7. Покаяние правофлангового

Бочкарёв Анатолий. «Наплыв». Повесть

Содержание: Глава 1. Боевая ничья   Глава 2.  Малость для счастья  Глава 3.  Исполнение желаний  Глава 4. Подвиг механизатора   Глава 5. Спасение колхоза «Правда»     Глава 6. Начало операции «Сливки»     Глава 7. Покаяние правофлангового     Глава 8. Мафия наносит ответный удар    Глава 9. Сливки удирали по грозе   Глава 10. Конец подпольного синдиката   Глава 11. Себестоимость намолота тщеславий   Глава 12. Гроза капитализма над кучугурами   Глава 13. Крокодильи слёзы Генералова   Глава 14. Прибавочный центнер чистого социализма   Глава 15. Схватка в камышах   Глава 16. Конец исполнителя желаний



Глава 7. Покаяние правофлангового


ПОТОМ произошло следующее: я успешно, без приключений довёз Ивана домой. Он в коляске уснул. Взлохмаченная голова правофлангового развитого социализма помпончиком моталась из стороны в сторону, счищала пыль с багажника, словно дворник. Хоть какая-то польза. Заехав во двор, с рук на руки сдал багаж Куриловой -  высокой, смуглой казачке с довольно приятными чертами лица и крепкими, красивой линии жизни, загорелыми ногами.
- Когда же это он успел? - Радостно, что ещё живой, ахнула она, засучивая рукава.
- Победу на поле брани обмывал. - Отрапортовал я и, дабы облегчить Ивану дальнейшую судьбу-кручинушку, добавил. - Вы, главное, не переживайте, не сам он, председатель, змей, угощал. Да ещё издевался. Говорил, такова уж, мол, доля передовика, пей, пока не зальёшься! Но деньги за подвиг вам дадут.
Так она даже отмахнулась на это. Во, как это всё достало её! Она так и сказала:
- Да ну вас всех!

В РЕДАКЦИЮ поспел как раз к летучке.
- Прибыл? - Встретил в коридоре Лёнька.
- Нет. Ещё еду.
- Как там - есть?!
- Фактически есть, юридически - нет. И вообще, товарищ начальник, не лежит у меня душа бить в барабан. Дырявый.
- Догадываюсь, в чём дело, ибо я всё предвидел и заранее говорил, что ждёт нас полная туфта. Так оно и вышло. Теперь пошли. Только больше молчи. Начальник я, а не ты. Пока что.

В кабинете редактора - маленькой, на два окна, комнате - расселся личный состав всех отделов. Кроме нас. Но и с нами сильно тесно не стало. Что там с той районки-то!..
- А вот и братишки-сельхозники! - Благодушно заулыбался нам навстречу Иванов-Бусиловский, не замечая нашего опоздания. Отличный, в принципе, мужик. Не поэт-газетчик, а газетчик и поэт! Две взаимоуничтожающие субстанции в одном сосуде, нейтрализуя друг друга, часто гарантировали полную безопасность Ильи Михайловича для окружающей среды, то есть, прежде всего, для подчинённых. Но горе было, когда одна из них выпирать начинала, побеждала.

СЕГОДНЯ улыбка никак не слетает с его лица. Впрочем, может и не сползает. В любом случае это означает, что нейтрализация первоначал оказалась на данный момент полная. Рукой перед глазами взмахнёшь - и не моргнёт даже. Вещь-в-себе. Это, конечно, понятно - рядом, по обе великокняжеские руки его, присели две тропические бабочки - практиканточки. Они же богиньки по совместительству. Да ещё и вели себя достаточно правильно - смирно-смирно, словно наложницы. Просто делай с ними, что хочешь. По скованным фигуркам и напряжённым личикам чудилось, что залётные богиньки впервые присутствуют на столь представительной летучке и как будто сильно робеют. Во всяком случае, очень-очень казались такими робкими. Поэтому великодушие изливалось на них буквально со всех сторон. А со стороны Бусиловского, так прямо и заливало. Мы с Лёнькой естественно воспользовались столь благоприятной дымовой завесой и на полном ходу проскочили к своим стульям и тут же оборотились во слух, а также во зрение.

ПОСЛЕ ОБЗОРА трёх последних номеров, сделанного Матюшей Кравченко и который мы фактически пропустили, а также традиционно мудрых дополнений ответственного секретаря Красникова, сделанных в самом конце обзора, редактор газеты Владимир Николаевич Белошапка вдруг на редкость содержательно заговорил о предстоящих задачах.
- Итак. Жатва, должен вам сказать, началась.
Лёнька удивлённо поднял брови и кашлянул. Вообще необычайная информированность нашего шефа иногда и вправду просто с ног сбивала!
- Да-да. Именно так. Началась. Не удивляйся, Лёня! Кое-в-каких хозяйствах хлеба ещё на подходе, только начинают буреть, потому как там, например, у Глушкова, ливневые дожди задержали созревание зерна. Но в других хозяйствах района жатва стартовала и достигает высокого напряжения. Здесь необычайно важна вот такая мысль… должен вам сказать… такая мысль. Известно, что добрый почин силён своей массовостью, участием в новаторском движении большого числа людей. В районе, должен вам сказать, в соревнование за образцовое проведение жатвы и хлебозаготовок включились сотни механизаторов. Комбайнеры многих наших хозяйств всегда отличались и отличаются высокой трудовой дисциплиной, слаженностью, быстрыми темпами уборочных работ. Свои присущие им бойцовские качества механизаторы нашего района вне всякого сомнения проявят и нынче, поскольку речь идёт о хлебе. А он, как известно, всему голова. М-м-м… Заботой об этом должны… быть проникнуты все - и те, кто впервые, ещё юным, всходит нынче на капитанский мостик комбайна и берётся твёрдой  юношеской, но мозолистой рукой за его штурвал… и те, кто… м-м-м…

Похоже, шеф без зазрения совести прогонял, репетировал перед нами свою ещё ненаписанную передовицу в завтрашний номер, боевичок. Апробировал. Прямо на наших глазах рождался публицистический шедевр на сельскохозяйственную тему. Вот как было не пособить начальству в столь святом деле и не промолчать уважительно?! Пусть ещё поупирается, жалко, что ли. Меньше нас гонять будет.

К СЛОВУ СКАЗАТЬ, наш Белошапка - типичный редактор. Причём, даже в мировом, прости господи, контексте. У нас в сельхозотделе в папке с газетными вырезками есть одна именно на этот счёт. Как раз недавно мне попадалась на глаза. Про «Их нравы», на самом деле царящие повсюду. В ней про то, как президент Соединённых Штатов Уоррен Гардинг тоже раньше был типичным редактором какой-то провинциальной газетки одного захолустного сельскохозяйственного штата. И это наложило совершенно неизгладимый отпечаток на всю его дальнейшую жизнь и карьеру. Официальные выступления бывшего сельхозного газетчика Гардинга в Белом Доме оставляли, по воспоминанию видного американского сенатора Мак Аду, «впечатление армии помпезных фраз, продвигающейся по необъятной территории в поисках мысли».
Всё точно. Невзирая на всю разность экономических и культурных потенциалов. Так что поиск мысли в районке это я вам доложу – вещь!

- Запарил!..
Не уверен, но, кажется, Лёнька прошевелил губами именно это. Впрочем, возможно это я сам так громко подумал.
Мысль редакторская, между тем, попала в окончательное окружение. Но не сдалась и мужественно пошла на прорыв.
-…Так вот, мы должны быть твёрдо убеждены: ориентация на передовых хлеборобов, на ведущие хозяйства, действенная помощь отстающим - это именно тот курс, который ведёт нас к светлой цели. И у нас, должен вам сказать, есть, да - есть! - широчайшие возможности для поиска и внедрения новых и новых резервов, для наиболее полного проявления своих творческих возможностей!

Иванов-Бусиловский подозрительно хрюкнул, вспугнутый сигнальной интонацией конца текста передовицы. Тут же, очнувшись, согнал застывшую улыбочку полнейшего внимания и принялся сердито, вопрошающе всех оглядывать, мол, кто это допустил такую бестактность. Тропические бабочки рядом никли по-прежнему. Значит, не они пукнули.
Белошапка обиженно поморщился и ещё ближе подошёл к делу, обнаружив, наконец, и его светлую цель. Вот тогда и у нас наладились «широчайшие возможности для поиска и внедрения новых и новых резервов». Притом сходу. Ибо после передовицы пошла прикладная, практическая часть речи. Тут уж все приготовились по меньшей мере не всхрюкивать.
- В сложившейся ситуации, как собственно и раньше, главную, должен вам сказать, партию в нашем газетном оркестре должен исполнять отдел сельского хозяйства. Ясно-понятно?! - Редактор посмотрел на нас радостно, почуяв конец своего самоистязания. - Тем более, что жатва началась… Правильно? Так что вы можете предложить на следующую неделю? Только, прошу, конкретно. Всё остальное я сказал.
В ПРИНЦИПЕ весь редакторский текст можно было свести к восьми последним словам. Краткость сестра даже редакционных планёрок, уж такая она племенная девушка. Точнее, пламенно-племенная.

- У Виктора есть новость по сегодняшнему номеру, как раз по починам. - Неожиданно сказал встрепенувшийся Лёнька и подтолкнул меня. - Давай, старик, дерзай - вопрос важный. Можно и без графина.
Увлекательный, но краткий рассказ о том, как работал, самоистязался великомученик передового сельскохозяйственного производства Иван Курилов, как он всё же не сумел в намеченный срок скосить забитые им 120 гектаров и как к этому отнёсся прославленный и очень заслуженный Генералов и что из всего этого в конце концов вышло, - к моему великому разочарованию не вызвал особого интереса. Даже девчонки носиками не посопели на манер зачумленных ёжиков, не то чтобы ещё что посерьёзнее.
- Но всё-таки Курилов скосил, сколько обещал?
- Нет. Ровно на конец суток восьми гектаров не хватило. Их потом докосил.
- Не такая уж и беда! - Пробасил Красников, сидящий как и положено ответственному секретарю рядом с редактором. - Суть-то та же - выработка рекордная. У тебя нет поправок к тому тексту, который ты передал?

- Поправка только одна, - братски взглянув на Лёньку, ответил я. - В тексте нужно поставить сто двенадцать гектаров. На этом настаивает и сам Курилов.
- Курилов? - Подвигал бровями Белошапка. - Это что, демонстрация честности или… - И опять задумался, что там может быть "или".
Пока не началась новая передовица, с ответом пришлось поспешить.
- Скорее «или». Он не только возражает против такой приписки, но и вообще против организованных начальством рекордов. Да и вообще подобных общественных мероприятий. Вот такой нехороший товарищ оказался… - И, помедлив, добавил: - А в детстве наверняка пионером был.

Потом я рассказал всей редакции и о стычке Курилова с Генераловым на поле боя, где ещё дымились сражённые колосья ячменя. Ничегошеньки не утаил от товарищей. Потому что сам-то в детстве как раз был пионером.
- Вижу, - проницательно глянул на меня редактор, - что вы тем не менее разделяете куриловскую точку зрения?
- Я тоже её разделяю, Владимир Николаевич, - грудью встал за моей спиной собрат мой и шикарный правдолюб Лёнька.

МНЕ СРАЗУ ЖЕ показалось, что ему не столько защитить меня вздумалось, сколько чем-то увесистым дополнить только что отзвучавшую передовицу Белошапки. Да заодно как всегда высунуться.
- Такие искусственно спланированные и задействованные рекорды, - вскачь погнал свою антиномию Лёнька, - такие рекорды любой ценой противоречат самому духу нашего замечательного социалистического соревнования. В поле, в коллективном труде, одиночка, поставленный в особые, льготные условия, пользующийся персональным вниманием руководителей и техслужбы, в конечном итоге противопоставляется своим товарищам, своему коллективу. Это только здесь, в районе, сидя в кабинетах, можно поверить при желании в реальность такой ситуации: впереди прославленный герой, а за ним дружно, затылок в затылок, как человеческие предки, шагают все остальные. Они, мол, тоже тянутся быть человеками, во всяком случае, к таким же выработкам и заработкам, заодно успешно поднимающими всеобщую производительность труда. На самом деле остальные механизаторы, да и сам герой, прекрасно понимают, что всё это липа, игры начальства и только его одного. Туфта, мягко выражаясь, грубо говоря.
Слышали, что сказал Курилов?! Он поедет спать, а за это время его же товарищи сумеют сделать больше, чем он за время своего геройства, сами совершенно на наш взгляд его не проявляя. К чему же тогда, спрашивается, этот куриловский рекорд?! И его сверхнапряжёние в течение полных суток?! Никто ж так не работал и работать никогда не будет! Зачем же изображать то, чего никогда не будет?!

- Что ты, Лёня, предлагаешь? - Подал совсем не воркующий голос Иванов-Бусиловский; и тогда невооружённым глазом стало видно, как стремительно и суматошно отступает в нём поэт, уступая свирепому натиску газетчика. Благостная нейтрализация закончилась. Очнулся наш милейший Илья Михайлович и от возмущения даже про девушек забыл. Это ж как его заело!
- Отказаться от правофланговых?! Ориентировать людей на серенький средний показатель?! – Газетный поэт аж задохнулся, багровея. - Да как же такое возможно-то?!
Бедное человеческое сердце! Что только ни приходится ему переносить! Да ещё далеко не в первый и не в последний раз!
- Успокойтесь! Мы предлагаем, - как всегда виртуозно парировал Лёнька, - прежде всего прислушаться к мнению самих правофланговых и их товарищей, а не идти на поводу у председателей-очковтирателей.
- Это вы загнули совсем не в ту степь. - Поморщился и редактор. - Это что же, Генералов очковтиратель?! Вспомни-ка сам, Лёня, сколько его колхоз дал не только нашему району, но и краю передовиков соревнования! Да каких!

- Вот именно - «каких»! Разные передовики бывают, Владимир Николаевич! - Нахально перебил его Лёнька. - Курилов - тот понял, наконец, пусть ценой неудачи, в каком положении он оказался и как может протестует. А Чащина вспомните, свекловода?! Действительно, на весь край прогремел - как же, основоположник школы передового опыта, орденоносец, создатель новой технологии возделывания свеклы! Мало ли что мы ещё ему приписывали «по велению времени», как его раздували, как раскручивали!
Курилов, не знаю, правда, точно из каких соображений, но он всё-таки не хочет быть героем-одиночкой, от которого односельчане шарахаются и которому одновременно завидуют, а Чащин хочет. И очень хочет. Причём таких много. Чащину по душе пришлась личная слава, повсюду раздуваемая обожающим рекламу Генераловым. И пользуется он этой славой не только в платонических, но и в откровенно корыстных целях и интересах. У него две машины, - Москвич и Волга. Это было две. А теперь он третью приобрёл, да не какую-нибудь, а лучшую жигулёвскую модель, на базе Фиата которая. Вы знаете эту историю, Владимир Николаевич?! Всех обманул - и колхоз, и райком, но третью машину всё-таки умудрился загнать в собственный гараж. Неужели не ясно, что произошло с этим передовиком?!
Свеклу-то теперь выращивает и впрямь бешено работающая бригада, а Чащин чаще в президиумах сидит. Весь поток славы и материальных благ самоотверженно на себя принимает. Бедолага. От коллектива давным-давно оторвался, на интересы колхоза ему наплевать, зато где и что только можно тянет в свою берлогу, в дом, в своё хозяйство. И никто, ник-то не одёрнет эту обожравшуюся социалистическую акулу - нельзя, передовик, священная корова, вернее, священная акула с рогами, ему по рангу положены всяческие льготы и превосходство над простыми людьми. И как вы думаете - в этом суть великого социалистического соревнования?! И что произойдёт, когда число таких акул наконец перейдёт некое критическое значение?! Кто нас всех тогда будет соскребать со стенки?! Вместе с державой, не дай бог конечно.

ВОПРОС получился, конечно, провокационным. С информацией для размышления. Да то и хорошо. Потому что народ в редакции наконец заинтересованно побледнел, но как всегда промолчал, тупо глядя на начальство. Ну?! Чё теперь-то?! Разбегаемся?!
- …Чащин - крайность. - Подумав, сердито проговорил Белошапка. – Кстати, должен вам сказать, в райкоме его раскусили и рекомендуют нам поменьше о нём писать.
- После того как в результате райкомовских же рекомендаций его расписали на века вперёд? - Ухмыльнулся Лёнька, продолжая подначивать. – А где гарантия, что и Курилов не завяжет с пьянкой и не станет таким же ненасытным?! И когда взлетит на недосягаемую высоту - мы опять не получим из райкома такую же рекомендацию «поменьше о нём писать»?! Мол, ещё одна сволочь зажралась, хотя и была в детстве застенчивым пионером. Получается, мы просто выдёргиваем из народа нормальных людей и целенаправленно их развращаем. Иногда даже и лучших. Думаете, скажут нам спасибо за это наша партия и правительство?! Вы сами знаете, что не скажут.

Никто ничего не изрёк на это. Даже заместитель редактора. Наконец, сам редактор. Поскольку против лома нет приёма. Да и просто потому, что партия и правительство ещё никому и ни за что спасибо не говорили, один только тост за здоровье русского народа, и то бог знает когда. Но вышло красиво, спору нет.
- Курилов не такой! - Поспешно сказал я, пытаясь сгладить непривычную остроту. - Он хороший. Уж во всяком случае пить не бросит, не такая уж он и сволочь, на самом деле.
- Даже пусть Курилов и не свихнётся, останется человеком, - подхватил дальше Лёнька. - Допустим. А другие-то - те как?! На этой почве, материальных благ и почестей, обязательно свихнутся практически все. Свихиваются повально, как в эпидемию, как в чуму. Иммунитета нет ни у кого. Вы все не хуже меня это знаете. Такие, как Чащин, для многих действительно служат заразительным примером, но конечно не в труде, а прежде всего в устройстве своего благополучия, в непомерном раздувании своего личного имущества. Поупирайся для начала, только поубедительнее, подружись с кем надо, а потом годы пенку снимать будешь, пальцем не шевеля.
Наш великий Генералов слишком увлёкся материальным стимулированием и любой мало-мальский успех, даже  едва в проекте заложенный, немедленно поощряет премиями, дополнительной оплатой, всяческими льготами на приобретение дефицитных товаров. Попробуй теперь, вывернись. Этот как кредит под передовика соцсоревнования. Взял? Будь добр отработать. Марш на правый фланг! Но и не каждому выпадает ещё честь получить его. Так что многие в колхозе давно привыкли к этому, почти все откровенно завидуют Чащину, раскрутившемуся на таком «кредите доверия». Вот, мол, настоящий хозяин, коли сумел так по жизни устроиться. Если в результате столько нахапал! Если устроил себе неподступный дзот на правом фланге. И по мере своих возможностей и способностей давно тянутся за ним. Мне кажется, стимулы Генералова, сознаёт он это или нет, способствуют массовому возрождению частнособственнических пережитков в сознании людей. Причём до такой степени, что они тех захлёстывают, да так, что и совесть и душу напрочь отшибают. Скоро целые армии шакалов по всей стране растащат всё, что только можно. Работать, как раньше, вообще никто не захочет! Да и вообще работать! «Не буди лихо, пока оно тихо!». Слышали?! Так вот, эти начальники наши, организаторы и вдохновители материальных стимулирований и прочих великих гонок, наверняка разбудят наше лихо, ой - разбудят! Ещё немного и от этой чумы всей стране амбец придёт! Вот увидите!


ЛЁНЬКА вдоволь нашаманил, напоследок гадко и отважно накаркал, теперь вон нахально ухмылялся. Ну-ка, попробуйте сейчас – угонитесь за мной! Кишка тонка!
Никто не погнался, конечно. Дураков нет. Я так просто сразу подавил в себе это желание. По всему видать было, что на самом деле с наших ушей свисала излюбленная Лёнькина макаронина, потому что его не повязали, в милицию не сдали, а просто вразнобой поухмылялись. Мол, вот ты, старик, того - даешь опять дрозда! И охота космос греть?! Главное - для кого?! Кто сам не знает, что должен сказать!
- Так можно чёрт знает до чего договориться! - Лишь вновь возмутился не признающий никаких игр в демократию, даже социалистическую, заместитель редактора Иванов-Бусиловский.
Илью Михайловича совсем-совсем не терзала его двойственная натура. На передний план предельно рельефно выступило сокровенное - только его высокая социальная и политическая ответственность. Теперь-то мне понятно стало, почему и как поэта его повсюду охотно печатают. Потому что этот никогда не подведёт. Абсолютно предсказуем. Всегда можно положиться на столь надёжный тыл. Что угодно как надо зарифмует и отправит в массы любую идейную консерву! Его богатый внутренний мир всегда имеет очень точный, выверенный пеленг на мир внешний, фактически пытаясь сделать его своей проекцией. Конечно, очень многие испокон пытали себя на этом поприще и ничем хорошим ни для кого это не кончалось. Особенно для их внутреннего мира. Так что на самом деле для Ильи Михайловича в этом смысле ещё всё было впереди.

- Ты хоть понимаешь, против чего выступаешь? - Патетически вскричал Бусиловский, сам себя привычно подкачивая. - Даже когда вот так нахально утрируешь?! Твои гиперболы и преувеличения никого не пугают. Имей в виду. Я не говорю об их полнейшей бессодержательности и отрыве от генеральной линии нашего общества. Ты когда-нибудь слышал об этом великом принципе - от каждого по способностям, каждому по труду?! Ты что, против повышения материальной заинтересованности колхозников?! Ты против курса партии?! - И снова побагровел, хотя, казалось, дальше уж багроветь было некуда. Но обличительный пафос требовал соответствующей формы, иначе бы он потерял свою убедительность.
- Бог с вами, Илья Михайлович! - Смеясь, поднял руки Лёнька. - Сдаюсь! Партию я люблю. Как её можно не…
И закашлялся. Наверно, хотел повторить это слово, но всё же подавился. Заколдованное и всё тут.


ТАК НА ОДИН ЛОМ во время нашей планёрки пришёлся лом другой. Потому в битве железных аргументов за и против светлого будущего наступил полный цугцванг. Склещились они таким образом не в первый раз. Но всё равно, если мы хотели спокойно дожить до вечера, надо было срочно прекращать столь безнадёжное дело, всю эту муть. Что очень тонко, как и положено настоящему руководству, почувствовало наше начальство. Сходу подхватило последние слова Ильи Михайловича.

- …Не только материальной! Но и моральной, должен вам сказать, заинтересованности. - Глянув на часы, добавил как вколотил наш редактор.
Тут все сразу облегчённо и благодарно вздохнули. Потому что надо же уметь выходить из всех споров! Особенно таких, изматывающе-тупых.
- Так, дорогие товарищи, - всё! На этом нашу дискуссию прекращаем. В отношении Курилова я отчасти согласен с отделом сельского хозяйства. В репортаже поставим всё же его фактическую выработку, а не ту, которую заслали в районный комитет и по району распространяли. Но с другой стороны - и сто двенадцать гектаров всё равно блестящее достижение и мы обязательно развернём вокруг него кампанию. Без таких ориентиров, должен вам сказать, Леонид Васильевич, мы не можем обойтись, пусть они даже и организованные, подготовленные, спланированные - как угодно. И никто никого не развратит. А страна только крепче станет. Такова генеральная установка! Наверху поумнее вас люди сидят! С этим-то вы согласны?! Вот и слава богу!..
Кто бы спорил в самом деле!
- Всё! Разговоры окончены! Теперь замечания по другим отделам.

После летучки, в отделе, я поинтересовался у Лёньки состоянием вышестоящего мнения по поводу наших розыскных материалов и выводов по хищениям масла на молокозаводе. Каковы же тут - на самом-то деле - установки?! Вдруг мы и здесь загибаем?!
- Нормальное мнение. С горчицей пойдёт. - Хмуро ответил он. - Шеф не слишком охотно, но должен был всё-таки сказать, что согласен. Но сразу, правда, заявил, чтобы на многое мы не рассчитывали. От силы получим обычную отписку: мол, меры приняты, за качеством анализов усилен контроль, ну и так далее. Но пусть даже и так, или как-то иначе, а выступать всё равно будем. Зря, что ли, работали?! Текст я набросал, посмотри вот. Я пока с практикантками займусь, они вот-вот подойдут после инструктажа от Ильи Михайловича. Думаю вот это письмо им дать из колхоза Калинина. Помнишь?
- Не осилят. Там копаться и копаться.
- Девочек мы продублируем, я имею в виду по работе в колхозе. Пусть едут пока, начинают. Мы без них хоть поработаем в полную силу, по-человечески. А дня через два я или ты к ним подскочим, поможем.
- Чем сможем.
- А то.


В КОРРЕСПОНДЕНЦИИ по молокозаводу - Лёнька, оказывается, сдал её в набор – в манере детективов Агаты Кристи, беззастенчиво-увлекательно описывалась вся наша замечательная операция «Сливки». В кульминации - жуткая, немая сцена с участием директора завода и лаборантов, когда после подписания актов по жирности продукта из молоковозов мы внезапно раскрываем перед сообществом уважаемых молочных дельцов, заражённых чумной палочкой материальной заинтересованности, свои карты. То есть, не карты - но акты подлинной жирности молока. Тем самым, мы как бы спрашивали всенародно, а чем, мол, объяснить разницу в среднем на одну десятую процента и куда деваются завидно солидные излишки масла. В то время как народ недоедает, где-то и что-то! Именно поэтому дьявольски конъюнктурным Лёнькой и был вынесен в заголовок вполне интригующий и даже провокационный вопрос - «Где же масло?». Любой чего-либо недоедающий рвать эту газету из рук будет, а прочитав, похолодеет. И сразу доест.

Пока я читал эту белиберду про масло, Лёнька в ускоренном темпе переговорил с практикантками, выписал им командировки, позвонил в колхоз имени Калинина Михаила Ивановича и договорился о гостинице. Обе наши сотрудницы, Саша и Лена, по всему видать, прижились, освоились немного - и в редакции и так вообще. Получив командировочные, девчонки отлучились, переоделись во всё джинсовое, на двоих взяли три чемодана. Причём, все в коричневую клеточку, как положено девочкам.

- Готовы? – С прежним, плохо скрываемым платоническим удовольствием оглядел их Лёнька, когда они перед самым отъездом вновь посетили нас в отделе, посидеть на дорожку.
- Что ж, долгие проводы - лишние слёзы. Целуйте, Витьку, можно и меня, так и быть, но только крепко, и в путь-дороженьку. Не забывайте нас, пишите, звоните. На танцы без нас не ходите, уведут сразу. Там орлы такие. Купаться тоже не делайте, буль-буль будет. А потом и оглы привалит. Причём сходу.
- Опять Леонид Васильевич на своём коньке. - Засмеялась Леночка, кося девичьим глазиком в пустой угол. - Вы мне там, на планёрке, больше понравились. Такой солидный, настоящий публицист! А тут не поймёшь, когда вы серьёзно говорите, когда шутите.
- Это он перед нами разряжается. - Предположила Сашенька-Шурочка, подкрашивая перед зеркальцем вытянутые губки. - Мне кажется, они оба нас всерьёз вообще не хотят принимать.
- Да ладно вам. - Примирительно сказал Лёнька. – Все всех уважают. Даже когда дерут на планёрке в хвост и гриву. Причём, тогда особенно. При этом, чем сильнее дерут, тем больше уважают! Хотя я и тут бы поспорил. Но вполне вероятно, что и нет…
Великий публицист как всегда затрепался.


В КОЛХОЗ девчонки поехали к удовольствию Саньки Волкова на его бешеной полуторке, взгромоздились на неё со своими огромными чемоданами-баулами, отчего грузовичок даже немного просел. Однако прыти своей не поубавил. И только когда мы всё же выпроводили в путь-дороженьку беззаботно смеющихся практиканток, Лёнька признался, что пойдёт в милицию. С повинной.
- Надо, во-первых, сознаться в самовольном расследовании их дела чести. Успокоить, что куска у них не отнимаем. Менты очень не любят этого, когда чего-нибудь у них отнимают. - Откровенно, как всегда, пояснил он, судя по себе. - А во-вторых, надо скоординировать дальнейшие совместные с ними действия. Короче, подготовить «заинтересованные органы» к приёму нашего маслица. Как-никак, они тоже занимались этим вопросом. А вдруг мы им теперь подлинный ключ в руки дадим, а? Не может быть, чтобы они не ухватились! Спасибо ещё скажут. Если по их линии раскрутить операцию «Сливки», большой шум, а, значит, большая польза обществу получится. Может быть, народ вздохнёт облегчённо! На какой-то момент.

ЭТОТ ФРУКТ и в самом деле так считал. Чем больше шуму - тем больше пользы. А о том, что оглушённый подобной информацией народ не ворюг побежит вязать, а последнее масло тащить из магазина, пока оно есть, блистательный публицист-расследователь не хотел и догадываться. Хотя видел такое каждый день.
- Не торопимся ли мы с публикацией?! - Тем не менее осторожно высказал я наводящее сомнение. - Может быть, так же тщательно следовало проверить и все другие молоковозы и фермы? Нам могут сказать и наверняка скажут - мол, случайность, частность.

- Ты прям как Илья Михайлович! А мы и не обобщаем! - Парировал Лёнька. - Не имеем такой возможности - подменять милицию и прокуратуру. Речь как бы всего лишь о частности. На большее нам никогда и не дадут размахнуться. К сожалению, конечно. Наше дело всего лишь сказать «а» - мол, «А-а где же ма-асло?!». Их же дело - ответить на этот бескомпромиссный и нелицеприятный вопрос так: «А подать сюда масло для народа! И быстренько!»

- Ты думаешь - подадут?!
- Это и неважно по большому счёту. Мы же профессионалы, не так ли?! Нам лишь бы гавкнуть! А прорычать будет кому, не беспокойся…
Ты всё понял, а я пошёл. Не забудь, сегодня дежуришь по номеру, помнишь, конечно. Так смотри, чтоб не зарезали чего из нашего. Особенно цыфири сверь по молокозаводу - ни одного шанса для оправдания гадам нельзя дать! Ни одной щелки-щёлочки! Не дай бог хоть в самом малюсеньком соврать, оказаться неточными - такой вопёж поднимут, что всё наше дело под сомнение поставят. Учти! Так что, бывай, старик. Не кашляй! Ни пуха мне, конечно, ни пера! Отваливаю. Якоря выбрал. Давай «Славянку»! - Пам- парам-пам-пара-пампарам пара!..
Ушёл всё же. Тихо-то как стало! Слышно лишь как сверчок своей подружке аналогично лапшу на уши вешает. Но куда ему до нашего болтуна! Публициста!