4. Волки и овцы

В общем зале два-три посетителя дымили своими трубками, не обращая внимания на заливистый лай, доносившийся откуда-то сверху – кажется, на втором этаже “Славного лебедя” поселился обладатель весьма беспокойной псины. Луизон нигде не было видно. Мы поднялись по шаткой лестнице в номер, на пороге которого нас встретила Мартон:
-Госпожа, вещи я сложила, как вы приказали!
-Это радует. Но я буду обрадована еще больше, если ты знаешь, где сейчас донья Беатриса… я хочу сказать, Луизон.
-Луизон… - Растерянная Мартон хлопала глазами, не зная, что ответить, - должно быть, она куда-то ушла…
-Блестящий вывод! Если мы были на Габсбургской территории, - добавила графиня, обращаясь ко мне, - я бы уже обратилась в бегство из этой гостиницы. Не желаю искушать судьбу, и дожидаться, кого приведет твоя милая подруга.
-Никого она не приведет! – возмутилась я. – За что вы нас так не любите?!
-Дитя мое, ты смешиваешь чувства и логику. Как профессионал, я обязана предусмотреть любые варианты. Сейчас я жалею о том, что не проследила, куда она пошла – глядишь, вышла бы на сеть испанской разведки в Копенгагене, а это на что-нибудь да пригодилось бы.
За дощатой перегородкой снова послышались раскаты собачьего лая. Я решила, что следует помочь бедному животному успокоиться. Прислонившись плечом к стене, я протяжно завыла, подражая волчьему голосу. Собака за стеной тут же захлебнулась собственным лаем. Можно было услышать, как ее когти скребнули по полу – барбосина явно торопилась забиться поглубже под кровать.
-Ловко, - восхитилась святая Каролина. – Прием простой, но действенный.
-Я могу выть на разные волчьи голоса, - похвасталась я . – Ведь серый воет по-особому, когда он охотится, или играет со своей волчицей, или просто воет на луну.
-Ты непременно должна меня этому научить, - сказала графиня. – Ну-ка, попробую…
И она завыла, подражая мне. Я вторила ей, подбирая нужные каденции. Мартон испуганно присела на кровать, переводя взгляд то на меня, то на свою госпожу. В этот момент дверь отворилась и на пороге появилась Луизон. Наши рулады тут же оборвались, сменяясь гробовым молчанием.
-Я помешала вам? – спросила Луизон. – Прошу вас, не обращайте на меня внимание… войте… - она явно хотела прибавить “я не осуждаю вас” или что-нибудь в этом роде, но во время остановилась и скрылась в коридоре.
-Донья Беатриса становится невыносимой, - изрекла Миледи.
Будто услышав ее мысль, моя, быть может уже бывшая подруга вернулась на поле действия.
-Донья Чарлота, я должна сообщить вам… я приняла решение оставить ту стезю, которую избрала, должно быть ошибочно. Мы с вами больше не будем солдатами двух враждебных лагерей, донья Чарлота, никогда я не попытаюсь стать камнем преткновения ваших планов…
-Как же мне стало легко на душе от ваших слов, донья Беатриса! – таким же взволнованным голосом отвечала Миледи. – Словно только что с ночного горшка слезла, - шепнула она мне на ухо. Она уже достаточно доверяла мне для подобных шуток.
-Вот здорово, - сказала я. – Мне что теперь, в одиночку предстоит свергнуть Ришелье и установить всекатолический мир, о котором ты так много мне рассказывала?
-Ну что ты, моя дорогая. Разумеется, донья Беатриса не потребует от тебя верности клятвам, которые утратили силу для нее самой. А что до всекатолического мира… скажи, ты по-прежнему признаешь меня святой Каролиной?
-Если только вы не откажетесь от этого имени.
-Значит, теперь ты связана обетом послушания со мной, ведь Луизон по доброй воле сложила с себя роль твоего духовного руководителя. Ведь так, Луизон?
-Так, донья Чарлота, - смиренно ответила моя подруга. – Если у Мадлен сердце больше не лежит…
-Постойте, моя дорогая Беатриса. Я не понимаю вас. Из ваших слов можно скорее заключить, что это у вас “сердце не лежит”, а не у Мадлен. Мадлен, напротив, по прежнему полна всекатолического рвения. Мне кажется, вы даете ей свободу только для того, чтобы тут же потребовать обратно.
-Вы все неправильно поняли…
-Ну разумеется, я все неправильно понимаю. Знаете, вы начинаете напоминать мне одну мою знакомую монахиню… Она была очень добродетельна, но у меня отчего-то еще в детстве  возникла привычка не доверять слишком добродетельным людям.

“Ну вот и началось!” – обреченно подумала я. Конечно, у них обеих безупречные светские манеры, которых никогда не будет у такой простой девки как я, и в волосы друг другу они не вцепятся... а все-таки если Луизон напоминает Миледи ту монахиню – весело будет в нашей компании!
-Меа кульпа! – в отчаянии изрекла Луизон. Кажется, в затруднительных случаях она всегда прибегала к этому заклинанию. Голова ее поникла долу, голос дрожал будто от волнения. – Донья Чарлота, я виновна в том, что слишком многое взяла на себя. Я думала, что способна управлять другими людьми, а в действительности не способна управлять и собой. Дозвольте мне оставить вас и Мадлен, чтобы смиренно обдумать свой грех…
-Луизон, куда вы пойдете – одна, в незнакомом городе, в стране, языка которой вы не знаете? Я не настолько жестока, чтобы отпустить вас в таком состоянии. Мартон, довольно тебе сидеть без дела на моей кровати, ступай и закажи стакан теплого молока. Вам нужно успокоиться, Луизон. Если вы пообещаете, что не будете пытаться помешать мне или давать Мадлен поручения, несогласованные со мной, мы вполне можем продолжать наш путь вместе.
-Как вы добры, донья Чарлота, - отвечала Луизон, по-прежнему не поднимая голову. – Я готова принести любые клятвы, если это успокоит ваши подозрения.
-Разумеется, успокоит, если вы действительно поклянетесь. Я далека от мысли, что вы способны нарушить обещание.
-Разумеется, не способна, донья Чарлота. Как это прискорбно, что мы вынуждены связывать друг другу такими обетами, вместо того, чтобы всецело положиться на святое доверие…
-О, это прекрасное чувство – доверие друг другу, - ответила Миледи не менее елейным голосом. – Я уверена, что после всего, что было сказано, я могу не бояться, что вы снова будете злоумышлять против меня или требовать подобного от Мадлен.
Вернулась Мартон со стаканом молока; едва она ступила через порог комнаты, Миледи плавным движением оказалась возле нее, на мгновение повернувшись к нам спиной, забрала из рук Мартон молоко и самолично вручила Беатрисе. Белая пенка на поверхности напитка пошла рябью. Приняв бокал, Луизон сделала осторожный глоток, пока графиня наблюдала за ней с благосклонностью кошки, выпускающей из лап мышь.
-Теперь, дитя мое, вам следует лечь в постель и успокоиться. А я подумаю, как нам быть дальше.
Луизон кивнула и допила оставшееся молоко. Через какое-то время она удивленно сказала:
-Мои веки тяжелеют… Донья Чарлота, я хотела… дать клятву…
Не договорив, она уронила голову. Святая Каролина с материнской нежностью помогла ей добраться до кровати, заботливо поправила подушку под головой и даже закутала одеялом, оставив открытым только лицо. Я подумала, что в таком положении Луизон будет очень трудно прислушиваться, засыпая, к нашим разговорам, потому что одно ее ухо лежало на подушке, а другое сейчас было скрыто толщей ткани.
-Маленькая лгунья, - шепнула мне святая Каролина, удалившись на безопасное расстояние. – Снотворное подействует только через десять минут, а не сейчас… Притворяется, лишь бы не давать мне клятву. Мадлен, ты не осуждаешь меня за такие методы?
-Да нет, понимаю, что у вас нет большого выбора. От Мартон толку мало, а про меня вы понимаете, что если у вас дойдет до драки с Луизон, я вряд ли вас поддержу. Скорее наоборот, я останусь на стороне Луизон. Пусть мы вдвоем не смогли проследить за вами, а все-таки за нами двумя вы тоже проследить не сможете, если мы будем порознь. Будь иначе, вы бы позволили ей уйти и постарались, как вы там говорили, выйти на сеть испанской разведки в Копенгагене.
-Мадлен, ты еще умнее, чем я думала. Впрочем, и донья Беатриса тоже. Я думала, она попробует расплескать молоко, но она избрала путь смирения, так что я сама дала ей возможность избежать клятвы – для нее такие вещи имеют значение. Между прочим, это говорит о том, что она еще не вполне испорчена…
Меня осенило одно воспоминание. Луизон немало времени потратила на то, чтобы приобщить меня к своей шпионской премудрости, и среди прочего, я услышала от нее, что у отцов-иезуитов считается – клятву можно и не держать, если принося ее, ты с самого начала не имел намерения выполнить. Видя мою реакцию, она тут же принялась уверять меня, что сама она придерживается совсем других правил. Но сейчас, когда я уже отчасти научилась мыслить как шпионка, я не была уверена в том, что Луизон была бы столь уклончива, если бы меня не было рядом. Во всяком случае, она сохранила за собой свободу маневра. И в дальнейшем, если ей понадобится моя помощь в игре против Миледи, она всегда может сказать мне, что это провидение удержало ее от обещания.
-Вижу, что моя подружка лукавит, - признала я. – Но что поделаешь, я все равно не могу ее предать. И если она потребует от меня, я все равно должна буду исполнить ее приказ.
-Значит, ты предашь Францию, иного выбора тут нет. Подумай еще вот о чем, Мадлен. Если медальон со списком достанется ей, рано или поздно она передаст его своим резидентам-иезуитам. И для людей, чьи имена в нем упомянуты, и чья вина состоит в том, что когда-то, во времена короля Генриха, они сочувствовали Франции или что-нибудь делали для нее, это будет означать стражников, кандалы, пытки инквизиции и в конце – смерть на виселице или на костре. А если медальон достанется мне…
-То вы будете их шантажировать, - догадалась я. – И кандалы с виселицами и кострами достанутся только тем, кто откажется сотрудничать?
-А вот тут ты ошибаешься, - усмехнулась она. – Список всего лишь бумага, а не доказательство их вины. Конечно, инквизиторы все равно начнут аресты, но только в том случае, если он достанется им целиком. Стоит хотя бы одному человеку из списка принять предложение Ришелье – и кардинал будет бессилен оказать давление на остальных. Чтобы не засветить этого единственного.
-Пожалуй, вы правы. Черт с ним, лучше я буду чувствовать себя предательницей по отношению к Луизон, чем столько людей, быть может, пострадает по моей вине. А почему вы не отдали список людям кардинала еще в Дьеппе?
-Если бы не этот болван Каюзак, я бы, может быть, так и сделала.
-Медальон все еще у вас? Или кто-нибудь из тех, с кем вы встречались, вчера или сегодня, уже думает, как переправить его в Париж?
Снова на лице графини появилась знакомая мне усмешка:
-На этот счет можешь не беспокоиться. Я отдам медальон лично в руки кардинала, или вообще никому.
-В таком случае, что же вы хотите с ним делать?
-В первый день, когда я обвела вокруг пальца вас с Беатрисой, я не встречалась с мэтром… впрочем, его фамилию тебе знать не обязательно. Мне захотелось узнать что-либо о людях из этого списка, чтобы они были не просто безликими строчками. Я узнала, что в ратуше Копенгагена есть архив, в котором, среди прочего, можно найти перепись всех крупных домовладельцев. Как ты понимаешь, король Генрих с кем попало дел не вел, так что его конфиденты относятся к категории крупных домовладельцев.
-И копенгагенские власти пустили вас в этот архив?
-Разумеется, нет. Не для того они поставили у входа такого приметного солдата, с ружьем и примкнутым штыком, чтобы пускать всяких авантюристок из Франции. Мадлен, как ты смотришь на то, чтобы вспомнить твой парижский опыт проникновения в закрытые дома?
-Если с вами вместе, то с удовольствием. А то одна я все равно хрен разберусь внутри архива.
-Значит, заметано, подружка. Ждем темноты и выступаем.