Мужество серого пса

О собачьей верности, о собачьем разуме написано немало. А мне бы хотелось поведать одну реальную охотничью историю из тысяч иных, что довелось испытать за десятки лет тесного общения с северной природой, о собачьем мужестве. Итак:

Серый - по собачьим меркам – уже старый охотничий пес, лайка, восьми лет от роду. Появился в моей жизни по воле рока - ее величества судьбы, в весьма непростое и далеко несытное «перестроечное время» девяностых годов уже ушедшего века и тысячелетия. Тогда, годами, в геологоразведочной экспедиции небольшого сибирского поселка, что на Крайнем Севере ХМАО-Югры, не считали нужным платить зарплату за труд. Экспедиция кое-как теплилась. Люди работали, пытаясь сохранить страну, предприятие, профессию. А руководство – наши же коллеги и бывшие друзья, экстренно вкладывала деньги в обеспечении своего счастливого и светлого будущего: строило на «Большой земле» семейные дворцы и офисы коммерческих левых предприятий за счёт нашими зарплат и денег, выделяемых из хилого бюджета страны на поддержание геологической отрасли. На то уходили все наши зарплаты – зарплаты бывших коллег и бывших друзей, что когда-то сидели за одним накрытым праздничным столом, чествуя дни рождения, праздники, рождение детей. О внуках в ту пору ещё не мыслилось.

Зарплату не выплачивали год – совсем! И всё кормили людей надеждами на лучшее будущее впереди. И мы, как грамотные доверчивые «лохи», «дуранутые» своими же, теперь уже бывшими коллегами и друзьями, по-прежнему вкалывали, борясь за выживание уже не существующей геологии, не существующей страны, не существующего союза народов и республик СССР. И в то лихолетье кормить не то что дополнительного щенка, но и собственных детей стало весьма затруднительно. Молодые, полные сил и знаний высококлассные специалисты геологической отрасли впервые ощутили на себе реальное понятие слова - «голод».

В один из таких смутных дней, проходя по улице мимо железного балка, «загруженная» нерадостными мыслями о том, где достать денег на булку  хлеба и, чем накормить сегодня детей, мой взор остановился на серой лайке по имени Лайма. Она ждала на крыльце свою новую - нынешнюю хозяйку с едой. Лайма - дочка моей лайки Мухи. Жизнь собаки сложилась нерадостно. Щенком отдала её в хорошие руки. В ней текла сильная охотничья кровь, в том числе и волчья в третьем колене. Родилась Лайма от чистопородной «няксимвольской» западно-сибирской лайки и оленеводческого пса, чья мама отгуляла в тундре с тундровым волком, за неимением достойного отца из рода лаек. Дедушка Лаймы – настоящий тундровый волк! Бабушка – оленегонная «ненецкая» лайка. Такая порода официально не значится у кинологов, только она в реальности существует.

Встреча родителей Лаймы произошла случайно: моя Муха «потекла», призадумавшись о продолжении лаечьего рода. И к нам во двор, на её гормональный природный призыв, прибежал невероятно огромный кобель чистейшей волчьей масти. Он разогнал в секунды местных кавалеров и по-хозяйски обосновался в конуре нашего двора с Мухой возле крыльца, перед самой нашей дверью. Прогонять кавалера я не рискнула и, признаюсь, - не захотела: слишком невероятно красив и огромен Мухин жених оказался! Да и пёс по-хозяйски сразу оградил нас от неизбежных хлопот, связанных с собачьей традиционной свадьбой – от дерущихся собачьих свор.

От одного его только вида те разбежались по конурам и не появлялись на улице, что показалось мне весьма странным явлением, не имеющим объяснения. Лишь позже загадка нашла ответ подобного поведения лаек. Через три дня прибежала запыхавшаяся зырянка - оленеводка, в традиционном национальном убранстве, потерявшая пса. Оказалось: её сын – оленевод, приехал с тундры в гости, пригнал на забой оленей, а за ним увязался пёс и внезапно пропал. Они обыскали все близлежащие деревни. И узнали по деревенскому «радио» от селян про собачью свадьбу у нас. Женщина ловко подцепила пса, выманив с конуры, увела упирающегося кавалера на поводке и попросила оставить им щенка, объяснив генетическую родословную от волка. Но в назначенный час за родившейся Лаймой никто не пришёл. Пришлось отдать щенка другим. Лайма уродилась высокой. Статной, послушной, чисто волчьего окраса и спокойного характера.

Хозяева Лаймы - геологи, жили в нашем же дворе. Экспедиция катастрофично развалилась. И геологи, бросая квартиры, собак, уезжали кто – куда, в надежде на лучшую жизнь. Каждый выживал, как мог. И собаку оставили родственникам, сами уехали на родную Украину. Только псина не прижилась у других людей и сутками лежала на теплотрассе перед нашими окнами, напротив опустевшего дома, свернувшись тоскливым погибающим клубком.

Лайма не вставала, не ела, не пила, не ходила. Она, молча, умирала от тоски и брошенности; не проявляла интереса к жизни, поняв, что хозяева её предали, уехали навсегда. Погибала тихо, незаметно, не сопротивляясь судьбе. Я каждый день проходила мимо, не зная, куда её пристроить. Кормить своих собак было совсем нечем! - Уезжали семья за семьёй. Брошенных собак некуда деть. Забрать себе не позволял уже «маячивший» голод. Лишний рот нечем накормить. Когда выходила во двор с миской какого-то съестного для своих псов, следом набиралась голодных собак целая стая. Тяжело было проходить мимо несчастных голодных глаз. Собаки сбивались в стаи в попытке выжить и люто голодали, впрочем, как и мы- специалисты геологи, профессионалы, ставшие вмиг ненужными своему государству, брошенные им. А Лайма, в отличии от остальных голодных глаз, даже не смотрела на процессию, не поднимала головы. Что разрывало моё сердце от боли на части. Но мы с мужем уже и сами недоедали, отдавая последний кусок хлеба детям. А хлеба булку удавалось уже купить не каждый день. – банально: не на что!

Главной заботой для меня стало повседневное: «Чем сегодня кормить детей?!..». Давно, с мужем, отворачивались от хлеба, слишком быстро исчезающего со стола, говоря друг другу, что наелись, вставали и уходили, не наевшись. Денег с великим трудом наскребали на единственную булку чёрного – толи ржаного, толи какого?!... А тот в секунды исчезал за обеденным столом. И как назло, – рыба в реках тоже не ловилась.

Идти в лес на охоту не получалось, - мы всё ещё пытались спасти экспедицию, «пластались» в две смены задарма: писали отчёты, проекты, мотались по командировкам, выбивая деньги на зарплату, защищались в министерствах. А «выбитые» деньги оседали на счетах бухгалтеров, начальства, партийных боссов, вкладывались в золото и золотодобывающие - уже не наши, а частные компании наших начальников и бухгалтеров, юристов. Мы же продолжали верить в искренность и честность наших «друзей», с кем вместе растили детей, разведывали месторождения, поднимали тосты за здоровье на днях рождения и праздниках, поднимали тост: «За тех, кто в поле!». Мы ещё не верили в ложь, коррупцию, в подлость, в предательство, в алчность тех, кто сидел бок о бок с нами в одних кабинетах, и не знал голода, в отличии от нас.  Мы всё ещё оставались комсомольцами, советской юностью – честной, бескорыстной, способной на подвиг и самопожертвование во имя своей страны и народа, во имя мира во всём мире.

В противоположность другим брошенным псам выжить Лайма не пыталась; лежала сутками, неделями молча, не реагируя на окружающую суету жизни. Другие собаки давно перешли на подножный корм: мышковали, ловили птиц, дрались, клянчили, вычищали туалеты, свалки, подъедали падаль – выживали как волки.В конце концов, мне удалось пристроить Лайму на прокорм поварихе поселкового детского сада, у которой всегда имелся доступ к столовским объедкам. Женщина – хорошая! Собаку приняла без особых возражений, из жалости и сострадания. Повариха жила в тесном железном вагончике с семьёй. Муж с геологии ушёл работать в милицию. Там платили из бюджета села и округа, - богатейшего нефтяного Клондайка! Где люди голодали!..

***
И вот, - жизнь вновь свела меня с ними…

Я шла мимо балков с работы с чёрными мыслями только о еде. На крыльцо вышла женщина с полным тазом пищевых отходов, что принесла с работы. Увидев таз рожек, вперемешку с тушёнкой, маслом, я даже позавидовала, и не поверила в реальность, что кто-то такой едой кормит собак, не доедает порции в столовых. У нас давно ничего не оставалось в кастрюлях. Если даже и варилась пятилитровая бадья рожек в расчёте «на неделю», хватало её на полдня. Вначале удивлялась: «Куда девалась еда за часы?». А однажды пришла с работы днём и всё разъяснилось:

- Лишь родители уходили на работу, вокруг кастрюли собиралась толпа дворовых друзей сына, таких же голодных детей геологов. И шесть литров макарошек с размазанной банкой тушёнки улетучивались в минуты! Компания дружно работала ложками, не раскладывая по тарелкам, ели из одной бадьи, обступив по кругу, стоя вокруг стола. По приходу с работы кастрюля блестела, как новенькая, вымытая.

Муж просто говорил мне, что не голоден, и уходил в комнату - к телевизору. А я колдовала над смесью дешёвой крупы: варила очередное ведро каши на следующий день, как выяснилось, - на весь двор голодных детей профессионалов геологии.

И теперь, - каково же было мое изумление! Когда из-под вагончика, к тазу с едой, выбежала стайка крепких диких волчат - щенков моей Лаймы! Собака не просто выжила, но и стала матерью. Щенки имели идеально волчий окрас. Походили, как две капли, друг на друга: стройные, упитанные! - шесть штук!
Я не могла отвести взор: давно не видела таких красивых и породистых щенков! Упитанных, невероятной красоты! Невольно вспомнилось, что отцом Лаймы являлся крупный оленеводческий пёс с волчьими генами - помесь лайки с тундровым волком.

 То были настоящие волчата! Хвосты у них не завивались в идеальные лаечьи колечки.  Их невозможно было отличить от диких волчат, - встреть, в лесу… – решила б, - волки!

Не выдержав, подошла, заговорила с женщиной. Она посетовала, что они собрались уезжать из села в соседний крупный посёлок: мужа переводят по работе туда. Он уже уехал. Перевозят сейчас вещи. И вот сейчас некуда деть щенков. Лайма ощенилась зимой под вагончиком. И пока щенки сами не выбрались, достать их не смогли. А сейчас они большие! Уже не убрать. Теперь нужно кому-то раздавать, а у всех и так своих и чужих собак нечем кормить.

- Не знаю почему, не понимая себя, неожиданно попросила щенка. Повариха с радостью предложила выбирать любого. Не глядя, наугад взяла первого близко стоящего от меня волчонка, к этому времени насытившегося едой так, что живот раздуло, как барабан. Боялась, что укусит, убежит. Ведь, по сути – это дичок – дикий волчонок! Рождён полудикой сукой, под балком.

На удивление, щенок не сопротивлялся. И на руках сразу притих. Поразило и поведение Лаймы. Она отнеслась ко мне доброжелательно, но не проявляя ни агрессии, ни радости. Пока щенки ели, она стояла тихонько в стороне и не шевелилась, к еде не подходила. И только, когда дети насытились до размеров шаров с пузцами, готовыми сиюминутно лопнуть, отошли, не в состоянии больше съесть, скромно, стеснительно подошла и принялась вылизывать стенки таза. Щенки умяли целый тазик смеси жирных каш и хлеба, не оставив матери ни кусочка. Смотрела на собаку с болью в сердце, с пониманием: Лайма познала лишения, брошенность и голод. И для неё на первом месте, как и для меня, стояла забота о детях. Собака поражала, восхищала!

Она совсем не изменилась. Не выказывала обычной лаечьей весёлости, не виляла хвостом, не ластилась к человеку, не клянчила, не добивалась расположения. Теперь она не голодала, но радости в её глазах я не увидела. Они по-прежнему были печальны: слишком глубока рана от потери людей – семьи, которую не смогла забыть. Видно было, что собака по-прежнему тоскует по уехавшим хозяевам. И рождение щенков, хорошее отношение доброй поварихи, не сгладили навсегда боль утраты, не вычистили память. Она уже не надеялась, что за ней вернутся. Собака ещё не ожила от боли брошенности человеком.

Мне неизвестно, куда повариха дела Лайму: не уверена, что увезли с собой. Скорее всего, кому-то отдали. Муж не увлекался охотой. Им в Игриме дали квартиру. Хочется верить. Бездомной, на улице позже я её не встречала. Спрашивать не стала – слишком сложно - больно!

Лайма необычно доверчиво отнеслась ко мне. Вероятно, - помнила. Не нервничала, когда я взяла щенка на руки. Возможно, в ней сказывалась волчья кровь, чем отличала от «весёлых» лаек: она не махала хвостом в знак дружеского расположения; не суетилась, не скакала, не улыбалась. Думала, что начнёт как-то возражать тому, что по сути чужой человек прижимает к груди её чадо. Только собака оставалась спокойной. И. доверяла мне. Может, - понимала, что так надо. Щенки, поев, прижались к матери. Лайма вылизала им грязные – во вкусной еде, мордочки, но не так, как делает лайка, а как-то иначе – сдержанно, осторожно, что меня поразило. Она собрала выводок вокруг себя, как заботливая не лайка, а волчица.

Серый же щенок спокойно сидел в руках. Его можно назвать идеальным по собачьим меркам. И все его братики так хороши! Что с трудом удержалась, чтоб не взять еще одного. Мысли крутились лихорадочно: «Кому раздать?..». В волчатах чувствовались прекрасные охотничьи качества. Оставалась надежда, что местные охотники, что не голодали, заинтересуются и разберут. Пообещав хозяйке найти и прислать к ней за остальными щенками охотников, пошла домой.

Шла и думала: «Как сохранить в это несытное время великолепный собачий род?..» - Собак много, но с хорошими охотничьими качествами далеко не все. Терзала мысль и о том, что скажет муж по поводу моего приобретения. Вдруг возмутится: «Сошла с ума! Детей нечем кормить, а ты щенка принесла!». Понимала несуразность своего поступка: вместо денег и еды несла в дом щенка – дополнительный голодный рот. - Чем его теперь кормить?.. И жалко остальных щенков, - вдруг не удастся раздать в хорошие руки!..

Кутёнок необычно тихо сидел на руках, - удивительно спокойно для рождённого дичком. - Тёплые лапки, теплый щенячий животик... сырой холодный нос утыкался в ладонь. От него приятно пахло собакой - лайкой, севером, тайгой, Сибирью - другом.

Наравне с тревогой от терзающих душу раздумий что-то внутри подсказывало: «Этот щенок – наша Судьба. Он – перелом, спасение, награда за терпение. Он - шаг к действию, к жизни. И… - правильное решение. - Все образуется со временем. И на руках у меня не собачонок, а – сама Судьба». С такими мыслями, я нерешительно, вошла в квартиру...

- Смотрите, кто у меня!.. - с порога сказала домочадцам, опасаясь возмущения. Муж выглянул с кухни: что-то там колдовал над очередной бадьёй рожек. Выбежали дети.

- Ой! Щенок! - Какой хорошенький! - обрадовались все.

И отлегло от души:

- Все нормально! Все устроится! Стало спокойно, тепло и уютно. Отпустила кутёнка знакомится с квартирой. С появлением нового домочадца жизнь впереди перестала видеться беспросветной мглой. Главное, - и муж понял, даже рад, не осудил за опрометчивый поступок. Только спросил:

- Как назовем?.. - Волчёк?..

- Пусть будет Серым! – ответила, не размышляя. Имя пришло само, словно уже давно существовало. Так и порешили. – Серый, Серка…

***
Прошли годы. Породу нашей Лаймы – помеси местной лайки с волком тундры, удалось сохранить. Из щенков вышли прекрасные охотничьи собаки. Ко мне позже подходили много лет мужики, - спрашивали щенков. Сетуя на то, что век собачий недолог, тем более - хорошей промысловой зверовой собаки. Знаю, - из Лайминого выводка один пёс погиб в схватке с рассомахой. Был сильным! Шёл на медведя! На всё! Кормил охотника. Мужик не успел спасти. Сильно переживал, рассказывая мне, прося щенка, прятал неумело слезу. Просил щенка. Сказала с сожалением, что у меня кобель… Другой пёс – брат Серки, попал под лапу медведя, - не выжил. Третьего братика случайно застрелили оленеводы, приняв издали за волка, когда перегоняли стадо оленей. – Они все были в волка! Крупные, серые! И хвосты не кольцами! У девочки – плохая судьба. Полевик – её хозяин, бухал, не кормил. Ругалась с ним по этому поводу, требовала отдать охотникам. Судьба мне не известна. Сам хозяин представился от пьянки. Все собаки отличались невероятной храбростью, прекрасными охотничьими качествами.

***
И вот –опять весенняя ночь! Снег не стаял в урмане. Продираюсь сквозь чащу по редким проталинам. Мягкий мох глушит звуки. Серые сумерки ухудшают видимость.

Вдруг Серка как-то не так залаял.
- Лось! - дрогнуло сердце. - В каких - то десяти метрах стоит. - В сумерках за густым березняком невидно.

Наслышавшись рассказов о возможной агрессивности сохатого, стараясь не шуметь, заряжаю пулю. Страха нет. Все же, - это просто корова! Чего же боятся?!.. Только  осторожность не помешает…Да и мясо лишнее не бывает, можно на год растянуть и жить без денег, не голодая… Однако в голосе Серого что- то не то!..

Осторожно выхожу из-за деревьев, чтоб увидеть сохатого. Он стоит ко мне боком, низко опустив голову. Не далее пяти метров перед ним стоит Серый, осторожно, как положено зверовой лайке, подлаивая. Подумалось:

-Как то необычно лает?!.. Рассматриваю силуэт. – Лось - громадный. Темно- бурый...

-Стоп! - Почему бурый?!.. – Лоси не бурые, а серые! Всматриваюсь, - уши маленькие, плотно прижаты к голове!..

- Боже! - это не лось! Это огромнейший матёрый бурый медведь, весом в полтонну! –Самец! - Тот, кто разворотил мою палатку. Кто не первый год незримо ходит за мною по пятам, скрадывает, охотится на меня по весне и перед снегом в залёжку; однажды едва не уволок с привязи Серку. И только чудо пса спасло, - успела подскочить на дикий вой, – отогнала.Тот нехотя вальяжно отошёл от лайки в кусты. Мы давно гонялись друг за другом, притом, сохраняя благоразумный нейтралитет до поры, до времени. Как молнией пронзило мозг: «Это - он!», - Вот и встретились!..В нашем крае нельзя медведя называть напрямую «медведем». О нём говорят иносказательно, чтоб «не услышал», не разозлился. Да и само собой как-то получается говорить: не лапа, а рука, не медведь, а –«Он».

- Что же делать?!.. - залезть на дерево?.. - Глупо. - Деревья тонкие, хлипкие, высотой в три, пять метров. Стряхнет как шишку. - Бежать? - смешно, если б не было столь грустно. - Стрелять? - это в сказках охотники убивают с первой пули и сразу в сердце.

А в Нём уже не один десяток пуль сидит, если верить рассказам местных охотников. На него охотятся не один год с лодок. Говорили, что высадили однажды полный патронташ, а он ушёл. - Невероятно крупный! Пули закатываются в шерсть и не пробивают жир. - Хитрый! Умный! Стреляный! И ничего… – живет с десятками пуль в теле!

Понимаю: Если пойдёт сейчас на меня, накоротке выстрелить успею только раз. В сердце, естественно, не попаду – не пробью. А если попаду, такая махина с пулей в сердце живет долго: успеет с меня скальп снять и разложить по запчастям - кусочкам. И стрелок из меня хреновый: женская рука - не мужская!.. Стрелять в голову нереально – отрекошетит.

Медведь учуял меня и медленно поворачивает голову в мою сторону. «Придётся стрелять! Уйти не даст». Целюсь:

- Темные, не мигающие глаза. Маленькая по сравнению с мощью тела голова. Уши плотно прижаты, что означает: готов к нападению!

- Стрелять в голову?!.. - голова практически безо лба - обтекаемая. С двенадцатого попасть сложно, это – не дробь, что рассеивает. Голова такая, словно специально создана, чтоб пуля не пробивала, а рикошетила. Правы охотники: в лоб нельзя стрелять - пуля отскочит, не пробьет. - Поздно!.. - медведь готов к прыжку!..

Стреляю в грудь, где должно быть сердце. На секунду медведь недоуменно замирает, но быстро очухивается. Пуля лишь его стукнула, хотя до него менее десяти шагов. Перезаряжаюсь. Ружье тугое для моих рук. Переламывать приходится через колено. И я ошиблась, до него не десять, а всего семь метров, то есть - два прыжка или даже один!..

Вижу, как мышцы у медведя напряглись. Сейчас будет сокрушительный прыжок! Пуля еще не в стволе. Мозг необыкновенно чист. И разум знает, что вторая пуля его тоже не задержит – не остановит. И зверь через миг меня сметёт. Аналогично стрелять из ружья по броне танка. Второй раз сталкиваюсь с подобным гигантом. И не успеваю! В голове – один расчёт. Страха нет. Как можно спокойнее закрываю ружьё, проверяя. Ружьё куплено в перестройку и, естественно, с перестроечными изъянами. И тут расстановка сил меняется. Я совсем забыла о Сером. Он своим собачьи умом понял, что через секунду громадина прыгнет и подомнёт хозяйку. Понял, что я не успеваю перезарядиться и повторно выстрелить. Четко просчитав ситуацию, поняв всё, в долю секунды до прыжка медведя, Серка молча бросается хищнику прямо под передние лапы!

Медведь, ошарашенный таким поворотом событий, на миг оторопел. Он тоже забыл, о стоявшей молча в стороне собаке. Но опытный хищник, отправивший в небо десяток промысловых лаек, прекрасно знающий ружьё, мгновенно среагировав, ударяет Серого передней правой лапой.

Мой бедный старый, старый пёс! - с больными радикулитными лапами!.. - поскользнувшись на сыром мху, упав на бок, всё же успел вывернуться вбок из-под смертельного удара. Медведь промахнулся! Пёс же, приподнявшись, нырнул медведю под брюхо, проскочив между передних лап, выскочил вбок между передней и задней лапами, чуть не расставшись с жизнью. Лапы медведя оказались многим выше кобеля из породы огромного тундрового волка. И позволили выскользнуть из-под медвежьего живота сбоку, беспрепятственно, словно мыши. Спасаясь от зубов, Серка невольно забежал зверю за спину.

Медведь растерялся от наглости собаки, что бегает у него под животом. Забыв на секунду обо мне, рефлекторно кинулся ловить лапами и зубами наглеца. Серый, спасаясь бегством, выдал на предельной скорости круг вокруг тощей берёзки. Пока я всё ещё перезаряжалась, выцеливала, куда бы стрельнуть, медведь ловил собаку. Он на бешенной скорости кругами нёсся за лайкой, едва не хватая зубами, промахиваясь, не мог схватить ни за хвост, ни за спину. Возможно, и пуля в сердце всё-таки тому способствовала.

Серый, преследуемый зверем, бегал короткими кругами вокруг тощего деревца, как вокруг новогодней ёлки – хороводом, и так шустро, что оказался неожиданно за спиной медведя. И они сделали пару кругов теперь друг за другом вокруг берёзки. Я уже не рисковала стрелять, чтоб не попасть в собаку. Наконец медведь понял, что сейчас не он догоняет пса, а пёс догоняет его. А Серый, бегая за медведем, едва уже не хватал того за зад. И тот, и другой пытались друг друга куснуть, столь мал был круг, что каждый видел хвост другого.

Когда до хищника внезапно дошло изменение в раскладе: охотник и дичь, он внезапно испугался, посчитав, что не он бежит за псом, а собака бежит за ним, пытаясь поймать, когда и человек стоит на изготове уже, держа на прицеле. Мишка, вмиг превратился в мелкого, испуганного и рванул наутёк по прямой уже от нас. Я не стала стрелять в убегающего зверя: медвежье мясо я не ем; шкура мне не нужна. И теперь, убегающий медведь мне и псу не опасен. Он жил много лет с двумя десятками пуль и, ещё одна – моя, вряд ли помешает. А, если и положит его, то в тайге всегда найдётся, кому его съесть. Убегая, медведь превратился в маленького - не страшного, испуганного.

Я отозвала лайку. Серый не возражал. И мы ушли.

А тогда, в ломку страны, уже осенью, того далёкого 1991-ого года, будучи ещё щенком – волчье-лаечьим подростком, Серый взвалил на свои лапы, на свою спину заботу о пропитании нашей «стаи» - нашей семьи. Благодаря псу уже осенью голод отступил. Отступил и страх развала государства. Серка почти десять лет кормил себя, семью хозяев и других собак. Благодаря псу, удалось в тяжеленные перестроечные годы вырастить и выучить детей, дать прекрасное образование сыну в столичном городе. Уже немолодой, Серый пропал, когда я уезжала на Урал – на родину по делам. Завистников и недоброжелателей хватало во все времена и во все годы. Думаю, Серого убили по заказу наших же соседей, или администрации. Тогда ценились уже унты, поделки националов, что выставлялись на всяческих международных ярмарках, восхваляя традиционные промыслы северян аборигенов, а мясо собак пошло в так называемые «корейские» рестораны, на бесчисленные зоны в качестве лечения от «тубика», так назывался туберкулёз.


п\с
7 июня 2021 года рассказ опубликован на сайте. Выставлен на конкурс. Занял призовое место. К сожалению, организатор конкурса – как думаю, прекрасный человек, заболел ковидом и его не стало. А 9 марта 2022 года администрация сайта заблокировала страницу автора, заблокировала доступ и к этому произведению. Данный рассказ восстановлен по черновикам, отредактирован и дополнен для публикации. На душе тяжело и грустно. – тяжело терять близких людей, собак. А тайга и современная жизнь не щадят. И выживает только здоровый и сильный. Весенняя тайга сурова! А поднявшиеся от спячки медведи воспринимают человека, как еду!.. Суть таёжной жизни состоит в том, что охотник идёт охотится на зверя, а в тоже время сам является объектом охоты зверя…



Ключевые слова:
Лайка, Серый, волк, няксимвольская лайка, ненецкая лайка, коми, зыряне, олени, оленеводы, охота, медведь, шатун, охотник, лес, весна, урман, собака, таёжник, Крайний Север, Западная Сибирь, Тюменская область, Берёзовский район, Ханты-Мансийский автономный округ-Югра, Уральский регион, Тайга северная, СССР, перестройка, геология, экспедиция, геологи, друзья, недруги, Волк, полярный волк, западно-сибирская; лайка оленегонная; лайка няксимвольская, Оленевод, Геология, Геологоразведочная экспедиция, Распад СССР, голод, Крайний Север, тайга, семья, таёжная жизнь, лось.


Анонс.
Таёжная жизнь. Судьба людей и лаек в годы развала СССР – непроста. В тяжёлые времена судьба послала нам щенка – потомка волка полярного и оленегонной лайки. Благодаря ему семья геологов смогла пережить голод и сложности краха государства, но жизнь вновь поставила таёжный люд перед фактом бури.

Фото автора.На фото: Мой пёс Серый - правнук полярного волка и ненецкой оленогонной лайки, сын Лаймы и внук няксимвольской лайки.Крайний Север. Западная Сибирь. Тюменская область. Берёзовский район. Ханты-Мансийский автономный округ-Югра. Уральский регион. Тайга северная.Люльинский участок Северо-Сосьвинскаяплощадь. 1986 год. Полевой лагерь геологоразведочной экспедиции.Наш Серый

Мужество пса.