Там, где рыдает Несси. Глава 3

      – Привет! Встречай гостью! – выйдя   из машины, устало, но вместе с тем радостно кричу я в открытую калитку.
      – Господи, Карька! – Наталья, бросив лопату, кидается мне на шею. Она лобызает меня в щёки, приговаривая: «Слышу, сигналит кто-то. Думала, Юрка».
      Затем, не переставая охать и ахать, она ныряет куда-то в кусты. Вскоре по звуку я определила: распахнулись ворота.
      – Гони в гараж, – раздаётся её голос, – а Юркина и на улице постоит… Уехал ранищу на озеро, паразит этакий, а ведь уже одиннадцатый час... Да и сотовый не отвечает.
      – Может, с друзьями где задержался, – садясь в машину, предположила я.
      – Не знаю, – ответили из-за кустов.
      Когда автомобилю определили место, Наталья ринулась закрывать железные ворота, однако передумала. Оставила всё как есть.
      – Вдруг Юра подкатит с рыбой... – обернувшись, пояснила она. – Уху сварим около пруда. Знаешь, какая вкусная уха на воздухе…
      – Забыла.
      – Ничего, вспомнишь, – улыбнулась подруга и добавила: – Ну, проходи в дом, не стой.
      – Это не дом, это целый терем. Наташ, а сколько тут квадратов? – запрокинула я голову, словно для измерения квадратуры Натальиного и Юриного жилища нужна была ещё и высота.
      – Двести метров, – ответила Наталья, – два года назад выстроили. Старый-то, не запамятовала, где стоял?
      – Кажется, там, – кивнула я на одно из строений, выглядывающих из-за дома.
      – Верно. Теперь это сенной сарай.
      – А сад и огород у вас на прежнем месте, – сказала я, озираясь кругом.
      – На прежнем. Только часть грядок пришлось под дом занять. А новые там раскопали, – махнула она рукой вглубь участка.
      – Ой, какая чудненькая веранда! Большущая и вся застеклённая… Как красиво околочена! А это что за материал? – указала я на пол, устланный широкими плитками. У меня же в квартире из-за вечной нехватки денег лет семь как не было ремонта. И на кухне протёртый до дыр линолеум отчаянно шуршит под ногами.
      – Не знаю, Юра в Москве купил… Что же мы стоим, заходи, – всплеснула руками Наталья, пропуская меня вперёд.
      Я осторожно перешагнула через порог…
      – Сейчас щей разогрею да пюре с котлетками достану из холодильника. У нас мясо не покупное, скот держим. Хочешь молока? Тоже своё, домашнее… – трещала подруга, не предоставляя мне возможности вставить хотя бы словечко. – А ты пока иди умойся с дороги. Свежие полотенца и халат там найдёшь. В ванную туда, – махнула она рукой в нужном направлении.
      Приняв душ и высушив волосы, я уселась на табуретку. Пока она хозяйничала, не уставая при этом тараторить, я исподтишка рассматривала её.
      Наталье сорок семь. Она на четыре года старше меня. Для неё, казалось, не существовало времени. Высокая, не чета мне, в меру упитанная. Статная, как сказал бы знаток женской красоты. Узкие покатые плечи; округлые руки с ямочками на локтях; не заплывшая жиром талия; красивые полные ноги; румяное, почти без морщин лицо; яркие без намёка на помаду губы; опушённые тёмными ресницами глаза – какой была в юности, такой и осталась на зависть своим друзьям и недругам. Хотя настоящие друзья завидовать не станут, а если и позавидуют, то молча, по-дружески. Я искренне сделала ей комплимент, что редко бывает у представительниц женского пола, в том числе и у подруг; и сверх того пошутила: кавалеров, наверняка, даже сейчас хоть отбавляй. Она ещё больше разрумянилась и смущённо заметила:
      – Вроде не даю повода. У меня Юра есть. Правда, бывало и такое: становились передо мной мужики на колени – обещали прокормить и своих и моих деток, только, мол, разведись. А какое там разведись, если у нас с Юриком любовь со школьной скамьи и жизни друг без друга мы не представляем.
      – Ты, Наташа, молодец, – по-доброму позавидовала я её ладному семейному счастью, прочно угнездившемуся в этом гостеприимном доме.
      Судя по идеальному порядку везде, по стерильной чистоте мебели, паласов и кухонных полотенец, можно было сделать вывод о недюжинности здоровья Юриной благоверной. Это сколько же надо сил и энергии, чтобы довести до совершенства каждый закуток своей отнюдь не маленькой квартирки? Но из Натальи ни года, ни кропотливый домашний труд не выжали соков. Напротив, в свои сорок семь она ещё больше расцвела и похорошела.
      Родилась и выросла Наташа в Озёрске. В двадцать один выскочила замуж за местного парня-одногодку Юрку Богачёва. Юрка был сиротой. Его воспитала бабушка. Матери Юрик не знал: умерла при родах. И родителя не помнил. Бабушка про мать парнишке рассказывала охотно и часто, а вот про отца никогда не заикалась и даже запретила расспрашивать. И рос ребёнок в неведении: где папа, жив ли, нет ли?   
      В двадцать один супруги дружно поступили на разные факультеты заочного отделения Карюпинского пединститута. Он выбрал биологический, она – физико-математический. Там мы и встретились, а встретившись, подружились. Мне было семнадцать (я с шести лет пошла в школу), а им – по двадцать одному. Но это не мешало нам общаться, так как я к своему семнадцатилетию была начитанной девицей. Недаром меня называли «ходячей энциклопедией».
      В двадцать два Наталья родила дочь, в двадцать три сына. На сессии оба ездили регулярно, хотя родители Натальи ещё работали. Выручила бабушка Юры. Она строго-настрого запретила молодой паре пропускать занятия, пояснив, что будет сидеть с внуками. И терпеливо сидела, несмотря на ухудшающееся здоровье.
      Бабушка Юры, Богачёва Татьяна Ивановна, умерла, не дожив полгода до семидесяти пяти. Сказалась хроническая болезнь – сахарный диабет. Умерла легко. За неделю до перехода в мир иной слегла не охая. Очевидно, боялась потревожить ухаживающих за нею Юрия и Наталью. За несколько часов до смерти тихонько поманила невестку: «Доченька, там, в левом ящике комода, у меня всё приготовлено. И бельё, и деньги».  «К чему приготовлено?» – спросила удивлённая Наталья. Но потом, вникнув в смысл страшных слов, всплеснула руками: «Бабуля, ты что? Всё будет хорошо». «Не перечь! Мне лучше знать, – урезонила обескураженную невестку Татьяна Ивановна. – Ты всё запомнила? А сейчас выйди, я хочу остаться одна…»
      Через два часа в маленькой комнатушке-спальне, под святым ликом Пречистой, нежно обнимающей младенца Иисуса, безвинная душа бабушки Тани легко покинула тело и упорхнула на небеса.
      В это время Наталья варила старушке кашу, а Юрий отлучился во двор покормить кур.
      Юрию Богачёву и его супруге к тому времени стукнуло по тридцать…   
      Наша дружба не прекращалась и после окончания института. Даже гостили друг у друга. Наталья приезжала с ребятишками и с мужем, я к Богачёвым ездила с дочкой Юленькой. Потом мы просто переписывалась; затем, обзаведясь домашними телефонами, созванивались; а когда появилась мобильная связь, то общались по сотовому. Хотя последние четыре года почему-то не звонили друг другу. 
Нашим поездкам в Озёрск мой благоверный был несказанно рад. Теперь ему никто не возбранял тайком водить в наше, пока ещё совместное, гнёздышко девиц сомнительного поведения. Но от соседской молвы далеко не уйдёшь, и о проделках мужа я узнавала сразу же по приезде домой. Он ругался площадной бранью, называл меня дурой, верящей во всякую чушь. Я сначала переживала, даже заболела, а потом, вплоть до развода, махнула на всё рукой…    
      Рассказывая о себе, совсем забыла о дочери. Юлечку родила в девятнадцать, через год после свадьбы. Дочери сейчас двадцать четыре. Нынче она закончила с красным дипломом исторический факультет МГУ и вышла замуж за москвича, которому родители подарили квартиру. Устроилась в один из городских музеев архивистом. Муж Юли, Егор, тоже работает в этом музее, только экскурсоводом… 
Наталья после окончания института преподавала в одной из средних школ Озёрска математику. Юра там же обучал деток биологии.
      – Наташ, – поинтересовалась я, – а почему ты ушла из школы?
      Наталья тихо опустилась на табурет:
      – Понимаешь, Каролина… наверное, не смогла смириться с формализмом и пусканием пыли в глаза. Да что говорить, сама всё знаешь. Взять, к примеру, трёхбалльную систему оценок? Ведь в современной российской школе практически нет единиц и двоек.
      – Да, – вздохнула я, – если педагог влепит двойку ученику, он – плохой педагог: не смог заинтересовать лодыря.
      – А ЕГЭ? Ну где это видано, чтобы знания проверялись методом научного тыка, – продолжала негодовать Наталья. Она встала и принялась переворачивать котлеты. – Случай у нас был, – сказала она, – шестиклассник, с диагнозом ЗПР, позабывший половину русского алфавита, выиграл школьную олимпиаду по немецкому. «Наталья Егоровна, – сказал он мне потом, – задания я не смог прочитать, поэтому галочки ставил наугад». Вот, Каролина, к чему может привести увлечение новомодными веяниями оттуда. Хорошо, это было классное мероприятие. Учительница всё-таки послала на городскую олимпиаду достойных ребят, и один из её учеников там занял первое место. Слава богу, родители мальчика адекватные попались, сразу сообразили, что к чему.
      – Во многих странах давно отказались от таких способов проверки знаний, а у нас их культивируют словно картошку, – согласилась я с Натальей.
      – После ухода из школы, – продолжила подруга, – десять лет отработала в архиве при Пенсионном фонде.
      – Помню, – откликнулась я. – Такая довольная была.
      – Угу. Сама себе хозяйка, никто над тобой не торчит. Не надо давать открытых уроков, а потом выслушивать массу противоречивых отзывов и рекомендаций. Правда, и на новой должности нужно было терпение. Ведь старичкам и старушкам иногда по двадцать раз приходилось разъяснять одно и то же. Но я не сердилась: возраст – и ничего с этим не поделаешь. К тому же, не просила оставлять на улице собачек и кошечек, которых приводили и приносили с собой клиенты. Понимала: мусики и пусики – единственная отрада для бабушек и дедушек. После внуков, конечно… Идущий сзади, Каролина, подберёт своё, ибо молодость не вечна; и нам, придёт время, радостно будет ощутить на себе тёплое человеческое обхождение… Но несколько месяцев назад ушла и из Пенсионного. Теперь вот дома штаны протираю. Вернее, юбки.
      – Почему?
      – Почему юбки-то протираю? А муж заявил: от тебя ни дома дел, ни денег в дом. Прибежишь в шесть и не знаешь, за что схватиться: то ли в огороде копаться, то ли ужин готовить. Сиди-ка, говорит, милая, в четырёх стенах. Я мужик, и я должен зарабатывать.
      – И зарабатывает?
      – Зарабатывает… Нет, не в школе. Раньше меня ушёл… Видишь, дом новый выстроили, обставились мебелью, две машины купили, сельхозтехнику. Кое-что по мелочи приобрели… Но не это главное.
      – А что? – удивилась я.
      – Духовное развитие. Прежде наполни сердце добротой, а голову интеллектом; и только потом займись своим кошельком. Это в идеале. Это для философов. Оптимальный же вариант – делать всё синхронно, но не застопориваясь на кошельке.
      Я округлила глаза и, бросив взор в прихожую, где виднелась лестница, ведущая на второй этаж, спросила:
      – Получается, тебе жаловаться не на что: ни на духовную сторону твоей жизни, ни на материальную? И то и другое равноценно для тебя? И ты синхронно шагаешь в ногу и с тем и с другим?
      – Получается, так, – ответила она, переварив каскад моих вопросов. Помолчав немного, Наталья продолжила: – Денег, чтобы сносно жить и при этом развиваться хватает. Даже компьютер приобрели и к безлимитному Интернету подключили. Библиотеку хорошую собрала. Областной театр иногда с Юриком посещаем. Неоднократно бывали в крупных музеях обеих столиц.
      Говорила подруга всё это без тени самодовольства, просто, обыденно. Выяснилось также, что она очень любит жизнь и себя в ней. «Эгоистка», – подумала я. Но она, словно прочитав мои мысли, добавила: «Именно через любовь к себе я и научилась уважать других, не навязывая никому своего мнения»…
Спохватившись, что я голодная, она метнулась к плите, изрекая на ходу: мол, баснями соловья не кормят, ему важнее заморённые червячки. Она налила тарелку ароматных щей, в которых, как айсберг у берегов Антарктиды, плавал громадный кусок мяса. У меня заскулила в животе стая проголодавшихся собак.
      – А как дети? – спросила я, поднеся ложку ко рту.
      – Дети в Москве, – откликнулась Наташа, и лицо её, степенно сидящей передо мною, не замедлило принять облик Сикстинской мадонны. – Ире двадцать пять. Окончила архитектурный институт, не работает.
      – А что случилось?
      – Егор, муж её, запретил. У него бизнес. Частное детективное агентство.
      – А сын?
      – Славик тоже в Москве. После окончания школы милиции работает у Егора. Не женат. А пора бы. В мае стукнуло двадцать четыре. Ну а ты-то как? – спохватилась она, – а то всё обо мне да обо мне.
      – А я по-прежнему в Карюпинске.
      – Знаю… Ты квартиру снимаешь или в мужниной живёшь?
      – В его. И как ты помнишь, в благоустроенной двушке времён Брежнева, общей площадью сорок два квадратных метра, под номером тринадцать, на четвёртом этаже пятиэтажного панельного дома, – отчеканила я зачем-то и без того знакомую ей информацию.
       Вообще-то число тринадцать для меня значимое. Тринадцатого января родилась дочь, а в книге регистрации актов гражданского состояния за номером тринадцать моя доченька зарегистрирована. Тринадцатого июля я благополучно развелась с мужем, и тринадцатого августа он с какой-то пассией укатил на север на строительство газопровода, оставив жилище мне. Поговаривают, будто бы в тринадцатый раз женился. Слышала, что отбирать квартиру, полученную им от завода, не собирается, так как на Севере платят большие деньги и с голоду, по его словам, не дадут умереть. Тринадцатого августа обычно заканчивался мой очередной отпуск.  Следовательно, по поводу магического числа не паникую.
       Второй раз приобретать супруга не желаю, хотя до сих пор, как считают многие, я ещё интересная особа. Росточка, правда, невысокого, всего метр пятьдесят восемь, слегка полноватая, но стройная, никогда не сутулюсь. Светловолосая от природы. Все мужчины полагают, что у меня выразительные глаза, которые придают необыкновенный шарм внешности. В общем, утверждают мужики, мне тридцать и никак не больше. Ну, тридцать, так тридцать, я согласна. И чтобы это тридцатилетие продлилось, удвою или даже утрою труды свои. Маски, массажи, паровые ванночки, гимнастика для лица, глаз, губ, надеюсь, и дальше будут творить чудеса с моей внешностью. Если раньше мне на все эти процедуры хватало времени, то теперь, по выходе на пенсию, секунд, минут, часов и дней должно быть в излишке. 
      – Господи! Где же Юра? – вспомнила о муже Наталья. – А ты ешь, ешь. Отвлекаю тебя. Сметаны больше клади. Свежая…
      – Спасибо, Наташа. Очень вкусно. А сама что же?
      – Так я уже сто раз перекусила. Только чай остался. А чаёвничать, подруга, мы будем с тобой на свежем воздухе. Ты как, не против?
      – Не против.
      – Ну и ладненько.
      Она по-крестьянски сложила руки на коленях, закутав их, словно малышей, в стерильной чистоты и приятной цветистости фартук.