Похмелье взросления Гл. 19 Бойцы культфронта

(Глава романа «Похмелье взросления»)


Предыдущие главы:

«Отъезд»;
«Малая родина»;
«Миха»;
«...В поле не воин»;
«Пасынки надежды»;
«Лучший город Земли»;
«Самая первая акция»;
«Партия»;
«Менять жизнь!»;
«Панихида перед бурей»;
«Буря»;
«Натиск»;
«Трещина»;
«Попытка быть как все»;
«Братья-каины»;
«Столичная родня»;
«Будни и досуги»;
«Два стыда»


– ЧуднО ты водку пьёшь – как чай горячий прихлёбываешь, – сэнсэй вновь подлил ВанькУ.
– У нас в Ерени все так пьют, кто не алкаш.

Обмывали новый альбом рок-коммуны.

– ...Всех этих госбюрократов, – орал махнувший стакан Красный, – даже вешать слишком гуманно! Их пытать надо, чтоб руки лизали... А чтоб воплей их мерзких не слышать, включить что-нибудь стильное, драйвОвое, с огоньком! Голлаша*, например. И на фоне заката... Не-е, прикиньте, а: закат, пытки – и Гюнтер Голлаш!
– Слышь, Красный, – прервал его сэнсэй. – Сам знаешь, как я к чинарям* отношусь. Но, вот, если б тебя взять да на закате пытнуть под музончик – так, от нефиг делать... Вкусно тебе будет, а? Нехрен всё это! – Еракез ругнулся. – «Вышка»* – да, стереть эту грязь... Но нефиг – слышь, нефиг – смерть развлекушкой делать!

Красный сперва осёкся, не решаясь с ходу спорить с сэнсэем.

– Никогда не говорите: «Тебя б на их место», – выдавил он в итоге с кислой гримасой. – Ставя себя на место жертв, мы душим в себе Сверхчеловека! 

       Тут кисло ухмыльнулся ужЕ Овсов. Он-то знал цену всем этим комнатным сверхчеловекам. Как-то Красный чуть прихворнул, в другой раз палец обжёг... Но с каким чувством расписывал он свои муки – драматизм, достойный Хиросимы!

(«Интересно, сколько б ты протянул в «Г»-классе? – думал Ванёк, глядя на Красного. – На третий день руки б лизал – всем без разбору... Нет, даже на второй».)   

       Ему вдруг захотелось уйти. Засобирался и сэнсэй, сообщив время тренировки.          

*                *                *

       После «трени», как водится, разговорились – Ванька, сэнсэй и Тоха Чернышёв по кличке «Винт». 

– Страх всем присущ так или иначе, – вещал Еракез. – Мы не можем всё знать, всё предвидеть, а опасность – раз и на тебя!.. Не умеющий драться руки опустит. А кто могёт хоть чего-то – у тех надежда.
– Победить?
– Выжить.
– А «победить»?
– «Победить»? – сэнсэй усмехнулся. – Думаешь, наобум попрут? У них, небось, тоже навык есть.
– Кто ж победит?
– Волевой.
– В смысле?
– Кто волю свою навяжет. А это, брат, от многого зависит. Скажем, ты быстро атакуешь – враг будет защищаться. Но он выносливей, а ты мажешь, тупишь – в итоге «сдулся». В общем, кто быстрей, выносливей, думать умеет – тот и в шоколаде.

       Тогда, в канун Первомая, и возник тот набросок: Винт, Еракез, Ванёк... Три бунтаря-богатыря (так казалось тогда). Сделал его один художник – знать бы, что с ним будет связано...
Помнится, к сэнсэю подошёл Тимчук.

– Артём, понимаю, устали – начал он, как бы извиняясь, – Но могли б вы... Попозировать чуток?
– Голяком перед девками? – хохотнул Тёмыч. – Да завсегда!
– Ты всё о своём, – Тимчук не мог скрыть улыбки. – Рад, что в настроении! Всё чуть серьёзней. Тут художник с Саратова прибыл. Наш человек. Там, у себя, основал отделение Партии. Сейчас в Москве по делам.
– И шо?
– Узнал, что вы тут занимаетесь – и загорелся... Набросок сделать... «Хочу, – говорит, – запечатлеть лица героев!»         
– А где щас твой Мазила Бабашкин?
– Через стенку – чай пьёт. Ждал, пока закончите.
– Ну, а как художник хорош – или так... Смесь бульдога с носорогом?
– Хорош, не боись! И человек нехилый. Недавно в Саратове выставку провёл персональную. Собрал народ, прессу на открытие – и говорит: «То, что вы видите – это итог. Черта. Я и впрямь сегодня под прошлым черту подвожу. Всё, здесь висящее – всё, без остатка – после выставки будет сожжено. Предам огню! Прошлое назад тянет, смотришь – и думаешь: «Все силы в него вложил». Новое создать – это ж как заново родиться! А для этого надо убить себя прежнего – раз-навсегда, чтоб не оглядываться. Только вперёд!».
– И шо – всё пожёг? – спросил потрясённый Еракез.

(ВанькА, напротив, сие не шибко потрясло. Вспомнил изничтожение собственной картины. «Небось, такая же мазня...»)

– ...Да, всё, – донёсся голос Тимчука.   
– Прямо Мисима* какой-то... Ладно, зови своего самурая. Нехай малюет! 

Тут же возник щуплый парень в камуфляже.

– Лалетов, – представился он, – Олег Лалетов. Враг канонов, боец культфронта.
– Лалетов, значит? Почти Егор Летов, – хмыкнул одобрительно сэнсэй. – Ну, здорОво! – и протянул свою доску-ладонь. 

*                *                *

       Набросок и впрямь вышел удачным – рука у бойца была набитая. Ванёк видал художника ещё пару раз. Среди прочих тот был в клубе «Е-2» на фесте близких Партии групп. Лалетов и его друзья-художники упоённо косили под рабочих, как они их себе представляли – все как один в кепках и грязных майках, призванных обнажать мускулы, бывшие лишь в дерзостных фантазиях мазил. Помнится, ещё в тот день на сцену вылез хмельной поэт-авангардист Куварзин в засаленном пиждаке поверх советской олимпийки. Группы пели, он пытался подпевать, затем залихватски-кастратски вопил свои вирши. Лалетов внимал им у сцены.
       Второй раз художник мелькнул на первомайском концерте, грянувшем вслед за демонстрацией. На сцену вылезла рок-коммуна: Красный – с расстроенным «бревном»*, Народ – бас, за ударкой – живой ещё Мыкола. Ну, и Виктор – певец революции.       

– Сегодня Виктор при параде: берцы, «кама»*, – одобрил малОй* в толпе зрителей.

Ванька лишь усмехнулся. Он-то знал, чем вызвана сия «кама»-с утра. Пахавший в охране Виктор примчал прямиком с ночной смены. И заревел «Бронепоезд»! Овсов любил эту песню. Всякий раз верилось: бронепоезд придёт на подмогу, успеет...

– Кто это с таким диким лицом? – спросил вдруг мужчина в очках.
– Вы, чё, Виктора не знаете? – удивился малой.
– А фамилия у Виктора есть?   
– Его и так знают.
– За бугром был этот, как его... Виктор Хара*, а у нас – просто Виктор, – встрял в разговор хмельной великовозрастный панк.
– Ну-ну, – с лёгкой усмешкой ответил очкастый. Затем, послушав ещё полпесни, пошёл, мрачно выдавив: «Талант. Cтрашен вдвойне». Глянув вслед, малой крутанул пальцем у виска. 

– А сейчас – песня «Во власти вещей»! – крикнул Виктор со сцены.

И тут...
Вдали запевала узрел пару, вылезшую из легковушки. Наивные, думали: в праздник открыт магазин.

– Чё, лоханулись, твари?!– на всю площадь в микрофон заорал Виктор. – Вещей хотца, да?! Хрен вам «барахло» в день борьбы!.. 

       Давясь слюной, борец за счастье народа бесновался ещё минут пять, кроя матом «рабов пакетов из супермаркЕтов»... Ваньке вдруг стало не по себе. «За что он их так? Мирные люди, чьи-то мать с отцом... Машинёшка – не круть, не шикуют... Отец покойный, вон, тож как выходной – по магазинам бегал, даже в праздник...»
       С митинга брёл грустный – впервые. С тех пор рок-коммуна играла ещё раза три: в клубах, на акции... Ванька туда не пошёл. И «Бронепоезд» больше не слушал. Стряслось с ним что-то, будто стала спадать шелуха, обнажив горькую луковицу жизни. Всю горечь её вкусить пришлось позже – в дни, когда волей судьбы вновь всплыл художник Лалетов.


ПРИМЕЧАНИЯ:

* Гюнтер Голлаш (1923-2011) – немецкий кларнетист и руководитель оркестра. Записи его оркестра (в частности, версия «Калинки») были использованы в мультфильме «Ну, погоди!».
* «Чинари» – чиновники, бюрократы (жаргон). 
* «Вышка» – высшая мера наказания (жаргон). 
* Юкио Мисима (1925-1970) – японский писатель, человек радикальных взглядов и поступков. Трижды номинировался на Нобелевскую премию. После неудачной попытки возглавить военный переворот покончил с собой, сразив себя мечом.
* «Бревно» – гитара (жаргон). 
* «Кама» – камуфляжная форма (жаргон).
* «Малой» – малец, парнишка (просторечн.).   
* Виктор Хара (1932-1973) – чилийский поэт, певец, активист коммунистического движения Чили. Зверски убит солдатами Пиночета на стадионе, позже названном именем певца.