Верка

Верка
----------------------------------
Верка была bлядь, красивая, как Эдита Пьеха. Она под Пьеху и косила. Говорила с нарочитым польским акцентом, и это давалось ей без труда, потому что ее бабка считалась полькой и получала из Варшавы письма с марками красивых средневековых городов.
  Все пацаны с нашей улицы Черняховского и с соседней Заслонова прошли через Веркину школу.
Я в Верку влюблен,  но никогда  в жизни в этом не признался бы.  Верка была  доброй нежной и ласковой, и тем, кто делал это  в первый раз, помогала, учила, как правильно.  Да, Верка была bлядь, но не проститутка, потому что делала это не за деньги, а по любви.   Все знали, кто такая Верка, никто  не оскорбил.   Произнесший утром дурное слово в адрес Верки уже вечером рисковал нарваться на  хорошую пи3дюлю здесь, в кафе «Ветерок» на углу Суворова и Волгоградской, где был дешевый портвейн на разлив,  и за рубль  после семи можно было выпить за стойкой стакан вина и закусить из того, что осталось от забытой собойки напившегося до бепамятства пролетария с сорок второго завода.   
Это было время моей молодости и это было хорошее время.
     Делала все Верка классно, всегда как будто в первый раз. Где? Да здесь же в Севастопольском парке. Кому–нибудь одному из нас давала Верка пятнадцатиминутный урок, а остальные стояли на шухере. Местные знали, все понимали, но никто из осторожности к малолеткам не совался.  Да, Верка всех нас любила, помнила по именам и биографиям:  кому сколько лет, кто пошел в армию, кого посадили, кто поступил в институт, кто женился, кто умер, кто уехал в Москву и стал знаменитым артистом. И мы ее любили.
Новость о том, что Верка выходит замуж за моего соседа — Колю Большакова — всех нас потрясла. Мы то, знали – Колян горький пьяница и женщина ему нафиг не нужна. Свадьбу играли громко. Приехали из Гродно Веркины родичи,  и на радостях, что за****овавшую с четырнадцати лет  дочь удалось выдать замуж , закатили  свадьбу. Во дворе у Большаковых, за забором закололи свинью, в сарае поставили самогонный аппарат и нагнали столько самогона, что смогли напоить всех жителей сельхозпоселка от Черняховского до Суворова. А для жениха и невесты купили Советское шампанское. Вот это шампанское Колю и подвело. У непривычного к газированному вину, сидевшего в завязке уже с неделю алкаша Коли Большакова, после первого же фужера поехала крыша. Коля, непонятно с чего, стал притворяться иностранцем, не понимающем по–русски. А когда у него спросили, какой же язык ты понимаешь, Коля сказал, немецкий и в доказательство прочитал гостям стихотворение: «Дер Фатер унд ди Муттер поехали на хутор. Там беда случилась – цвай киндер получилось...».
Веркин батька, который за три года фашистской оккупации неплохо выучил дойч, стал кричать:
 — Хорош позориться, никакой это, нахуй, не немецкий язык. Коля обиделся, молча поднялся из–за стола и пошел на двор. С балкона мансарды мы с братом видели, как из дома Большаковых в костюме без галстука появился Колян, а за ним в свадебном платье и в туфлях на высоких каблуках, Верка. 
— Коля, ну куда ты, Коля?! — кричала она.
Коля остановился и сказал: 
— Не ходи за мной.
 — Да куда ты. Скажи хоть куда?! – как в кино воскликнула Верка.
Коля сказал:
 — Посцать.
 — Привет Верка! — сказал я, когда Коля скрылся в деревянном нужнике за сараем. Верка подняла голову, увидела нас и помахала рукой:
 — Привет, мальчики.
 — Верка, — позвал мой младший брат, — идем к нам, у нас никого дома нет.
— Зачем? — из чистого женского кокетства спросила Верка.
 — Поебемся.
  — А где ваши родичи? – спросила Верка.
 — В Вильнюс за сырами поехали.
 — Нет, пацаны — сказала Верка, — со старым покончено. Я теперь замужем.