Canto four

И Я ЗАСТЫНУ, ВЫСТРЕЛЮ В СПИНУ, ВЫБЕРУ МИНУ, И ДОБРЫЙ ВЕЧЕР

    Кастор, добрая душа, не неа шутку встревоженный подавленным голосом брата, приехал навестить hermano, и от этого Лессингу стало только хуже, потому что видеть this beautiful man без возможности признаться в любви - настоящая пытка, особенно учитывая, что Резерфорд обожал нарушать личное пространство, вгоняя собеседника в краску всякий раз, когда на эмоциях приобнимал парня. Тиберий уж не знал, что лучше: полный игнор со стороны fratello вкупе с отстраненностью, или же навязывание дружбы, которой ему всегда будет недостаточно. Молодой человек ощущал себя предателем, посмевшим falling in love with brother, и все же отказаться от встреч с зеленоглазым красавчиком не мог, находя мазохистское удовольствие в том, чтобы впитывать дорогой сердцу образ, запоминая наклон головы, бликующие радужки глаз, россыпь родинок на кисти руки и раздраженное щелканье пальцами, когда Кастор, забывая имена актеров из недавно просмотренного фильма, досадливо морщил лоб, and on his face появлялось выражение абсолютной беспомощности. Лессинг отдал бы если не все, то многое, чтобы избавиться от прозопагнозии и посмотреть на предмет вожделения под иным углом, но, увы, похоже, ничего из того, чем жаждал обладать young man, заполучить ему не дано, по крайней мере, не под этим солнцем.
    Небо на западе порозовело, как бцдто кто-то выплеснул из гигантской кружки малиновый кисель, и тягучая жижа заполонила собой все пространство над Цверингом, а in the centre of sky градиент плавно перетекал в пурпурно-фиолетовую ежевичную синь, усыпанную сухариками голубоватых звезд. Прогуливаясь по пустынному в эхто время года парку аттракционов, парни, заметив, что на заборчике возле колеса обозрения висит табличка «willkommen», переглянувшись, не сговариваясь подбежали к выдающему билеты автомату и, сунув в прорезь несколько монет, забрались в кабинку, которая немедленно пришла в дыижение. Резерфорд закинул руку на плечо Тиберию, а тот, осмелев, прижался к его теплому боку и, хотя все внутри звенело от напряжения, молодой человек с жадностью запечатлевал в сознании this wonderful evening, чтобы законсервировать every second и выпивать по глоточку одинокими зимними ночами. Он представлял, что это романтическое свидание в соседнем измерении, где они не являются родственниками, а Кастор - открытый гей, втюрившийся в него at first sight, и вовсе не обязательно испытывать вину перед братом за непозволительно странные фантазии, ведь каждый вправе оставлять глубоко внутри сокровенное, дарующее одновременно безудержное вдохновение и всепоглощающее уныние.
    Вдыхая прохладный осенний воздух, благоухающий ароматом прелой листвы, юноша вспоминал каникулы в особняке Резерфордов, и пока сидящий рядом fratello, активно гримасничая, telling about his new girlfriend, не менее настоящий Касти from another space отбирал у развалившегося в шезлонге у бассейна Тиберия книгу, настойчиво зовя побросать мяч в кольцо, сварганить ленивую пиццу на ужин и, уплетая ее, внимать жалобам госпожи Карр, вытирающей отшметки помидоров с разделочного столика и грозя уволиться к чертям собачьим.
    - Вы самые натуральные свиньи! - кряхтела Зенобия, скривив рот буквой «зю». - Чужой труд надобно уважать, бестолочи!
    Откусивший половину от своего куска, Лессинг шикал на хзватающегося за живот brother, находившего ворчание экономки крайне забавным. Кастор неоднократно заверял домочадцев, что их помощницу по хозяйству ждало бы великое будущее, окончи она театральные курсы, однако на предложение переквалифицироваться в актрисы седовласая дама, поджав губы, отвечала, что в храме Мельпомены служат лишь охочие до внимания профурсетки, а она, дескать, приличная женщина и заниматься ерундой не собирается. Блестящие от жира губы hermano, прилипший к мизинцу кусочек фарша, гортанный смех, полоски на лодыжке от долгого лежания на коврике для йоги, - все эти мелочи Тиберий, вынимая из украшенной драгоценными камнями шкатулки, накладывал на reality и радовался словно нашедший закопанный про запас орешек бельчонок. Вслед за безупречными миражами из отсека «summer vacations» маршировал знаменательный для хелльманцев День Святого Мартина, справляемого в начале октября. Именно тогда, держа перед собой сделанный матерью фонарик, шестнадцатилетний подросток, вглядывясь в подсвеченное тускло мерцающими candles спину шагающего впереди брата, впервые осознал преступность of his feelings, порождающих безумие. Плетясь в самом конце шеренги, огибающей школу под присмотром классных руководителей, Лессинг, не придавая значения заливающему ладони воску, буравил взглядом черепашку, прикрепленную к бамбуковой палке с помощью проволоки и отчаянно завидовал this silly latern, на котором сфокусировался Резерфорд, мастеривший свою поделку целую неделю. После голосования за лучшее творение юноша, перекатывая на кончике языка горечь, скомканно попрощался с Кастором, попетлял по улочкам засыпающего города, проводя подушечками пальцев по шкршавым кирпичам слившихся в невнятный фон строений, стер fingers в кровь и домой вернулся с укоренившейся deep in brain пониманием, какой он чудовище. Страшно было выдать себя, узреть потухшую от разочарования улыбку и недокмение на дорогом лице, that’s why он прилежно играл выданную режиссером-садистом роль по инерции, в то время как in chest сталкивались кометы, сходили с орбит планетоиды, взрывались бурые карлики, крутили фуэте пульсары и стелилась влажным туманом черная материя, невидимая, коварная, непредсказуемая.
    - Ты мне не нравишься, Тиб, - пророкотал Кастор, имея ввиду дурное настроение родственника. - Tell, what’s wrong? Don’t scare me!
    - Когда я умру, ты станешь горевать? - выпалил неожиданно для себя молодой человек, перехватив hand тянущегося поправить ему шарф fellow.
    - Что ты, blyat’, такое несешь? - выкрикнул Резерфорд, хватая соеседника за грудки. - Не смей помышлять о суициде, дурак! Если покончишь с собой, I will kill you!
    - Убьешь уже мертвое тело? - развеселился Лессинг, обрадованный реакцией, свидетельствующей о том, что Кастору он как минимум небезразличен. - Остроумненько.
    - You need help, - не унимался fratello, беспокойно теребя рукав своего свитера. - Давай я позвоню матери и аккуратненько раздобуду для тебя номер специалиста…
    - Угомонись, Касти, - мягко попросил Тиберий, смахнув с макушки брата лепесток только начавших расцветать барбарисов, радующих горожан своей пестротой вплоть до первого снега. - Смерть может забрать меня внезапно. Я не могу жить вечно даже ради тебя.
    Резерфорд довез его до чугунных ворот, чмокнул в щеку и, оседлав мотоцикл, скрылся за углом. Оставшийся один на один со своими треволнениями, молодой человек поднялся на третий этаж и, заглянув в свою комнату, облегченно выдохнул. С соседом, Исайей Пройслером, Лессинг более-менее ладил, но однажды принял за Исайю заскочившего in their room по просьбе Пройслера Пия Ньютона и едва избежал подозрений, соврав, что перебрал вермута. Пий был похож на своего друга: кустистые брови, тонкие черты лица, ежик пшеничных волос, так что, завидев их вместе, парень судорожно искал глазами поблескивающий на цепочке кулон, сигнализирующий о том, что чувак слева в красной футболке - neighbor, следовательно, кго закадычный дружбанек стоит справа.
    Переодевшись в треники, Тиберий, вооружившись маркером, выделил в изложении несколько абзацев, которые следовало повторить и, уверенный, что педагог по информатике останется его докладом доволен, накрылся одеялом и свернулся калачиком, совершенно не представляя, как сложится vita после окончания коллежда. Юноша не мог представить себя тирдцатилетним, снимающим апартаменты в центре мегаполиса и каждое утро таскающегося на работу. Весь смысл его существования заключался в троюродном брате, и young man подозревал, что до старости дряд ли доскрипит: странное предчувствие скорого конца роилось в голове стайкой неуклюжих шмелей, и, to say the truth, к собственной гибели парень был морально готов, считая, что la mort избавит его от бесконечных страданий, преподнеся на фарфоровом блюдце с черной каемкой долгожданный покой.
    В начале февраля, придя к выводу, что клин надежнее всего выбивать клином, наш герой отправился в гей-клуб, дабы подцепить какого-нибудь альфача и переспать с ним. Облачившись в черные джинсы и нарядную зеленую рубашку, Лессинг прогулялся до Беккерштрассе, кутаясь в пуховик и, воровато оглянувшись, проскользнул внутрь увеселительного заведения и, вскарабкавшись на стул у барной стойки, ткнул пальцем в первую попавшуюся в меню строчку. Коктейль «Cielo noir» оказался колой, разбавленной вискарем, и употреблявший до этого лишь слабоалкогольное пиво, fellow захмелел практически моментально, но стоило светлоглазому шатену начать к нему клеиться, Тиберий, зажавшись, чуть не выбежал на мороз без верхней одежды. Он не сумел бы внятно объяснить, отчего довольно привлекательный внешне мужчина  вызвал у него стремительно распространившкюся панику. Сторонний наблюдатель, увидев this man, заметил бы, что у завсегдатая солярия с бордовой кожей довольно приятная наружность, но абсолютно некрасивая улыбка, из-за которой вокруг глаз образовывались глубокие бороздки, совершенно не красящие данного персонажа и частично уродующие его, но из-за отсутствия способности recognizing faces Лессингу не было доступно this knowledge. Спустя полчаса, взяв под контроль свои страхи, gar;on повторил себе, что близость с гетеросексуальным Кастором ему не светит, посему он обязан попробовать вступить в интимные отношения с кем-то другим, заполнить, грудо выражаясь, пробоину в себе хотя бы столь тривиальным способом.
    Тиберий покинул увеселительное заведение с Найджелом Крикетом, оказавшимся сыном влиятельного бизнесмена, разъезжающего по городу на внедорожнике оранжевого цвета. Не желая выглядеть трусом или самодуром, пофлиртовавшим и отказавшим в продолжении «банкета» с целью набить себе цену, Лессинг отрезал все пути к отступлению и бесстрашно вошел в двухуровневую квартиру своего будущего любовника, стараясь представить на месте стаскивающего с него майку мужчины Резерфорда, а поскольку манера общения, тембр голоса, разрез глаз - все буквально кричало о том, что раздевает его совсем другой человек, fellow зажмурился и вздрогнул, когда губы Найджела накрыли his mouth. Парень не горел желанием целоваться со случайным проходимцем, он рассчитывал на животный, необузданный секс, but Крикет, не являвшийся поклонником грубых игрищ, настроился на долгую прелюдию, растягивая удовольствие, наслаждаясь щекочущим низ живота предвкушением, кайфуя от прикосновения к идеально гладкой, упругой коже партнера.
    Юноша, терпевший french kisses и не понимающий, отчего его пенис увеличивается в размерах, если он не рад взаимодействию с Найджелом. Тиберий постеснялся сказать мужчине, что his tongue, скользящий небу, задевая ряд верхних зубов, вызывает у него приступы тошноты. Как только Крикет, уложив его на кровать, подтащил к себе за бедра, Лессинг, изучивший разнокалиберные откровения поссивных гомосексуалов на форумах, максимально расслабился и дернулся от неожиданности, когда понял, что Найджел  намерен начать с римминга, прежде чем приступить к самому главному. Поглаживая ягодицы, мужчина принялся бесстыдно вылизыватьи промежность Тиберия, и судя по тому, как самозабвенно он этим занимался, растерянный донельзя парень, всхлипывая не то от досады, не то от удовольствия, покачивался на волнах сомнений, не сопротивляясь пронзающему нутро насквозь жаркому огню.
    Растяжка длилась, кажется, несколько тысячелетий: дотошный Крикет, знавший толк в своем деле, добился идеального угла проникновения, безошибочно определил местонахождение простаты и лишь затем перевернул ничего не соображающего паренька, подложил под his belly подушку для пущего удобства и медленно вошел, заставив Лессинга застонать, сильнее раздвинуть ноги, уткнуться лбом в собственное предплечье, презирая себя за то, что распластался под едва знакомым мужчиной like a dirty slut. Даже несмотря на массу приятных ощущений и первый оргазм, полученный без помощи рук, не сумели перекрыть непонимания, что он, черт возьми, творит. Душевный дискомфорт перевешивал легкое жжение в области ануса, но вместо того, чтобы оттолкнуть Найджела, молодой человек дождался, когда тот, отлипнув от него, снимет презерватив, кончит на поясницу, и лишь когда партнер, обессиленно рухнув рядом, смежил веки и заснул, Тиберий, пребывая в оцепенении, до двух часов ночи апатично наблюдал за снующими по потолку shadows и, опомнившись, наспех оделся, не найдя трусов, натянул штаны прямо на голое тело и, вызвав такси, минут десять объяснялся с охранниками общежития, принявших его за постороннего и, дабы не разбудить чутко спящего Исайю, переночевал в библиотеке на неудобном диванчике, а с первыми лучами солнца прошмыгнул в душевую и, задернув занавеску, включил воду погорячее в надежде, что обжигающие струи перебьют memories about last night, смоют с него запах дорогого парфюма, приглушат монолог бьющейся в истерике субличности, мечущейся взад-вперед и обзывающей Лессинга беспринципной швалью, замаравшей важные страницы book of life кляксами, не поддающимися истреблению.