Улица Лунгерсгаузена

Все зубрил, как от меди и злата
На полях отличать пирит,
А не мог заглянуть куда-то,
Где описан перитонит?

Налегая на четвертичные
Ледниковые толщи свои,
Где ему было думать о личном:
Об уюте, семье, любви...

Та война пожирает топливо
Разных видов и всех мастей,
И без счету глотает прожорливо
Не повинных ни в чем людей.

Сгинем с верою в самое лучшее,
Так суров и колюч мир.
Я найду вам ваш камень горючий,
Будь он трижды горючим!

Коль придётся, я стану лошадью,
Сам впрягусь и, заслышав мой "фырк",
Пусть потешится люд на площади
В самом сердце Уфы.

Дав зарок не играть с капканом,
Не ловить на силки зверья,
Кабы знал, что под Абаканом
Подыхать суждено за зря.

И всё время мерещится сетка,
Пляшут тени её на стене.
Лунгерсгаузен - черная метка!
"Он звонит обо мне..."

Наплевать, если в новом времени,
Им от нас не сыскать следа,
Нашим светом, в кромешной темени,
Замерцают в степи города.
   
   Это стихотворение о поэте от геологии Генрихе Лунгерсгаузене сложилось как-то само собой, я только свёл воедино короткие наброски о нём, скопившиеся при работе над этой публикацией. Перечитывая его сейчас, удивляюсь тому, что оно вместило в себя многое из того, что я хотел бы рассказать об этом удивительном человеке и, тем самым, избавило меня от не благодарной необходимости пересказывать классика. Отмечая семидесятилетний юбилей нашего города, будет не справедливо обойти это имя. А многим моим землякам оно явится как откровение.
   
   Генрих-Лев Фридрихович Лунгерсгаузен появился на свет 20 августа 1910 года, в городе Данков ныне Липецкой области. На малой родине чтут память именитых земляков: есть его имя и в книге памяти Липецкой области, и в Данковском городском краеведческом музее хранят материалы о геологе.
   
   В наши края он попадает в эвакуацию с Академией наук СССР в 1941 году и работает в Башкирском территориальном геологическом управлении города Уфы.    "Лунгерсгаузен буквально исколесил всю Башкирию, - читаем мы у известного русского писателя, уфимца Михаила Андреевича Чванова. - Его работы по так называемым третичным немым толщам Башкирского Приуралья послужили толчком для открытия ценных месторождений бурого угля в этом районе, а в последствии - и рождения города Кумертау."
   
   Тогда я не придал этим словам большого значения, но уже позже - на севере, вспоминая свой город, стал невольно задумываться об этом человеке. Каюсь, тогда, после первого прочтения, я даже имени его не то чтобы не запомнил, - внимания не обратил. Всё что всплывало в памяти это отрывок фразы из какой-то повести Чванова: то ли город, то ли уголь "на ручье Бабай". И только через год, в свой следующий приезд в Кумертау, всё ещё смутно представляя, для чего мне это нужно, стал понемногу собирать для себя информацию о нём. Во-первых, перечитал Чванова  и затем, уже располагая фамилией, стал иногда "загугливать" его в сети. Таким образом я не только скачал для себя фотографию Лунгерсгаузена, но и нашел его авторскую страничку на портале "Стихи.ру". В своих произведениях Михаил Чванов с каким-то пиететом или трепетом отзывается о стихах Лунгерсгаузена, бывает, он цитирует их, рассказывает о том, что читает их друзьям-геологам у дорожных костров.
   
   Со временем я привык к этому человеку - Генриху Лунгерсгаузену - и почти физически стал ощущать его присутствие рядом. Сейчас мне кажется, я давно и хорошо с ним знаком. Чувство такое, словно только что говорил с ним. Перекинулись парой фраз и разошлись по своим делам.  Человек даже вещи свои оставил, вот-вот вернётся. Так  часто бывает: свело не надолго, поговорили и расстались. Человек вышел, а что-то невидимое или неведомое по себе оставил. Может это и есть - аура? Во всяком случае, в этом человеке точно есть нечто притягательное. Я именно так это чувствую. И, видимо, не я один.
   
   Вот, словно в ответ моим мыслям, опять читаю о Лунгерсгаузене у Чванова: "Я никогда не видел его, хотя, может не раз - как, впрочем, и вы, - встречал на улицах Уфы..." И следом: "Я не только никогда его не видел, до последнего времени я даже не видел его фотографии, но у меня было постоянное чувство, что знаю его хорошо, кстати, на фотографии он оказался именно таким, каким я его представлял. Иногда я даже слышу его голос, словно не одну ночь коротал с ним у дымных таёжных костров...".
   
   Много ли знаем мы о себе, о своих близких, часто ли задумываемся, если задумываемся, о судьбах живущих с нами рядом? Есть ли нам дело до того, какие трудности выпадали на долю ушедших поколений? Время бежит как вода. Мы торопливо ведём за руку своё грядущее в детский сад, и уже слабо помним, как за эту же самую руку, может быть в тот же самый детский сад, водило нас наше недавно ушедшее прошлое. Вот она та самая связь поколений. Я хорошо помню исполосованную осколками спину своего деда по материнской линии - Михаила, прошедшего ту самую жестокую в истории человечества  войну, 1913 года рождения. Они были ровесники, какие-то три года разницы, и мне не сложно представить Генриха Фридриховича.
   
   Я опять читаю Михаила Андреевича Чванова: "И я видел его с геологическим молотком и полевым дневником на пустынных ещё холмах, видел сидящим у дымных костров, на которые выходили пастухи: что за незнакомец в столь тревожную годину появился в их краях, что он ищет в земле? - уже совсем недалеко, за Волгой, гремели бои, и он в то время уже знал, но не мог рассказать им, что через какой-то десяток лет здесь будет шуметь город. Шла жестокая война, где-то уже недалеко, на берегах Волги, решался вопрос - не только быть или не быть человеческой культуре, цивилизации вообще, а он, загруженный чрезвычайно важной и срочной работой - поисками стратегического сырья, находит время заниматься теоретическими проблемами древнего рельефа Южного Урала. Он верит, что всё это будет нужно людям."
    
   Уже у нас, в Уфе его настигает известие о смерти молодой жены: она погибает в Киеве под бомбёжкой на втором месяце своего замужества. До конца своих дней он будет хранить память о ней. Запретит даже имя утраченной жены произносить, заповедует любое упоминание о ней. Сам Генрих так уже никогда больше и не женится. А сейчас всего себя посвятит работе, "охватив исследованиями огромную территорию Башкирского Урала и Приуралья."
   
   В Нижневартовске довелось пару дней коротко сойтись с ученым-предпринимателем из Новосибирского академгородка, одним из создателей "2ГИС" и даже отвезти его потом к самолёту в аэропорт. Ему нужна была всего одна цифра, взять которую он мог только в центральной библиотеке Нижневартовска. Мне пришлось покружить по городу, но найти так необходимую ему цифру я всё-таки помог. Слушал его рассказ о том, как, будучи ещё студентами, вдвоём с товарищем собирали они где только могли карты определенного масштаба. Как они ходили, а потом и ездили по лесникам, геологам и прочим подобным службам, как один стыковал разрозненные листы на четвереньках ползая по полу тесной комнаты студенческой общаги, а второй сидя на шкафу(Безусловно - риск!), снимал сложившуюся внизу панораму на фотоплёнку и как после определённой обработки, писалась программа навигатора...
   
   Слушал и думал о рассыпавшемся в полёте двигателе одномоторного самолёта, (тогда пилот изловчился посадить машину прямо на реку), в одно из многочисленных авиакрушений, выпавших на долю Лунза (так звали его друзья-геологи). Он был одним из инициаторов создания Всесоюзного аэрогеологического треста в 1946 году, ещё не предполагая, что это станет смыслом его последующих двадцати лет жизни. Тогда же был отозван из Башкирии, назначен научно-техническим руководителем Эвенкийской аэрогеологической экспедиции, - а в 1952 станет главным геологом того самого Всесоюзного аэрогеологического треста и это уже на всю жизнь!, - в обязанности которого и входило  создание тех самых упомянутых выше карт. Чванов М.А. указывает на "Геологическую карту СССР масштаба 1:250000". Хорошо помню, как на уроках географии подобную карту перед нами всякий раз вывешивал сам географ, ещё не успевший пропить глобуса. Казалось, она была столь велика, что закрывала собой всю классную доску. Геометрические фигуры определенного цвета означали месторождения полезных ископаемых - народных богатств. Одному Богу  известно, какое количество часов налетал при её создании сам Генрих Фридрихович. Родина высоко оценит  его вклад в этой работе и в 1957 году в числе других геологов Лунгерсгаузен будет выдвинут на соискание Ленинской премии, одной из самых значимых наград Союза ССР.
   
   "2ГИС", говорите? Со шкафчика...
   
   Не гоняясь за высокими научными степенями, Генриху Фридриховичу удалось оставить заметный след во многих областях науки: палеонтология, стратиграфия, тектоника, геоморфология, геология четвертичного периода... Я снова обращусь к прозе Чванова и приведу коротенький отрывочек из письма к Г.Ф. Лунгерсгаузену его отца Фридриха Вильгельмовича, профессора геологии:
   
   "Рад, что печатают твои мысли о "космическом годе" и ...статья одобрена некоторыми астрономами. Я говорил тебе: астрономы поворчат немного, но твои мысли примут, а геологи, понимающие в астрономии ровно столько же, сколько я в халдейских письменах, ни черта не разберут и будут ругаться." А как вам такая выдержка из частично приведенного М. А. Чвановым Доклада Академии наук СССР: "Широкое признание получили работы Г.Ф. Лунгерсгаузена по вопросам цикличности развития Земли как небесного тела, зависящего в своей эволюции от общих закономерностей развития Вселенной"!
   
   Большой ученый, не снискавший да и не искавший себе славы. Скромный и крайне застенчивый человек. Он оставит после себя какой-то запредельный перечень своих научных трудов, частью даже не публикованных и уж конечно на тот момент не систематизированных. Он не собирался покидать этот мир преждевременно, даже ходили разговоры о его предстоящей, всё таки, свадьбе. Смерть нашла его сама, в глухой эвенкийской тайге. Нелепая гибель от перитонита на шестой день после удачной хирургической операции. 20-го августа 1966 года. Прямо на свой пятьдесят шестой день рождения. Вот что это?!
   
   Лето пришло жаркое. Иной раз, разомлев, присядешь в тени городского парка, в скверике где-нибудь, да просто не в своём дворе мимоходом, дух перевести, - хорошо!  Листва над тобой шумит, слышно, птахи где-то тут вверху шебуршат. Но разве дадут у нас посидеть спокойно, со всех сторон издёргают:
   
   - Скажите, товарищ, в музей Лунгерсгаузена правильно иду?
   
   - Да, товарищ, прямо так по улице Лунгерсгаузена и шагай! Мимо площади Лунгесгаузена, как упрёшься в памятник Генриху-Льву Фридриховичу Лунгерсгаузену, сам увидишь: стоит красивый такой!
    
    Вот только нет у нас в городе  такой улицы! Чего мечтать о музее и площади, аллейке или улочке, - переулочка не найти. А хотелось бы...
    
    В ближайшие дни обязательно выйду на старый городской пруд. Прихвачу с собой повесть Михаила Андреевича Чванова "Я сам иду на твой костёр": там столько ещё интересного! Пройду лесом до Ермолаево. Непременно посижу на ручье Бабай. Тут где-то и ходил Лунгерсгаузен в своём четвертичном в поисках горючего камня.