Похмелье взросления Гл. 21 Бунт отдельно взятого

(Глава романа «Похмелье взросления»)


Предыдущие главы:

«Отъезд»;
«Малая родина»;
«Миха»;
«...В поле не воин»;
«Пасынки надежды»;
«Лучший город Земли»;
«Самая первая акция»;
«Партия»;
«Менять жизнь!»;
«Панихида перед бурей»;
«Буря»;
«Натиск»;
«Трещина»;
«Попытка быть как все»;
«Братья-каины»;
«Столичная родня»;
«Будни и досуги»;
«Два стыда»;
«Бойцы культфронта»;    
«Гражданин по фамилии Волин»


– Жить всё сложней, – вещал Молодцев. – Прежде рыцарь мечом смерду грозил. После – денежный гнёт: забастуешь –  тебя, скорее всего, не убьют, но с работы – пинком! Многих страх держит, что выпнут – и жрать будет нечего. Теперь, вот, новый гнёт – инфА*. Смотрит телек мужик и думает: «С боссом одни фильмы глядим» – вроде как, равенство... Но инфА – не только телек. Идёт мужик, видит машины, размышляет: «Тьма машин, один я – пешкодралом». Богатых стало чуть больше, – и это сломало бедных. Раньше, видя карету, одну на весь город, нищий злился. Теперь, видя «тачки», вздыхает: «Я – лох». Вот это всего страшней – себя невзлюбить. Пока другой не любит – фигня: собака лает – ты идёшь. Но если сам в себя плюнешь – всю жизнь дерьмо будешь жрать.

       Овсов не грустил насчёт не рвавшихся в бой мирных граждан – лишь жалел их. «Одно слово: жертвы, – думал он, клея листовки. – Системой опутаны». Верилось: годик-другой – и мозги их встанут на место, мираж рассеется. Не сбылось. Раз даже Молодцев взорвался:

– Это быдло сдохнет скорей, чем на митинг пойдёт! Хуже псов шелудивых: псину пнёшь – тяпнет, а эти... Сколько акций, листовок – всё как в дыру какую!..
– Других людей нет. Либо этих поднимем, либо грош нам цена, – сказал Овсов.
– Точно, – откликнулся Вовка Таргаев по прозвищу «Батя».

Кликуху свою он обрёл с лёгкой руки того же Молодцева: тот где-то вычитал, что отца Тамерлана звали Таргаем. Так и стал Вовик Батей. На батю он не тянул – мелкий, с мальчишьим лицом... Да и радости его были сплошь пацанячьи: как он был счастлив, когда научился плавать! Ещё у Вовки были разные глаза: правый – синий, левый – с желтизной.
Впервые Ванька столкнулся с ним на концерте рок-коммуны.

– А сейчас – «Пуля»! – крикнул Виктор и у сцены закипел слэм.

В пылу его один из зрителей чуть не был затоптан. Ванька успел поднять парнишку за ворот – одной левой. Так познакомились.
       Батя «в миру» был студент-юрист – с того же вуза, что и Молодцев. Вовка выбивался из местного молодняка: в каникулы пахал, хотя москвич, семья полная...

– В общем, двинул летом в автопарк – мыть салоны после рейсов. Но свалил: труд каторжный, платят гроши...
– Слышь, Вов, а чего ты в уборщики? Ты ж юрист!
– Ща их как собак нерезаных. И без связей никуда – одиссея, блин, капитана Блата...
– Нич-чё, братан, наше время придёт!


Вместе шли клеить листовки: Вовка лепил дрянную бумагу к стене, Ванёк стоял на стрёме. Каждый миг ждали наезда, но обошлось.
       Втык настиг с другого боку. Батя не пришёл на Первомай. Не появился и позже. Пытались дозвониться – тщетно. Сыскался он лишь после праздников.

– Где был, чего пил? – спросил Ванёк.
– На даче.
– Так у вас, вроде, нет.
– У друзей, – промямлил Вовик.
– В другой день, значит, не судьба?
– Помочь надо...
– А нам – не надо? Не думал, брат! Борьбу на дачку чужую сменял...    

Тогда Ванёк ещё не понял, что к чему. Вовка проболтался сам – чуть позже. В дни предвыборной акции вдруг заявил: никуда не пойдёт – не сможет:

– Лизе обещал...               

На дело думали идти вдвоём. Поздней узнал: про Лизу много кто был в курсе – лишь напарник до последнего не при делах.
Вечером прибыл Молодцев.

– ...И?
– Как решили.
– Вместо Бати?
– Сам справлюсь. Один.

«Выйдет, не может не выйти», – думал Овсов, бредя к себе.

– Да поможет нам Зевс! – произнёс он чуть слышно, как в детстве. И прибавил: «Поможет».

*                *                *

       Бритты выдумали «оппозицию Её Величества», но косые левши вновь подковали блоху, создав «партию власти».
«...Какие бы перемены не переживала страна, государственная служба была и будет примером самоотверженности, верности долгу, готовности прийти на помощь...», – телек тут же вырубил: жизнь коротка, чтобы слушать бред. «Вам хочется, чтоб не лез никуда, начальству во всём внимал – дал бы хомут на себя надеть... Что-то мерзкое есть в слове «дать» – не мужское: «этому дала, этому дала, этому не дала...» – ну и не надо! Не нужны подачки».
Вспомнил брата:

– Так не бывает, – поучал Андрюшка, – что все – голубень, один ты – мушкетёр.
– Будь я мушкетёром, я б миледи выбрал!
– Не её – актрису Терехову: это она тебе нравится... А миледи выбрать нельзя, она злая, – добавил брат пионерским голосом.
– Тогда что есть «зло»?..
– Ну, это когда другим желаешь то, что не хочешь себе.
– Значит, я – злой. Если твои «другие» меня убить решат, я им смерти не только пожелаю. Я сдачи дать попробую – если не струшу. Выдумали, блин, «не убий» – суть в ином: не бойся бить в ответ.
– Нет в тебе любви к людям.
– За что их любить?
– В Писании сказано: «Возлюби ближнего».
– Там сказано: «Не мир, но меч». И «Не бойтесь тех, кто убивает тело» – Евангелие от Матфея...
– Тебя не переспоришь!
– Значит, не лезь: не уверен – не обгоняй.

       «...Давно это было, ужЕ подстригся, офис с девяти до шести. Но стенд партии власти атакую – сегодня. Он обречён, ведь стенды бегать не умеют. И сдачи не дают, а безответный всегда обречён».
       Московское отделение Партии решило в ночь перед выборами вывести из строя семь крупнейших стендов.
Поначалу хотел сделать всё по-мужски, без затей и боязней. Купить чернил в магазине у почты, затем у стенда отвинтить крышку флакона, без спешки, не торопясь – и...
«Революционер – мертвец в отпуске»* – нам ли не знать? К чему спешить у врат вечности? Ты в шаге от неё – так вперёд: взмах «не слишком, а слегка»* – и!.. Шаг сделан, знак поставлен: «Казнить! Нельзя помиловать». У прочих – лизы, у нас – вечность. Небесный Иерусалим!»
       Вот и магаз: канцтовары, дамские романчики... Сейчас внутрь войдёт он – избранник судьбы, купит банальный флакон «Радуги»... Ч-чёрт!!!» Стенд загородил чей-то джип цвета нездоровых фекалий. «Ё! Твой-ю бар-р-рикаду!» Всё равно зашёл внутрь.
Покупателей не было – пусто. «Пустота – это всё. Это место для ещё не свершённого», – правы китайцы. Блёстки, маркеры, чтиво в обложках дрянных тонов. Дамское «мыло» – для самых нежных, интимных мест. Для ума и души. За прилавками две продавщицы – на Ваньку не глянула ни одна. «Всё правильно, я ж не герой книжек для завучей и кассирш. Ща! Куплю пузырёк, выйду – и длань Господня тряхнёт вас обеих! Повернёт ваши тыквы в мою сторону – с силой, способной шеи свернуть. Там за окном я такое сотворю, что вам не снилось даже. А пузырёк даст ваша ручка, фрау-мадам! Господи, если б не было джипа!.. Где тушь, чернила? Один флакончик, Господи! Ни одного. Открытки, гламур-детектив, писанный жирной полковницей... Хоспис, всюду хоспис, Хос-с-споди-и!»   
Он стоял, склонившись над низкой витриной с пузырьками в углу – в правом. Право. Прав! Вот они, есть! И как-то сразу стали понятны чувства самоубийц, бравших в «Хозтоварах» бельевые верёвки.
«Боже, зачем я здесь? Главное-то не здесь, а там. Джип – там, чтоб его своротить нужно гранату, а её-то как раз и нет...»
Ничего не купив, вышел, опустив голову. В левой руке – авоська, в правой – папка. Рабочая папка рабочей скотины. Серая, как пыль на его битой обуви. «Кто я, чёрт возьми?! Образ-подобие Божье или эта, вот, пыль?» Он нервно усмехнулся: «Ещё спрашиваешь! Иди домой, имбецил, ужин готовь...» В мозгу (сама собой) заиграла песня:

И как перед битвой, решительной битвой
Стою у каждого перекрёстка*.

Он и стоял – пред полем не начатой битвы. Постояв, вздохнул, втянул голову в плечи и потащился домой. «Да, стечение обстоятельств...» Даже Батя стал чуть понятней.
УжЕ дойдя до перехода, смог заставить себя оглянуться. Джипа не было! «Бог есть!» – вмиг, бегом, спотыкаясь, вернулся назад. Стоя у кассы, впился взглядом в нутро кошелька. Те ещё, наверно, были глаза! Трёх рублей, всего трёх, не хватало – в продмаге истратился подчистую! Шанс данный тут же был отнят – самой же судьбой! «Пустота», мать их китайскую! Хрен вам «возможность» – пуст кошель, нет возможности! Всё, домой: что положено Юпитеру, не дано клерку.

*                *                *
 
       Вместо флакона взял билет. В автобусе остыл: «Чё дёргаюсь? У дома ж есть магазин!» Стенд обречён. Думы Ваньки прервала старбень* в синей куртке и жёлтых кроссовках. Потребовала встать и уступить ей место – даже не глянул в ответ.

– Ты, чего, слов не понимаешь?
– Грубых – нет.
– Отольётся тебе рано или поздно!..
– Слышь, бабка, как бы тебе не отлилось, не отходя от кассы!

Этот выкрик был отголоском дней, когда словами бросался влёгкую. Сейчас, того гляди, сам услышишь: «Дядь, закрой свой гроб и не греми костями!»
 
*                *                *

       Зажав в кулаке пару мятых купюр, сиганул в магазин. Успел – за пять минут до закрытия! «Касса в соседнем зале!» Руки, ставшие вдруг непослушными... Впереди – офис-вумэн, считавшая взятые файлики. Сбилась. Сызнова. «Господи, самому легче посчитать! Когда ж это кончится? Не одна ж ты, чёрт тебя!..» Теперь продавщица никак не могла всунуть файлики в пакет. Нет, вроде удалось.

– Устали за день? – спросил он вдруг, чуть улыбнувшись.

На миг почудилось: нет ни решения, ни Партии – лишь усталая улыбка после трудного дня. Продавщица выдала в ответ что-то раздражённое, затем, взяв чек, пошла копаться в шкафах и ящиках. Искала пузырёк – и, не найдя, достала флакон из витрины. Всё, приговор вынесен! Нужно лишь поставить точку.

*                *                *

       Вымотался, что ли, за день? Всё никак не мог привыкнуть к постоянной работе, к жизни «от сих до сих». Вырубился, едва сняв ботинки. Проснулся лишь в десять вечера. Блуждавший взгляд наткнулся на флакон, завёрнутый в мятый пакет. «Чёрт!!! Сейчас или никогда!» Вмиг обулся, флакон – в карман. Для встряски мозгов глотнул в кухне чаю. Уличный воздух взбодрил окончательно.

*                *                * 

       Он шёл, рассекая тьму, мимо дежурной части. У входа стоял грустный сержант с «калашом» на брюхе. «Знал бы ты, куда я иду и что сделаю – в ночь твоего дежурства, на твоей территории. Просто-ненавязчиво бед натворю». Всё теперь «за» – Бог есть, но тогда придётся учесть мнение верующих. Они говорят, чем ближе мы к поступку, тем больше бесов вокруг. Тут мнения разнятся. Одни считают: бесы и одержимые жаждут угробить подвижника. Мне иное мнение ближе: помешать – да, силятся. Но жаждут не смерти, нет – в свой стан перетянуть. А «убить»... Если нечисть всех дерзновенных убьёт, ей с небом не за что биться будет. Верней, не за кого – обывалы ни Богу, ни чёрту не нужны. Исчезнут гордые сердца – и бой небес c адом утратит смысл. Святым пенсии придётся оформлять. Да и бес пойдёт в собес.

*                *                * 

       Какая ночь! Ни ветерка – лишь тёплая незримая волна, несущая к цели... По пути Ванька сорвал с забора плакат (той же партии власти) – так, для затравки. На виду у ночной смены дорожников швырнул многоцветь бумажную под ноги. Рабочие не поняли. Не дошло, что у них на глазах шла борьба Бога с дьяволом. Почти дошёл. Кто там маячит? Перебрали, что ль? Шатает – будь здоров. Куда прутся: к метро или сюда? К метро – нормалёк! Вынимаем... (Рука разом вспотела, налилась напряжением, будто гантель выжимала). Открыл – и й-е-х, да поможет нам Зевс!
Тушь выхлестнулась легко, растеклась с нежной лёгкостью, как вино по нутру. Нёсшая Ваньку невидимая волна вдруг развернулась и жаром хлынула в лицо. На секунду всё сделалось алым. На губах скопилась горькая слюна. Плевок, словно нехотя, покинув губы, шмякнулся о землю – и дошло: сделал, смог!
На душе стало вдруг легко будто в раннем детстве. Не знай чему улыбнувшись (может, именно этой лёгкости), повернул к дому. Шёл не спеша. «Всё ж чего-то стОим...»
Как он любил эти редкие мгновения, в кои всё прояснялось! С жизни будто спадала пелена. Тёмная завеса, рассечённая мечом – деянием, рвущим время надвое. На «так ужЕ не будет» и «есть».

(«Всему этому «моральному большинству» не постичь острой красы поступков, свершённых ради них самих».)

*                *                * 

       Деяние померкло наутро: раз – и всё! Он-то, наивный, думал: «Завтра – выборы, агитация запрещена. Не рискнут плакат новый клеить!» Весь день выборов люди будут видеть его отношение к миру. Ошибся: наутро стенд заклеили – совсем другим плакатом: «Цирк! Спешите видеть!»
Выборы выиграла партия власти.
Но главный сюрприз был иным: из семи стендов был испорчен лишь один. Все прочие на приказ забили.


ПРИМЕЧАНИЯ:

* «Инфа» – информация (жаргон).
* Слова Евгения (Ойгена) Левине (1883-1919) – германского революционера, две недели возглавлявшего правительство Баварской советской республики. Расстрелян в июне 1919 года.
* А. С. Пушкин, «Моцарт и Сальери».
* Группа «Пикник», песня «Иероглиф».
* «Старбень» – старуха (жаргон).