Могила Густава Эрикссона. Гл. 20. Исход

ГЛАВА  20.  ИСХОД.

        …И открыл глаза. Я лежал в своей комнате на своей кровати. Протянув руку, я нашёл на обычном месте мобильный и посмотрел на часы. Десять сорок пять, суббота, 15-е мая. Боли не было никакой, что нисколько меня не удивило: после приступов она всегда исчезала, как змея, притаившаяся за камнем. Я вытащил из пачки сигарету и вышел на балкон. Солнце стояло уже высоко. Весна подумала, подумала и решила сразу после октябрьских дождей уступить место лету. От порядком промокшей земли поднимался расцвеченный лучами пар. Всё было, как обычно. Прямо под моим балконом начиналась долгая череда хрущёвских пятиэтажек, в двух километрах справа высились коробки «абэвэгэдэйки», а за ними торчала полоска Измайловского лесопарка.
        Я вдыхал табачный дым и пытался понять, что же со мной произошло. Можно всё начать сначала, но ничего нельзя вернуть. Да и зачем? Всё приключившееся со мной было настолько осязаемым, зримым, а, главное, логичным и закономерным… Я никак не мог смириться, что вернулся обратно в свою жизнь, для меня она осталась в далёком прошлом. Все эти жалкие попытки заработать, ожидания Конца Света, не сложившаяся семейная жизнь, замысловатые повороты хромой судьбы… Словом, всё было уже позади. И – на тебе опять! Да, с этим «трамадолом» надо быть поаккуратнее. Любую боль можно перенести, а вот ещё одно такое пробуждение я точно не переживу.
        Ну, раз уж жизнь продолжается, я поплёлся на кухню пить кофе. Ланка уже покормила Тимошку и священнодействовала над приготовлением обеда.
        - Привет!
        - Привет. Ты чего ворочался до четырёх утра, мне спать не давал?
        Я жене никогда не рассказываю про свои болячки. Человеческой жалости от неё всё равно не получишь. Такое поколение. Им вдалбливали в голову, что жалость – это позорно и недостойно, что нельзя жаловаться и нельзя жалеть. В такие уж безжалостные времена это поколение выросло.
        - Да что-то не спалось, - ответил я уклончиво и стал готовить кофе.
        - А это что? – Ланка указала на открытую упаковку «трамадола».
        - Это такое сильное обезболивающее, «трамадол» называется.
        - Как это называется, я знаю, - ответила Ланка. – Коньяк тебе уже не катит, ты решил на наркоту подсесть?
        - Да, милая. Будешь ты у меня, как Марина Влади.
        - Да я уже пятнадцать лет, как Марина Влади. Только ты-то у меня – ни разу не Высоцкий.
        После сегодняшних снов грань реальности была зыбка, как никогда. И меньше всего мне хотелось утренней перебранки. Вообще, утренние перебранки с женой мне всегда напоминали суточную норму расходования боеприпасов во время окопной войны.
        - А знаешь что, Ланусь? Смотри, какая погода установилась! Давай-ка быстро соберёмся, возьмём Тимоху и пойдём, сходим на наш круг в Лосином острове.
        - Идея неплохая. Но мне надо приготовить обед. Собираться я быстро не могу, мне нужно время. К тому же, я не люблю яркое солнце, ты знаешь. Давай пойдём часов в шесть?
        Ланка действительно не любит яркий свет. Гулять она любит вечером, желательно, чтобы уже стемнело. Я же, наоборот, люблю утро и разгар дня и солнце обожаю. Закат смотрю с удовольствием, а вот вечерние променажи – не моё.
        - Тимоха! – позвал я. – Иди сюда. Отшлёпай маму по её красивой попе и заставь её собираться. Я хочу, чтобы мы все вместе пошли в Лосиный остров.
        - Шлёпай её сам, - откликнулся Тимоха из своей комнаты. – Я в «Майнкрафт» играю и гулять сейчас идти не хочу, тем более в Лосиный остров.      
        - Понятно, - констатировал я.
        Пожалуй, мне лучше прогуляться одному. Раз уж приключившееся со мной ночью было сном, а Конец Света, широко афишированный Великим Орденом Могущественных Колдунов Министерства сельского хозяйства Российской Федерации, отменяется, надо как следует поразмыслить и немного разобраться в бардаке, царящем у меня в голове.
        Я выпил кофе, по-военному быстро собрался и вышел из дома.

……….

        В двадцати минутах езды на трамвае от моего дома вдаётся в город западная оконечность Лосиного острова. Ещё каких-то сто двадцать лет назад здесь на левом берегу Яузы стояли домики престижного дачного посёлка Богородское, о котором теперь напоминает только деревянная церковь Спаса Преображения. Московские купцы и предприниматели облюбовали это место для летнего отдыха не случайно. Примыкавший к уже тогда громадной Москве Лосиноостровский лес был форпостом нетронутой русской природы. Сейчас трудно поверить, но в те сравнительно недалёкие времена Яуза в этом течении была чистейшей и изобиловала рыбой. В ней тогда ещё водились осетры. Реку современная цивилизация убила давно и безвозвратно, а вот с природой у неё вышел какой-то необъяснимый сбой. Как бы человек в наше время не стремился уничтожить всё живое вокруг себя, этот кусочек дикой природы, замусоренный и вытаптываемый, всё ещё продолжает жить. И ничто его не берёт, ни проводка ЛЭП, ни прокладка Белокаменного шоссе, ни природоохранные мероприятия местной администрации, ни толпы биомассы, живущей по принципу «после нас – хоть потоп». Никогда не понимал оборота «звериная жестокость». Мой жизненный опыт говорит о том, что жестокость – исключительно человеческое качество и не применимо ни к животным, ни к нежити. Остаткам звериного народа пришлось приспосабливаться к толпам людей, ежедневно разоряющим их дом. До сих пор рано утром можно увидеть лося, пришедшего попить из мёртвой Яузы. В болотцах, которые раньше были дачными прудами, водятся ондатры и выдры. Живёт в этом месте и лисья семейка, как им удалось свыкнуться с вечным людским соседством – ума не приложу.
        Это место мы с Лануськой назвали в своё время «кругом». Можно было пройти полтора километра между Яузой и бывшими дачными прудами, потом развернуться у ветки железной дороги Ярославского направления и вернуться по тропинке, идущей по поросшим смешанным лесом холмам. От трудов праведных я не построил палат каменных. Поэтому, когда мы не уезжали отдыхать куда-нибудь далеко, наш «круг» вполне подходил, чтобы выгуливать на нём маленького человечка Тимошку. Всё на этом «кругу» было привычно и знакомо, и именно там я решил привести мои пошедшие в разнос мысли в порядок.
        Дубовая аллея, ведущая на высокий взгорок, с которого хорошо видна вся пойма Яузы. Дубы здесь одеваются листьями аномально поздно, только к концу мая, зато и желтеть начинают не раньше Бабьего лета. Лет восемь назад папа-лис, который тогда был молодым и глупым, выкопал нору для своего семейства неподалёку от взгорка. И в то лето мы с Тимкой видели крохотных лисят, которых мама-лисичка прогуливала рядом с домом. Правда, потом она объяснила папе-лису, что устраивать нору в этом месте невозможно – совсем от людей нет спасения.
        Итак, первое, что очевидно и неоспоримо. Я жив. Всё, что мне привиделось - не более чем наркотический сон.
        Мостик через длинную протоку, соединяющую большие пруды. Эту живописную маленькую речушку издавна облюбовали ондатры. Когда приходит лето, и вода достаточно прогревается, их малышня устраивает здесь настоящие представления, носятся под водой, ещё не затянутой ряской, выпрыгивают из неё, как маленькие дельфинчики, и выпрашивают хлебушка у случайных зевак. Мы с Тимошкой в это время могли по два часа наблюдать за ними.
        Страшный Суд. Наверное, он есть. Только не такой, как привиделся мне. Уж больно всё было субъективно. И Господь Бог подозрительно смахивал на Андрюху Лукьянова. И грехи разбирались только те, что были актуальны для меня. А вот если беспристрастно рассмотреть всё, что я натворил за свою жизнь, в том числе и то, что давно забылось и осталось в самых потаённых уголках подсознания, пришлось бы Господу специально для меня придумывать новую Зону. Назвать её можно, например, так: «Зона размышлений особого строгого режима».   
        Другой мостик через ту же протоку, только находящийся на двести метров дальше в глубину природного массива. У его оконечности, примыкающей к лесным холмам, папа-лис, повзрослев и набравшись опыта, обустроил свою постоянную резиденцию. Неподалёку от норы журчит родничок с чистой водой, и место здесь глухое и укромное, самое подходящее, чтобы растить лисят. Однажды в конце зимы мама-лисичка отпустила папу-лиса немного развлечься и покуролесить, и мы с Тимошкой, замерев, наблюдали, как он смешно отплясывал на февральском снегу.
        Конец Света. Наш мир, безусловно, устроен гораздо сложней, чем утверждает диалектический материализм. Есть мир людей с их верой и безверием. И каждый человек – поле битвы сил добра и зла. Когда силы зла начинают одерживать верх, в мире людей появляются бесы. Есть мир нетронутой природы. Там живут звери и нежить. И тех и других совершенно не интересует, насколько они изучены человеком. Просто они не любят, когда в их мир вторгаются. И, конечно, есть мир, в котором времени уже не существует. Хотим мы этого или не хотим, но рано или поздно все в этом мире оказываемся. Я многое повидал в своей жизни. Знаю, насколько она сложная и многоуровневая. А вот признать, что существуют могущественные колдуны, способные оживить умершего четыре века назад человека, образумить его, вернуть на историческую развилку, и, тем самым, изменить всё течение времён, - ну, никак не могу. Уж больно это попахивает лукавым человеческим мудрствованием. А в мудрость человеческую я совсем не верю. Поэтому Конец Света выбрасываем из головы и живём дальше. Тем более что все обозначенные сроки прошли.
        А вот и самый большой на «круге» пруд. Сейчас он похож на небольшое лесное озеро. Несколько лет назад на нём обустроили смотровую площадку, чтобы было удобно наблюдать за его обитателями. Здесь я остановился и закурил. Это наше с Тимошкой излюбленное место. Кто здесь только не живёт. И обычные утки, и мандаринки, и несколько видов чаек, и маленькие и пугливые болотные курочки, и какие-то странные водоплавающие птицы, у которых самцы раскрашены ярче тропических попугаев. Самые главные обитатели этого лесного озера – семейка выдр. Особенно забавны эти плавающие кошки, когда выбираются на берег. Они мирно уживаются с обитающими тут же ондатрами, и даже вместе гоняют уток. А в самой недосягаемой для людей части пруда живут редкие для наших широт водные черепахи.
        Любовь. Нет никакой любви. Во всяком случае, той, о которой мы говорили с Создателем на Страшном Суде. Существует  любовь к Родине. Иногда она может быть надрывной, как у меня. Любовь к ближнему своему, и счастлив тот, кто понимает, что это такое. Любовь к своему делу, и я безумно завидую удивительному Мастеру Лукьянову. Как и у зверей, существует любовь к своим детям и к своим родителям. Ещё есть любовь к Богу, с этой любовью проще жить и легко умирать. А вот той любви, что приключилась у меня месяц назад, нет. Есть страсть. Но никакая страсть, даже самая сильная, не живёт дольше нескольких лет. А потом? А потом всё просто. Если люди подходят друг другу, страсть перерастает в устойчивую дружескую привязанность. А если не подходят? Тогда – окопная война, ежесуточная норма расходования боеприпасов, и – на Западном фронте без перемен.
        Вот я и дошёл до Тимошкиной ивы. Она необыкновенно старая, развесистая, с необъятным стволом. Растёт посреди луга рядом с Яузой. Когда Тимка был совсем маленьким, он очень любил смотреть истории про Лунтика. А ива - словно из этого мультика. И когда мы с сынишкой доходили до старого дерева, малыш останавливался, как будто ждал, что сейчас из дупла вылетит лиловая лунная пчёлка.
        Отношения с сыном. А ведь не согласен я с Господом Богом из моего сна. Может, конечно, наша фамилия и проклята с XVII века. Но её носители с полным правом могут считать эту страну своей. Они в ней не родились, они её выбрали, а это гораздо важней. Первый из предков, оказавшийся здесь, мог после страшной Тридцатилетней войны в Германии уплыть в Америку и основать целый род пиндосов. Или перебраться в Британию и стать недонемцем. Или остаться на службе в Литве и превратиться в пшека. А он избрал себе единственную Родину, которую стоит любить. Где до недавнего времени не работала поговорка «хомо хомини люпус эст». Где было принято даже заклятому врагу оказывать милосердие и сострадание. Удел Пресвятой Богородицы, единственная страна на свете, где учение Христа не было извращено и испоганено. Его потомки три с половиной века ложились за эту землю костьми, не слишком заботясь о собственном благосостоянии. Тем больше оснований сказать: «Это моя страна». А что касается «рефлексивного истерика», так уж лучше быть им, чем бесчувственным негодяем. Бедность в начале жизненного пути – тоже не беда. Всё зависит от системы ценностей. Если во главу угла ставить деньги, квартиры, дачи и машины, тогда, действительно, караул. Но, надеюсь, мой сын таким не вырастет. Слишком он на меня похож, как и все мужчины у нас в роду похожи друг на друга.

Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты солёные слёзы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почём, -
Значит, нужные книги ты в детстве читал. *Владимир Высоцкий

        Моя любимая поляна с курганами. Когда мы с Лануськой только открыли для себя наш «круг», я недоумевал, откуда взялись типичные курганы скандинавского типа на берегу маленького притока Москва-реки. Даже хотел как-нибудь ночью, когда здесь нет народа, как следует в них покопаться. Только потом до меня дошло, что никакие это не курганы, а горки, которые насыпали дачники в начале XX века для пущей живописности, да чтобы со своими ребятишками кататься зимой на санках. Для маленького Тимошки это были огромные горы, на которые сначала надо было забраться, а потом с их высоты дивиться на окрестности.
        Финансовый вопрос. Вот тут всё очень сложно. Денег, полученных от Сергея, хватит на полгода. А что потом? Понятно, что кризис всё усиливается, и скоро будет напоминать цунами. Не будет никакой торговли солдатиками и никаких экскурсий. Но не зря говорил Спаситель своим ученикам: «Будьте яко птицы небесные». Будет день, и будет пища.
        Когда я разворачивался от железной дороги, весь бардак, который царил до этого у меня в голове, удалось разложить по полочкам. Я успокоился и дышал полной грудью. Сегодня только 15-е мая, а, значит, у меня впереди целый сезон странствий и открытий.

……….

        Обратная дорога всегда отличалась от первой части пути. Она была лесной. Сначала я взобрался на поросшую соснами горку. На самой вершине росла старая сосна, в которой мама-белка устроила себе дупло и каждый март выводила бельчат. Если случайный зевака пялился на беличий домик, она начинала смешно угрожающе стрекотать и, казалось, вот-вот начнёт кидаться шишками.
        С горки путь шёл в низину, где в маленьком пруду в июне цвели ирисы. За прудом шёл подъём на холмы, поросшие смешанным лесом. Ещё не так давно, когда Тимошка был маленьким, на этом мшистом подъёме росли лисички и моховики. Я прошёл немного вглубь леса и…
        Сказать, что я остолбенел, значит, ничего не сказать. Метрах в восьми от меня на тропинке, по которой я шёл, стояла волчица, а за ней три маленьких волчонка. Обычный гуляющий по Лосиному острову человек мог бы принять их за бродячих собак. Похожий случай произошёл со мной и Тимошкой пять лет назад в Великом Новгороде. Мы бродили с ним на Славне и рассматривали церковь Илии Пророка и Петропавловский храм. В южном направлении город никогда с момента основания не расширялся – расширяться было некуда. Сразу за Фёдоровским ручьём аж до Спас-Нередиц тянутся непроходимые болота и леса. И вот из этих болот и лесов по пешеходному мостику выбежал на Славень молодой любопытный волчок и сразу оказался в центре города.
        - Ой, папа, смотри какой смешной хаски! Он, наверное, хочет с нами поиграть!
        - Это не хаски, сынок, вставай быстро мне за спину.
        Но волк-подросток был совсем неагрессивным и действительно, хотел играть. Он минут пять бегал вокруг нас, смешно подпрыгивая, потом ему надоело, и он убежал обратно за Фёдоровский ручей.
        Но одно дело встретить волков в Великом Новгороде, окружённом со всех сторон дремучими лесами, и совсем другое – в Лосином острове. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Я даже глаза потёр от удивления. Мать-волчица наклонила свою умную морду и тихо и тоненько завыла, предупреждая, что к волчатам подходить не стоит. Я и не собирался. Минуты две мы стояли и смотрели друг на друга, потом я, не разворачиваясь, отошёл назад и спустился с холма. «Откуда здесь волки? Чушь какая-то!» - подумал я и пошёл в обратную дорогу вдоль границы леса.
        Через три минуты я подошёл к спуску с холмов, который вёл к лесному озерцу. И здесь я увидел такое, что окончательно сбило меня с толку. На этом склоне густо разрослись кусты жасмина. Лет сто назад какой-нибудь дачник посадил их здесь для красоты, а они не только привились почти в лесу, но и заполонили собой весь склон. Цветение жасмина – это середина климатического лета. И, обычно, в первую декаду июля весь холм покрывался белым цветом, и от него исходило невообразимое благоухание. Запах цветов я почувствовал ещё издалека. А потом увидел весь усыпанный белым цветением склон, и всё это на фоне только-только развернувшихся берёзовых листьев.
        Я стоял, как вкопанный. В голове у меня была единственная мысль: «Это что, «трамадол» до сих пор действует?» Тут я заметил, что неподалёку от меня стоят и фотографируют цветущий склон мои старые знакомцы, пожилая женщина с сыном, которых я частенько встречал, гуляя по своему «кругу». Кроме биомассы, жарящей в Лосином острове шашлыки, пьющей водку и пиво, пугающей зверюшек и птиц своей дебильной музыкой и уничтожающей и замусоривающей всё вокруг себя, изредка попадаются вполне  симпатичные люди, приходящие сюда в гости и ведущие себя, как и положено в гостях. Я подошёл и поздоровался. Они мне вежливо ответили, после чего я спросил:
        - А вам не кажется странным такое цветение жасмина в этом году?
        Мне ответила женщина:
        - Вы правы. Это, наверное, после дождей, которые лили целых три недели. Мы каждый год приходим в середине мая фотографировать этот склон холма, но такого буйного цветения я не припоминаю.
        Я вежливо распрощался и направился к выходу с «круга», уже не обращая внимания на природные красоты. Всё же не очень приятно осознавать, что сходишь с ума. К чёрту этот «трамадол», приду домой и выброшу в помойку. Только этого мне и не хватало! Насчёт волков в Лосином острове – не знаю. Но люди каждый май приходят фотографировать цветущий жасмин, а я почему-то считаю, что он должен цвести в начале июля. Что-то мне это совсем не нравится.
        Одиннадцатого трамвая ждать пришлось недолго. Я вошёл и хотел приложить свою пенсионную карточку к валидатору, прошёл трамвай из конца в конец, но так ни одного аппарата и не нашёл. Ко мне подошла женщина в униформе «Мосгортранса»:
        - Мужчина, Вы что-то ищете?
        - Не поверите, да. А где у вас тут валидатор?
        - Чего-чего?
        - Ну, штука такая, к которой карточки прикладывают, чтобы проезд оплатить.
        Женщина посмотрела на меня, как на сумасшедшего:
        - Мужчина, Вы в своём уме? И второй вопрос: проезд оплачивать будете?
        - Я пенсионер вообще-то.
        - Ну, так показывайте пенсионное удостоверение и не морочьте мне голову.
        Я показал ей пенсионное и с жалким видом уселся у окна. Что происходит, ди химельт доннер ветер нохайнмаль? Чувствую я себя превосходно, голова ясная, полностью отдаю себе отчёт в происходящем. Ну ладно, волки в Лосином острове. Ну ладно, цветущий в середине мая жасмин. Но кондуктор в московском трамвае и отсутствие валидаторов, о которых никто не слышал? Это уже слишком. Это тебе не лёгкое помутнение рассудка под воздействием наркотиков. Что-то происходит, только я не понимаю – что?
        С трамвая я в буквальном смысле соскочил и, даже не закуривая, бросился к дому.

……….

        Я влетел в квартиру, услышал, что Ланка хозяйничает на кухне, и кинулся к ней. Мой взъерошенный вид удивил её:
        - Как-то странно ты выглядишь после прогулки.
        - Зай, у тебя всё в порядке?
        - А почему должно быть не в порядке? Да что с тобой? Что-то произошло?
        - Да ничего такого, за исключением того, что я видел на нашем «кругу» волков, - сказал я как можно спокойней.
        Ланка отреагировала неожиданно:
        - Вот здорово! А я думала, что их можно встретить только за МКАДом, а в городскую часть Лосиного острова они не забегают.
        Я посмотрел на жену оценивающе, не издевается ли:
        - А что, они водятся в той части заказника, которая расположена за МКАДом?
        - А ты не знал?
        Я немного помолчал и задал ещё один вопрос:
        - Помнишь склон, который идёт от леса к озерцу?
        - Конечно.
        - Представляешь, он сейчас весь покрыт цветущим жасмином. Это невероятно, жасмин зацвёл в середине мая.
        Вот тут жена посмотрела на меня подозрительно:
        - А когда он, по-твоему, должен цвести, в начале июля, что ли?
        Тут я растерялся окончательно. То ли лыжи не катят…
        - Слушай, Ланка, а объясни, почему в трамвае нет валидаторов, зато есть кондуктор?
        - Во-первых, что такое валидатор? Во-вторых, а где должен быть кондуктор, в поликлинике?
        Не очень приятно осознавать, что у тебя в 51 год деменция, но, судя по всему, так оно и есть. Я тяжело опустился на стул и промямлил:
        - Ну, да, ну, да, где же ему быть, как не в трамвае. Всё правильно, зай. А где Тимошка-то?
        Жена удивлённо подняла брови:
        - Какой Тимошка?
        Вот тут мне окончательно сделалось плохо:
        - Как «какой Тимошка»? Сын наш.
        - Я не понимаю, Юр, почему ты хочешь меня обидеть, - сказала Ланка сквозь зубы. – Ты же прекрасно знаешь, что детей у нас нет, и не может быть из-за меня.
        Похоже, разозлилась она не на шутку и хотела устроить мне хорошую выволочку. Тут она повернулась ко мне и взглянула пристально.
        -  Господи, да что с тобой творится! Ты белый, как мел! Юр, тебе плохо?
        Я с усилием поднялся и прошёл по нашей квартире. Нигде не было ни одной Тимошиной вещи, ни одной игрушки, ни одного учебника. Я вернулся на кухню и попросил жену:
        - Ланка, милая, мне что-то совсем хреново. Боюсь сейчас упаду. Помоги мне, детка, дойти до постели.
        Перепуганная Ланка отвела меня в большую комнату, легла рядом со мной и стала гладить меня по волосам и лицу.
        - Милый мой, хороший, - шептала она. – Я ещё, когда ты вернулся из Кашина, поняла, что с тобой что-то неладно. Ты целый месяц сам не свой. А сегодня ты меня окончательно напугал. Знаешь что? Хватит этих твоих тем. Представляю себе, как они тебе даются. Да чёрт с ними, с деньгами. Твоя пенсия, моя зарплата, - ничего, как-нибудь проживём. Ты и так уже один раз надорвался на своей работе. Не хочу, чтоб ты угробил себя окончательно. Ведь я люблю тебя, я без тебя жить не смогу.
        Я лежал и думал. Мой мир, и без того хрупкий, рушился на глазах. Тимки нет, потому что не было никогда. А эта милая женщина, которая гладит меня и утешает, - это же не моя жена. Да, она – копия Ланки и голос такой же. Но свою жену я, слава Богу, за пятнадцать лет изучил хорошо. Поведение не её, реакции не её, всё не её.
        Итак, мой мир таял. Он истлевал, как саван, и расползался. И виноват в этом только я сам. Я полежал пять минут и попросил женщину, очень похожую на мою жену:
        - Детка, принеси, пожалуйста, сигарету с зажигалкой. Выйду на балкон, очень курить хочется.
        - Я тебя в таком состоянии на балкон не выпущу. Кури здесь, потом проветрим.
        Я встал возле окна. Прямо под балконом начиналась долгая череда хрущёвских пятиэтажек, в двух километрах справа высились коробки «абэвэгэдэйки», а за ними… За ними ничего не было, ни полоски Измайловского лесопарка, ни неба, словом, вообще ничего. Как будто из старого фотоснимка вырезали целый угол. И тогда я засмеялся. Засмеялся, как Рольф Штайнер, понявший, что гауптман Штрански не умеет перезаряжать пистолет-пулемёт.
 
25 сентября – 28 декабря 2021 года.