативная лексика, а своим взлядом я зацепил стоющую чуть левее красотку лет 17, которая с ободряющей улыбкой кивнула мне в сторону распахнутой двери.  И я понял, что за спиной у меня ещё одна красотуля, та самая, что доверчиво прижималась бедром ещё минуту назад.  «Курсант я или сопля висячая, чтобы перед  девицами обмишуриться?!» - этот, почти риторичский, вопрос проокрутился в оледенелом мозгу буквально за секунду. Описывать сейчас - куда дольше приходится.
Я шагнул к порожку, крепко зажмурился и нырнул то ли в небо, то ли в пустоту своей души. Правда, как учил Вова, считать не забыл: «501, 502, 503, кольцо!» Но выдёргивать его не стал, потому, как тот же Вова объяснил, что за потерю этой незамысловатой железячки придётся в кассу ДОСААФ отдавать ещё «трёшку». А на эти деньги мы уже спланировали вечеринку-отмечалку. Пара секунд выхода купола создают полную иллюзию свободго падения, которое окончательно запуганный мозг «перворазника» через свой вистюбилярный аппарат  паринял за  отстёгивание парашютного купола. И тут же выдал мысль: «Вот и  полный писец!» А в следующий миг динамический удар расрытия купола разомкнул мои веки. И в глаза ударили яркие лучи солнца. Ух, как шибанули они по воспалённому страхами мозгу! «Ну вот, снова писец - купол загорелся!», - выдал он очередную паническую мысль. Ну, никак не хотелось этому серому веществу верить, что всё может быть нормально. Но потом ему всё же надоели все эти ужасы и холодящая наутина страха под черепом, а, может, зрение своевременно выдало сигнал, что сверху, сбоку и снизу нас окружает никогда доселе невиданная  восхитительная картина трёхмерного ощущения мира. И мне захотелось петь и кричать. Но увидев вокруг купола девочек моей корабельной группы, я понял, что надо быть скромнее в своих эмоциях, а то подумают о курсантах чёрти-чего, пришлось наступить на горло своей песне восторга. На радостях я проморгал момент встречи с землёй. Благо, меня каким-то чудом пронесло над проволочным забором на вспаханное поле. Оно смягчило бестолковое приземление, но небольшой ветерок сделал своё проказное дело:  он превратил купол в парус, который и протащил меня метров двадцать по пашне. А поскольку я упал на живот и пытался непечатными словами привести себя к пониманию ситуации, то податливая почва основательно набилась в рот. Пожалуй, именно это и помогло мне вспомнить урок Вовы на предмет того, что гасить парашют надо подтягиванием к себе нижних строп или, встав на ноги, побежать в сторону купола. Пдтягивание у меня закончилось тем, что земля забилась и в нос, видимо, не те стропы тянул. А вот как  поднялся – ума не приложу. Но, всё же, я сделал это!
Господи, какое это счастье – просто идти по земной тверди. После месяца ли морской качки, или после трёх минут вот такого парашютного приключения.  У кромки аэродромного поля меня поджидал Вова с «запаской» в руках – по традиции «перворазнику» полагалось ею, как следует, поддать по «мягкому месту». Что и было сделано со всей тренированной спортивной мощью нашего уважаемого чемпиона училища по нескольким видам единоборств. Таким образом, прошли обряд десантного «крещения» все наши «перворазники», кроме Тийта. Как потом оказалось, его парашютные приключения были куда живописнее и рискованнее моего поедания землицы. Тийта снесло на молодой ельник.  Горизонтальная скорость, видимо, была приличная, и наш эстонский друг, сломав крепкими курсантскими сапогами макушку хвойной красавицы, насадил на этот образовашийся заострённый наконечник свое стройное тело. Хэбэ курсантских брюк типа «галифе» податливо разошлось под напором такого «копья» от колена и по самое «то самое», лишь чудом не задев его. Так, придерживая рукой разошедшуюся штанину, Тийт и добрался до площадки нашего «крещения», где без всякого сострадания был тоже отмечен вовиной «запаской». Впервые за годы учёбы очень пргодились иголка с ниткой, заколотые в наших пилотках. Девчонки их корабельной группы Тийтка быстренько прямо на нём зашили штанину, корректно ни разу не уколов его «то самое». Кстати, и Тийт, годы спустя, закончил службу подполковником враждебного России государства, имея за заслуги перед СССР и перед США по ордену.
- Ну что, ещё по «трояку»?, - обвёл нас выразительным взглядом Вова, имеяв виду проплату вторго прыжка.
Я согласился сразу, потому как в «ночном» прыжке с зажмуренными глазами так и не понял себя. Тийт сомневался, стоит ли рисковать второй штаниной. Андрей, чуть поразмыслив, махнул рукой: «А-а-а, помирать, так - с музыкой!»
В общем, все мы пошли на второй круг. Как ни странно, трясучка как-то отпустила. И на землю через распахнутую самолётную дверь я смотрел уже во все глаза. Ужас высоты по-прежнему накручивал мысли по поводу полного завездеца, и шагать в эту бездну пришлось в состоянии полупаралича, ощущая лёгкий толчок в спину крепкой руки выпускающего.  Горланить песню после раскрытия купола уже не подмывало, хотя щенячий восторг от продолжения бытия и давал о себе знать. В общем-то, гладко второй прыжок проходил. Разве что, как-то особо настороженно разглядывал я площадку преземления, препочитая ещё раз вкусить по-полной пахотной земли, нежели насадить по опыту Тийта своё «то самое» на обломанные еловые макушки. Но всё обошлось – земля приняла кочковатым  лугом, на котором я довольно–таки успешно для второго прыжка спроворился погасть купол.  Как бы то ни было, этот прыжковый день стал ярким пятном нашего «золотого карантина» перед выпуском из училища.  И даже с опытом инструкторской квалификации и более сотни парашютных прыжков фото с того досаафовского аэродрома до сих пор теребят душу изведаным, благодаря инициативности Вовы, миксом ужаса и восторга первого парашютного прыжка.