8. Мафия наносит ответный удар

Бочкарёв Анатолий. «Наплыв». Повесть

Содержание: Глава 1. Боевая ничья   Глава 2.  Малость для счастья  Глава 3.  Исполнение желаний  Глава 4. Подвиг механизатора   Глава 5. Спасение колхоза «Правда»     Глава 6. Начало операции «Сливки»     Глава 7. Покаяние правофлангового     Глава 8. Мафия наносит ответный удар    Глава 9. Сливки удирали по грозе   Глава 10. Конец подпольного синдиката   Глава 11. Себестоимость намолота тщеславий   Глава 12. Гроза капитализма над кучугурами   Глава 13. Крокодильи слёзы Генералова   Глава 14. Прибавочный центнер чистого социализма   Глава 15. Схватка в камышах   Глава 16. Конец исполнителя желаний


Глава 8. Мафия наносит ответный удар


СПУСТЯ ВРЕМЯ последовательность событий произошла такая. Сначала я прочитал, а точнее вычитал гранки ещё вчера набранной передовой статьи редактора «Ни минуты простоя!» - о долгожданном и блистательном начале уборочной и истосковавшимся по ней мозолистым рукам трудового люда. Большей частью слово в слово из выступления редактора на летучке. Затем обработал статью инструктора отдела агитации и пропаганды райкома Всеволода Тушина «Место каждого агитатора в поле» (а не там, где можно было бы предположить сгоряча). Она была подготовлена нашим блистательным отделом партийной жизни. Вот только не зарифмована. И только после всего этого направился в типографию поторопить производственников с разворотом. Вторую и третью полосы мы всегда готовим заблаговременно. Они первыми выдаются на гора наборным цехом - горяченькие, с пылу.

Заведующая типографией Мария Григорьевна Толкунцова - шахиня, как её называют в редакции, в первом от входа печатном цехе снимала стружку с тихого, блаженно и постоянно улыбающегося Коли Швеца. Если бы не его формально мужеский по паспорту пол, я бы подумал, что он беременный - из-за отчётливо полуденной, струящейся улыбочки, хоть живот у него конечно и нормальный был, местами даже впалый.

Самая старшая и по возрасту и по должности, за многие годы работы среди молоденьких наборщиц и линотиписток Марья Григорьевна привыкла к безоговорочному подчинению своей воле всех, кто работает или даже заходит в типографию. Коле - единственному и ненаглядному мужчине в её коллективе - почему-то достаётся больше всех. Если он всё ещё и продолжал работать здесь, так только благодаря своему лёгкому и необидчивому характеру, а может и благодаря наличию исключительно благоприятного, из-за обилия разнообразного женского тепла, производственного климата.


Впрочем, на Григорьевну вообще редко кто обижается. Она справедлива, в гневе отходчива, зла никогда не таит, что конечно довольно большая редкость. Пошумит, покричит, на том и успокоится, на том всё и кончится. Коля давно это понял и поэтому, слушая свою свирепую шахиню, яростно размахивающую кулаками перед самым его носом, безобидно лыбится, как щенок.

- А чево-о? И ничего я не опоздал, Григорьевна. - Копаясь в типографской машине, мямлит он. - Вчера до двенадцати печатал бланки ведомостей, сегодня мне с обеда выходить. - Но я-то тебя просила! - Кричит Мария Григорьевна. - Ещё ухмыляешься, пентюх!
- Я и пришёл пораньше. К восьми только не успел. Проспал.
- То-то, что проспал! - Начинает милостиво сбавлять обороты шахиня. - Премию все любят получать, а если надо поднатужиться, так их нет. Спят-мурлыкают. Ишь!..

Я церемонно кланяюсь владычице сложного типографского мира.
- Марья Григорьевна, здравствуйте ещё раз. Это я. Вы очень рады?!
- Дальше некуда. - Бурчит, невольно улыбаясь, шахиня, не в силах скрыть радость от встречи со мной.
- Пожалейте парня! Вы его здесь, в женском своём царстве-государстве, скоро совсем съедите. Глядите, на кого он стал похож?
- Ладно тебе, защитничек, не вноси смуту. - Дружелюбно прорычала Марья Григорьевна. - За полосами пришёл? Нету ещё. Нету.
- Гранки тогда гоните. - Вежливо произнёс я второе пожелание.
- Поспеешь. Ты вон к Люське пройди. Она тебе чево-то сказать хочет. Давай-давай, иди, не мозоль глаза!
- Вот вы всегда так напускаетесь, а потом прогоняете, даже о здоровье спросить вас не успеваю.
- Потому и прогоняю, чтоб не спрашивал, не травил душу.
- Тогда ладно! - И я помчался искать Люську.

ЭТА весёлая и бойкая толстушка лет тридцати - наш с Лёнькой первый и самый верный друг в типографии, да, наверно, и во всём районе. Предполагаю в качестве гипотезы: между ней и моим хронически холостым шефом когда-то, где-то, что-то и как-то было. Иначе почему так загораются, вспыхивают её слегка косящие, как у нашей практикантки, глаза, когда неукротимый Куделин появляется в зоне её видимости, в типографии или ещё где?! Почему в разговоре с ним обычно прозрачный и звонкий Люськин голосок вдруг звучит на регистр пониже, да ещё с грудной интонацией, как у квочки?! Да и с Лёнькой происходит определённая метаморфоза в присутствии Люськи. Он становится ещё более развесёленьким, даже развязным. Бойким, наглым паровозом несётся к ней со своими полушутливыми объятиями и поцелуйчиками.

А уж пользуемся её содействием в типографии мы конечно и вовсе беспардонно. Когда необходимо срочно набрать очередной сверхоперативный материал, мы, обходя противотанковые заслоны, рвы и надолбы Григорьевны-шахини, с флангов прорываемся к Люське и она безоговорочно, тут же, выполняет практически все наши производственные заказы.

НАША боевая подружка как всегда стояла на своём героическом посту у линотипа. Над станком лила ей прямо под руку жёлтый свет рабочая лампа. Люська, увидев меня, щёлкнула какими-то тумблерами, нажала кнопки. И повернулась.
- Наконец-то. Привет-привет. Лёшка, старшина твой, где?!
- В милиции он… - Я сокрушённо потупил взор и стал ковырять туфельным носком бетонный пол сельской типографии.
- Ой, что он ещё натворил? - Самым замечательным и точным в её притворном испуге было слово «ещё».
- А что, он уже вытворял что-то?!
- Да говори же ты, что там такое?!
- Люся, ты поняла, какой именно материал набираешь? Шедевр криминалистики! И, думаешь, он так просто сойдёт автору и его рейдовой бригаде?! Вот по этой-то как раз статье он и пошёл в отделение. Хочет ещё и ментов привлечь к этому делу. Нам теперь без них ни шагу!
- Да понятно-понятно! - Нетерпеливо прервала меня Люська. - Но ничего у него там не выйдет, один вред получится. Так что - пустой номер или голый Вася, как тот же Лёшка выражается.
- С чего ты взяла?! - Мне даже показалось, что умница-Люська просчитала всё до конца с этим маслом, но всё оказалось гораздо проще и прозаичнее.
- Да с того, что ваша Иванова Татьяна Васильевна, директор маслозавода, моя соседка. Это первое. Второе - незамужем. Третье - начальник милиции Соколов, к вашему сведению, каждую неделю гостит у неё. По субботам там от них иногда такой рататуй шпарит. От той музыки у нас в доме стёкла дрожат. Так что замнёт Соколов всё это дело, вот увидите. Замнёт! И ещё… Неудобно, правда, вроде шпионки какой, да уж ладно, побуду ею, раз вы записались в детективы. Вы когда у них были на заводе?

- Позавчера. - А сам думаю: «Вот и всё! Ленька теперь у Соколова на грани провала!»
- Всё точно! Вчера поздно вечером во двор к Ивановой заехал «газик». Из него выгрузили и перетащили в подвал несколько картонных ящиков. Штук пятнадцать, наверное, не меньше. Этого ты не хотел, Шерлок Холмс?!

- Люська! Золотце! - Вскричал я, в который раз переполняясь благодарностью к нашей удивительной помощнице. - Что же ты раньше-то молчала? Лёнька-то ничего этого не знает, да ещё в самый критический момент нашей операции! Он же в самом логове зверя!

Я, промычав ещё раз неизбывную свою благодарность, по Лёнькиному благородному обычаю чмокнул Люську в плотную щёчку и кинулся в редакцию. Номера райотдела - в распечатке телефонных координат всего местного начальства. Вот они. Прямо над столом, на стене. Так, на букву «с». Соколов. Есть. Я схватил телефон. Он конечно звякнул, когда я у него отнял трубку. Но исправно закряхтел тугим диском.

- …Алло? Товарищ Соколов? З-здравствуйте. Это «Авангард». Куделин у вас?
- У меня. - Густым и честным баритоном откликнулся начальник райотдела милиции и ласково предложил: - Передать трубочку?
- Да уж, будьте любезны.
- Я слушаю. - В трубке на редкость респектабельный голос заведующего сельскохозяйственным отделом самого интересного органа районного комитета партии и районного совета народных депутатов, а также ведущего районного публициста.
- Лёнька! - Трагически шепнул я, чтобы не слышал главный гестаповец. - Завал!
- Не слышу.
- Идём ко дну, начальник! - Крикнул я. - Теперь слышишь?!
- Вот теперь слышу! Но нельзя ли поподробнее, дорогой коллега?!
- Слышно было, как он прикрывает трубку ладонью, потому что фон изменился, стал немного приглушённее.
- Ты, коллега, под колпаком у Соколова. Дошло? Вали сюда, я тебе такую фактуру поднесу по заводу и милиции, что тебя туда силком больше не загонишь. Стыдно станет, что сам когда-то носил такие же погоны.
- В самом деле? - Поинтересовался Лёнька, равнодушно зевнув в трубку, не так-то и респектабельно, конечно, да что уж теперь. - А чего это я ему так срочно понадобился? По уборке, говоришь? На новый рекорд?! Да что вы говорите?! С ума сойти! Скоро вся страна покроется этими рекордами как грибами!


ОН ЗАЯВИЛСЯ в редакцию быстро, минут через десять, быстрей никак нельзя. Сел за свой стол. Молча глянул своим рыжим оком в белом венчике ресниц. Мол, выкладывай, коллега, да без лишних слов. Я кратко но в красках передал ему свой разговор с Люсей. Лёнька медленно заалел, откинулся на спинку стула и наконец присвистнул. Это могло означать только одно – наконец дошло и до этого мозгового центра.
- Вот оно что! Вот почему они «не могли» раскопать это дело! Эх, беда-то! Я уже раскололся, Витёк, как самый последний фраер раскололся. В том-то и дело. Мда-а… То-то, смотрю, глава нашего Скотленд-Ярда так заюлил: «Что вы, что вы?! Всё проверили! Всё сходится, дорогой товарищ! А случайности - с кем не бывают!» Так-с, старичок. Ты как мыслишь - должны ли мы сказать нашему уважаемому полицмейстеру о том подвальчике его возлюбленной с картонными коробками нагло уворованного социалистического добра?! Нашего общего с тобой добра, заметь. Тебя не заедает?!

- Проверяешь, начальник, да?! Он же моментально Ивановой сообщит, не понимаешь, что ли?!
- Эт-то я понимаю. Но кроме него никто не имеет права провести обыск, даже имея прокурорский ордер. Прокурор его никому, кроме милиции, и не даст. Вот в чём вся петрушка! А что если мы сами проконтролируем дачу прокурором санкции на обыск, сами, первые его предупредим, что в результате ожидается, а? Соколов, поди, не поспеет, будучи сам под таким присмотром, при таком двойном надзоре спасать Иванову. Своя-то шкура, надеюсь, ему дороже?!
- Надейся… А если всё-таки посмеет, тогда что?! Что если его ментовская шкурка неразрывно срослась с её норковой?! Тогда что?! Как он в таком случае поступит, ты знаешь?! Да он и на прокурора тогда не посмотрит. Под носом у него выхватит подельницу. Иначе сам загремит под фанфары.

ЛЁНЬКА помолчал, заинтересованно уставившись в окно. Хмыкнул. Я посмотрел вслед за ним - пусто. Чего хмыкать? Впрочем, ясно. Действительно - что знает и на что в самом деле способен Соколов? Хм.
- Да… Если он с ней слишком крепко повязан, тогда мы будем иметь, грубо говоря, большой прокол, бледный вид и макаронную походку. Тогда всё может и окончиться для нас - дешёвенькой, уж естественно, отпиской: мол, случайность, сбой в цифрах, меры приняты, виновные наказаны, впредь безобразиёв не допустим. В таком случае нас поднимают на смех все до единой районные куры. Потом присоединятся гуси и свиньи, притом все до единой. Останется только рыдать или биться головой об стену. А что ещё делать? Иного выхода у нас, Витька, не будет. Сами-то мы обыск, к сожалению, не проведём. Придётся поэтому покедова довериться Соколову на время обыска, а там видно будет… Люська на работе?

- Была. А вообще она, должен тебе сказать, наблюдательна, как настоящий сыщик. Даже ящики посчитала. Невероятно!
- В селе все такие. Все всё знают друг о дружке. О себе самих, правда, гораздо меньше. Ладно. Пойду, дам Люське команду, чтоб нигде не задерживалась и сразу домой чапала. Да с подвала чтоб глаз своих не сводила. Я думаю, что ты всё-таки смог вникнуть в глубину моего замысла, хоть и не нравится он тебе, вижу. Ладно. Потом -  к шефу. Если выйдет у него -  тогда к прокурору. Сиди пока, читай свои полосы.

- Да… уж. Кажется, влипли мы в историю. Непонятно, сумеем ли довести наше благородное дело до конца, вытянуть тайных маслоедов на всеобщее обозрение. Теперь вне сомнений, что мы вышли на их горячий, совсем горячий след, который преступники начали заметать… А Соколов-то, милицейский сокол наш ясноглазый, ласковый да разговорчивый! Неужто и вправду такой большой начальник оказался в столь нехорошей компании?! Трудно, конечно, поверить в это, хотя наверно всё-таки придётся. В лучшем случае, может быть непосредственно сам доблестный страж порядка и социалистической законности с натуральными хищениями дела не имеет. Но это-то и не обязательно. В какое занимательное время мы живём?! Существуют и другие, куда более скрытые формы приобщения к незаконной кормушке. Подарки по случаю и без таковых, бессрочный денежный заём, приглашение в гости, в ресторацию, наконец - да мало ли их, способов возмещения непомерных трудовых затрат расторопного жулья?! Начальник же нашего зеркала Советской власти в данной ситуации может отвечать на пылкие страсти в свой адрес только одним, беспроигрышным и безболезненным - закрыть, когда понадобится, глазки, заткнуть ушки, спрятать зубки. И Красная Шапочка может преспокойненько тащить всё, что ей вздумается. Её покровитель оправдается потом в случае чего как-нибудь, вплоть до ссылки на стихийные бедствия, глупость или халатность подчинённых. Зато спасёт хороших людей. В смысле, нужных. Конечно, они не останутся неблагодарными и впредь.


СПУСТЯ ЧАСА ДВА - звонок по телефону. - Эта хто-о? - Протянула Люська, выпендриваясь по-нашенскому.
- А там хто? - Переспросил я в тон. - Есть что новенькое, Мата Хари?
- Есть, товарищ командир. - Посерьёзнела Люська. - Говорил Лёшка в милиции о том, что я вам рассказывала?
- Иначе было нельзя. Вот Лёнька и решил, мол, где наша не пропадала. Рискнул.
- Я так и знала! - Слышно было как сокрушённо она вздохнула. - Ваша опять пропала! Полчаса назад Иванова примчалась домой на машине. Все ящики - их было теперь шестнадцать штук, один, наверное, давнишний - вытащили из подвала и куда-то увезли. Так что с носом вас, Шерлок Холмсы!
И Люська дала отбой. Та-ак… Значит - Соколов. Вот тебе и начальник милиции. Опозорил, мерзавец, зеркало любимой Советской власти. Что же это делается, братцы? Не просто закрыл глазки, заткнул ушки и спрятал зубки. Теперь это прямое соучастие в преступлении, непосредственное потворство беззастенчивой ворюге Красной Шапочке. Налицо сознательное противодействие в преследовании маслогангстеров, устранившее главную улику, без которой теперь все доводы, все подозрения в незаконном уводе масла повисли в воздухе, как летающие тарелки - бездоказательные, хоть и волнующие, захватывающие воображение.


СНОВА призывно закричал телефон.
- Люська звонила? - Раздался в трубке энергичный Лёнькин голос.
- Звонила, только что. Товар вывезен час назад. Шестнадцать ящиков теперь, не пятнадцать. Подчистили все следы. Мафия подкупила полицию.
- Значит, всё-таки начальничек, бугор. Его работа. Не случайно я его плохо уважал. Шеф на месте?
- Уходил в райком.
- Иду за ним. Операцию временно придётся  отменить. Иначе такой вой поднимут, что не оберёшься. Как с номером?
- Повезло сегодня. Часов в шесть начнут печатать.
- Добре. Подпишешь «в свет» и можешь отваливать.
Однако через час я ещё прилежно сидел, повторно вычитывал разворот, который в нескольких местах явно запороли. А печатать начали поздно - не повезло. Не надо было каркать. Вот в который раз убеждаюсь. Нельзя в нашей стране во что-нибудь верить, а тем более много болтать о нём. Обязательно всё это навернётся. У нас если что, когда и где получалось, так только тихой-тихой сапой. Под сурдиночку. Пока начальник не видит.

СОЛНЦЕ за окном на излёте. Закат таки принимался себе. Хоть мягкий и тёплый, но гас он как-то быстро и нетерпеливо, буквально комкая сумерки, словно технический брак или тоже масло воровать двинулся. Будто торопил тем самым подельников. Да так и наталкивал на всякие-разные предвкушения да желания. Да чтоб без долгих вводных. Да чтоб сходу, да чтоб раз-два - и в дамках.
Звонок опять. Тьфу! Лёнька. Разогнал все предвкушения.

- Дело наше, старик, выражаясь строго по-японски, посему-то херовато. Обдурил, скажем так, нас с тобой милицейский соколик. Как кутят обдурил. Кузьмич, да и шеф наш с прокурором, сильно сомневаются насчёт Люськи, не клевета ли это по-соседски.
По Лёнькиным меркам это верх святотатства - сомневаться в такой девушке. Это-то в его тоне и чувствовалось.
- Выяснилось, что между ней и Ивановой не раз бывали стычки. Да и Соколов держится что надо. На Уголовном Кодексе клянётся в своей чести. Обещает перевернуть вверх дном весь дом Ивановой, если мы настаиваем и прокурор даст ордер, а если что найдёт, сразу замести её. Уверен, гадёныш, что ничего не найдёт.

Причём выгода для него тут двойная проистекает и по вполне понятным причинам: и подружку свою спасает, и нас имеет возможность поднять курам на смех и на место поставить. Точнее, в будку загнать. Не лезьте, мол, куда не просят. Пришлось отступить. Вот они, братишка, какие пироги с котятами у нас с тобой на самом деле получаются! И всё-таки мне удалось убедить Кузьмича продолжить нашу операцию «Сливки». Придётся, правда, привлечь краевые органы, самим-то нам всё-таки не управиться. Хотя Кузьмич и не очень за то, чтоб выходить на край, слава-то дурная получается, да что поделаешь, лучше самим своих жуликов изловить, чем потом кому-то со стороны это делать. Завтра… нет - послезавтра, в понедельник, смотаюсь на денёк в центр. Там у меня по старой службе приятели остались. Посоветуемся. Договоримся, я думаю, наверняка.

- Дай-то бог. А чем они-то оттуда могут помочь?! - Скептически спросил я, по-прежнему не веря в успех отчаянно спасаемой операции.
- Ещё и как помогут! - В Лёнькином голосе, несмотря ни на что, всё ещё звенел металл никогда не сдающегося сыскаря. - Масло-то Иванова куда везёт на сдачу? Умница, соображаешь правильно. В краевой центр. У нас всегда и всё в центр сходится. Туда всё везут. Оттуда-то потом вся гниль большей частью и валит. Вот там ключик и надо искать. Золотой. А может платиновый.
- Это ты просто надеешься! - Безнадёжно махнул я рукой. - Из последних сил.
- Почему «просто надеюсь»?! Вовсе не «просто»! Я на самом деле очень крепко надеюсь. Потому что именно там, гадом буду, но мы её всё-таки прищучим, нашу царицку Таню! Вот увидишь!

ВЕСЬ в расстроенных чувствах, да ещё и совсем уставший, с основательно подорванным личным здоровьем заявился я всё же домой, в комнату, которую снимал. Вот пришёл. Вот сел. И что теперь?! Даже есть не захотел. Вот так. Не то чтоб отлавливать всякие-разные другие пожелания. Да чтоб без долгих вводных которые. Да чтоб сходу, да чтоб раз-два - и в дамках. Но для этого нужен личный Трифон, а я пока что не дорос.
Поэтому принялся просто смотреть в окно - на кружащий подпаленные южным июлем листья и к сумеркам вполне осязаемый и потому видимый ветер. Потом стемнело - окончательно и бесповоротно. По краю неба вновь забродяжили фиолетовые сполохи, отголоски дальних гроз, загодя, к ночи, широким фронтом слетающихся на добычу и теперь как прикормленные хищники привычно окружающих наш передовой район. И прохладненько как-то так стало. И в комнате. Можно сказать зябко.
Неспроста эти грозы зачастили к нам. Что-то будет… Так прозорливо я подумал, засыпая. А может и не будет. Что ещё хуже. И наверняка же будет как всегда - что-то одно из двух! Между прочим, такая вот подлянка по жизни у каждого. Мамой клянусь!
Конечно, в такой яме ничего не приснится! Не то что путное. Даже просто как бы проснуться - и на том спасибо.