Ч-2. Глава 1. Призраки прошлого

"Нехорошее Место" часть 2
Глава 1
------------------------------

Тоннель то расширялся, то сужался, извиваясь словно потревоженный осьминог. В самом начале пути ответвлений от основного коридора было множество, однако никакой логики и закономерности в их расположении не просматривалось, а развилки скорее путали, чем куда-либо вели. Они напоминали сомнительные лазы, кружили по одной и той же траектории, возвращали идущих к самому началу или же попросту заканчивались тупиками. Тонкий, вспучившийся фанерный пол коридора скрипел, проседал и резонировал от шагов, сверху в такт раскачивались и помигивали пыльные желтоватые лампочки. Скруглённые стены, внахлест обшитые множеством слоёв выгнутых трухлявых досок и проклеенные листами затёртого картона, наводили на мысли о ненадежности конструкции.
- Такое чувство, что чуть сильнее топнешь и провалишься, – заметил Инауро, на ходу выковыривая очередную занозу из руки.
- Кстати, вполне возможно, – не оборачиваясь, отозвалась Лускус. – Потому давайте не будем слишком сильно топать. Ничего хорошего внизу нас не ждёт.
- А тут вообще бывает что-то хорошее? – спросила идущая метрах в четырёх позади Пикта.
За последние три часа это были первые слова, произнесённые ею вслух. Выражение лица девушки было сосредоточенным, но взгляд отстранённым, словно мысли её витали где-то далеко.
- Риторический вопрос, между прочим, – хмыкнула проводница. – Однако предлагаю не нагнетать. Особенность Лабиринтов состоит в том, что здесь не водится никаких воплощённых монстров. Ну, кроме Спийны, конечно. Однако по виткам она не бегает, лишь встречает и провожает. Если держаться от неё на расстоянии, то и вреда она не причинит. А так здесь сейчас только мы трое. Мы и наши мысли. Наши воспоминания, тени, иллюзии, фантазии. Повторюсь, – она понизила голос и заговорила как старая учительница, уставшая объяснять нерадивым ученикам прописные истины, – это место плохо в первую очередь тем, что аккумулирует наши страхи с опасениями и потом методично шарашит ими по голове. Вполне вероятно, мы так спокойно расхаживаем здесь до сих пор именно потому, что ещё ничем друг друга не напугали. И давайте, что ли, продолжать в том же духе.
- Это несколько проблематично, когда не знаешь, что ждёт тебя за следующим поворотом, – в точности скопировав её интонацию, заметил Инауро.
- Рыжий, ты такой душный стал, мрак, – сказала Лускус. – Понимаю, неизвестность – это неприятно, но я правда не представляю, что вам рассказать об этом месте. Оно большое, странное и изменчивое. Здесь могут попасться уже знакомые мне витки и тогда будет чуть проще, а может повстречаться нечто новое, где творится абсолютно что угодно. Вот, к примеру, раньше я никогда в этих тоннелях не бывала, но разве здесь так уж плохо? В Лабиринтах всё зависит от изначального настроя. Чем хуже мы будем об этом месте думать, тем сложнее и опаснее оно будет становиться. Ну представьте, что мы с вами оказались в незнакомом пугающем лесу, карты которого у нас нет и ориентиров никаких нет тоже. Есть только цель – выйти. Вот и что вы будете делать? Забьётесь в ближайшую норку, чтобы лишний раз поныть и подкормить свои иррациональные страхи в ожидании нападения воображаемых хищников, или всё-таки наберётесь храбрости, поверите в себя и пойдёте дальше?
Пикта лишь вздохнула и, перешагнув через вздувшийся пузырём участок пола, окинула тоскливым взглядом уходящий вдаль коридор.
- В классическом лабиринте, как поговаривают, обитает минотавр, – многозначительно произнес Инауро.
- Слушай, ну ты реально уже достал, – раздражённо наморщилась Лускус. – Ты специально что ли это делаешь? Нет тут никаких минотавров. Точнее минотавр здесь это ты сам. Да божечки, мне осточертело повторять одно и то же. Давайте я вам лучше теорию какую-нибудь расскажу? Или нет, лучше кое-что забавное.
На лице её появилась вымученная улыбка.
- Я позавчера, ещё до встречи с вами, свою старинную подругу в Реликтах повстречала. Это леса такие дремучие. Так вот она там домишко себе отстроила, сад с розами вырастила. Печка, колодец, свечка, все дела. Лошадок завела. Точнее бураков, это такие полуразумные кони с хмурыми, но в целом симпатичными мордами. Они ещё умеют очень быстро бегать. А ещё в том лесу, вы только представьте себе, живут грифоны. Настоящие как в сказках…
По туннелю прокатился поток тёплого влажного воздуха, словно бы где-то далеко впереди зевнуло громадное сонное животное. Отчётливо пахнуло застоявшейся водой. Лускус напряглась и на мгновение сбавила шаг, затем медленно выдохнула, с усилием возвращая на лицо улыбку.
Инауро нахмурился. Он наконец понял – проводница всерьёз обеспокоена и, нервничая, старается отвлечь себя и спутников болтовней о всякой незначительной чепухе. И да, поначалу ей это определённо удавалось, но теперь ему начало казаться, что запас её позитива на исходе и она выдавливает из себя последние его капли.
"Блин, ну вот кто меня за язык тянул", – отругал он сам себя.
- В общем, там, где моя подруга поселилась, было красиво и безопасно, – продолжала говорить Лускус. – Я даже чуть было не передумала вас спасать, – она повернулась и на ходу подмигнула Пикте. – Так вот этот тоннель мне отчасти о том лесе напоминает. Всё здесь такое старое, тихое, пахнет грибами и древесиной. Мы с вами словно внутри полого поваленного дерева идём. А лампочки светят будто солнечные лучи, пробивающиеся сквозь растрескавшуюся кору.
- Не самая плохая ассоциация, – поддержал её неуклюжие усилия Инауро.
- Так значит в этом мире можно просто жить? – спросила Пикта, чуть повременив.
- Ну, как тебе сказать, – проводница притормозила и пошла рядом. – В целом да, можно. Здесь проживает бесчисленное количество самых разнообразных существ. На каждом этапе два-три доминирующих вида есть точно, плюс те, что постоянно мигрируют в поисках лучшей жизни. Какие-то из них совсем мелкие и условно безобидные, какие-то похуже. Я сейчас про, скажем так, животных и птиц. В тех же цветных городах обычно полно всякой живности и она спокойно выживает после пере… после перезапуска.
Лускус осеклась и на пару секунд замолчала, потом сделала движение рукой, будто бы отгоняя навязчивую мысль.
- Обладающие неким подобием разума монстры, наоборот, внутри самих этапов не селятся, только рядом, на границе буферных зон как мусорщики или прямо в них как ведьмы. Имеются, конечно, редкие исключения типа операторов, изоморфов и так далее, но им отведены вполне конкретные локации. А вот перерожденцы да, при желании могут проживать вообще где угодно. Смотрители там, проводники. Правда есть нюанс. Мы все рабочие лошадки и имеем право беспрепятственно перемещаться лишь до получения очередного задания от Зоны. После – уже всё, смотрители начинают ухаживать за отведённым им участком, проводники встречают своих подопечных и отправляются в путь.
На губах Лускус появилась кривая усмешка.
- Я до встречи с рыжим как раз была в свободном плавании, – сказала она. – Неделю точно. Можно было бы прохлаждаться и дольше, но мне бездельничать не нравится. Мне вечно нужна дополнительная стимуляция. Вызов, если хотите. Я очень часто беру новые задания. Пожалуй, даже, слишком часто…
Коридор плавно повернул вправо.
- Думаю, большинство проводников в принципе не способны развлекать себя обычными бытовыми делами. У нас ноги от безделия дрыгаются и руки чешутся, – всё также ухмыляясь, говорила Лускус. – Мы, кстати, снова зашли в тупик. Благо эта ветка оказалась не слишком длинной.
Все трое посмотрели вперёд. После поворота коридор резко сужался и заканчивался неровным отверстием сантиметров тридцати в диаметре, забитым туго скрученным куском полиэтилена.
- Может проковыряем новый проход? – предложил Инауро, задумчиво трогая рукой шершавую поверхность стены.
- Я понятия не имею, что с обратной стороны, – отозвалась проводница. – Так что не стоит. Возможно, рискнём чуть позже, если иных вариантов не останется.
Они развернулись и неторопливо зашагали назад.
- Ну так вот, – снова заговорила Лускус спустя пару минут молчания. – Теперь о самом интересном. Да, люди тоже могут жить здесь сами по себе. Это сложно, но в целом возможно. К примеру, людей из числа тех, кто не захотел или не сумел отыскать своего проводника, иногда набирают в качестве прислуги порожденцы. Так поступают ведьмы, драуги и метаморфы. За еду, кров и защиту, соответственно. Опасная тема, но на что только человеку не приходится идти ради спасения собственной жизни. Однако преимущественное большинство всё же поступают умнее, с порожденцами не связываются и присоединяются к группам так называемых "выживальщиков". Встречаются даже целые лагеря, где люди помогают друг другу… Или наоборот.
Она беззвучно шевельнула губами, как бы выбирая наиболее подходящие слова.
- Вот вы недавно повстречались с кучкой мародёров, именующих себя "собирателями". Это самые обычные люди. Просто они сколотили свою собственную банду и примкнули к смотрителю, обосновавшемуся в Красном Городе. Они помогали ему, а он – им. И вместе они творили всякие взаимоудобные непотребства. Нападали вместе на обычных путников и всё такое прочее. Это в принципе не запрещено. Так что не забывайте, не все люди одинаково полезны, здесь могут попадаться довольно мерзкие, а порой и реально опасные экземпляры.
- Как собиратели? – спросила Пикта.
- Бывают и хуже, – уклончиво ответила Лускус. – Надеюсь, мы с вами на таких не нарвёмся. В любом случае здесь очень большие расстояния и ещё ряд нюансов, из-за которых наткнуться на других путников и людей в принципе непросто. Гарантирую, мы максимум на выживальщиков выйдем разок-другой. А они, как правило, ребята безобидные, потому что слишком заняты решением собственных проблем, чтобы ещё и на нас внимание обращать. Это же не киношный пост-апокалипсис, здесь незачем воевать за бензин, территории и власть. Даже порожденцы в буферных зонах не могут быть уверены, что сумеют прожить на одном месте достаточно долго, чего уж говорить об остальных. Здесь ни у кого ничего нет, кроме собственной жизни. И это в целом не так уж и плохо.
Они некоторое время шли молча, затем Пикта наморщилась, порывисто вздохнула и оглянулась на проводницу.
- Если честно, не думаю, что я так уж хочу идти к Зеркальной Башне, – решительно заявила она.
- Ну вот те раз, – удивилась та. – Почему это?
- Да просто не хочу, – тихо ответила девушка.
- Ага, – сказала Лускус и замедлила шаг. – Это что-то новенькое. Ты поэтому меня спросила "можно ли здесь жить"? Ты реально думаешь о том, чтобы здесь остаться? В этом мире?
Она выдержала небольшую паузу, затем качнула головой и грустно поглядела на Пикту.
- Ты же не мертвяк, зачем тебе это? У тебя есть нехилый шанс попасть назад, домой, в своё настоящее тело. И вместо этого ты предпочтёшь застрять тут, серьёзно? Голодать, бегать от монстров, спать вполглаза, бояться любого шороха, сходить с ума от неопределённости…
- А что, если мне нет никакого смысла возвращаться, как ты говоришь, "домой"? – быстро стрельнув глазами в её сторону, проговорила девушка. – Может быть, я там инвалид без рук, без ног и с половиной головы? Или у меня ну очень плохая судьба? А вдруг я неудавшаяся самоубийца? Нет, правда. Разве я могу быть уверена, что там у меня всё будет хорошо?
- Мы ни в чём не можем быть абсолютно уверены.
- Вот об этом я и говорю.
- А мне другое интересно, – встрял в их разговор Инауро. – Почему ты всё время говоришь, что Башня – это выход, хотя, по сути, никому не известно, что там на самом деле? Оттуда ведь ещё никто назад не возвращался, а сами вы внутрь не попадаете. Вдруг там вообще ничего нет? Пустота? Забвение? Это вопрос веры? Типа как люди всю жизнь спорят о том, что будет с их душой и личностью после смерти тела?
Проводница потупилась, кивнула и остановилась на развилке.
- Да вы оба те ещё провокаторы, оказывается. Ну хорошо. Давайте немного передохнем и я расскажу вам кое-что о Башне. Только не перебивайте, ок?
Путники согласились, Лускус скинула с плеч рюкзак, раздала каждому по банке консервированной фасоли с протеиновым батончиком и села, прислонившись спиной к округлой стене.
- Ну смотрите, – она вытянула ноги и зашуршала целлофановым пакетом с остатками печенья. – Насчёт Зеркальной Башни на территории междумирья существует огромное количество самых странных слухов, домыслов и легенд. Однако все они сходятся в одном, это ни что иное как выход отсюда.
Лускус сделала два больших глотка воды и некоторое время задумчиво пережёвывала сахарное крошево, затем поглядела на свою раскрытую ладонь.
- Куда ведёт этот выход, другой вопрос. Боюсь, об этом не сможет поведать даже древний, который на протяжение пары-тройки тысяч циклов считался хранителем того самого выхода. Когда-то очень давно я задала ему похожие вопросы. И знаете, что он мне сказал? "А почему бы не рискнуть?" Мол, вариантов-то других всё равно нет. Хотя да, ладно, варианты есть, но, как по мне, они уж больно гадкие. По сути, у вас здесь и сейчас есть три пути – Башня, сумерки и контракт с Зоной. Да, вы можете попытаться продлить себе жизнь переродившись, но тогда останется лишь два пути – сумерки и…
Она внезапно наморщилась и замерла, глядя в пол, затем почти весело встряхнула головой.
- А вообще, неважно. Этот мир под завязку наполнен враньём, не хочу больше его множить. Но и всей правды вам рассказать не могу. Отчасти из-за того, что сама в ней не до конца уверена, отчасти из-за того, что за сказанное мне по башке надают. Поймите одно, смерть в междумирье ужасна именно тем, что она не окончательная. А жизнь невыносимая. Думаете, перерожденцам здесь очень сладко живётся? Хрена с два. Мы все тут говнюки, действующие исключительно из шкурного интереса. Сильные и хитрые говнюки. Но мы никогда не хотели такими быть, нас к этому принудили. Нас научили убивать, подавлять собственные эмоции, пудрить вам мозги сладкими сказками, в которые давно никто не верит, запугивать и лгать. Лгать буквально нон-стоп. Не представляете как от этого тошно. Да, блин, тошно! – она повысила голос, будто бы обращаясь к кому-то незримому. – Наши мозги ежедневно бомбардируют нескончаемыми правилами, законами, нормативами и требованиями. Порой это почти физически больно. В итоге ты покоряешься и начинаешь стараться сделать всё таким образом, чтобы к тебе было как можно меньше претензий.
На доли секунды лицо проводницы исказилось болезненной гримасой, она снова замолчала и некоторое время тёрла пульсирующую венку на левом виске.
- Скажу вам честно, большинству проводников вообще откровенно наплевать, умерли ли их подопечные в пути, проснулись или вышли за Предел. Мы просто выполняем свою работу, чтобы нас не наказывали. Иногда мы специально не запоминаем ваших имён, чтобы было проще вас потом забыть. Мы обезличиваем вас, чтобы потом не страдать из-за ваших смертей. Мы как мясники на скотобойне, надеющиеся что вон тот телёнок ничего не почувствовал. Понимаете, нет? И ещё нам за вас платят. Проводникам за жизни, смотрителям за смерти. И вот мы рвём друг другу глотки в надежде получить как можно больше сраных баллов, ведь собрав их в нужном количестве, мы сможем купить себе право на выход. Я за всю свою жизнь набрала лишь малую часть той цены, которую должна заплатить, хотя, чёрт побери, я стараюсь как никто. Потому что очень хочу хоть одним глазком взглянуть на этот долбанный выход. А вам надо просто дойти до Башни.
Она сжала-разжала свои побелевшие кулаки и ещё немного отпила из бутылки.
Путники потрясённо молчали, боясь пошевельнуться.
- И ещё кое-что насчёт сумерек. Когда-то очень давно я умела понимать слова растворённых в сумерках. И, знаете, там столько обиды и непонимания… Всех этих людей бросили, предали, подвели. Забыли. Короче, я так больше не хочу. Я вижу из этой ситуации лишь один выход, и я сейчас не вру. Люди веками идут к Зеркальной Башне, чтобы получить надежду и свободу. Миллионы людей, миллиарды. Потому давайте просто представим, что так оно и обстоит на самом деле. Иначе какой в этом вообще смысл?
- Прости, – тихо проговорил Инауро.
Лускус коротко глянула на него исподлобья и сразу же отвела глаза.
- Это вы меня простите, сорвалась, – сказала она. – Мне не следовало вам этого рассказывать, лишняя информация.
Все трое минут десять молча смотрели в стену напротив, уныло поедая каждый свою порцию провианта и думая о своём, затем проводница поднялась, стряхивая с одежды светлую древесную пыль.
- Пойдёмте, – решительно сказала она. – Здесь становится слишком тоскливо, так нельзя.

- Четвёртый? Пятый? – спросил один из блорпов, неподвижно сидя в нише.
- Девятнадцатый, – отозвался с пола другой и крутанул большой головой, уставившись на узкие ступни своего соседа.
- Зачем? – еле слышно прошелестел третий.
Они некоторое время молчали, втягивая приоткрытыми ртами сырой прогорклый воздух.
- Слишком большая нагрузка на психику, – произнёс тот, что затеял разговор.
Это была непривычно длинная и сложная фраза, потому все в коридоре дружно поглядели на говорящего.
- Будто ей мало, – добавил он и моргнул одним выпуклым чёрным глазом.
- Отстань, – его сосед поднялся с пола и с недовольным видом отошёл подальше.
Болтун с присвистом вздохнул. Его тонкие ребра, просвечивающие сквозь пергаментную кожу, растопырились и опали. Он повернул голову, уперевшись взглядом в шершавую поверхность ниши. Под вынутым из стены листом фанеры виднелась неровная поверхность из хрупкого ноздреватого камня со следами моллюсков и торчащие наружу обкусанные корешки. Блорп потянулся, прихватил один из них ртом и начал неторопливо жевать.
- Девочка обижена, – напомнил кто-то из присутствующих, на секунду задумался и стал усиленно намывать лицо короткой верхней лапой.
- Мотылёк загрустил, – добавила свернувшаяся в самом конце коридора всеобщая мать, перемещая сонных детёнышей поближе к своим соскам.
В коридоре синхронно закивали. Многие из них ещё помнили ту любознательную девочку-рептилию с разноцветными глазами, которая называла их "подземельные котики" и умела общаться без помощи слов. Им тогда было очень интересно вместе – она задавала необычные вопросы и с лёту подмечала малейшие логические нестыковки, а блорпы в свою очередь тренировали её абстрактное мышление при помощи разнообразных умственных упражнений и делились своими знаниями о природе вещей. Однако после первой же встречи, а конкретнее после трёх витков Лабиринта и последующего прощания с человеком-мотыльком девочка сильно изменилась, обвинила блорпов во всех своих несчастьях, наотрез отказалась даже просто выслушать их объяснения, ожесточилась, и потому они, не сговариваясь, решили избегать её также как и всех прочих странников.
По полу в очередной раз пошла ритмичная вибрация, словно бы от приближающихся тяжёлых шагов.
Детёныши, слепо тыкаясь ртами в узкий коричневый живот, зачавкали. Мать отпихнула самых активных ногами, подтянула слабых младших и принялась дотошно их вылизывать. Её язык был чёрным, гладким, с аккуратным округлым кончиком. Слева на четвереньках тихо подкралась беременная самочка, улеглась рядом. Её немного знобило. Мать подумала, затем лизнула самочку тоже.
Юный блорп неподалеку начал вяло играть с осколком цветного стекла, отвалившегося от недавно возникшей в конце отсека музыкальной аномалии.
- Лети, – шепнул он, поддевая стекляшку пальцами левой нижней руки.
Осколок откатился в сторону и замер. Юнцу сразу стало скучно, он зевнул и лёг на бок, глядя одним широко открытым чёрным глазом на попискивающих возле налитых сосков матери детёнышей.
- Уксус! – внезапно громко проговорила та, приподнимаясь.
Один из стариков отрицательно покачал головой.
- Мускус, – уже тише предположила мать и моргнула.
- Похоже, – с сомнением отозвался старик.
Юнец пошевелил пальцами, перевернулся на спину, схватил одного из детёнышей и начал его игриво покусывать. Детёныш был тёплый, пузатый, приятно пах и заливисто смеялся. Мать недовольно на них цыкнула.
Из соседнего коридора пришли другие. С опаской глянули на новую красочную аномалию, вот уже который час подряд распространяющую вокруг себя однообразные акустические волны, с почтением обнюхали всеобщую мать, кивнули старикам и пошли дальше. В этом отсеке редко кто-то надолго задерживался, особенно из числа молодёжи.
- Пойду, – тоже подорвался юнец, теряя всякий интерес к детёнышу.
Присутствующие молча проводили его взглядом и поочередно широко зевнули. Юные особи этого вида по достижении пубертатного возраста стабильно предпочитали держаться рядом с теми, кто соответствовал уровню их энергии и скорости мышления. У них были собственные заботы, тревоги и устремления, а потому их спонтанное интуитивное решение покинуть родительское гнездо блорпы понимали и уважали не менее, чем жизненный опыт старшего поколения.
Старик-лектор, взаимодействовавший до этого с матерью, почувствовал общее настроение, кивнул и возобновил свою прерванную чужой болтовней телепатическую лекцию о неминуемом личностном кризисе разумных существ по достижении определённого возраста, их всеобъемлющем ощущении изолированности и тяги к поиску своего персонального жизненного пути. Все вокруг задумчиво поникли, прислушиваясь.
"…В ходе экзистенциального размышления индивиду приходится сталкиваться с противостоянием, порождаемым ощущением значительности собственного бытия и одновременным пониманием его бесполезности, – рассуждал лектор, перемежая свои мысли чёрно-белыми минималистичными иллюстрациями. – Неумение отыскать решение для сложившейся ситуации неуклонно трансформируется в экзистенциальное уныние, которому присуща потеря заинтересованности собственным будущим, что чревато, – он сделал паузу, некоторое время с наслаждением чесался, затем встряхнулся всем телом и уставился в стену напротив. – Если говорить конкретнее, эскалация кризиса нередко провоцирует желание завершить своё якобы бессмысленное бытие. Поскольку, кажется, будто оно не способно принести пользы. Когда индивид сталкивается с подобным противоречием, ему неимоверно трудно разрешить гнетущую его проблемную ситуацию самостоятельно…"
- А мальки играют, – сказала вслух мать, глядя на своих копошащихся в древесной пыли отпрысков.
"Юные индивиды до поры не замечают границ, установленных с заботой о них и любовью к ним, – снисходительно ответил лектор. – Опыт их жизни – это опыт почти безграничной свободы в сообществе. Потому и личностного кризиса для них ещё не существует в принципе. Они вольны проявлять себя в чём угодно вообще и иррациональные реакции им простительны. Весь мир замкнут на их личности, восприятие свежо, жизненный опыт минимален, а следовательно будущее им представляется бесконечным и полным возможностей. Однако, – он заторможенно приподнял верхнюю лапу, растопырив короткие кривые пальцы, – по мере их взросления их восприятие меняется, интересы становятся более избирательными, внимание устойчивым, логическая память произвольной, и установленные ранее границы всё в корне меняют. Поначалу они даже начинают ассоциироваться у юных индивидов с угрозой их безопасности, с неприятием и агрессией, направленными непосредственно в их адрес. Впрочем, со временем они должны понять, что подобные ограничения не являются враждебными в принципе и по отношению к ним, в частности. Ограничения попросту неминуемы при жизни в социуме, хотя и воспринимаются индивидом негативно и в итоге зачастую приводят к вышеупомянутому личностному кризису".
Он моргнул и вернулся к своей первоначальной мысли.
"Преодоление экзистенциального кризиса возможно, когда индивид осознаёт, что может управлять своей жизнью. Он уже не хочет делать то, что предписано и решено заранее. Он обретает свободу, к которой стремился и за которую готов принять ответственность. Ставя перед собой задачи, опираясь на интуицию и логику, он оценивает результаты и уже самостоятельно организует подходящие персонально ему ограничения. Такой конструктивный подход означает взросление и созревание личности".
- Суть, – весомо проговорил другой старик с глубоким крестообразным шрамом на лбу и прикрыл глаза.
"Замкнутый круг, – отозвался лектор и вздохнул. – Индивид выходит из детского состояния, чтобы в него же и вернуться, но с вдумчивостью, присущей взрослой особи, приобретёнными навыками и глубоким пониманием сути происходящего. Тем не менее, самая частая ошибка – пытаться применять свои познания на практике, не проверив их перед тем на объективность, и, главное, искать ответы на все вопросы жизни сразу. Это не значит, что не нужно их искать вовсе, но на некоторые вопросы ответов никогда не будет найдено. Куда более продуктивно будет разбить глобальные вопросы на более мелкие и затем работать над тем, чтобы быть удовлетворённым получением ответов на эти более мелкие вопросы. Ведь именно они в итоге и составляют…"
Самый дряхлый блорп, дремавший всё это время в центре коридора, шевельнулся, тихонько звякнул подвешенным на его костлявой груди колокольчиком, объявляя о начале сеанса связи, и лектор с недовольным видом замолчал.
Вот уже которое тысячелетие подряд ежедневно трижды в сутки строго по расписанию старики слушали известия снаружи, по мере надобности пересылая полученные данные своим контактёрам. В целом, это было скорее данью древней традиции, нежели реальной необходимостью и потому старшие зачастую разбирались с новостной лентой самостоятельно, никого из младших не тревожа. Однако в последние дни "некрофон", как называли голоса ушедших в сумерки сами блорпы, нёс необычайно противоречивую и в то же время тревожную информацию и потому все сегодняшние сеансы связи были внеплановыми, но при этом обязательными и всеобщими. Впервые за всю историю к потоку подключили даже юнцов с детёнышами.
Застигнутые врасплох блорпы завертелись, занимая удобные позы, и на территории первого витка Лабиринтов разом воцарилось сосредоточенное молчание.
Сквозь фоновое шуршание некрофона поплыли пузыри информации, взрывающиеся разрозненными данными – о Творителе и Разрушителе, о жёлтом цветке, о планах огненного летуна, о гонцах небожителей. Важные сообщения хаотично чередовались с шепотками и испуганными вскриками потерянных душ – сегодня их никто не фильтровал. Поток данных то и дело накрывало помехами и несколько информационных пузырей в итоге затерялись в шуме. То и дело затухающая связь некрофона скупо отсыпала сведений о деятельности рассеянных по территории междумирья древних и перешла на короткую волну, сообщив, что иглоногая смотрительница с неясной целью покинула свой пост сразу же, как запустила в Лабиринты ключевых странников, а те заплутали на первом же витке. Они уже давно должны были миновать нору, однако по непонятной причине до сих пор блуждали по пустым отсекам, то приближаясь к перевалочному пункту, то вновь удаляясь от него, будто им что-то мешало. А ещё они вели абсолютно бессмысленные с точки зрения блорпов разговоры. Хвостатая девочка по сотому разу пересказывала человекам то, что и так уже давно всем известно, и каждый из них избегал говорить о том, что его действительно волнует.
"Такова суть человеков, – меланхолично заметила всеобщая мать, когда внеочередной сеанс связи завершился. – Они склонны бродить в лабиринтах собственного разума, напрочь игнорируя открытые двери".
Присутствующие синхронно закачали головами, соглашаясь.
- Требуется помощь, – проговорил вслух старик со шрамом, разминая затёкшие ступни.
Он вечно носился с темой помощи человекам, хотя из соплеменников его едва ли кто в этом поддерживал. В конце концов, как справедливо полагали блорпы, никакая помощь не может быть навязанной, иначе она превращается в насилие, а помощник – в насильника, идейного фрика и отщепенца.
- Такое себе, – с сомнением отозвался другой старик.
- Надо подумать, – сказал третий.
Лектор аккуратно обошёл вниманием замечания собратьев и вбросил в общее инфополе простенькую схему, озаглавленную "Три ведущих способа работы с устранением последствий кризиса", но раскрыть её содержание и суть своего предложения уже не успел. В коридор на всех шести ногах вбежал молодой самец из дальнего отсека. Он явно запыхался – рот его был приоткрыт, кончик языка подрагивал, рёбра складывались и раскрывались как зонт, полупрозрачный живот ходил ходуном.
- Идут, – заявил он и, мысленно показав троих странников, помчался дальше.
- Скрыться? – с некоторой задержкой спросила мать, уставившись выпуклыми глазами на неподвижно восседающих вдоль противоположной стены стариков.
Лектор ощутимо скис, поняв, что его выступление на сегодня, очевидно, окончено, а остальные зашевелились, нехотя дискутируя о затянувшемся процессе избегания неминуемой встречи с хвостатой девочкой.
Их вид предпочитал держаться в стороне от чужих проблем во избежание негативных последствий, отстранённо изучая мотивы поступков отдельных личностей и изредка развлечения ради прогнозируя дальнейшее развитие событий. Однако ситуация стремительно ухудшалась и, по идее, следовало что-то предпринять, ведь теперь речь шла не только о чужих ошибках, но также и о выживании целого мира. А возможно, даже не одного.
"Сильная эмоциональная напряженность в обществе, – попытался вновь привлечь внимание аудитории лектор, – может стать шансом для личностного роста индивидов и раскрытия новых потенциалов…"
Присутствующие его реплику проигнорировали, и он обиженно съёжился, сменив цвет кожи на тёмно-коричневый.
- Медузы, – с заговорщическим видом прошелестел в углу старик с крестообразным шрамом и последовательно сложил тонкими пальцами знаки "перенос" и "выход".
Он уже не впервые за последние пять суток предлагал этот вариант, но его каждый раз отметали как неактуальный, ведь блорпы никогда не покидали территории Лабиринтов, а значит девочка с хвостом должна была прийти к ним сама и непосредственно попросить совета. Однако она этого делать точно не планировала, следовательно в помощи как-таковой не нуждалась. Да и к тому же до музея с Медузьим деревом был неблизкий и весьма непростой путь, а значит лучшим решением это считаться никак не могло.
Старшие закрутили головами, глядя друг на друга.
- Они не готовы, – проговорил кто-то из них.
- Мы не готовы, – упрямо насупился старик со шрамом.
Ещё один просто открыл рот и громко зашипел.
Они всё более энергично жонглировали мыслеобразами – первые уверяли, что гибель золотого человека неминуема, а значит смысла лезть к нему нет вовсе, другие настаивали, что его гибель нужно ускорить и тем самым в очередной раз отсрочить эпоху разрушения, третьи в целом поддерживали идею с музеем, но сами контактировать с человеками не хотели. Один даже умудрился устроить короткую потасовку, молотя оппонента по запрокинутому лицу короткими верхними лапами. На него неодобрительно зацыкали и он, сердито фыркая, отошёл.
- Лускус, – внезапно вспомнила правильный вариант позывного хвостатой девочки мать, но старшие большинством голосов уже решили, что следует ещё подумать или, как минимум, дождаться более удобного момента для контакта, а пока уйти глубже, чтобы странники их не заметили.
Нестройная колонна блорпов молча заковыляла в сторону замаскированного старыми досками и ветошью лаза в самом углу коридора позади музыкальной аномалии. Старик со шрамом осуждающе причмокнул и выкинул в общее инфополе карикатуру с испуганным мышонком в клетке. Мать посмотрела на него, вздохнула, сгребла детёнышей в пищащий распадающийся букет и потащила к лазу. Следом за ней потянулись и все остальные.

- Будто паучий домик с влипшими карамельками, – заметила Лускус, жестом останавливая спутников. – Красивое.
Первая попавшаяся им на пути аномалия Лабиринтов напоминала своеобразную беседку, вмонтированную в ветхую стену основного строения, и состояла из нескольких соединённых друг с другом пустотелых шаров белого цвета с ассиметричными вставками из цветного стекла. Изнутри конструкции шёл приглушённый свет, вокруг валялись разноцветные осколки. После долгого безрезультатного блуждания по одинаковым отсыревшим коридорам и унылых бесед этот объект буквально поражал воображение.
- Ловушка? – сразу понял Инауро.
Проводница кивнула.
- Вот смотри и запоминай, – она легонько пихнула локтём в бок Пикте. – Это кака. Туда ходить не надо.
- А что внутри? – спросила та.
- Понятия не имею. Судя по внешнему виду, залипалка. В них как раз много стекла, – Лускус перекинула рюкзак на живот и привычным движением подтянула лямки. – Залипалки обычно не особо опасны, но выйти из них непросто, тем более без посторонней помощи. Застрянешь там на дни, недели, месяцы, и сама не заметишь, как помрёшь от голода. Так что мы аккуратно обойдем её сбоку и даже смотреть туда не будем. Я пойду первой, буду вас страховать. Рыжий, возьми девчонку за руку. Пожалуйста. В твоей силе воли я почти уверена, а вот её может и затащить.
- Никуда меня не затащит, – обиженно отозвалась путница. – Если там опасно, с чего бы мне туда соваться?
- Не куксись, детка, – улыбнулась ей Лускус и, прижавшись спиной к стене, неторопливо, приставными шагами двинулась вперёд. – Просто ты новичок и у тебя ещё нет иммунитета к здешним красотам.
Да, ловушка и правда выглядела изумительно. Формы её казались идеально сбалансированными, белые перемычки походили на изящное кружево, а толстые рифленые стёкла эффектно бликовали на свету и отбрасывали на окружающие поверхности узорные разноцветные тени.
- А кто эту штуку здесь построил? – поинтересовалась Пикта, мелкими шажками передвигаясь позади Инауро.
- Скорей уж не кто-то, а что-то, – сказал тот. – Точнее чей-то безумный, но артистичный разум. Лучше не смотри на неё, а то захочется попасть внутрь. Мы с Лу видели стеклянные парники на выходе из Белого Города, и они казались мне такими уютными и безопасными, что я еле устоял.
- Парники не самая мерзкая залипалка, – хмыкнула идущая впереди Лускус. – Там просто огурцы, помидоры, всякая рассада и прочее плодовоовощное. А ещё внутри тепло и пахнет навозом. Я заходила туда как-то очень давно. Ну, скажем так, чисто из любопытства. А потом вдруг очнулась в переднике с лейкой в руках, голодная, уставшая и не понимающая, какого чёрта я поливаю и без того мокрый куст…
Она обернулась и многозначительно кивнула в сторону аномалии.
- Эта штуковина более утончённая что ли. Странная, разноцветная. Выделяющаяся. А значит скорей всего и более ядовитая. Постарайтесь не фокусироваться на ней, когда мы поравняемся, думайте о чём-нибудь другом. Но совет на будущее – почаще обращайте внимание на такие вот привлекательные объекты на своём пути. И валите от них подальше на всякий случай. Очень помогает выживать.
Лускус замолчала, внимательно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Переливающаяся всеми цветами радуги стеклянная гадость определённо представляла собой серьёзную опасность. От неё шла едва уловимая вибрация, ритмично подбрасывающая вверх частицы пыли, а вокруг клубилось недоступное человеческому глазу блёкло-лиловое марево.
"Что же там внутри? Музыкальная комната для медитаций? – попыталась представить проводница, ощущая, как покалывает кончики пальцев и сладко сводит внизу живота. – Беседка со всяческими приспособами для плотских утех? Мини-бар и столики для игры в бутылочку?"
- Я её чувствую, – призналась Пикта и, не отрывая взгляда от своих пыльных кед, крепко ухватилась второй рукой за болтающиеся завязки рюкзака идущего впереди Инауро. – Похоже на приятную щекотку в животе. Будто тебе устроили сюрприз и никак не покажут. А узнать, что же там такое, очень хочется … Я слышу музыку в голове.
Лускус понимающе кивнула и ускорила шаг.
Некогда она верила, будто этот мир гораздо сложнее, чем кажется, и что ловушки – не просто досадные, бредовые, утомительные, а подчас и смертельные помехи на пути, но также что-то вроде воплощённых сновидений Зоны, её случайные бессознательные творения. И что внутри них может скрываться некая особая тайна, дающая ключ к пониманию происходящего, а может и истинной природы междумирья. Эту идею ей подал один из самых влиятельных древних, тот, кого многие знали как Процеруса, хранителя Зеркальной Башни. Этот тысячелетний перерожденец отличался скверным нравом, дурным чувством юмора и не самыми адекватными поступками, плюс к тому же последние пятьдесят циклов он тщательно избегал контактов не только с людьми, но и с перерожденцами, однако Лускус почему-то представлялась ему достаточно интересной собеседницей и при каждом удобном случае он не стеснялся делиться с ней своими наблюдениями.
"Все здешние аномалии – это брешь, – уверенно рассуждал древний. – Уязвимость. Зловещий секретик и вместе с тем неприкрытая нагота, которую любое разумное создание предпочло бы тщательно скрывать от посторонних. Ведь умея читать зашифрованные символы, можно понять вообще всё. Наша незабвенная Зона что капризное дитя, кое, не осознавая своих истинных мотивов, постоянно пребывает в разладе с самим собой. Жёсткий расчёт с одной стороны и сладкие иллюзии с другой. Бескомпромиссный контроль со сводом строгих правил и тут же неудержимое стремление к тотальному хаосу. Систематизация и разрушение. Что-то в этом есть такое… невротическое. К слову, прослеживается некоторое сходство с тобой, моя маленькая ящерка. Может статься, это судьба?"
Лускус на ходу попыталась подсчитать, во скольких ловушках она, наслушавшись его увлекательных речей, за всю свою жизнь побывала, и иронично скривилась.
"Нет там нифига, старый ты интриган. Один лишь бред и вред", – хмыкнула она, избегая даже смотреть в сторону проплывающего мимо разноцветного строения.
- Иногда мне кажется, что наша жизнь – это одна сплошная дурацкая ловушка, – сказала проводница вслух. – Нет, ну по сути, так ведь оно и есть. Мы нафантазировали о нашей жизни невесть что, а на деле-то шиш. Мы жёстко ограничены материальным и познаваемым, и даже наше собственное мышление действует лишь в соответствии с определёнными алгоритмами. Человеческий разум вовсе не так свободен, как нам хотелось бы думать.
Она ненадолго замолчала, подбирая подходящие слова.
- Люди вечные заложники своей памяти и сиюминутных желаний. Мы замкнуты внутри себя словно в клетке и даже термин "свобода" воспринимаем как нечто примитивное вроде возможности временно нарушить строгий свод правил, рискнуть жизнью, ляпнуть кому-нибудь гадость или съесть что-то вредное. В общем, чушь собачья и бытовые дрязги. А в это время настоящие мы только врём сами себе и зарываемся всё глубже в иллюзии.
- А как же чувства? – спросила издалека Пикта, как-то очень по-своему истолковав сказанное Лускус. – Они ведь честны, а значит в них мы свободны.
- Какие ещё чувства? – не поняла проводница.
- Ну, к примеру, любовь…
- Вообще не вдуплила при чём здесь любовь, но ты сейчас что, серьёзно? – хохотнула Лускус, оглядываясь на плетущуюся позади подопечную. – Ок, давай это обсудим. Расскажи-ка мне, что для тебя означает слово "любовь"?
- Ну, это глубокая привязанность к другому человеку, желание быть с ним рядом, – щёки девушки порозовели. – В смысле общения и в телесном смысле тоже. А ещё есть забота, преданность, взаимопонимание. Кто ты без всего этого? Думаю, жалкий одинокий эгоист, которому на всех наплевать. Разве же это свобода?
- Вау, вот так логика. Хорошо. А чем "любовь" отличается от "дружбы" или там, например, от "долга"?
- Ты придираешься к словам, – заметил Инауро.
- Нет, – развеселившаяся проводница замотала головой. – Просто пытаюсь понять, что такое, по-вашему, чувства к кому-то, чем они различаются и почему вы считаете их такими уж ценными и безграничными. Вот ты реально веришь, будто любовь даёт свободу? Или дружба даёт? Прости, не соглашусь. Они лишь привязывают, да и то не навсегда. Даже обычная симпатия, и та стреноживает. Какие там у нас ещё есть сильные слова… Ненависть, вот. Ненависть даёт свободу? Нет, она тоже привязывает испытывающего её к объекту его ненависти. И напомню, я изначально вообще не про какие-то там чувства говорила, а о том, что всё в этой жизни имеет свой предел. Разум, фантазия, эмоции, материя. Нас поймали в ловушку, где мы просто перемещаемся из одной внутренней комнатки в другую и фасуем тонну барахла, которую считаем своим драгоценным личным опытом.
- А может тогда не стоит бегать всю жизнь по собственным внутренним комнаткам, фасуя опыт, а лучше начать раздавать его? – чуть подумав, ответил Инауро. – Тогда твои мысли как бы вырвутся наружу, изменяясь и дополняясь новыми деталями, а чувства передадутся другим и возможно изменят их тоже. Да и материя, в конце концов, не растворяется без остатка, одно переходит в другое и так далее.
Лускус фыркнула.
- Ага, именно так рассуждают люди рожая детей или посвящая всю свою жизнь обучению других.
- И что, разве это плохо или неправильно? – удивилась Пикта.
- Нет, я такого не говорила. Каждый находит свою правду и собственную цель в жизни. Или даже смысл, если хотите. Но это всё равно ловушка, в которой есть лишь наполненное красивыми словами и яркими переживаниями замкнутое пространство. Клетка.
- Не понимаю, к чему ты ведёшь, – хмуро сказал Инауро.
Аномальное строение давно осталось позади, но они этого даже не заметили.
- Да, вероятно, мы с вами изначально говорим о разном. Но раз уж ты спросил… я лично веду к тому, что незачем пытаться обязательно прицепиться к кому-то, к вещам, к месту, воспоминаниям или планам на будущее. Это всё пустое, шелуха. Приятная или болезненная, не суть. Ок, предположим, она создаёт ту самую иллюзию насыщенной жизни, к которой мы все стремимся. Но действительно ли мы так нуждаемся в этом или нам это только кажется? Не проще ли жить и умирать, если у тебя нет ничего, что страшно потерять?
- А ты веришь вообще в душу? – робко подала голос Пикта. – Думаю, уж ты-то как раз должна в неё верить. Ведь что у нас есть здесь кроме души, если даже наши тела ненастоящие?
- Хочешь сказать, что душа это и есть тот самый подлый крючок, которым мы за всё подряд цепляемся? – ехидно полюбопытствовала Лускус.
- Нет, не в том смысле, – оскорбилась девушка и, поджав губы, замотала головой. – Или в том самом, я не знаю. Ты специально меня путаешь, так нечестно.
- Соррян, не хотела тебя расстроить, детка, – посерьёзнела проводница. – Просто я видела существ, которые в соответствии с твоей теорией потеряли и душу тоже. Человеческую так точно. И, знаешь, мне кажется, им без неё неплохо живётся, потому что они уже не понимают, чего лишились. И вот да, они в какой-то степени чувствуют себя свободными. А может таковыми, по сути, и являются. Впрочем, это так, мои глупые, ни к чему не обязывающие вас размышления, возможно я неправа, а то и вовсе брежу. Не воспринимайте мои слова слишком всерьёз. Я сама ещё толком не поняла, зачем об этом думаю.
Инауро невольно поднял на неё глаза, но лицо Лускус ничего не выражало.
- Просто мне кажется, что в жизни нет ничего важнее, чем понять самого себя, – сказала она тихо. – Всего целиком, до конца, до донышка, без утайки. Все свои истинные устремления, порывы и желания. Понять, принять и откинуть их подальше. И возможно, если ты сумеешь это сделать, то заодно поймёшь, примешь и отпустишь всё вокруг. И тогда никто и никогда уже не сможет тебя поймать на крючок и сожрать. Как глупую рыбку.

На небольшой заброшенный парк, огороженный витым забором, Джуба наткнулась уже перед самым рассветом и решила наконец дать отдых буракам. Сперва она позволила им остыть, сделав вокруг ограды пару неспешных кругов, потом остановила повозку и распрягла животных.
Пока бураки шумно хлебали заготовленную для них воду, смотрительница открыла проржавевшие ворота и остановилась, задумчиво глядя на уходящую вдаль заросшую каменистую тропу. Остальное пространство сада заполнял низко стелющийся утренний туман, превращая чёрное кружево деревьев в многослойную аппликацию на фоне стремительно наливающейся алым цветом полосы восхода. Было похоже, что в этом месте давным-давно никто не появлялся.
- Что ж, неплохо для начала, – сказала она вслух. – Попасёмся здесь пару суток, а потом поедем к морю. И будем там плавать в тёплой водичке и загорать. Да, мои хорошие?
Бураки отозвались дружным ржанием. Она улыбнулась и прошла через ворота.
Когда они ещё кружили вокруг парковой ограды, Джуба заприметила в глубине парка какие-то полуразвалившиеся аттракционы и теперь ей хотелось разглядеть их поближе. Она сорвала тонкий стебелек травы и, помахивая им будто дирижёрской палочкой, неторопливо двинулась вдоль тропинки, рассчитывая, что та сама выведет её куда надо.
Солнце поднималось быстро. Первые лучи ударили по верхушкам пирамидальных тополей, окатив их жидким золотом, на ветвях зачирикали первые птицы. В высоком небе, перевиваясь тонкими узорными облаками, смешивались два цвета – розовый и серый, серый постепенно голубел, заполняя собой всё пространство. Сквозь макушки деревьев вдалеке уже показалась первая конструкция, похожая на остов полуразобранных русских горок, когда до Джубы донесся чей-то приглушённый говорок. Впрочем, она сперва было решила, что ей показалось, поскольку звук скорее напоминал стрекотание цикад… если бы не явно различимые слова.
- Чужаки на повозке, говоришь? – шуршал и звенел голос. – Ну, пошли глянем, что там за чужаки.
Смотрительница быстро сошла с тропы и присела, затем, повременив, аккуратно раздвинула руками высокие заросли травы и выглянула. Около стройного ряда тополей впереди виднелись две тёмные фигуры. В одной она моментально распознала силуэт грифона, вторая же походила на толстого мужика в укороченной рясе с капюшоном, стоящего к грифону спиной. "Мужик" этот неловко подергивал уродливыми, вывернутыми наружу локтями, и то и дело всем корпусом покачивался взад-вперед.
"Вот так устроила себе привал, – погрустнела Джуба. – Ещё и распряглась, ничего не проверив".
К повторной стычке с прекрасными крылатыми созданиями, даже в присутствии других гуманоидных существ, она была совершенно не готова.
Стараясь вести себя как можно тише, смотрительница выбралась обратно на тропу и, пригнувшись, засеменила было в сторону ворот, как позади раздался пронзительный свист и шум крыльев. Она поняла, что прятаться поздно, и побежала, надеясь лишь на то, что бураки ещё не разбрелись в разные стороны и сумеют её защитить. Однако всего через десяток метров её спину обдало резким порывом ветра, а в плечи ударили лапы нагнавшего зверя. Джубу мотнуло, она не удержалась на ногах и упала, едва успев выставить перед собой руки.
- Нет, нет! – испуганно вскрикнула она и прикрыла голову локтями. – Помогите!
Грифон потоптался на ней всеми четырьмя лапами и издал серию отрывистых призывных криков.
- Фу, нельзя, – слева зашуршала трава и смотрительница увидела пару коротких кривых ног в широких льняных шортах. – Кого это ты тут поймала?
- Уберите животное, пожалуйста, – сдавленно попросила Джуба, не двигаясь. – Я случайно зашла на вашу территорию, думала здесь никого нет.
Грифон отступил в сторону и в воздухе повисла напряжённая пауза.
- Малая… ты что ли? – спустя некоторое время проговорил всё тот же незнакомый скрипучий голос.
Смотрительница осторожно отвела в сторону локоть и поглядела на подошедшего. Рядом с ней стояло нечто среднее между толстой облысевшей птицей и гигантским насекомым. Существо было настолько странным и диспропорциональным, что Джуба невольно опешила.
- Не узнаёшь? – застрекотал подошедший, попеременно поглядывая на неё то одним, то другим бледно-голубым фасетчатым глазом. – Это же я, Корвус. Да, мы, конечно, давно не виделись, но едва ли с тех пор я так сильно переменился.
Он улыбнулся ей крошечным беззубым ртом и кокетливо шевельнул рудиментарными крыльями, которые она несколькими минутами ранее спутала с нервно жестикулирующими изуродованными руками.
"Не может этого быть! – смотрительница, не сводя с него взгляда, поднялась на ноги и машинально отряхнула саднящие ладони. – Как-то многовато в последнее время призраков из прошлой жизни".
В теле существа, стоявшего перед ней, не осталось ни единой узнаваемой черты. Его огромная голова на мощной укороченной шее плавно переходила в ссутулившиеся плечи, спину покрывали хитиновые пластины, когда-то красивый нос с горбинкой превратился в огромный клюв, который она издали приняла за капюшон, с покатого лба свисали неухоженные седые космы, а на жёстком тёмном брюхе, перехваченном кожаным ремнём, шевелилась целая куча коротких цепких лапок, беспрестанно что-то теребящих, трогающих и вертящих.
- Не узнаешь, да? – скрипнул Корвус. – А я вот тебя помню. Ты, кстати, вообще не изменилась, хотя с тех пор прошло… – он замялся.
- Семь циклов, – подсказала Джуба и внутри неё будто бы что-то перевернулось.
- А, значит, помнишь всё-таки, – с присвистом вздохнул он и снова задёргал подобием крыльев. – Надеюсь, ты не обижаешься на меня за тот случай. Сама понимаешь, жизнь у нас непростая, всегда приходится чем-то жертвовать.
- Кем-то, – уточнила смотрительница и поджала губы.
- Ну не дуйся, малая. Столько времени прошло, пора бы отпустить старые обиды. Ты пойми, мне сейчас и без твоих напоминаний очень стыдно за тот случай. Поступил я с тобой как негодяй. Как не-мужик, вот правда. Только сделанного ведь не воротишь. Карма меня догнала, жизнь пережевала и выплюнула, а ты вон до сих пор цветёшь как майская роза. Так, поправилась чуть-чуть в отдельных местах, но не критично же.
Джуба почувствовала нестерпимое желание сейчас же выщипать все его оставшиеся перья, однако сдержалась.
- Я, пожалуй, пойду, – холодно сказала она и развернулась. – Ещё раз извини, что потревожила.
- Да оставайся, – Корвус неожиданно резво скакнул в сторону, перегораживая ей путь. – Место здесь хорошее, тихое, никто не потревожит. Проводники сюда почти не суются, этап маленький, недорогой, в стороне от основных дорог, сущи так вообще отсутствуют. Мне тут птичка насвистела, что ты на повозке приехала, так и чего зазря лошадей гонять, накорми их и переночуй, утром уедешь. Если захочешь, конечно, я ни в коем случае не думал тебя прогонять.
Смотрительница опасливо покосилась на стоящего рядом грифона.
- За неё не переживай, – быстро проговорил Корвус. – Она дрессированная. Сидеть! – скомандовал он, как бы подтверждая свои слова. – Лежать! Служи! Вот видишь, какая послушная сучка. Кто у нас хорошая девочка? – засюсюкал он, наклонился и одобрительно пощекотал нижней парой лапок розовый бок скачущего вокруг него грифона. – Ты хорошая девочка, да. Так что? Останешься ненадолго? У меня овощи с огорода, грибы солёные в погребе, настоечка есть свойская… Я правда сам такое уже не употребляю, но тебя с удовольствием угощу. А на закате костерок запалим, тут ещё речка неподалёку, можем сходить искупнуться.
- Ты теперь здесь живёшь? – боясь глядеть на изменившегося до неузнаваемости человека, которого она когда-то любила, спросила Джуба.
- Живу, да, – отозвался он.
- Один? – чуть повременив, поинтересовалась смотрительница.
- Почти, – уклончиво ответил он. – Ты только не подумай, что у тебя есть повод для ревности, там так… сущая ерунда. Она мне просто по хозяйству помогает.
- Нет, я, пожалуй, всё-таки пойду, – стараясь не выдавать своего раздражения, сквозь зубы процедила Джуба. – Не хочу никому мешать.
- Да не помешаешь ты, – Корвус порывисто цапнул её лапкой за руку и тут же отпустил. – Не хочешь в дом идти, можешь переночевать в своей кибитке, только не за забором. Там в сумерки опасно. Лошадок тоже приводи, травы здесь много, поклюют досыта. А обедом-ужином я тебя всё равно накормлю. И не вздумай отказываться, должен же я хоть как-то искупить перед тобой свою вину.
"Вот я дура, – проклинала себя смотрительница, пока они вдвоём запрягали бураков и перегоняли повозку на территорию парка. – Зачем мне всё это надо?"
- Местечко здесь вообще-то кайфное, – говорил Корвус, то и дело поглядывая на неё одним глазом. – Чистота, простор, даже дышится свободнее. Природа восхитительная. Особенно перед грозой. Когда тишина пронзительная и тучи огромные насупленные, и деревья неподвижные, только кедры звенят и ароматы трав до небес… Но вот тут в самом центре, – он постучал себя лапкой по животу, – всё равно какая-то пустота. И ничем её не заполнить. Уверен, ты меня понимаешь. Бесконечные потери, холод, боль, одиночество, опасность, бег по кругу, всё по кругу снова и снова, и вдруг эта слюнявая слабенькая надежда… а что если вдруг…
Джуба молчала. Ей были слишком хорошо знакомы подобные речи. Она смотрела на свою размеренно колышущуюся при ходьбе юбку, на булыжники под ногами, на крошечные цветы посреди зарослей, на завитки ограды, на низкие ветви – куда угодно, только не на ковыляющее рядом существо.
Солнце уже стояло высоко, но ещё не достигло зенита, когда они наконец обошли заброшенные русские горки и приблизились к постройке, напоминающей стилизованный сказочный замок с круглыми витражными окошками.
- И ты теперь больше не проводник? – спросила смотрительница, разглядывая грубую кирпичную кладку, пробивающуюся сквозь слои облупившейся цветной штукатурки.
- Больше нет, – причмокнул нижней губой Корвус, – давно уже. Не мог так больше жить. Чувствовал себя словно запертый в клетке зверь. Думал, это сила, а потом понял, что наоборот – зацикленность и упадничество. И никакой духовный рост в таких условиях невозможен. Проводник, он ведь тупая ходилка-бродилка, проводнику некогда думать, постигать что-то, он живёт чисто телесной жизнью, зубами, когтями и крепким лбом тараня непробиваемую стену. Следует бессмысленным правилам в голове и зарабатывает какие-то баллы непойми зачем. А ведь существует уровень значительно выше. Я был жесток, глуп, эгоистичен и ничего в этой жизни не понимал, не чувствовал. И вдруг однажды так захотелось простого человеческого счастья. Понимаешь?
- И как? – она бросила на него быстрый взгляд. – Нашёл?
- Как видишь, – печально вздохнул он. – Живу тут словно выброшенный на обочину жизни отшельник, ни с кем не контактирую. Пойдём хоть супчиком тебя накормлю. Или может ты хочешь капустного пирога и чай с мёдом?
- От пирога с чаем не откажусь, а вот внутрь точно не пойду, – Джуба заприметила возле входа в игрушечный замок два обтёсанных по типу скамеек бревна с кострищем и направилась туда.
- Ладно, посиди пока, – проскрипел ей в спину Корвус и, резко обогнав, кинул в пустоту. – Не скучай, скоро вернусь.

Смотрительница опустилась на нагретое солнечными лучами бревно и вытянула ноги. Ей внезапно стало грустно и тошно. Столько лет она помнила этого человека, прокручивала в уме недосказанное, цеплялась за хорошее, страдала из-за плохого – и что? Вот он, перед ней. Этот обрюзгший ловелас, престарелый манипулятор, потрёпанный нарцисс. Обижена ли она на него до сих пор? Или просто разочарована увиденным? Она задумалась, глядя на кучку золы в углублении, выложенном битыми кирпичами. Да, возможно, ему и правда сейчас нелегко и одиноко. Возможно, он даже что-то осознал. А толку? Нужен ли он ей теперь? Такой…
На вытоптанную траву справа упала густая тень и Джуба подняла голову. В нескольких шагах от неё стояла худая как жердь молодая женщина, с безвольно повисшими руками и остекленевшим взглядом. На ней была надета длинная подпоясанная рубаха, по кайме расшитая красным этническим узором, голову украшал цветочный венок с лентами, а возле босых ног виднелась плетёная корзина с мелкими жёлтыми яблоками.
- А вторая где? – спросила женщина на редкость бесцветным голосом.
- Что? – не поняла Джуба.
Та ничего не ответила.
- О, смотрю, вы уже познакомились?
Из темноты дверного проёма показался Корвус, он нёс домотканое покрывало и сковороду, полную шкворчащей картошки.
- Вот, решил, что картошка на сале будет получше вчерашнего пирога, – сказал он, с трудом опуская сковородку на сложенное покрывало рядом с Джубой. – Нимфодора, солнышко моё ненаглядное, сгоняй-ка по-быстрому в погреб за баночкой грибочков. Тех, солёненьких, с зелёными шляпками. И настойку тоже прихвати. И тарелки с ложками.
Женщина молча отправилась выполнять его поручение.
- Нимфодора? – переспросила смотрительница.
Корвус грузно опустился на соседний край бревна.
- Да, она из поселения ведьм неподалёку. Поприродница. Умеет общаться с животными, но не с людьми. Так себе история на самом деле. Её изгнали свои же за незначительный проступок и ей совершенно некуда было пойти. Ну я её и приютил. Она бы померла одна.
- Как благородно, – заметила Джуба, глядя в сторону.
- Это было несложно, – словно бы не заметив сарказма в её голосе, отмахнулся Корвус. – Она всё равно как приблудное животное, послушная, благодарная, многого не требует, в основном молчит, поговорить с ней правда особо не о чем, туповата. Зато слушает хорошо.
Он помолчал, затем всплеснул лапками.
- Нет, ну вот что ты опять начинаешь? Я ведь никогда ничего от тебя не скрывал.
- Ничего я не начинаю, – устало отозвалась смотрительница, подцепляя двумя пальцами кусок картофеля. – Просто в последнее время вокруг происходит слишком много странных и неприятных вещей. Так что, наверное, это даже неплохо, когда люди находят тех, кому они действительно нужны. По той или иной причине.
- Да что такого особенного вокруг происходит? В этом мире всё как обычно. Боги ссорятся, люди мрут, сущи жрут. Скандалы, интриги, расследования, – Корвус с кряхтением поднялся и широким жестом смахнул в сторону свисающие на лоб космы. – Пойду стол принесу и самовар. И бабу потороплю, а то что-то она застряла. Мда, ещё и урожай свой бросила.
Он пронзительно свистнул, подзывая грифона и указывая на оставленную на земле корзину.
- Яблоки в дом, бегом.
Животное радостно вильнуло гибким как плеть хвостом, подхватило ручку корзинки клювом и, торжественно задрав голову, поволокло в дом.
- На меня недавно такие напали, – тихо сказала смотрительница, провожая грифона взглядом.
- А, – безразлично отозвался Корвус. – На них находит иногда. Когда они совсем дикие. Ну или если науськал кто.
Он ушёл. Джуба посмотрела на зажатый в пальцах кусок остывшей жареной картошки, размахнулась и закинула его в траву. Есть ей совсем расхотелось.
"Какое-то мерзкое ощущение, – подумала она, – Лучше бы я никогда с ним больше не повстречалась".
Было время, когда она пыталась его разыскать, но теперь не могла понять, зачем ей это было нужно. Просто чтобы закрыть гештальт? Высказать наболевшее? Узнать, как он живет без неё, помнит ли её? Понять, действительно ли он такая равнодушная скотина, каким выставил себя в последний день её человеческой жизни, или же никто в произошедшем не виноват, просто так сложились обстоятельства? А может она вообще сама себе придумала всю их тогдашнюю любовь-морковь?
Смотрительница прикрыла глаза и брезгливо вытерла испачканную жиром руку о шершавую поверхность бревна.
- И почему же ты не ешь?
Джуба дёрнулась от неожиданности.
- Ради тебя одной ведь старался, – незаметно подкравшийся Корвус водрузил над пепелищем небольшой пластиковый стол с выгоревшим на солнце красным зонтиком. – Или ты, как все нынешние худеющие дамы, траву на завтрак, обед и ужин предпочитаешь? Послушай моё мнение, малая, в настоящей женщине всё должно быть прекрасно, мужики не собаки, на кости не кидаются. Женщина существо мягкое и ласковое, с ней любая жизнь сразу же наполняется теплотой. Кстати, а я ведь совсем недавно про тебя вспоминал.
Он задумчиво опёрся двумя парами нижних лапок на стол.
- Грустный день был, тоска накатила и безысходность. Неужели, подумал я, вот так и пройдёт вся моя жизнь? В холодной постели, без любимой женщины под боком, без задушевных разговоров в ночи, без своры умненьких смешных детишек, носящихся вокруг…
Джуба молчала, чувствуя, как холодеет и пропускает удары сердце. Его слова вечно действовали на неё как те самые русские горки. Она боялась их, и вместе с тем от них захватывало дух.
Корвус тяжело отлип от стола и приблизился, одним глазом глядя на сковороду.
- Да и чёрт бы с ней, с этой картошкой, – сказал он тихо, выдержал паузу, затем вдруг резко пнул сковороду.
Та с глухим стуком упала в кусты.
- Ну вот чего ты меня мучаешь? – его сиплый голос дрогнул. – Ты даже не представляешь, как мне было плохо, когда мы расстались. Но я знал, что так для тебя будет лучше. Зачем тебе старый упырь вроде меня? И ведь я оказался прав. Ты стала сильнее, умнее и опытней, я вижу, ты нашла своё место в этом мире и всё у тебя теперь хорошо.
"Ты убил меня тогда, – хотела сказать смотрительница, но лишь закусила губу. – Ты уничтожил меня, растоптал в пыль. От той наивной влюблённой в жизнь девчонки осталась лишь тусклая тень. Спасибо за урок, гад…"
Не дождавшись от неё ни ответа, ни даже взгляда в его сторону, Корвус развернулся и ушёл на соседнее бревно, где принял трагическую позу, уперев свой огромный нос в судорожно сжатые лапки. Лишь тёплый ветер изредка ворошил его седые перья. Так, в напряжённом молчании прошло ещё несколько минут, затем из дома выплыла лесная ведьма с подносом, уставленном всевозможной снедью. Возле неё крутилась радостная самка грифона.
- Прощения прошу. Настойку енту охлаждаться поставила, потому задержалась, – подчёркнуто окая, сообщила Нимфодора своим блёклым голосом, расставляя принесённые продукты на столе.
Ей никто не ответил.
"Почему я здесь до сих пор сижу?" – мысленно спросила себя Джуба.
Ведьма закончила раскладывать еду, тщательно протёрла три стеклянных стопки салфеткой и, прямая как доска, опустилась на край бревна напротив смотрительницы. Её пустые тёмно-карие глаза немного косили, отчего было не совсем понятно, в какую сторону она смотрит, но Джубе почему-то показалось, что ведьма очень зла и именно на неё.
Над столом с жужжанием пролетел шмель, по-собачьи сидящая возле ног хозяина самка грифона щёлкнула клювом, пытаясь поймать насекомое на лету. Корвус громко вздохнул, опуская голову ещё ниже, потом, не глядя, налил себе полную стопку янтарной настойки, залпом проглотил и вдруг достал из-за бревна гитару, которую, по всей видимости, принёс вместе со столом.
"Ой, нет, – смотрительница вздрогнула, глядя как скругленный корпус мягко ложится на его колено, а лапки поглаживают широкий гриф. – Вот я и попалась…"
- Мне пора, – торопливо проговорила она и поднялась. – Ещё бураков почистить надо и порядок дома навести.
Корвус ущипнул одну из струн, быстро подкрутил колки, а затем выдал сразу несколько минорных аккордов.
- Я так устал бродить среди высоких стен, – еле слышно, но чувственно запел он, – где каждый шаг к тебе подобен пытке. Я так хотел тебя… навеки взять в свой плен. Но сам пленён огнём твоей улыбки.
Джуба почувствовала, как нежный порыв ветра растрепал её волосы, а вдоль спины скользнули мурашки. Она застыла будто соляной столб и поняла, что не сможет больше сдвинуться с места. Это было словно наваждение. Она разом вспомнила все те уютные вечера и тревожные рассветы, внимательный взгляд его голубых как весеннее небо глаз, его мягкие пальцы на её запястье, жаркие уверенные объятия, долгие разговоры и мучительные расставания.
- Куда ведёт меня очередной зигзаг твоей души неведомо мне ныне, – надсадно сипел Корвус, но она уже не замечала ни его нечеловеческого тембра голоса, ни его телесного уродства, ни сидящей напротив злой косоглазой женщины. – На полпути к тебе умолк последний шаг, и я один, я в каменной пустыне. Я в каменной пустыне.
Чарующий звук гитарного перебора на мгновение прекратился, а потом Корвус коротко мотнул головой, отбрасывая со лба длинные седые пряди, и плашмя ударил по струнам.
- В глухуую полночь манит этот свет, кто был со мною, все меня покиньте. Я заблудился, выхода мне нет, – его голос сорвался, он смотрел на Джубу, на неё одну. – Брожу в тебе я словно в лабиринте…

- Ну что же, – сказала Лускус. – В принципе, этого следовало ожидать.
Полость, которую Инауро мысленно окрестил "вакуолью", была намного шире разветвлённой сети фанерных нор, откуда они только что вывались, однако определить её реальные размеры на глазок не представлялось возможным.
- Какая гнетущая безнадёга, – заметила Пикта, разглядывая завал из нескольких десятков деревянных строений, в обход любых законов физики заполняющих дно, стены и даже потолок пещеры.
Бараки, амбары, избы, тонкостенные двухэтажные дома с мансардами, бунгало, будки, сараюшки – все эти просевшие здания, покосившиеся, раздавленные, вповалку лежащие друг на друге единой грудой остовы, зияющие провалами дверей и окон, симметрично отражались в мутной, скрывающей дно воде. Будто кошмарный фрактал.
Инауро представил внутренности этих сырых, поражённых спорами плесени лачуг во всех красочных подробностях и мысленно содрогнулся.
- Лу, нам ведь не надо их все обходить? – поинтересовался он.
Проводница ничего ему не ответила, выражение её лица было непроницаемым.
В центре зловещей пещеры на тонких верёвочных подвесах покачивался десяток одинаковых небольших светильников, похожих на ёлочные шары из молочно-белого стекла. Очевидно, они были здесь единственными источниками света, однако их инфернальное сияние не успокаивало, а наоборот только ещё больше нагнетало атмосферу и создавало ощущение, будто вся эта груда тухлой древесины едва заметно шевелится.
- Ты здесь уже бывала? – спросил Инауро.
- Да, доводилось, – сдержанно отозвалась проводница и, вскинув руки, шагнула на разбухшую от влаги балку.
Перевёрнутые вверх тормашками стропила застонали и просели под её ногой, уйдя почти на полметра в тёмную воду. В глубине утробно булькнуло, на поверхности вздулись и опали несколько больших серо-зелёных пузырей. Лускус замерла, восстанавливая баланс, но почти сразу же продолжила свой путь.
- Фу, я не хочу, – сдавленным голосом проговорила Пикта. – Мне тут совсем не нравится.
- Похоже, у нас выбора нет … Лу, подожди. Ты нам даже ничего не расскажешь?
Проводница, не оборачиваясь, отрицательно помотала головой.
- Ну, замечательно, – путник подал руку Пикте, и они медленно двинулись следом.
Вокруг стояла зловещая тишина, нарушаемая лишь слабыми всплесками и поскрипыванием особо неустойчивых конструкций, похожих на обломки корабля-призрака.
- Помнишь, Лу говорила, что тут нет никаких монстров? – шепнул Инауро, не до конца понимая, кого именно он пытается успокоить больше, Пикту или самого себя.
Девушка тихонько захныкала.
- В коридорах было лучше, – с отчаянием произнесла она.
- Согласен, я бы тоже сюда ни за что не пошёл, – ответил ей Инауро, осторожно перешагнул на выступающий вперёд фрагмент чердачного перекрытия и едва устоял, поскользнувшись на тонком слое полупрозрачной слизи.
Пикта лишь молча сдавила его пальцы. Она безотрывно смотрела в глаза своему колышущемуся на поверхности тёмной воды отражению, уголки её губ были опущены, а брови, наоборот, высоко подняты.
- Всё нормально, – сказал путник, морщась от боли в потянутой лодыжке. – Всё хорошо.
Короткий прилив адреналина спал и на смену ему пришла желейная слабость и тупая сонливость, будто пещера с домишками разом высосала из него все последние силы. Он вообразил, как будет сейчас бродить туда-сюда, переходя от одного прогнившего остова к другому под мерцающим мертвенно-белым светом, в напряжённой тишине, прерываемой лишь редкими всхлипами из глубин, а потом попадёт в другое место, которое окажется ничуть не лучше. Это была не первая локация в междумирье, вызвавшее у него ощущение тотальной безысходности, но почему-то именно здесь и сейчас ему всерьёз захотелось всё бросить. Вот просто остановиться и ничему происходящему вокруг больше не сопротивляться.
"И пусть меня рвёт и жрёт кто угодно, – он почувствовал, как чавкает хлебнувший воды кроссовок и холодит икры намокший низ штанов. – Пусть какая угодно грязь затекает мне в рот под мерзкий шёпот сумерек…"
Он уже совсем не был уверен, что в этом отвратительном мире вообще стоит выживать.
"Ради чего это всё? – спросил он сам у себя. – Ради надежды? Какой надежды? Вон даже Лу уже не верит в успех нашего предприятия, она лишь движется по инерции, из принципа. Мы ведь давно мертвы, так и какая разница, что будет с нами дальше?"
В ушах Инауро засвистело, перед глазами поплыл вязкий туман.
- Мы просто вымотаны, – сказал он вслух и услышал свой голос как бы со стороны. – С удовольствием проспал бы несколько дней подряд.
- Да, – слабо отозвалась Пикта.
Они шли, еле переставляя ноги по раскачивающимся конструкциям и, казалось, каждый следующий шаг даётся им со всё большим трудом. Когда вдали мигнул и на мгновение погас свет, путники даже не вздрогнули, будто бы заранее ожидая чего-то подобного.
- Эй, вы там совсем что ли сдулись? – донёсся до них удивительно бодрый голос Лускус. – Ребят, не надо так. Встряхнитесь. Это просто морок.
Она уже добралась до свисающих с потолка шаров и теперь, опасно балансируя на скользкой распорке, пыталась оторвать крепление одного из них.
- Зачем ты это делаешь? Не надо, – протяжно произнесла Пикта и покачнулась.
- Спокойно, – отозвалась со своего места проводница. – Нам потребуется свет внутри.
Инауро вдруг почувствовал, насколько ослабела рука Пикты. Она была будто провисшая влажная тряпка. Девушка едва стояла на ногах и, казалось, вот-вот потеряет сознание.
"А ведь это место и правда нас изводит", – он встряхнул головой, выгоняя из неё вязкий влажный туман, напрягся и перетащил спутницу на следующий импровизированный мостик.
- Мы всё-таки… – сипло начал он, поморщился и откашлялся. – Мы всё-таки идём прямо туда, да?
- Ага, – Лускус выглядела сосредоточенной.
Она наконец оторвала один из светящихся объектов вместе с импровизированным кашпо и потрясла его в руках, словно пыталась разбудить спящего ребёнка. Шар засиял ярче.
- Не переживайте, – проводница быстро закрепила его на своём животе, обмотав подвес вокруг тела, и принялась за следующий светильник. – Внутри страшновато, конечно, но, как я уже говорила, никакого опасного физического воздействия там не будет. Просто держите себя в руках и не ведитесь на провокации.
С крыши одного из ближайших сараев отвалилось несколько плохо закреплённых досок, они с тихим всплеском ушли на дно.
- На чьи… провокации? – прошептала Пикта.
Проводница коротким рывком отсоединила ещё один светильник и обернулась.
- Ладно, – нахмурилась она. – Так и быть, скажу. Там… ну типа приведения, тени, фантомы. Однако они лишь пугают, отвлекают и путают. И утомляют ещё, как всё это место. Ничего действительно опасного. Ну только если вы, конечно, не надумаете там лечь поспать. Вот что-что, а засыпать на этом витке совершенно точно не стоит. Просто не разговаривайте с ними, не бегите от них, не прячьтесь. Делайте то же самое, что делаю я. Держитесь всё время рядом. Обещаю, со светом станет полегче, он не подпустит их к вам близко.
Инауро устало переступил с ноги на ногу и ничего не сказал. В голове у него была каша, веки слипались, спать хотелось смертельно, полупустой рюкзак за спиной казался неимоверно тяжёлым, а тело слабым и неуклюжим.
- А можно я не буду туда заходить? – будто бы через силу выдавила из себя Пикта, её лицо выглядело осунувшимся, а карие глаза неестественно большими. – Ну вы сами сходите, поищете выход и потом позовёте меня.
Лускус хмыкнула.
- Неа, не получится. Внутри довольно запутанные ходы и нам придётся из одного дома переходить в следующий. В прошлый раз выход из пещеры был примерно вон там, – она указала рукой на ряд небольших сараюшек под самым потолком. – Но с тех пор последовательность стопудово изменилась. Детка, поверь, внутри не так уж и плохо, а кое-где тебе даже может понравиться. По крайней мере там не мокро, что уже плюс. Двигайте ко мне, я раздам вам по светяшке, и мы постараемся как можно скорее миновать этот противный участок. Пикта, давай, ты первая.
- А на что они похожи? – спросила девушка, наблюдая, как проводница закрепляет на её теле сияющий шар.
- Кто? А, эти… Да по-разному. В основном на людей. Или на животных. Ничего особенного, расслабься. Можешь иногда закрывать глаза, если не захочешь их видеть, рыжий поможет тебе пройти мимо особо тревожных явлений вслепую. Поможешь ведь?
Она выразительно посмотрела на Инауро, тот кивнул.
- И не нагнетайте. Абстрагируйтесь. Воспринимайте происходящее словно сон или кино по телевизору. Понятно?
- Более или менее, – отозвался Инауро, ощущая, что свет шаров действительно рассеивает тоскливую мглу не только вокруг, но и в голове. – Ты только не бросай нас больше.
- Не брошу, – она подёргала узел на затянутой поперёк его тела верёвке и удовлетворённая, отошла в сторону. – Запомните, мы просто идём насквозь, ничего более. Мы ищем выход, мы его найдём и плевать на всё вообще.
Они по очереди перебрались через шаткую площадку, образованную одной из полузатопленных крыш, и поднялись выше, где проводница наспех пометила мазком светящейся краски крыльцо низкого бревенчатого дома, и затем они вместе с Инауро, навалившись, не без труда открыли разбухшую входную дверь.
Внутри избы было так же тихо и пустынно, как снаружи.
Влажный земляной пол, засыпанный протухшим сеном, хлюпал под ногами. Из узких сеней, где не нашлось ничего, кроме пары дырявых резиновых сапог и ржавой лопаты, вели две двери. Одну из них Лускус забраковала сразу, сказав, что там глухой чулан. Её спутники не решились проверять. За другой дверью оказалось основное помещение с лавками, печкой, грязным лежаком у входа и ситцевой занавеской, скрывающей за собой тёмный угол с колченогим столом и пустой керосиновой лампой. Больше там ничего и никого не было. Соседний дом выглядел ещё более заброшенным, однако на его чердаке между двумя сводами покатой крыши обнаружился проход в просторный барак с выкрашенными в голубой цвет стенами. Все многочисленные окна там были выбиты и осколки стекла громко хрустели под подошвами. В воздухе плыли подсвеченные мертвенно-белым светом шаров пылинки.
- Мы как глубоководные рыбы, – Лускус издала сдавленный смешок и игриво покачала бёдрами.
Её голос эхом отразился от голых стен. Остальным шутить не хотелось.
В дальнем углу барака нашёлся старый платяной шкаф, раскладушка со смятым одеялом в мокром пододеяльнике и тонкая книжонка под интригующим заголовком "Г.Варович – Дорога в утоп". Проводница быстро спрятала книгу к себе в рюкзак, заглянула в шкаф, затем на стену позади него и отправилась ставить отметку на следующей двери.