О стихосложении

                О стихосложении

   Прежде чем приступить к данной статье, я долго сомневался. У нас в стране имеется Литературный институт имени А. М. Горького, высшее учебное заведение для подготовки литературных работников. Казалось бы, для овладения молодежью мастерством созданы все условия. Однако не каждому человеку по жизни может представиться шанс попасть в легендарный ВУЗ. Мне, например, такая удача не выпала. Приходилось самостоятельно тыркаться в попытках создать и донести до близких мне людей свое видение окружающего мира, раскрыть для них свои чувства, свои мечты. Надеюсь, что данная статья кому-то окажет помощь в поисках своего почерка, реализации в слове своего видения, своих чувств.
   Мои родители были образованными людьми. Поэтому с магической силой слов (по Фрейду, слова – это магия) я знаком с малолетства. А. Барто, К. Чуковский, С. Маршак, Е. Благинина, И. Крылов, С. Михалков, Л. Квитко, Ю. Тувим формировали мой внутренний мир. (Л. Квитко и Ю. Тувим в переводах Е. Благининой). Затем возникший в Советском Союзе дефицит ограничил мое знакомство с поэзией для взрослых. Но все равно А. Пушкин, М. Лермонтов, А.К. Толстой, а позднее В. Брюсов, А. Блок, С. Есенин стояли в доме на книжных полках и перечитывались мною по несколько раз. Существенные пробелы в знании современных поэтов я пытался восполнить в журналах. Но отобранное редакторами отрывочное творчество не впечатляло.
   Неожиданно в одном из сибирских журналов я наткнулся на публикацию стихотворений П.Н. Васильева. Стихотворений, не уступающих на мой вкус (а во многом и превосходящих) произведениям классиков. Я, будучи старшеклассником, ошибочно посчитал его своим современником. Мне было ничего неизвестно о трагической судьбе этого поэта. Довелось даже по роду деятельности после землетрясения побывать на его родине, в Зайсане, не ведая о его корнях. Творчество П.Н. Васильева впечатлило. Реакция последовала незамедлительно. Раз мой «современник», а возможно даже «сверстник», смог создать прекрасные образцы русской поэзии, чем я хуже. Так я открыл для себя главный закон творчества. Если ты создаешь произведение искусства, то должен превзойти своих предшественников. И не важно, кто они, - признанные классики или непризнанные «гении», но автор всегда должен стремиться превзойти «конкурентов». «Конкурентов», конечно же, в кавычках. При этом всегда радоваться их находкам, восхищаться их открытиям, перерабатывая их достижения в своем творчестве. 
   «Ученик никогда не превзойдет учителя, если видит в нем образец, а не соперника» Виссарион Белинский.
   Следующий фактор, который я уяснил для себя, – сочетание конкретики и воображения. Свойство человека – воображать, причем воображать, опираясь на конкретное. Так устроен наш мозг с его двумя полушариями. Поэтому каждая строфа обязательно должна сочетать в себе две части: информационную (конкретную) и эмоциональную (образную). Иначе усвоение ваших стихов (по природе человеческого мышления) читателем поплывет, они просто-напросто не будут восприниматься. При этом абстрактное всегда необходимо подтверждать сравнением с вещественным, а не наоборот. На первых порах желательно распределять поровну, как у Лермонтова в «Парусе», вначале две информационные строфы, затем на их основе две эмоциональные. И только, отработав в подсознании этот механизм до автоматизма и добившись своего почерка, можно, а иногда и нужно, увеличивать в строфе как первую за счет второй, так и вторую за счет первой, части текста. Иногда достаточно двух-трех «эмоциональных» слов среди остальных слов, несущих «информационность», и наоборот. А так как русский язык действительно велик и могуч, то располагать эти части в строфе по наитию. В конце, в середине, в начале.   
   Почерком зрелого мастера является легкость. Стихи должны запоминаться на раз-два. Легкость же достигается звучанием. Есть поэты, которых бог поцеловал в темечко, и они изначально непринужденно восхищают читателей. Но возможность к творчеству заложена в каждом человеке, и каждый в состоянии раскрыть, реализовать эту возможность. Было бы желание и время трудиться. Не ахать, не жалеть себя, не оправдывать неудачи, а именно трудиться. Вспоминаю, как сопливым юнцом попытался описать зиму. Как ни пытался, ничего не получалось. Неожиданно в сознании услужливо пронеслось пушкинское: «Буря мглою небо кроет…». И задался вопросом: в чем сила великого поэта?
   Поэтому взял тетрадь, начал на чистых листах располагать фонемы, пытаясь установить взаимосвязи, и с удивлением обнаружил, что в известных пушкинских стихах согласные в строфах повторяются. Причем повторяются (и не по одному повтору), как правило, три-четыре согласных (раздельных согласных, не в связке) - и ненавязчиво, а как бы естественно. Впоследствии у Брюсова я встретил о необходимости в строфах чередовать повторы звукосочетаний, фиксировать так называемые кольца связанных созвучий, как согласных с согласными, так и согласных с гласными (в некоторых случаях не сразу, а через два-три слога). У Пушкина в разобранных мною стихотворениях очень мало встречаются явные повторы и кольца звукосочетаний. Но три-четыре согласные в строфе, а зачастую и в двух строфах (иногда в сочетании с гласными) сплетают причудливую и единственно возможную для лучшего восприятия комбинацию.
   Следует учитывать, что открытые слоги (согласная-гласная) можно, а иногда и нужно, повторять, не только через промежуток, заполненный другими фонемами, но и сразу друг за другом. Это же касается и колец, начинающихся с открытых слогов (согласная-гласная и сразу же точно такие же переменившие места гласная-согласная). Открытые слоги можно чередовать сразу же без промежуточных звуков даже если согласная одна и та же, а гласные в слогах меняются.
   Что же касается повторов закрытых слогов (гласная-согласная), то для лучшего восприятия между ними желателен промежуток, заполненный дополнительными звуками, или, в крайнем случае, желательна пауза. Так же осторожно следует поступать и с кольцами (гласная-согласная, затем промежуточные звуки (или, хотя бы, пауза) и далее согласная-гласная). Впрочем, русский язык за последние сто лет существенно изменился, и читателями в наше время уже возможно восприятие звучания и без промежуточных звуков между подобными сочетаниями.   
   Из электростатического динамизма клеток, открытого А.Л.  Чижевским следует, что звук и мысль воздействуют на организм человека. А взаимосвязанное повторение определенных звуков (не важно через голос или через мысль) автоматически вызывает и повторение электрических импульсов, пронизывающих клетки организма. Происходит усиление воздействия присущего звуку импульса на клетки, что благотворно активизирует деятельность самих клеток, способствует усилению иммунитета. Отсюда и неосознанная у многих тяга к поэзии. Причем голос воздействует на клетки сильнее мысли. Но вернемся к Пушкину. Во всех произведениях согласными не глушатся гласные. Это очень важно. За счет гласных достигается мелодичность, напевность стиха. Для усиления восприятия можно в двух словах, поставленных друг за другом, выделить ударением одну и ту же гласную. Можно даже в трех словах и более, поставленных в строке подряд, зафиксировать ударением один и тот же гласный звук, но делать это надо осторожно, не ухудшая слышимость сплетенных воедино согласных.
   О рифмах. Считаю, что глаголы с глаголами рифмовать можно только в тех случаях, когда в строфе высказана глубокая, нужная людям мысль, и иначе нельзя. Главное же в стихах звучание. Хорошо подобранная рифма должна всегда усиливать звучание, гармонировать со стихотворением. В исключительных случаях при идеальном звучании и смысле можно одну из двух рифм в строфе из четырех строк просто «прихватить» схожим звуком, желательно гласной, «притулить», при этом вторая рифма должна быть идеально подобранной. Иногда можно даже не рифмовать, главное в поэзии – звучание.
   В поэзии не всегда справедливо диалектическое определение: «Количественное накопление приводит к качественному скачку». Необходима оценка со стороны. В годы моей юности лучшим экзаменатором являлись женские уши. Не знаю, как сейчас, но уже в зрелые годы в общении с женщинами необходимости читать стихи не возникало. Слушателей и читателей по праву нужно считать соавторами. Пассивными, но, без сомнения, соавторами.
   Высказанные в дальнейшем мои размышления не могут быть истиной в последней инстанции. Это мое, и только мое, видение. Каждый читатель вправе принять мои советы к сведению, вправе не принять. Также и я вправе посоветовать начинающим авторам, а вправе и не посоветовать.
   С.И. Лузан утверждал, что поэзия – это элитарный язык. Не помню: прочитал у него, или слышал от него. Поэтому естественно желание мужчин овладеть в полной мере искусством магии слова. Приведу пример. Мой сосед однажды, подвыпив, завел разговор со мной, еще школьником. И не удержался. Прочитал свое стихотворение на смерть Сталина, стихотворение потрясающей мощи. Вроде обычный мужик, мастер на все руки… Мой напарник по работе, как-то на вечеринке, тоже прочитал свое удивительно прекрасное стихотворение. Да, обстоятельства не позволили им реализовать свой потенциал. Но они достигли уровня элитарности. Владение поэтическим языком не помешало им стать профессионалами в своей сфере деятельности. Они жили и радовались, и создавали. И вызывали невольное уважение. В случае неудачи не стоит огорчаться. Уже тот факт, что вы пытались овладеть этим искусством, характеризует Вас с лучшей стороны. Человек, который стремится к созиданию, способен и любить, и творить; творить в любых других областях деятельности.
   С другими азами творчества каждый в состоянии ознакомиться самостоятельно. Звучание же в поэзии имеет первостепенное значение. Приведу несколько примеров. Неизгладимое впечатление на меня произвело знакомство с творчеством Роберта Бернса. Я, подростком, еще не понимал, что в этом заслуга С. Маршака, что по-шотландски его стихи звучат не менее сильно, но по-другому.  Но и переводы решены мастерски. До сих пор помню: «…Как будто снежная зима два этих маленьких холма своим дыханьем намела».
   А вот переводы Омара Хайяма сразу влет не запоминались и, честно говоря, не впечатлили. Может, потому что попадались переводы рубаи с английских переводов; не было в них завораживающего звучания. Хотя «созидающий шатры» был великим математиком, и звучание на дари он решал безукоризненно. В то же время английский по произношению ближе к фарси, чем русский, и английские переводы должны звучать более достойно. Кстати, лексико-семантические и фонетические особенности дари позволяют в рубаи без ущерба для восприятия рифмовать только три строчки из четырех.
   Также в юности в библиотеке мне попался сборник японских произведений в форме хокку. Запомнилось хокку Иссе: «Видели все на свете мои глаза – и вернулись к вам белые хризантемы.» (перевод В. Маркова). Нет, хокку Басе, Моритаке, Кобаяси Исса, Морио Таскэ и других на японском языке звучат совершенно, я в этом уверен. Но в переводе на русский язык звучит только приведенное выше хокку (так совпало), поэтому и запомнилось. Даже проникновенное хокку о гребне (автор – Бусон) в памяти не сохранилось, хотя и слов то в нем немного. Форма стихотворений хокку для японского языка естественна и соответствует всем его особенностям. Перевести с японских коротких текстов на наш язык и при этом придать переводам достойное звучание очень сложно, да практически и невозможно. «Белые хризантемы» - приятное исключение.
   И только в пятьдесят лет мне случилось проработать сборник ранней индийской поэзии. И был удивлен. Многие переводы (почти дословные, без рифмовок) на русском языке звучали. Не так совершенно, как на пракритах, но звучали. Я уверен, что на пракритах звучание этих стихов идеально, и они рифмуются. Но в простых переводах без подгонки под рифмы сохранялись свой строй и даже (с натяжкой) звучание произведений. Причина, как мне кажется, только одна. И праславянские языки, и пракриты имеют существенное количество одних и тех же изначальных словоформ. Я не говорю уже о корнях. До сих пор приставки в словах в русском языке и санскрите фонетически идентичны. Конечно, развитие русского языка и индийских происходило в разных условиях и под влиянием разных языков, но основа была единой.
   Вышеупомянутый сборник составлен только из произведений, состоящих из двух строф, в каждой строфе по четыре строчки. Две строфы – и завершенная картинка. Картинки самые разные: повседневные сцены быта, природы, переживаний влюбленной девушки и так далее. Слова в данных стихах подобраны единственно правильно, их невозможно убрать или заменить – иначе теряется сам рисунок. Я так жалел, что не имел возможности изучить в годы моей молодости этот сборник. Сколько лишней, ненужной работы пришлось совершить, жаль было потерянного времени. По прошествии двадцати лет со времени первоначального знакомства с ранней индийской поэзией решил проверить первое впечатление.
   Действительно, у ранних индийских поэтов произведения в две строфы или в восемь строк дают, как правило, четкую завершенную картину событий. У Амару все произведения в одну строфу, но в каждой строчке присутствует словораздел, цезура. Строфа легко делится на две, с холостой рифмовкой. В результате - идеальный рисунок любого описания. У Бхартрихари стихотворения в две строфы безупречно описывают времена года. Кстати, Бхартрихари оставил и стихи, содержащие более восьми строк. Но об этом позже. Также и у Йогешвара – две строфы дают конкретный рисунок.   
   А вот произведения в одну строфу (четыре строчки) реального рисунка не дают. Стихи в одну строфу могут содержать в себе вопрос, мечту, нравоучение, позицию, откровение автора, его чисто субъективное томление. Но объективное описание события одной строфой в пракрите не достигается. К примеру, у Йогешвара «Огромная туча-кошка…» отражает субъективное восхищение тучей и только. Да, чудесная строфа мировой литературы, и не каждому подобная строфа по силам.
   У Йогешвара меня заинтересовало:
- Пока слетает с уст хоть слово,
Пока стремится сердце выжить
И страннику послушны ноги,—
Хранит он слабую надежду,
До той поры, когда очам
Откроются предгорья Виндхьи,
Красуясь мокрыми от ливня
Кадамбами в густом цвету,
И тучи, черные, как змеи,
Сменившие недавно кожу.
   К первым двум строфам, в которых четко определена картина события, он добавляет еще две строчки и на них гениально завершает произведение, оставляя лишь половину третьей строфы. Казалось бы, две последние строчки вытекают по смыслу из седьмой строчки, но автор вовремя прервал, а то бы испортил совершенный рисунок первых двух строф. Если бы картина, представленная автором, не была бы столь завершенной, то возможно было бы третью строфу дополнить до четырех строк. По первым двум строфам в рамках нарисованной картины читатель представляет, воображает только созданную автором картину. Но третья в данном примере короткая строфа активизирует воображение конкретного (подчеркиваю – конкретного) читателя в разнообразных, сменяемых друг друга вариантах. Третья строфа независима от первых двух и несет свою особую энергетику, хотя и произведена по смыслу от них. Так я пришел к пониманию третьей строфы. Можно назвать ее многовариантной. Мне, как поэту, более нравится определение третьей строфы как «заоблачной». Перейдем к русской поэзии.
   Выскажу крамольную мысль: развитие праславянской поэзии шло тем же путем, что и развитие пракритской. В этом я твердо убежден. Методом тыка наши предки на одно-два столетие раньше индийцев или позже пришли к пониманию, что в их языке, как и в пракритах, только две строфы дадут идеальный реальный рисунок описываемого события. И сохранили свои лучшие находки для себя в письменных артефактах. Также, рано или поздно, предки вычислили и многовариантную (для воображения) особенность третьей строфы, причем не уполовиненной, как в приведенном выше примере, а полной.
   В подтверждение моего убеждения я решил обратиться к нашим поэтам. Да, действительно, изначально наша поэзия зародилась и в дальнейшем развивалась под колоссальным влиянием западноевропейской культуры. Переводы с английского, французского и прочих языков, слепое подражание признанным на западе и модным течениям, переработка западных шедевров на русскоязычную основу – непременный атрибут в истоках русской поэзии. Так, А. Пушкин добросовестно прорабатывал творчество мексиканской поэтессы Хуаны Инес де ла Крус, португальца Камоэнса и прочих, и прочих. Но творили то наши поэты на русском языке. А языки создаются поэтами. И наши далекие предки-творцы оставили нам бесценное сокровище. Как раз богатство русского языка обеспечило стремительный рост качества русской поэзии. И то, с чего начиналась далекая и неизвестная нам праславянская поэзия, непременно должно проявиться в творчестве основоположников русской поэзии.
   Начнем со стихотворений в одну строфу. Известные всем примеры: А. Блок «О, я хочу безумно жить…», Ф. Тютчев «Нам не дано предугадать…». Как видите, поэты в них могут блестяще отражать свое чисто субъективное отношение к какому-либо событию, теме, явлению жизни, природы. В одной строфе можно емко сконцентрировать нравоучение, позицию, мечту, философскую мысль. И при правильном разрешении данного формата желание, предположение автора сублимируются в общественно значимую ценность. Конечно, произведение в одну строфу по силам только зрелым мастерам. И не каждому удается достичь совершенного уровня. У В. Хлебникова первая строка: «Когда умирают кони – дышат…» - необыкновенно мощная. В ней сконцентрирован весь ужас войн. На мой взгляд три последующие строки немного не дотягивают до планки первой. Может, потому что произведение создано за шесть лет до Первой мировой войны. Уверен, что во время войны, а тем более Гражданской, он бы решил все стихотворение в соответствии с мощью первой строки. Но каков гений В. Хлебников. Задолго до войны в четырех словах показать нечеловеческую сущность оной.   
   Поэтому начинающим авторам я бы не советовал браться за сложнейший формат произведений в одну строфу. Рисунок в данном формате в силу особенностей русского языка априори создать невозможно. А для того, чтобы емко и убедительно представить на суд личное в такой короткой форме необходимо мастерство. И не всегда даже у признанных поэтов может получиться убедительно. Что касается произведений в две строфы, то русская поэзия изобилует ими. Рассмотрим «Утес» М. Лермонтова и «На холмах Грузии…» А. Пушкина. В обоих произведениях представлена четкая картина переживаний влюбленного в разлуке. Только на рисунке у М. Лермонтова нет никаких надежд на восстановление отношений, у А. Пушкина сквозит уверенность в новой встрече с любимой. Как видите, несмотря на мощное воздействие европейских стандартов, русский язык неизбежно приводит к истокам. Если индийцы сохранили ранние образцы своего искусства в артефактах для обучения, то русским в силу их исторического развития не удалось. И приходилось самостоятельно достигать до сути.
   Считаю, что на раннем этапе молодые авторы обязательно должны отработать по созданию в произведениях из двух строф реальных картин всевозможных бытовых сценок, любовных переживаний, явлений природы. Причем попытаться создать стихотворений общим числом как минимум в количестве десяти и как можно разнообразнее по темам. 
   Когда в числе моих опусов случайно появились две строфы рядовой, немного юморной сценки, я был несказанно удивлен положительной реакцией читателей. Нравилось всем: женщинам и мужчинам, молодым и пожилым. В более позднее время также решил, и успешно, сценку для детей дошкольного образа. Мальчикам очень понравилось. Тем более, что написано ямбом и со смежной рифмовкой – это для дошколят очень важно. Как я теперь, на старости лет, жалею, что по незнанию не уделял в молодости время на этот формат. Сколько впустую потрачено времени, энергии, сколько испорчено зря бумаги.
   Настоятельно советую начинающим авторам отработать этот формат и, только добившись успеха, приступать к следующим вершинам. Под успехом понимаю хотя бы один десяток разнообразных чудесных картинок с волшебным звучанием, хорошими рифмами.
   Я человек конкретный, поэтому, не мудрствуя лукаво, перейду к произведению В. Соловьева «Милый друг, иль ты не видишь…». Что имел в виду В. Соловьев, о чем он пытался донести до читателей, известно было только ему одному. Но нам, его потомкам, в первых двух строфах представлена четкая картина воздействия космических сил на земную жизнь. Причем каждый из ныне живущих представляет это воздействие по-своему, но в рамках современных научных предположений. Третью же строфу одному и тому же читателю для себя можно интерпретировать по-разному. Понятно – сердца между собой говорят на языке любви. А далее можно вообразить несколько вариантов развития событий. Мы любим, не взирая на давление темной материи. Мы любим вопреки давлению темной материи. Мы любим, потому что созданы по образу и подобию. А возможно созданы как раз для любви, которая необходима высшим силам. Нельзя исключить и вариант, что любовью мы сами воздействуем на космос и даже меняем его. И так далее, и так далее. Как видите приведен наглядный классический пример многовариантной третьей строфы после красивого рисунка, созданного двумя первыми. То есть третью строфу данного произведения каждый читатель может для себя трактовать одновременно или последовательно в нескольких вариантах.   
   Кстати, Амадо Нерво в своем знаменитом «Давайте любить…» пытался решить что-то подобное. Может для испаноязычных читателей его трактовка более ближе. Но для нас, русских, с нашим то языком произведение В. Соловьева – недосягаемая для остальных высота. Следует отметить холостую рифмовку произведения (произведения В. Соловьева), как и у Амару.
   Рассмотрим следующий шедевр. А. Блок «Девушка пела в церковном хоре…». Обратите внимание на идеальное звучание произведения. Скромно посоветую начинающим авторам: вычислите за счет чего оно достигнуто. Первые две строфы – прекрасная картина поющей на хорах девушки. Третья строфа многовариантная, точнее «заоблачная». Читая ее, можно вообразить о спасении моряков все, что угодно. Вполне возможны варианты, подобные чудесным похождениям Белого ягуара А. Фидлера или Томаса Вингфилда из романа Г. Хаггарда. К сожалению, приключения Синдбада во времена А. Блока уже невозможны. Но поэт мастерски гасит воображения читателя, направляя четвертой строфой к единственно возможному варианту, к гибели ушедших. Четвертая направляющая строфа в данном произведении сама по себе насыщена энергетикой и необходима для решения произведения.
   Приведу еще один пример. Ф. Тютчев «Она сидела на полу…». Первые две строфы – четкая картина. Третья подключает многовариантное воображение человека, но четвертой строфой автор выводит восприятие читателя к одному варианту, варианту автора, а конкретно, к его горю. Необходимость четвертой строфы в данном примере оправдано. Стихотворение написано адресно, любимой женщине, преждевременно умершей.
   Отмечу, что четвертая строфа фокусирует воображение читателя в направлении, задаваемом автором, и не всегда она необходима. А вот третью строфу, в силу особенностей русского языка, начинающим авторам необходимо добросовестно отработать. На «заоблачной» третьей строфе лучше менять звучание стихотворения, цепляя по смыслу к последним (и не только к последним) строчкам второй строфы. Еще лучше – сохранить в начале третьей строфы привязку звучания к первым двум строфам с дальнейшей резкой заменой на связки звуков, неиспользуемых (точнее отсутствующих) ранее.
   Я вполне обоснованно считаю, что развитие русской (первоначально славянской) поэзии, как и индийской, совершалось от простого к сложному, под мощным воздействием практически идентичных особенностей обоих праязыков. Точно также в результате наши предки достигли создания картинок двумя строфами, затем добавилась третья многовариантная или «заоблачная», в случае необходимости применялась и четвертая направляющая строфа. Понятно, что русский язык в течение столетий, отбирая и впитывая в себя необходимые для потомков достижения иных языков, не только сохранил, но и усилил мощь, устойчивость и самодостаточность. Поэтому мое предложение начинающим авторам обкатать в своем творчестве проверенные на слушателях находки наших предков не лишены смысла.
   Несомненно, влияние на русский язык иранских, финно-угорских, тюркских языков (огузо-карлукских, болгарских и кипчакских). Вместе с языком развивалась и поэзия. Дошедшее до нас «Слово о полку Игореве» неопровержимо доказывает, каких высот достигло творческое наследие наших предков. Причем заимствования из иранских и финно-угорских языков саму систему русского языка практически не могли затронуть.
   Из тюркских языков особенно следует выделить длительное кипчакское воздействие на русский язык. В результате к двенадцатому веку фактически утрачены слабые редуцированные «ерь» и «еръ». С двенадцатого века эти же сильные редуцированные превращаются в «е» и «о», отбрасываются носовые гласные, упрощаются «зело», «ять» и так далее. Более гибкими в нашем языке стали синтаксические конструкции, несомненны изменения и в морфологическом строе. Дополнены законы перехода и чередования гласных и согласных, в результате этих дополнений в языке утвердилось полногласие. Постепенно кипчакское проникновение не только органично расширило, дополнило нашу языковую систему, но и сцементировало структуру самого языка. Поэтому в дальнейшем мощное воздействие греческого и западноевропейских языков сам каркас русского языка не обрушило, а обогатило необходимыми заимствованиями.
   Под воздействием греческой и западноевропейской литературы зародилась современная русская поэзия. Могущество русского языка позволило за короткий срок из первоначального подражания западноевропейским образцам, простого калькирования поднять искусство стихосложения на недосягаемую высоту. Богатство нашего языка не ограничивало, не замыкало творчество под трафареты штампов, пусть и проверенных веками, доказавших свое воздействие на читателей. Тем более, что азы древнеславянской поэзии до нас в артефактах не дошли.
   Чтобы не быть голословным, приведу примеры. М. Лермонтов, стихотворение «Нищий». В первых двух строфах представлена четкая решенная картина. Третью строфу отнести к многовариантной невозможно. Стихи пишутся для женщин. Любая, уважающая себя женщина твердо знает, что любовь – не подаяние, а дар. И мысленно отреагирует мгновенно. Третьей строфой автор направляет воображение читателя только на один вариант – на сопливые всхлипы неудачника. В конкретном примере многовариантная или «заоблачная» строфа была бы лишней и испортила бы произведение. Для решения всего стихотворения оказалось достаточно направляющей строфы. Начинающим авторам следует иметь в виду: если не получится в конкретном стихотворении завершить картинку из двух строф третьей многовариантной строфой, попробуйте завершить третьей направляющей. Главное – звучание.
   Не менее интересно решение М. Лермонтовым в стихотворении «Парус». В каждой строфе первыми двумя чисто информационными строками представлена прерывистая картина плывущего корабля, причем из трех частей скомпонован четкий рисунок. Многовариантность воссоединена из последних двух строк первой и второй строфы. Последние две строки данного произведения строго направляющие.
   Как видно, русский язык позволяет не зацикливать творчество на непременном следовании древнему образцу схемы. Пусть даже и проверенному веками, доказавшему свое воздействие на читателей. Автору со сложившимся почерком «заоблачную» строфу можно попробовать разместить и в начале произведения, а последующими двумя строфами попытаться представить картину. Или зафиксировать многовариантность посередине между двумя строфами, формирующими картину произведения. Почему бы не создать прерывистую «заоблачность» только в первых строчках каждой строфы, а тремя оставшимися строчками каждой строфы скомпоновать в двух-трех строфах картину. Тем более, что в русской поэзии прерывистые картины при безошибочном звучании, как показал М. Лермонтов, воздействуют на читателей не менее сильно, чем непрерывные. В данном случае отмечать «заоблачность» или звучанием, или даже размером.
   Я прошу понять меня правильно. Произведения в две строфы (рисунок) и в три строфы (рисунок плюс многовариантность, или, в крайнем случае, рисунок плюс направленность) следует обязательно отработать начинающим авторам по древней схеме, рассмотренной выше. Естественно, что творчество диктует свои схемы. Даже, если картина не получится, не надо расстраиваться. Главное в стихах – звучание и смысл. Я не призываю ограничиваться только двумя-четырьмя строфами. Боже упаси. В описаниях природы или ее явлений, битв, героизма, местности, достопримечательности, быта, Бога, красивой девушки, любимой женщины можно, а зачастую и нужно, применять гораздо более четырех строф. Главное, чтобы произведение звучало. Можно построить стихотворение только из двух-трех-четырех картин, связанных между собой одной темой, или одним смыслом. А так как совершенные картины возможно создать в русском языке, как правило, из двух четырехстрочных строф, то и стихотворение, построенное только на картинах, может содержать четыре-шесть-восемь-и так далее строф.
   Критерием для любого автора является его способность создать длинные долгие произведения, в которых картины поочередно сменяют друг друга. Связать воедино правильным звучанием несколько картин, да еще и каждую из них прихватить многовариантными строфами, а направляющими строками предвосхищать очередную картину – это высший пилотаж; это интересно и увлекательно, как для автора, так и для читателя. Но совершенствовать мастерство нужно от простого, вычисленного предками, к сложному. В наше время я неоднократно встречал утверждения, что только короткие стихи в две-три строфы являются наивысшими образцами творчества. Не верьте. Не ограничивайте свой талант, не замыкайтесь двумя-тремя строфами. Если длинное произведение решено звучанием и смыслом правильно и необычно, вас с удовольствием будут читать.
   Моя бабушка закончила два класса церковно-приходской школы, нерусская, путавшая ударения и окончания в прилагательных, на старости лет, когда ее младший внук вырос, стала слабой и, как прежде, без устали двигаться по хозяйству уже не могла. В минуты отдыха начала читать. Конечно, в первую очередь ей нравилась проза о сельской жизни. Но и произведения наших поэтов-классиков А. Пушкина, Н. Некрасова, А. К. Толстого, И. Крылова читала с удовольствием, как короткие, так и длинные. Почему-то М. Лермонтова не воспринимала. Она могла прочесть, понять, вникнуть. А современные читатели с высшим образованием не могут, что меня удивляет. Может они не освоили технику быстрого чтения и быстрой обработки информации. И в раздражении доблестно «резюмируют»: «Много букофф!».
   Особо отмечу. Чем больше по времени бабушка читала, тем меньше допускала ошибок в своей речи. Получается, что два класса церковно-приходской школы в дореволюционные времена сформировывали и закрепляли в ребенке предпосылки для дальнейшего развития личности. А вот другая моя бабушка, более образованная, всегда восхищалась М. Лермонтовым, цитировала его наизусть.
   Приведу пример описательного стихотворения. Б. Пастернак «Март», публикация 1947 года. Первые две строфы, и читателю представлена четкая картина наступившего месяца. В третьей строфе описание природы усиливается и читается с удовольствием. Первыми двумя строками четвертой строфы описание марта продолжается не менее мощными мазками. Последние две строчки меня восхитили. Автор ставит блестящую точку окончанием. Эти две строки можно подразумевать в любом стихотворении любого автора о природе, как в начале, так и в конце произведений. Первое, что я, прочитав, сразу отметил: автор – профессиональный биолог. Причем не просто биолог, а биолог с высшим образованием. Отсюда его исключительная точность в описаниях природы. При этом, Б. Пастернак в совершенстве владел русским, можно сказать элитарным, языком и в результате создавал шедевры.
   Важно отметить, что для начинающих авторов владение в совершенстве дополнительной специальностью, не важно научной, технической или гуманитарной, не только не может являться препятствием в творчестве, но и, наоборот, при правильном использовании может служить для развития таланта.
   Кроме перечисленных выше причин для создания сложных в несколько строф произведений нельзя не упомянуть самую удивительную, самую желанную – наитие. Мне повезло. Стихотворение «Вот наступает этот страшный сон…» создано под внушением какой-то необъяснимой силы со стороны. Я пришел со смены с завода домой в два часа ночи и к шести часам утра записал готовое произведение в сто четыре строки. Причем на первую часть, двадцать шесть строк, понадобилось всего двенадцать минут. А так как наитие меня не оставляло, я эгоистично продлил снизошедшее свыше вдохновение уже на другие темы, получилось еще три части. Первую часть я никогда не правил в отличие от последующих трех частей, где произвел незначительные изменения.
   Я долго не мог понять, почему и для кого «появился через меня» «… этот страшный сон…». И только к старости, оказавшись в Крыму, в Саках, понял, что даже, если хоть одному инвалиду стихотворение поможет обрести веру в себя или встать даже на ноги, фиксация мною двадцати шести строк на бумаге не случайна. Последующие три части многим читателям также были интересны. Каждый открывал что-то для себя. К сожалению, подобное состояние в дальнейшем я не испытывал. Все остальные произведения мне приходилось решать. Не записывать, не фиксировать, а решать. Наитие – подарок свыше. И использовать в своем творчестве его необходимо по максимуму. Достойно отработав наитие, автор непременно поднимется на ступень выше в своем творчестве, найдет новые направления, новые подходы. От души желаю авторам испытать это состояние и использовать в полной мере.      
   В молодости я ошибочно считал, что поэзия и политика несовместимы. Но реально социальные процессы, происходящие в обществе, беспощадно влияли, влияют и будут влиять на творчество любого автора. И отгородиться от политики так называемым «чистым» искусством не удастся никому. Тем более, когда против нашего народа осуществляется военная агрессия. Приведу пример. В период Великой Отечественной войны по воспоминаниям одного из редакторов военного журнала его кабинет с новыми стихами посетил Б. Пастернак. На отказ в публикации поэт промямлил что-то о «свободе выбора». В ответ редактор привел пример действительной свободы выбора саперами Красной армии, ценой жизни разминировавшими минные поля перед атакой. К чести Б. Пастернака, как поэта, он настолько увлекся темой, что отправился на действующий фронт. А так как в Советском Союзе поэтов чтили, то ему обеспечили несколько встреч с саперами перед заданием и даже позже. Так появилось легендарное «Смерть сапера».
   И. Сельвинский в боевых действиях участвовал, имел награды, был тяжело ранен. Во время нахождения на передовой создал пронзительные стихотворения такой силы воздействия, что объявлен Гитлером личным врагом.
   Когда я начинал «Оранту», то и предположить не мог, что придется контрастом к основной теме включить в произведение политическую составляющую. Но трагические события на Украине в 2014 году, а затем на Донбассе вынудили в произведении стремление к созиданию и постижению высшего смысла противопоставить разрушительной страшной силе политических событий. А расстрел в упор нацистами-бандеровцами из пушек дома для инвалидов в Луганской области (имелись убитые и раненые) окончательно убедил меня в необходимости этого противопоставления. Я до сих пор помню интервью у молодого колясочника по теленовостям, испуганного и удивленного обстрелом. Точно так фашисты без всяких причин расстреляли во время Великой Отечественной войны малолетних калек в Ейске. Никакой угрозы укровоякам-наркоманам инвалиды не представляли, поэтому у колясочника при съемке были и испуг, и удивление одновременно.
   Окончена «Оранта» в декабре 2021 года до спецоперации. Так как я в силу обстоятельств на донецкой земле не был и уже никогда не смогу появиться, то о жутких преступлениях подонков-бандеровцев писал со слов своего тестя и других ветеранов Великой Отечественной войны. Кстати писать о зверствах этих ублюдков и противно, и легко. А вот строка «Прижаться к своему мужчине...» и подобные ей вычислялись гораздо сложнее. Рисунки про любовь, про доброе при всей их простоте решать очень трудно, а про гадкое – при всей их сложности значительно легче. Чтобы создать достойное произведение о Специальной военной операции, желательно присутствие на местах событий. Или участвовать в боевых действиях, как в свое время И. Сельвинский, И. Шаферан; или непосредственно общаться с участниками и свидетелями боев и расспрашивать их, как Б. Пастернак; или находиться рядом по роду службы, как К. Симонов. Подробности, увиденные автором воочию или услышанные по горячим следам, непременно усилят создаваемую картину события.
   Ярким примером политического произведения является недошедший до нас артефакт русской средневековой поэзии «Слово о полку Игореве». К сожалению, в 1812 году единственный список сгорел в московском пожаре. «Слово о полку Игореве» оказало существенное воздействие на русскую (и не только) культуру. Я не разделяю абсурдного утверждения, что в XII веке «Слово» распространено огромным тиражом, было любимо и популярно у читателей. Я убежден, что в то предгрозовое время тираж произведения не превышал десяти списков с оригинала, максимум двенадцати. Читателям, а особенно читательницам, в массе мало интересен неудачный поход глупого и невезучего новгород-северского князя. Мы можем только предполагать, что по художественной ценности произведение достойно лучших образцов русской литературы доордынского периода. А на представителей творческой интеллигенции конца XVIII, начала XIX столетия появление «Слова» произвело эффект разорвавшейся бомбы. Неожиданно оказалось, что наши далекие, еще жившие за пятьдесят лет до монгольского нашествия, предки создали шедевр литературы. И шедевр не уступал, а во многом и превосходил в художественном плане лучшие образцы европейской поэзии, как древней, так и современной. Мы «Словом» до сих пор восхищаемся, но, возможно, современники автора ценили произведение не высоко, а как обыденное.
   А теперь я ненадолго отвлекусь от основной темы. Почему же именно политическое произведение «Слово о полку Игореве» дошло все-таки до нас, в отличие от остальных образцов поэзии средневековой Руси. Кстати, до середины XIX века поэзией считалась любая художественная литература.
   Несмотря на то, что буддизм, как и индуизм, опирался на культурные достижения индийской цивилизационной основы и направлен на внутренний мир, на божественную суть природы человеческого разума, индийцами не был принят. Хотя власти упорно насаждали новую религию в обществе (тот же Ашока, III век до нашей эры). Население и религиозная элита не восприняли новую религию, остались верны прежнему культу. В результате индийцы сохранили преемственность культурных традиций и всячески поощряли их развитие. По этой причине появилось волшебное звучание стихов на махараштри и сохранено для потомков, оказав неоценимое воздействие на дальнейшую индийскую литературу.
   На Руси же православие транслировало чужие переднеазиатские культурные ценности и вступило в непримиримое противоречие с культурными достижениями наших предков. Церковь добросовестно ввозила из Византии, Болгарии, с Переднего Востока церковные книги, которые переводились на русский язык. В первую очередь евангелие, жития святых, апокрифы. Чтобы переформатировать мышление и верования народа осуществлено массовое распространение чуждых русской культуре текстов.               
   Береста в качестве писчего материала известна с первой половины XI века, но в отличие от индийских пальмовых листьев укрепляющая обработка коры березы на тот момент не создана. Поэтому особо значимые для культуры тексты фиксировались на пергаменте. Папирус с уже записанными на нем религиозными текстами появился вместе с греческими монахами, из-за высоких транспортных расходов ввоз его был невыгоден. Бумага на Руси появилась только в конце XIV столетия (кстати, очень качественная, из льняных тряпок). Выход в обеспечении религиозными текстами строящихся по всей стране церквей решился просто. С одобрения и при поддержке властей с пергаментов, попадавшим к монахам, соскабливались старинные славянские и русские письмена и наносились нужные, христианские. Древнейшая, дошедшая до нас книга – Остромирово евангелие, датируемое 1056 – 1057 годом, написанное для новгородского посадника.   
   Во время ордынского нашествия в огне пожаров сгорело огромное количество рукописей. Уцелели как раз северные земли, где значительная часть населения придерживалась древних верований от предков. Но иго поспособствовало укреплению православия. В результате попыток насаждения католичества на русских землях, захваченных Литвой, самосохранение населения невозможно без усиления православной веры. Поэтому в западных и юго-западных областях бывшей Руси тексты на пергаментах соскабливались беспощадно. Что касается северо-восточных территорий, то процесс уничтожения средневековых артефактов растянулся на столетия. Лишь при Алексее Михайловиче язычество было окончательно истреблено.
   Изменился и сам русский язык. Редкие уцелевшие от церковников тексты, сохранившиеся от предков, через столетия становились непонятными владельцам и ценности для них не представляли. Для церкви же служили исходным материалом для религиозной агитации (молитвы, жития святых и так далее). Власть же, начиная с Ярослава Мудрого, успешно содействовала продвижению нужной для нее веры – христианства. Открывала школы, где обучали закону божьему. Содействовала крещению населения и «огнем», и «мечом». Продвигала в руководство православных.   
   Первоначально я считал, что «Слово» написано киевлянином, находившимся в близких отношениях с реальной властью, влияющему на принятие политических решений. Но анализ вероятности событий убедил меня, что автором являлся один из Рюриковичей. Грамотность русской власти по свидетельству летописей не вызывает никаких сомнений. Я не говорю уже про киевских и черниговских князей, известных своей образованностью. Ростовский князь Константин Всеволодович составил библиотеку в тысячу томов. Не уступал ему и Роман Смоленский. При этом славянские и русские произведения, созданные до принятия христианства и хранящиеся у князей, передаче в монастыри и последующей смывке не подлежали. Среди научной (математической, исторической, агрономической, военной и т.д.) литературы хранилась и художественная. И не только хранилась, но и с детских лет изучалась княжескими отпрысками. Населению же предлагалась строго христианская литература, предлагалось строго христианское упрощенное мировоззрение. Христианство в отличие от древних верований укрепляло необходимую на тот момент централизацию власти.      
   Рюрикович стопроцентно знал не только Бояна, но и предшественников упоминаемого в «Слове» поэта. Причем, при всех литературных достоинствах «Слова» автор показал всю политическую подоплеку похода Игоря с точки зрения киевской власти. Знание политических тонкостей описываемого события позволяют уверенно причислить автора к ближайшему родственному кругу реальной власти Киева. Особенно мне понравилось последнее предложение, дошедшее до нас. Лексема «слава» в русском языке первоначально означала «власть». «Аминь» с церковного – «конец». То есть, как я понял, власть Новгород-Северскому князю позволят сохранить, но при отсутствии у него дружины фактически поставят в полную зависимость от Киева. Безукоризненное владение элитарным языком делают честь автору, фактическому правителю или соправителю Киевом. А внутренняя политика Рюриковичей, направленная на укрепление в стране православия, делает невозможным широкое распространение «Слова» в народе.
   «Слово» уцелело после ордынского нашествия. Возможно даже находилось на ответственном хранении в монастыре. Возможно сделаны копии и не одна, и на всякий случай переданы на сохранение в разные монастыри, подальше от нашествий, на север. Смыву текст не подлежал, потому что потомки автора книги постоянно находились во власти, а лишиться живота ой как не хочется. После Куликовской битвы «Слово» пригодилось, но не сразу. Возникла необходимость создания эпического произведения для поднятия в народе патриотизма, усиления авторитета московской власти. Попытки монахов-«грамотеев», чья образованность зижделась на церковных текстах, не увенчались успехом. Ну не способна балканская или ближневосточная культура, упрощенная христианством, восславить массовый героизм русского народа. Пришлось обратиться к «Слову». Софоний, судя по прозвищу, долгое время жил в Орде, в совершенстве владел двумя-тремя кипчакскими языками. Ему из всех монахов было легче распознать многочисленные исчезнувшие в русском языке и просто тюркские лексемы, и тюркизмы. Он успешно справился с поставленной властью задачей. Возможно даже, что власть тщательно отредактировала «Задонщину».
   В XVI веке русский язык, как и кипчакские, настолько изменился, что очередной правитель Руси при всем своем образовании ознакомиться с произведением своего далекого предка уже не мог. И потребовал перевести «Слово» на понятный язык, благо бумаги на Руси к этому времени выпускалось достаточно. При переводе, возможно не одном (списков могло быть два-четыре), монах (или монахи) непонятные для него (них) места переводил (переводили) по своему разумению, а, чтобы было более понятно заказчику, прямо в текст вставлял (вставляли) свои разъяснения, и не исключены дополнения переписчика (переписчиков) в духе своего времени. Один из списков приобрел А.И. Мусин-Пушкин. В художественном плане «Слово» находилось на таком высоком уровне, что даже после двух переводов (второй – А.И. Мусина-Пушкина) не потеряло свои достоинства и являлось учебным пособием для поэтов, начиная с 1792-го года. Хотя многое, особо ценное, в произведении было безвозвратно утеряно или безнадежно испорчено переписчиками (точнее переводчиками).
   Неоценима роль православия в сохранении русского народа во враждебном окружении. И в основной массе население утвердилось в новой религии. Несогласных выселяли к пограничью: Орел, Кромы, Ливны. После Куликовской битвы, в 1415 году, окрепшая московская власть по просьбе митрополита Фотия направила в Мценск многое воинство и сокрушило неверующих («Сказание о крещении мценян»). Если в Мценске имелась возможность навязать веру военным путем, то в бескрайних северных лесных дебрях с редкими деревеньками силовое продвижение религии невозможно. Постепенное проникновение растянулось на столетия.
   При Алексее Михайловиче староверы спасались только на севере – в убежище во все времена. К этому времени письменные доцерковные артефакты окончательно истреблены. Но славянская и русская доцерковная поэзия не исчезла. Она сохранилась в русском языке и до сих пор влияет на нас, потомков великих словотворцев. Лишенные писчего материала поэты из народа создавали устные шедевры. В сказках, былинах, плачах неожиданные находки моментально проникали в речевой оборот и обогащали русский язык. Былины же – жанр, присущий только русскому фольклору. Фактически на Руси и в XVI, и в XVII столетии и даже позже было широко распространено двоеверие. Крещеные люди соблюдали церковные обряды, носили имена из святцев. В то же время они же продолжали верить в старых богов под видом святых и угодников, втайне приносили жертвы на капищах, соблюдали языческие обычаи; сплошь и рядом бытовали дохристианские имена и прозвища. Дольше всего язычество почти неизменным сохранялось на севере. В подтверждение моих слов приведу свидетельство М. Пришвина: «Я не берусь сказать, есть ли где еще такое место, как Выговский край, где бы еще языческий мир так близко соприкасался с христианским». Он же про полесников: «…всю жизнь имевшие дело только с лешими, колдунами и медведями.» («В краю непуганых птиц», очерк «Отпуск», предпоследний абзац). 
   В конце XVI столетия по свидетельствам путешественников (Дж. Флетчер в 1588 году, А. Поссевин и прочие) единогласно сообщалось о значительной убыли населения в центральных и северных районах Московского царства. После покорения Казани и Астрахани, распада Ногайской орды крестьяне, ранее загнанные ордынцами в зону рискованного земледелия, массово устремились на плодородные земли, на Волгу, на Яик, бросая насиженные места. Мигрировали (в первую очередь северяне) и на Урал, и в Зауралье. И несли с собой самое главное богатство – образный, емкий, плавный, как широкая медленная река, еще не переформатированный церковными текстами русский язык. Новые условия жизни, окружение инородцами обращало их уже не формально, а по-настоящему к истинной вере, тем паче, что союзные казаки, что по соседству, являлись православными. Но и в православие переселенцы привносили старинные языковые традиции, раскрашивали канонические молитвы необычными образами и метафорами.
   Приведу пример. Молитву-заговор на родного или близкого человека я впервые услышал от урожденной Смоленской области. Все четко, конкретно, схематично. («Впереди, позади, по бокам. Храните, спасите, помогите».) Эту же молитву мне прочитала коренная жительница уральского городка Сосьва. Вся молитва расцвечена эпитетами. Точными, волшебными эпитетами и к богородице, и к ангелам, и к вседержителю. Я не думаю, что это случайное совпадение. Таких примеров – уйма.
   Да. Церковь добросовестно и честно боролась с язычеством, смывала бесовские письмена с древних пергаментов. Но русский язык в силу огромных расстояний и масштабных исторических событий сумел сохранить все накопленное от наших предков богатство и передать его в XVIII и начале XIX столетий основоположникам русской поэзии.
   Начнем с М. Ломоносова. Помор. Этим все сказано. Владел живым русским языком, что позволило ему выделиться как блестящему стихотворцу среди современников. Поэтические произведения отличались высокопарностью. Лапшу на уши правящим женщинам вешать умел, для северянина особой сложности это не представляло. Выпустил книгу о науке красноречия «Риторика». Ввел трехсложную стопу, «мужскую» рифмовку. 
   Г. Державин родился под Казанью, после смерти отца семья обеднела. Учился в Казани, детство провел в окружении простых русских людей, от них и владение языком. Переселение с северов как раз началось после покорения Казани. Службу начал простым солдатом. Один из авторов первого толкового словаря русского языка. Да, тема стихотворения «Бог» заимствована, но решена чисто по-русски. Безукоризненное владение русским языком позволило Державину создать цельный, последовательный, логически связанный шедевр, которым будет восхищаться не одно поколение.
   Н. Карамзин родился в селе Михайловка Бузулукского уезда Симбирской губернии, где и проживал до 12 лет. Одна из заслуг Н. Карамзина, как и М. Ломоносова, – обогащение русского языка новыми словами. Перечислять не буду, займет много места. А вот следующий из основоположников русской поэзии В. Жуковский родился в центральной России. Воспитанием занимался приемный отец, киевлянин. Но в литературном отношении Жуковский считал себя учеником Н. Карамзина.
   И. Крылов в четырехлетнем возрасте оказался в Яицкой крепости. Его отец «вырос в степной Оренбургской глубинке» (источник: https://biographe.ru/znamenitosti/ivan-krilov). В пять лет его с матерью, спасая от Пугачева, тайно вывезли из крепости в Оренбург, вывезли простые русские люди. Не исключено, что и мать его родом с Яика, и ее хорошо знали местные, причем знали с малолетства, потому и спасли. Больше всего меня убеждает в достоверности источника тот факт, что в восемь лет, после смерти отца, в наследство Ивану Андреевичу достался большой сундук с книгами, которые мальчик с упоением перечитывал. Язык ребенка формируется до восьми лет, и сформировался у баснописца благодаря родителям, выходцам из простонародья, и обычным людям, жителям захолустья. Сюжеты И. Крылов брал в основном у Эзопа, Федра и Лафонтена. Но басни Крылова подлинно русские – так тонко он чувствовал слово. Влияние И. Крылова на развитие русской поэзии неоценимо.
   Всем известно, что няней А. Пушкина была Арина Родионовна. Родилась в деревне Суйда Копорского уезда Санкт-Петербургской губернии. Отец и мать - коренные северяне. Только северяне имя Ирина произносили в те годы через «А» - Арина. Отсюда и знание ею множества сказок, песен. Причем сказки няня умела передавать «как-то по-особенному», как и все северянки, расцвечивая, дополняя их от себя словесным узорочьем, народными выражениями. То есть являлась по сути соавтором слышанной ею когда-то сказки. Влияние няни на великого русского поэта продолжалось до двенадцати лет, то есть А. Пушкин с малолетства впитывал и развивал в себе переданные няней остатки древнего творчества, сохраненного народом и переработанного до совершенства сказителями и песенниками. И каждый сказитель, каждый песенник добавлял при пересказе или перепеве что-то свое, новое. Благодаря своей няне поэт уже с детства влюбился в русское слово. В завершении приведу вывод самого А. Пушкина: «Изучение старинных песен, сказок необходимо для совершенного знания русского языка».
   Все вышеперечисленные основоположники русской поэзии в совершенстве владели русским языком. Остается добавить П. Ершова, уроженца славного города Ишима и его бессмертную сказку «Конек-горбунок». Сюжеты многих известных нам сказок встречаются и у других народов. И неизвестно, кто у кого заимствовал. Так, у индийцев есть сказка о золотой рыбке с тем же сюжетом. Но индийцы ограничились лишь превращением рыбака в старосту селения. А в русской сказке старуха добралась до царской власти и замахнулась на большее. Не думаю, что все перипетии с преобразованием героини исходили только от А. Пушкина. Уверен, что большинство превращений старухи (если не все) поэт услышал от няни. Сюжет о плавании царевича в бочке встречается в иранском фольклоре, сказка о сером коне имеется и у татар.
   Обратите внимание. Повествование в русских сказках яркое, во многом эмоциональное, запоминающееся, с внезапным поворотом событий. Сказки отличаются разнообразием зачинов и развязок. Характерны постоянные эпитеты зачастую после определенного слова, устойчивые выражения, речевые повторы, уменьшительно-ласкательные суффиксы, сравнения. Все эти приемы приводят к достижению мелодичности и напевности текста. В результате волшебства и превращения не нарушают плавности и музыкальности сказок. Приведу первый же вспомнившийся мне пример: «Сивка-бурка, вещая каурка, Стань передо мной как лист перед травой!». Гениальное обобщение. Сказочным конем может оказаться и сивый мерин в хозяйстве у, допустим, Ивановых, и каурая лошадка у соседей, что для развития детского воображения немаловажно. Звучание потрясающее, зачин не читается, а поется. Сказка была очень популярна у пудожских сказителей (Пудожский уезд находился в Олонецкой губернии, а это север). В русских сказках подобные находки вы встретите повсеместно. Богатство языка предопределило изобилие выразительных средств не только в сказках, но и во всем русском фольклоре. 
   Фактически православие всего лишь приглушило достижения русских. Русский язык затаил на время способность и готовность к творчеству. И взорвался неудержимым живительным потоком волшебной поэзии, уже фиксируемой на бумаге. Почти все основоположники русской поэзии провели детство в местах расселения русских с севера России, и их творчество основано на богатейших, сохраненных народом старинных языковых традициях. А. Пушкин также, благодаря няне, сформировался как поэт на русском традиционном фольклоре. Наставником В. Жуковского в литературе был сам Г. Державин. Уральские сказы, отточенные до идеала П. Бажовым, созданы переселенцами-северянами, оказавшимися в новых природных и жизненных условиях. Литературные приемы в сказах П. Бажова те же, что и в русском народном творчестве.
   Утверждения Л.А. Творогова и профессора Перетца о том, что якобы были люди, видевшие списки «Слова о полку Игореве» в Олонце и в Астрахани, вполне могут быть достоверными.
   Особо следует отметить творчество М. Лермонтова, получившего образование по тенденциям Европы с европейскими гувернерами и учителями. Совершенного знания русского языка в детстве не получил и впоследствии, будучи взрослым, отчаянно сокрушался, что не читал народные сказки в детстве. «Песня про купца Калашникова» - не сказка, не сказание, а попытка стилизоваться под русский эпос. Элитарный язык постигал самостоятельно на произведениях А. Пушкина, Г. Державина и остальных по периодике. Искусством магии слов Михаил Юрьевич овладел в совершенстве.
   Начинающим авторам в пору становления необходимо следовать совету А. Пушкина и не просто прочитывать, а «изучать старинные песни, сказки». И не только русские, но и индийские, казахские, народов Крайнего Севера и так далее. Не только сказки А. Пушкина и П. Ершова, сказы П. Бажова, но и сказки В. Гауфа, Х.К. Андерсена, «Книгу тысячи одной ночи» и так далее. «Нельзя объять необъятное», поэтому выбирайте, что вам понравилось, что зацепило. И изучайте, детально изучайте.
   Немаловажное значение для начинающих авторов имеет признание окружающими первых произведений. Мне повезло. Друзья, подруги, знакомые и незнакомые мои стихотворения ценили. Даже по своей инициативе самиздатом распечатали и размножили в небольшом количестве сборник ранних, еще сыроватых стихов. Так я открыл, что мои произведения что-то значат, и я не зря писал. В настоящее время, благодаря интернету, у авторов возможности для реализации своего творчества безграничны.
   В дальнейшем я буду приводить примеры приемов из своих произведений. Так мне проще донести свое понимание стихосложения. Если кому-то эти примеры будут неинтересны, дальше можете не читать. 
   В конце девяностых я оказался в Талнахе. Супруга посоветовала параллельно с поиском работы напечататься в только что воссозданной газете «Огни Талнаха». Главному редактору В.В. Скворцову стихи понравились и их напечатали. Но в стихотворении «Когда же маленькая фея…» ответственный секретарь, молодой парень, проявил инициативу. В третьей строке первой строфы он поменял слово «дерзости» на «близости». В результате двойной ударный слог подряд «ли» в начале строчки своей мягкостью полностью исключал из восприятия кольцо из четырех твердых согласных в четвертой строке «пкрннркп». Четвертая строка просто не слышалась. Тогда как в моем варианте третья строчка благодаря двум ударным «е» является не менее сильной, только на слух не выпячивается, а две несмягченные «р», «спрятанные» в двух последних словах помогают полностью раскрыть звучание четвертой строки. И далее твердая фонема «р» рассыпается уже во второй строфе. И также во второй строфе нашла продолжение ударная морфема «лив». Звучание надо вычислять безукоризненно. Кстати начинается стихотворение с первых двух ударных подряд «а» и заканчивается двумя ударными подряд «а».
   Впоследствии в газете «Огни Талнаха» ответственным секретарем стала И. Даниленко, профессиональный журналист. Благодаря ее профессионализму, у меня спонтанно появилась чудесная рифма «наяву-муравью». Стихотворение, которое я принес, ее, как и впоследствии многих норильчанок, зацепило. И тема, и опоясывающая рифмовка, но одна рифма не устраивала. И она была права в своем отказе напечатать. А так как я никогда не мог допустить, чтобы женщина мне в чем-то отказала, то тут же при И. Даниленко решил вопрос, заменив рифму. 
   Огромное значение имеет общение авторов между собой и помощь со стороны авторитетных литераторов. К сожалению, в Норильске на тот момент литературный клуб или кружок был пущен на самотек, где «умные тети» устраивали так называемые разборы с безальтернативными «советами», которыми надолго отбили у меня желание писать. Но вскоре Т. Шайбулатова упорядочила литературную жизнь города, и авторы действительно начали получать поддержку в творчестве.
   Наконец, по моей просьбе С.И. Лузан уделил время и прошелся по представленным ему стихам. В отдельных произведениях он подчеркнул слабости и заявил: «Ты же сам видишь, что слабо. Заменяй сильным». В двух случаях он так увлекся, что сам попытался осуществить замену. Эти двадцать минут разбора заменили мне любой литературный институт. Но к основной массе стихов претензий не было. Наоборот, выделил он и понравившееся ему. А зацепившую собеседника лексему «тщи» я впоследствии решил, правда не так, как планировал. Явная, очевидная рифма в решение не вошла. Но не все слабые по мнению С.И. Лузана места я поменял.
   А через две недели после разбора мне поступило предложение от О.И. Колосовой о публикации совместного сборника. На тот момент она в Норильске была единственным членом союза писателей России. С Ольгой Ивановной я пару раз встретился в клубе и действительно ее критика являлась профессиональной. Русским языком она владела в совершенстве. От добра добра не ищут, почему бы и не опубликоваться в совместном сборнике. Слабые места она видела похлеще С.И. Лузана, но не категорично их фиксировала, а убеждала. И само собой у меня мгновенно находилось три-четыре варианта замены, из которых я при ней отбирал лучший. Кстати, два слабых места по утверждению С.И. Лузана ее наоборот привели в восторг. Стихи пишутся в первую очередь для женщин, значит замене не подлежали. В изданном сборнике я обнаружил случайную ошибку и попенял О.И. Колосовой: слово «отава» напечатано с двумя «т». Она сильно огорчилась.      
   Отдельно отвлекусь на ударения. В стихотворении «Опальным пасынком России…» последнюю строфу необходимо было усилить ударными «о». Я отвергал один вариант за другим. Совершенно случайно открыл единственное на тот момент имеющееся у меня (точнее у моих детей) пособие – орфографический словарик для школьников, то ли 1954 года издания, то ли 1956 года. И наткнулся на слово «пригоршня», в словаре ударение можно было ставить и на «и», и на «о». Совсем как в словах «творог», «свекла». Я честно объяснил О.И. Колосовой, что Лузан утверждает, что ударение необходимо ставить на «и». Тем более, что и в моей семье лексема произносилась с ударением на первый звук. У Ольги Ивановны было удивленно-растерянное выражение лица. Впрочем, через минуту она вернула себе уверенность, заявив, что поэт при необходимости вправе менять ударение. Необходимость действительно имелась.
   Но сейчас по прошествии многих лет я пришел к выводу, что вероятно какому-нибудь поэту понадобилось для усиления звучания и сохранения размера перенести ударение в слове «пригоршни» на приставку, что для русского языка обычно является исключением. И это изменение, благодаря авторитету поэта, в русском языке прижилось. Поэтому в словаре для школьников ударение поставлено и на приставку, и на корень слова – оба случая правильны. Во всяком случае А. Сумароков в своем известном стихотворении в защиту русского языка в слове "пригоршни" ударение ставит на гласную "о", на корень, в соответствии с правилами сочетания префиксов с корнями в русских словах. То есть, удавшаяся попытка перенести ударение в данной лексеме на приставку осуществлена относительно недавно, не раньше 1917 года. Приставка «при» в существительных обычно безударна. В исключительных случаях она смещает ударение на себя, но добавление суффиксов с целью образования новых однокоренных лексем даже в этих случаях вновь сдвигает в существительных ударение на корень. Примеры: пристав – приставка, пристань – пристанище.      
   А вот с утверждением С.И. Лузана, что в слове «колки», (где колки – небольшой лесок) ударение должно ставиться на вторую гласную, я категорически не согласился. И с большой российской энциклопедией (bigenc.ru) не согласен тем более. С.И. Лузана можно понять – он имел дело только с гитарным инструментом, где «ок» суффикс, на который при его применении переносится ударение с корня за исключением заимствованных слов. К чести О.И. Колосовой, она даже не обратила на данный факт внимание, считая ударение единственно правильным. Ольга Ивановна из Пензы, где, как и в Зауралье, колки – обычная часть ландшафта. Как я понял, в ее окружении тоже все произносили колки с ударением на первый звук. Только в их лесостепи колки в основном осиновые, а в Зауралье – березовые. Изредка произносилось «околки» с ударением на вторую «о».   
   В словарях В.И. Даля, Фасмера Макса, Д.Н. Ушакова, Т.Ф. Ефремовой четко зафиксировано, что, если "колок" употребляется в значении леска, то ударение ставится на первом слоге. Почему. Мне стало интересно. То, что «колок» - результат развития слова «околок», не подлежит сомнению. Но первая «о» в лексеме «околок» - не приставка. Приставки в русских словах не подлежат сокращению, они остаются всегда неизменными. Разгадка заключается в слове «около», образовавшемся из двух лексем.
   «Око» – «глаз» и «ло» ("ло" предположительно с короткой «у» на конце), - хватает, захватывает, достигает. В публикации «ЛОВ, СЕЛО, ЧИСЛО и СЛОВО», Сомсиков Александр Иванович (Вероятная этимология русского куста слов) на  http://sciteclibrary.ru›yabb26/Attachments/SLOVO.pdf предполагает, что «ло» в древности означало «прекращение независимого движения», «остановка». То есть «около» - то, на чем останавливается глаз; то, что в состоянии зафиксировать глаз; или видимое вокруг. А в новой лексеме «около» краткая «у», если она имелась в самом конце слова, при дальнейшем развитии полногласия в русском языке перестала произноситься за ненадобностью. В слове «около» ударение на первом слоге, иначе и быть не могло. С добавлением суффикса «к», точнее "ок", ударение обязательно должно сместиться, и смещается на вторую «о». «Околок» уже с ударением на вторую «о» – лес, края которого обозримы, можно увидеть. Аналогично смещено ударение в слове «околица» (суффикс – «ит», частица – «ся») - окрестность, видимая с территории села, деревни.            
   Причин, по котором в лексеме «околок» из произношения выпала первая «о» может быть несколько, и в разных местностях независимо друг от друга. Но нет никакого сомнения, что «колок» результат развития лексемы «околок». И ударение менять в слове «колок» необоснованно, так как аффиксы (суффиксы и приставки) к первоначальной лексеме при ее изменении не добавлены и не убраны. Сокращенная "о" - не приставка. К тому же частенько в разговорной речи нет-нет, да и прорвется «околки» вместо принятого повсеместно «колки». Кстати в стихотворении «Хочу отчаянное лето…» у меня было несколько вариантов рифмовки «не умолкнет», но искомое звучание достигалось при использовании рифмы «колки». Верьте русскому языку – никогда не ошибетесь.
   Дополнение от 13.08.2023 г. Это в таких словах, как "осколок", "окурок", первая "о" является приставкой и соответственно применение данной приставки смещает ударение с суффикса на корень лексем. Но в слове "околок" приставка отсутствует, совсем отсутствует.
   В произведении «Оранта» в последней строфе первоначально применена лексема «каменотес». Именно эту лексему чаще всего используют литераторы, но меня она не устраивала. Так как лексема «каменотес» занимала по размеру половину первой строчки, то концентрировала внимание читателя в первую очередь на себя, и суть строфы воспринималась недостаточно четко. Но в русском разговорном языке применяется и лексема «камнетес», кстати в отличие от первой полностью соответствующая правилам русского языка. «Оба этих слова используются в написании. Более того, они имеют абсолютно одинаковое значение. Поэтому любое из этих двух слов можно использовать в контексте любого предложения» (Источник: https://orfographia.ru/kamenotes-ili-kamnetes-kak-pravilno). Мало того, что «камнетес» меньше в размере и не так сильно выпячивает, но и применение этого слова позволило осуществить вставку, позволившую усилить «высеченный для потомков» текст, превратить текст из обычного в огромный, «видимый издали». Главным для читателя в строфе стал не «каменотес», а сам высеченный текст. Камнетес же в окончательном варианте выполняет вспомогательную функцию и только.
   Начинающим авторам могу порекомендовать ставить перед собой максимально сложные задачи. Даже не решив их в полной мере, вы можете добиться неожиданного результата. Приведу пример. Мне стало интересно, что получится, если связать мужские и женские рифмы одинаковыми для каждой строфы ударными гласными. Для одной строфы в обеих рифмах должна быть ударная «а», для другой – ударная «о» и так далее, а конкретно «и», «е», «у». Написав четыре строфы, я понял: получается несуразица. Присмотрелся. Выкинул третью строфу с гласной «у». Четвертую строфу переставил на место второй, а вторую – на место удаленной третьей. Получилось неплохо. Даже мне понравилось.
   О женской поэзии. Когда написанием стихов балуются школьницы, это прекрасно, это нужно для развития личности. К творчеству же взрослых женщин отношусь и с симпатией, и с сочувствием. Женщина по своей природе, по самой сути – творец. А такие произведения, как «Реквием» А. Ахматовой или «Ленинградская поэма» О. Берггольц, всегда вызывали у меня острую жалость к авторам. Бедные женщины. Сколько им пришлось в жизни вытерпеть. М. Пришвин в своем «В краю непуганых птиц», очерк «Вопленица», указал только одну причину превращения певуний в воплениц – личное горе. Милые женщины, от всей души желаю вам не писать, а читать стихи. Еще лучше – слушать их от любимого.
   В завершении статьи хочу обратить ваше внимание на внешние условия, способствующие развитию творческого потенциала у авторов. В первую очередь это влияние на вас ближайшего окружения. Автор в своих произведениях отражает не столько свое «Я», сколько переработанное в его сознании наше «Мы». В свой круг общения желательно включать грамотных, способных понимать искусство (не только литературу), умеющих делиться своими знаниями и увлекать своими идеями.
   В этом отношении мне повезло. В годы моей юности я очень подружился с Павлом Ивановичем Леонтьевым и Анатолием Филипповым (Толя рано ушел их жизни). Их эрудиция по многим вопросам искусства и науки меня всегда восхищала. Они не только сами писали стихи, но и доброжелательно поддерживали меня, радовались моим удачам, знакомили с интересными событиями культурной жизни нашей страны. По инициативе и при непосредственном участии Павла Ивановича вышел мой первый сборник самиздатом. После выпуска этого сборника я по-настоящему понял сколько у меня огрехов и сколько еще надо работать. И, хотя с П.И. Леонтьевым я не виделся более тридцати лет, их (его и Толино) влияние на свое творчество ощущаю постоянно. Впоследствии я всегда старался поддерживать добрые отношения с увлеченными, творческими (и не только в искусстве) людьми. Общение с «отмеченными богом» - насущная необходимость для создания произведений.
   Совсем недавно я восстановил с П.И. Леонтьевым связь и, пообщавшись по мобильному телефону, тут же решил стихотворение в одну строфу, хотя до этого не предполагал, что эта сложнейшая задача мне по силам. Даже через тысячи километров его аура повлияла на меня.
   Не менее важным условием я считаю женскую красоту. И в этом случае мне повезло. Петропавловск в годы моей юности изобиловал красавицами. По центру спокойно пройти нельзя, в глазах рябило. Жить в моем родном городе среди сплошь и рядом прелестниц и не писать стихи, не рисовать картины, не играть на гитаре просто невозможно. Вспоминаю один случай. Из одного российского города мне надо было скорее вернуться домой. Поезд через пять минут отходит, следующий – только через четыре часа. На вокзале у единственной работающей кассы внушительная очередь. С кислой миной оглядываю и вдруг замечаю второй у кассы молоденькую женщину. Через плечи и спины протягиваю ей деньги и, ничего не спрашивая, не сообщая куда, прошу докупить еще один билет (тогда паспорта не требовали). В вагоне она удивленно спросила: «А как Вы на вокзале узнали, что я тоже еду в Петропавловск?». «Да по красоте». Ее недоумение развеял какой-то попутчик, таджик, проживший несколько лет в нашей области и объездивший несколько регионов Сибири и Урала, подтвердив мою уверенность.
   Существует чудесная легенда. Один великий ученый (если не ошибаюсь, Ландау), приезжая в незнакомый город, до заселения в гостиницу первым делом вычислял процентное соотношение красавиц из всех встретившихся ему женщин. Гении впустую время не тратят. Я вполне обоснованно предполагаю, что таким образом он определял средний уровень интеллекта горожан во избежание недоразумений при дальнейшем общении. Муж красивой женщины всегда интересен.
   По моим ощущениям существенное влияние на творчество оказывает местность, место проживания. Юность я провел в рабочем поселке, стихи писались легко, как бы сами собой. После женитьбы переехал в другой район города, и все застопорилось. Поначалу я считал, что проблемы заключаются в большой занятости. Семья, дети, работа, бытовые проблемы, отсутствие умных, развитых друзей. Но однажды, в поисках работы заехал в Кемь и там, в гостинице, без особых затруднений создал произведение, которое мне никак не удавалось решить ранее. А по приезду обратил внимание, что и деревья в моем дворе растут какие-то искривленные.
   Опять-таки в Талнахе, куда мы впоследствии переехали семьей, писалось также легко, и стихи получались легкие, звучные. Через два года после переезда на север, уже в Норильске, стихи буквально вымучивались. Причем в Норильске я около года был безработным, времени - завались. «Оранту» я и начал в Крыму во время отпуска, и продолжил в Крыму, и закончил в Крыму.   
   Еще обратил внимание на интересный факт. В Петропавловске стоило мне что-то написать, как через две-три недели по телевизору или радио появлялась популярная песенка, в стихах которой почти дословно употреблялся в некоторых случаях тот же образ, сравнение или речевой оборот, что и у меня. Сколько приходилось вымарывать, чтобы «не повторяться». А вот в Талнахе такой проблемы не возникало. Я объясняю это просто. В те времена циклоны шли с запада, с Атлантики, и в Петропавловск попадали после прохождения ими Москвы, Ленинграда, да всей центральной России, Поволжья, Урала. Мысль и слово материальны, мы пока не знаем по сути, как они попадают в атмосферу, не знаем сам механизм их воздействия на электромагнитные колебательные системы остальных людей. Но для меня факт остается фактом. Я неоднократно и неосознанно испытывал это влияние. Зато в Талнах циклоны добирались напрямую с Гренландии, не цепляя насыщенные интеллектами регионы. В Талнахе Центр действительно никогда не давил через атмосферу на мое творчество. Тем более, что перед Путораном циклоны затухали, рассеивались, и, как минимум на двадцать минут, высыпали звезды.