Ч-2. Глава 1. Призраки прошлого

"Нехорошее Место" часть 2
Глава 1
------------------------------

- Четвёртый? Пятый? – спросил один из черноглазых, неподвижно сидя в нише.
- Девятнадцатый, – глухо отозвался с пола другой и крутанул большой головой, уставившись на узкие ступни своего соседа.
- Зачем? – еле слышно прошелестел ещё кто-то неподалеку.
Они некоторое время молчали, втягивая ноздрями сырой прогорклый воздух.
- Отдохнуть толком не дадут, – произнес тот, что затеял разговор.
Это была непривычно длинная фраза, потому все в коридоре дружно поглядели на говорящего.
- Будто ей мало, – добавил он и моргнул.
- Отстань, – его сосед поднялся с пола и с недовольным видом отошёл подальше.
Болтун с присвистом вздохнул. Его тонкие ребра, просвечивающие сквозь пергаментную кожу, растопырились и опали. Он повернул голову, уперевшись взглядом в шершавую поверхность ниши. Под вынутым из стены листом фанеры виднелась неровная поверхность из хрупкого ноздреватого камня со следами моллюсков и торчащие наружу обкусанные корешки. Черноглазый потянулся, прихватил один губами и начал неторопливо жевать.
- Девочка обижена, – напомнил кто-то из присутствующих, на секунду задумался и стал усиленно намывать лицо короткой верхней лапой.
- Мотылёк загрустил, – добавила свернувшаяся в самом конце коридора всеобщая мать, перемещая сонных детёнышей поближе к своим соскам.
В коридоре синхронно закивали. Многие из них ещё помнили ту любознательную девочку-рептилию с разноцветными глазами, которая называла их «подземельные котики» и умела общаться без помощи слов. Им тогда было очень интересно вместе – она задавала необычные вопросы и с лёту подмечала малейшие логические нестыковки, а черноглазые в свою очередь тренировали её абстрактное мышление при помощи разнообразных умственных упражнений и делились своими знаниями о природе вещей. Однако после первой же встречи, а конкретнее после трёх витков Лабиринта и последующего прощания с человеком-мотыльком девочка сильно изменилась, обвинила черноглазых во всех своих несчастьях, наотрез отказалась даже просто выслушать их объяснения, ожесточилась, и потому они, не сговариваясь, решили избегать её также как и всех прочих странников.
По полу в очередной раз пошла ритмичная вибрация, словно бы от приближающихся тяжёлых шагов.
Детёныши, слепо тыкаясь ртами в узкий коричневый живот, зачавкали. Мать отпихнула самых активных ногами, подтянула слабых младших и принялась дотошно их вылизывать. Её язык был чёрным, гладким, с аккуратным округлым кончиком. Слева на четвереньках тихо подкралась беременная самочка, улеглась рядом. Её немного знобило. Мать подумала, затем лизнула и самочку тоже.
Юный черноглазый неподалеку начал вяло играть с осколком цветного стекла, отвалившегося от недавно возникшей в конце отсека музыкальной аномалии.
- Лети, – шепнул он, поддевая стекляшку пальцами левой нижней руки.
Осколок откатился в сторону и замер. Юнцу сразу стало скучно, он зевнул и лёг на бок, глядя одним широко открытым глазом на попискивающих возле налитых сосков матери детёнышей.
- Уксус! – внезапно громко проговорила та, приподнимаясь.
Один из стариков отрицательно покачал головой.
- Мускус, – уже тише предположила мать и моргнула.
- Похоже, – с сомнением отозвался старик.
Юнец пошевелил пальцами, перевернулся на спину, схватил одного из детёнышей и начал его игриво покусывать. Детёныш был тёплый, пузатый, приятно пах и заливисто смеялся. Мать недовольно на них цыкнула.
Из соседнего коридора пришли другие. С опаской глянули на новую красочную аномалию, вот уже который час подряд распространяющую вокруг себя однообразные акустические волны, с почтением обнюхали всеобщую мать, кивнули старикам и пошли дальше. В этом отсеке редко кто-то надолго задерживался, особенно из числа молодёжи.
- Пойду, – тоже подорвался юнец, теряя всякий интерес к детёнышу.
Присутствующие молча проводили его взглядом и поочередно широко зевнули.
Юные особи этого вида по достижении пубертатного возраста стабильно предпочитали держаться рядом с теми, кто соответствовал уровню их энергии и скорости мышления. У них были собственные заботы, тревоги и устремления, а потому их спонтанное интуитивное решение покинуть родительское гнездо черноглазые понимали и уважали не менее, чем жизненный опыт старшего поколения.
Старик, взаимодействовавший до этого с матерью, почувствовал общее настроение, кивнул и возобновил свою прерванную чужой болтовней телепатическую лекцию о неминуемом личностном кризисе разумных существ по достижении определённого возраста, их всеобъемлющем ощущении изолированности и тяги к поиску своего персонального жизненного пути. Все вокруг задумчиво поникли, прислушиваясь.
«…В ходе экзистенциального размышления индивиду приходится сталкиваться с противостоянием, порождаемым ощущением значительности собственного бытия и одновременным пониманием его бесполезности, – рассуждал старик, перемежая свои мысли чёрно-белыми минималистичными иллюстрациями. – Неумение отыскать решение для сложившейся ситуации неуклонно трансформируется в экзистенциальное уныние, которому присуща потеря заинтересованности собственным будущим, что чревато, – он сделал паузу, некоторое время с наслаждением чесался, затем встряхнулся всем телом и снова замер, уставившись в стену напротив. – Если говорить конкретнее, эскалация кризиса нередко провоцирует желание завершить своё якобы бессмысленное бытие. Поскольку, кажется, будто оно не способно принести пользы. Когда индивид сталкивается с подобным противоречием, ему самостоятельно неимоверно трудно разрешить гнетущую его проблемную ситуацию…»
- А мальки играют, – сказала вслух мать, глядя на своих копошащихся в древесной пыли отпрысков.
«Юные индивиды до поры не замечают границ, установленных с заботой о них и любовью к ним, – снисходительно покачал головой лектор. – Опыт их жизни - это опыт почти безграничной свободы в сообществе. Потому и личностного кризиса для них ещё не существует в принципе. Они вольны проявлять себя в чём угодно вообще и иррациональные реакции им простительны. Весь мир замкнут на их личности, восприятие свежо, жизненный опыт минимален, а следовательно будущее им представляется бесконечным и полным возможностей. Однако, – он заторможенно приподнял верхнюю лапу, растопырив короткие кривые пальцы, – по мере их взросления их восприятие меняется, интересы становятся более избирательными, внимание устойчивым, логическая память произвольной, и установленные ранее границы всё в корне меняют. Поначалу они даже начинают ассоциироваться у юных индивидов с угрозой их безопасности, с неприятием и агрессией, направленными непосредственно в их адрес. Впрочем, со временем они должны понять, что подобные ограничения не являются враждебными в принципе и по отношению к ним, в частности. Ограничения попросту неминуемы при жизни в социуме, хотя и воспринимаются индивидом негативно и в итоге зачастую приводят к вышеупомянутому личностному кризису».
Он моргнул и вернулся к своей первоначальной мысли.
«Преодоление экзистенциального кризиса возможно, когда индивид осознаёт, что может управлять своей жизнью. Он уже не хочет делать то, что предписано и решено заранее. Он обретает свободу, к которой стремился и за которую готов принять ответственность. Ставя перед собой задачи, опираясь на интуицию и логику, он оценивает результаты и уже самостоятельно организует подходящие персонально ему ограничения. Такой конструктивный подход означает взросление и созревание личности».
- Суть, – весомо проговорил другой старик с глубоким крестообразным шрамом на лбу и прикрыл глаза.
«Замкнутый круг, – ответил ему лектор. – Индивид выходит из детского состояния, чтобы в него же и вернуться, но с вдумчивостью, присущей взрослой особи, приобретёнными навыками и глубоким пониманием сути происходящего».
Он печально вздохнул.
«Тем не менее, самая частая ошибка - пытаться применять свои познания на практике, не проверив их перед тем на объективность, и, главное, искать ответы на все вопросы жизни сразу. Это не значит, что не нужно их искать вовсе, но на некоторые вопросы ответов никогда не будет найдено. Куда более продуктивно будет разбить глобальные вопросы на более мелкие и затем работать над тем, чтобы быть удовлетворённым получением ответов на эти более мелкие вопросы. Ведь именно они в итоге и составляют…»
Самый дряхлый черноглазый, дремавший всё это время в центре коридора, тихонько звякнул подвешенным на его костлявой груди колокольчиком, объявляя о начале сеанса связи, и лектор недовольно замолчал.
Вот уже которое тысячелетие подряд ежедневно трижды в сутки строго по расписанию старики слушали известия снаружи, по мере надобности пересылая полученные данные своим контактёрам. В целом, это было скорее данью древней традиции, нежели реальной необходимостью и потому старшие зачастую разбирались с новостной лентой самостоятельно, никого из младших не тревожа. Однако в последние дни «некрофон», как называли голоса ушедших в сумерки сами черноглазые, нёс необычайно противоречивую и в то же время тревожную информацию и потому сегодняшний сеанс связи был внеплановым, обязательным и всеобщим. Впервые за всю историю к потоку подключили даже юнцов с детёнышами.
Застигнутые врасплох черноглазые завертелись, занимая удобные позы, и на территории первого витка Лабиринтов разом воцарилось сосредоточенное молчание.
Сквозь фоновое шуршание некрофона поплыли пузыри информации, взрывающиеся разрозненными данными – о Творителе и Разрушителе, о жёлтом цветке, о планах огненного летуна, о гонцах небожителей. Важные сообщения хаотично чередовались с шепотками и испуганными вскриками потерянных душ – сегодня их никто не фильтровал. Поток данных то и дело накрывало помехами и несколько информационных пузырей в итоге затерялись в шуме. То и дело затухающая связь некрофона скупо отсыпала сведений о деятельности рассеянных по территории междумирья древних и перешла на короткую волну, сообщив, что иглоногая смотрительница с неясной целью покинула свой пост сразу же, как запустила в Лабиринты ключевых странников. А те заплутали на первом же витке. Они уже давно должны были миновать коридоры, однако по непонятной причине до сих пор блуждали по пустым отсекам, то приближаясь к перевалочному пункту, то вновь удаляясь от него, будто бы им что-то мешало. А ещё они вели абсолютно бессмысленные с точки зрения черноглазых разговоры. Хвостатая девочка по сотому разу пересказывала человекам то, что и так уже давно всем известно, и каждый из них почему-то избегал говорить о том, что его действительно волнует.
«Такова суть человеков, – меланхолично заметила всеобщая мать, когда внеочередной сеанс связи завершился. – Они склонны бродить в лабиринтах собственного разума, напрочь игнорируя открытые двери».
Присутствующие синхронно закачали головами, соглашаясь.
- Требуется помощь, – проговорил вслух старик со шрамом, разминая затёкшие ступни.
Он вечно носился с темой помощи человекам, хотя из соплеменников его едва ли кто в этом поддерживал. В конце концов, как справедливо полагали черноглазые, никакая помощь не может быть навязанной, иначе она превращается в насилие, а помощник в насильника, идейного фрика и отщепенца.
- Такое себе, – с сомнением отозвался другой старик.
- Надо подумать, – сказал третий.
Лектор аккуратно обошёл вниманием замечания собратьев и вбросил в общее инфополе простенькую схему, озаглавленную «Три ведущих способа работы с устранением последствий кризиса», но раскрыть её содержание и суть своего предложения уже не успел.
В коридор на всех шести ногах вбежал молодой черноглазый самец из дальнего отсека. Он явно запыхался – рот его был приоткрыт, рёбра складывались и раскрывались будто зонт, полупрозрачный живот ходил ходуном.
- Идут, – заявил он и, мысленно показав троих странников, помчался дальше.
- Скрыться? – с некоторой задержкой спросила мать, уставившись выпуклыми глазами на неподвижно восседающих вдоль противоположной стены стариков.
Лектор ощутимо скис, поняв, что его выступление на сегодня, очевидно, окончено, а остальные зашевелились, нехотя дискутируя о затянувшемся процессе избегания неминуемой встречи с хвостатой девочкой.
Их вид предпочитал держаться в стороне от чужих проблем во избежание негативных последствий, отстранённо изучая мотивы поступков отдельных личностей и изредка развлечения ради прогнозируя дальнейшее развитие событий. Однако ситуация стремительно ухудшалась и, по идее, следовало что-то предпринять, ведь теперь речь шла не только о чужих ошибках, но также и о выживании целого мира. А возможно, даже не одного.
«Сильная эмоциональная напряженность в обществе, – попытался вновь привлечь внимание аудитории лектор, – может стать шансом для личностного роста индивидов и раскрытия новых потенциалов…»
Присутствующие его реплику проигнорировали, и он обиженно съёжился, сменив цвет кожи на тёмно-коричневый.
- Медузы, – с заговорщическим видом прошелестел в углу старик с крестообразным шрамом и последовательно сложил тонкими пальцами знаки «перенос» и «выход».
Он уже не впервые за последние пять суток предлагал этот вариант, но его каждый раз отметали как неактуальный, ведь черноглазые никогда не покидали территории Лабиринтов, так что для начала девочке с хвостом следовало прийти к ним и непосредственно попросить совета. А она этого делать явно не планировала, следовательно в помощи как-таковой не нуждалась. Да и к тому же до музея с Медузьим деревом был неблизкий и весьма непростой путь, а значит лучшим решением это считаться никак не могло.
Старшие закрутили головами, глядя друг на друга.
- Они не готовы, – проговорил кто-то из них.
- Мы не готовы, – упрямо насупился старик со шрамом.
Ещё один просто открыл рот и громко зашипел.
Они всё более энергично жонглировали мыслеобразами – первые уверяли, что гибель золотого человека в любом случае неминуема, а значит нет смысла лезть к нему раньше времени, другие настаивали, что его гибели нужно поспособствовать и тем самым в очередной раз отсрочить эпоху разрушения, третьи в целом поддерживали идею с музеем, но сами контактировать с человеками не хотели. Один даже умудрился устроить короткую потасовку, молотя оппонента по запрокинутому лицу короткими верхними лапами. На него неодобрительно зацыкали и он, сердито фыркая, отошёл.
- Лускус, – внезапно вспомнила правильный вариант позывного хвостатой девочки мать, но старшие большинством голосов уже решили, что следует ещё подумать или как минимум дождаться более удобного момента для контакта, а пока уйти глубже, чтобы странники их не заметили.
Нестройная колонна черноглазых молча заковыляла в сторону замаскированного старыми досками и ветошью лаза в самом углу коридора позади музыкальной аномалии.
Старик со шрамом осуждающе зацокал языком и выкинул в общее инфополе карикатуру с испуганным мышонком в клетке. Мать посмотрела на него, вздохнула, сгребла детёнышей в пищащий распадающийся букет и потащила туда же. Следом за ней потянулись и все остальные.

Тоннель то расширялся, то сужался, извиваясь словно потревоженный осьминог. В самом начале пути ответвлений от основного коридора было множество, однако никакой логики и закономерности в их расположении не просматривалось – развилки скорее путали, чем куда-либо вели. Они то напоминали сомнительные лазы, то кружили по одной и той же траектории и в итоге возвращали идущих к самому началу, но чаще заканчивались тупиками. Тонкий, вспучившийся фанерный пол коридора скрипел, проседал и резонировал от шагов, сверху в такт раскачивались и помигивали пыльные желтоватые лампочки. Скруглённые стены, внахлест обшитые множеством слоёв выгнутых трухлявых досок, а то и вовсе проклеенные листами затёртого картона, наводили на мысли о ненадежности конструкции.
- Такое чувство, что чуть сильнее топнешь и провалишься, – заметил Инауро, на ходу выковыривая очередную занозу из руки.
- Кстати, вполне возможно, – не оборачиваясь, отозвалась Лускус. – Потому давайте не будем слишком сильно топать. Ничего хорошего внизу нас не ждёт.
- А тут вообще бывает что-то хорошее? – спросила идущая метрах в четырёх позади Пикта.
За последние три часа это были первые слова, произнесённые ею вслух. Выражение лица девушки было сосредоточенным, но взгляд отстранённым, словно мысли её витали где-то в ином месте.
- Риторический вопрос, между прочим, – хмыкнула проводница. – Однако предлагаю не нагнетать. Особенность Лабиринтов состоит в том, что здесь не водится никаких воплощённых монстров. Ну, кроме Спийны, конечно. Однако по виткам она не бегает, лишь встречает и провожает. Если держаться от неё на расстоянии, то и вреда она не причинит. А так здесь сейчас только мы трое. Мы и наши мысли. Наши воспоминания, тени, иллюзии, фантазии. Повторюсь, – она понизила голос и заговорила как старая учительница, вконец задолбавшаяся объяснять нерадивым ученикам прописные истины, – это место плохо в первую очередь тем, что аккумулирует наши страхи с опасениями и потом методично шарашит ими по голове. Вполне вероятно, мы так спокойно расхаживаем здесь до сих пор именно потому, что ещё ничем друг друга не напугали. И давайте, что ли, продолжать в том же духе.
- Это несколько проблематично, когда не знаешь, что ждёт тебя за следующим поворотом, – в точности скопировав её интонацию, сказал Инауро.
- Рыжий, ты такой душный стал, кошмар, – покачала головой Лускус, не глядя на подопечного. – Понимаю, неизвестность - это неприятно, но я правда не представляю, что вам рассказать об этом месте. Оно большое, странное и изменчивое. Здесь могут попасться уже знакомые мне витки и тогда будет чуть проще, а может повстречаться нечто новое, где творится абсолютно что угодно. Вот раньше я, к примеру, никогда в этих тоннелях не бывала, но разве здесь так уж плохо?
Она развела руками.
- В общем, поймите, здесь всё зависит от изначального настроя. Чем хуже мы будем об этом месте думать, тем сложнее и опаснее оно будет становиться. Ну представьте, что мы будто бы оказались в незнакомом пугающем лесу, карты которого у нас нет и ориентиров никаких нет тоже. Есть только цель – выйти. Вот что вы будете делать в таких условиях? Спрячетесь в ближайшую норку, чтобы лишний раз поныть и подкормить свои иррациональные страхи в ожидании нападения воображаемых хищников? И ведь хищники эти реально нападут, поскольку воображаемое здесь склонно превращаться в реальное.
Пикта лишь вздохнула и, перешагнув через вздувшийся пузырём участок пола, окинула тоскливым взглядом уходящий вдаль коридор.
- В классическом лабиринте, как поговаривают, обитает минотавр, – многозначительно произнес Инауро.
- Слушай, ну ты реально уже достал, – наморщилась Лускус. – Ты специально что ли всё это делаешь? Нет тут никаких минотавров. Точнее минотавр здесь это ты сам. Да божечки, мне осточертело повторять одно и то же. Давайте я вам лучше теорию какую-нибудь расскажу? Или лучше кое-что забавное, – на лице её появилась вымученная улыбка. – Вот, к примеру, вчера я одну старинную подругу в Реликтах повстречала. Это леса такие дремучие. Так вот она там домишко себе построила, сад с цветами вырастила. Печка, колодец, свечка, все дела. Лошадок завела. Точнее бураков, это такие полуразумные кони с хмурыми, но в целом симпатичными мордами. Они ещё очень быстро умеют бегать…
По туннелю прокатился поток тёплого влажного воздуха, словно бы где-то далеко впереди зевнуло громадное сонное животное. Отчётливо пахнуло застоявшейся водой.
Лускус напряглась и на мгновение сбавила шаг, затем медленно выдохнула, с усилием возвращая на лицо улыбку.
Инауро нахмурился. Он наконец понял – проводница всерьёз обеспокоена и, нервничая, старается отвлечь себя и спутников болтовней о всякой незначительной чепухе. И да, поначалу ей это определённо удавалось, но теперь ему начало казаться, что запас её позитива на исходе и она выдавливает из себя последние его капли.
"Блин, ну вот кто меня за язык тянул", – отругал он сам себя.
- В общем, там, где моя подруга поселилась, было красиво и безопасно, – продолжала говорить Лускус. – Я даже чуть было не передумала вас спасать и не осталась там, – она повернулась и на ходу подмигнула Пикте. – Так вот этот тоннель мне почему-то отчасти о том лесе напоминает. Всё здесь такое старое, тихое, пахнет грибами, древесиной и мхом. Мы с вами словно внутри полого поваленного дерева сейчас идем. А лампочки светят будто солнечные лучи, пробивающиеся сквозь растрескавшуюся кору.
- Не самая плохая ассоциация, – поддержал её неуклюжие усилия Инауро.
- Так значит в этом мире можно просто жить? – спросила Пикта, чуть повременив.
- Ну, как тебе сказать, – проводница притормозила и пошла рядом. – В целом да, можно. Здесь проживает бесчисленное количество самых разнообразных существ. На каждом этапе два-три вида есть точно. Какие-то совсем мелкие и безобидные, какие-то чуть похуже, а какие-то обладают разумом. И с ними, в принципе, можно договариваться и некоторое время даже сосуществовать вместе. А ещё иногда они мигрируют в поисках, так сказать, лучшей жизни. Некоторые места для них наиболее привлекательны. Например, в цветных городах обычно полно всякой живности и она спокойно выживает после пере… после перезапуска.
Лускус осеклась и на пару секунд замолчала, потом сделала движение рукой, будто бы снимая с лица невидимую паутину или отгоняя навязчивую мысль.
- Так вот, в городах обычно полно всего, я имею ввиду всяких животных и птиц. Какие-то из них поменьше, какие-то побольше, но все они действуют на голых инстинктах. Не самых безобидных для путников, кстати. Впрочем, эта шушера для кого угодно может быть опасна. Потому даже порожденцы в городах обычно не селятся, только рядом. Как мусорщики, ведьмы, операторы, драуги, метаморфы и прочие. Есть, конечно, исключения, но в основном это так. А вот перерожденцы при особом желании могут и пожить. Смотрители те же, которые поставлены смотреть за какой-то конкретной территорией. Как мерзкий червяк, именующий себя Кукловодом, или недавно встреченная нами привратница Спийна.
Пикта понимающе кивнула.
- Есть ещё такие, как моя подруга, о которой я рассказывала, она тоже смотрительница. Она переродилась лишь раз, в самом начале своего пути, но привязываться к какому-либо крупному этапу отказалась и теперь странствует. Она не злая, скорее наоборот слишком добрая. А местами ещё и наивная до чёртиков. Служка из неё так себе, на службе ведь и убивать порой приходится... Вот она и живет где попало, ухаживая то за одним участком, то за другим. Почти как в обычной человеческой жизни. Я, кстати, до встречи с рыжим тоже была в свободном плавании. Неделю точно, может даже больше. Но мне так долго ничего не делать не нравится, – на губах Лускус появилась лёгкая усмешка. – Мне вечно нужна дополнительная стимуляция. Вызов, если хотите.
Инауро хмыкнул. Коридор плавно повернул вправо.
- Думаю, проводники в принципе не способны развлекать себя обычными бытовыми делами. У нас ноги от безделия дрыгаются и руки чешутся. И именно потому мы проводники, а не смотрители, – всё также ухмыляясь, говорила Лускус. – Мы, кстати, снова зашли в тупик. Благо эта ветка оказалась не слишком длинной.
Все трое посмотрели вперёд. После поворота коридор резко сужался и заканчивался неровным отверстием сантиметров тридцати в диаметре, забитым туго скрученным куском полиэтилена.
- Может проковыряем новый проход? – предложил Инауро, задумчиво трогая рукой шершавую поверхность стены.
- Я понятия не имею, что с обратной стороны, – отозвалась проводница. – Так что не стоит. Возможно, рискнём чуть позже, если иных вариантов не останется.
Они развернулись и неторопливо зашагали назад.
- Ну так вот, – снова заговорила Лускус спустя пару минут молчания. – Смотрители с проводниками могут жить в принципе где угодно. Но потом проводники встречают своих подопечных и начинается веселуха. Люди, кстати, тоже могут тут жить сами по себе. Это сложно, но возможно. Порой некоторые из тех, кто не захотел или не смог заключить договор с проводником, находят себе неплохие тихие местечки или присоединяются к группе таких же выживальщиков. Встречаются даже целые лагеря, где люди помогают друг другу… Или наоборот.
Она беззвучно шевельнула губами, как бы выбирая подходящие слова.
- Вот вы, например, повстречались с так называемыми собирателями, это обычные люди, между прочим. Они просто сколотили свою мини-банду и примкнули к смотрителю, обосновавшемуся в Красном Городе. Они помогали ему, а он помогал им. И вместе они творили всякие взаимоудобные непотребства. Нападали вместе на обычных путников и всё такое. Это в принципе не запрещено. Так что не забывайте, не все люди одинаково полезны, здесь могут попадаться довольно мерзкие, а порой и реально опасные экземпляры.
- Как собиратели? – спросила Пикта.
- Бывают и хуже, – уклончиво ответила проводница. – Однако, надеюсь, мы с вами таких не повстречаем.
Она выдержала небольшую паузу, затем качнула головой, возвращаясь к своей первоначальной мысли.
- Ещё людей иногда набирают в качестве прислуги. За еду, кров и защиту, соответственно. К примеру, так иногда поступают лесные ведьмы или драуги. Но подобное случается не так уж часто и только пока люди не заключат договор пути, разумеется. Потому что с договором у путников жить свободно уже не получится. Однако и тут есть бюрократическая лазейка - расторжение договора одной из сторон. Вот, к примеру, если бы рыжий в Красном Городе во всеуслышание заявил, что никуда со мной больше не пойдет, то смог бы спокойно покинуть Город и отправиться на все четыре стороны. Да, именно так, – она зыркнула на подопечного. – И хорошо, что ты об этом не знал, иначе наворотил бы дел.
- А чего всё так сложно-то? – вздохнул Инауро, но Лускус лишь развела руками.
- Выходит, если я расторгну наш договор, то смогу куда-то уйти и зажить самой обычной жизнью? – спросила Пикта задумчиво.
- Не сможешь, – быстро стрельнув глазами в её сторону, проговорила проводница. – В смысле делать этого не стоит. И тем более посреди сложного этапа. Этот мир отвратителен, поверь. В нём полно лютых отморозков, даже из числа обычных людей. По сути, от постоянных драк нас спасают лишь большие расстояния и постоянное сдвижение колеса...
Она заметила заинтересованный взгляд идущего рядом подопечного и осеклась.
- Ой, соррян, лишняя информация, забудьте. Сейчас она вам ничего не даст, лишь ещё больше запутает. Короче, мы будем крайне редко натыкаться на других путников и людей в принципе. А те, кого нам всё-таки удастся здесь повстречать, будут слишком заняты собственным выживанием, чтобы ещё и на нас внимание обращать. Это же не киношный пост-апокалипсис, здесь незачем воевать за бензин, территории и власть. Даже порожденцы в буферных зонах не могут быть уверены, что сумеют прожить на одном месте достаточно долго, чего уж говорить о тех, кто мотается туда-сюда по этапам. Здесь ни у кого ничего нет, кроме собственной жизни. И это в целом неплохо.
Она снова оглянулась на Пикту.
- К тому же у тебя есть нехилый шанс попасть назад, в своё настоящее тело. Без меня у тебя ничего не получится. Ну, как минимум, это маловероятно. Да и зачем тебе жить здесь? Ты не мертвяк, а значит можешь очнуться дома в любой момент. Правда я бы лично не советовала на это слишком рассчитывать, на практике такое случается нечасто и большинство здесь тупо гибнет, так и не дождавшись пробуждения. Следовательно, самый надёжный вариант - добраться до Зеркальной Башни. Логично?
- Нет, теперь я вообще перестала что-либо понимать, – призналась девушка. – Ладно, хорошо, я действительно верю твоим словам о том, что моё тело лежит сейчас в больнице в коме, а временно воплощённая душа болтается посреди какого-то невероятно реалистичного чистилища. А что, если мне нет никакого смысла возвращаться, как ты говоришь, «домой»? Может быть, я там уже инвалид без рук, без ног и с половиной головы? Или у меня там ну очень плохая судьба? А вдруг я неудавшаяся самоубийца? Нет, ну правда.
- А мне больше другое интересно, – встрял в разговор Инауро. – Почему ты всё время говоришь, что Башня - это выход, хотя по сути никому не известно, что там на самом деле? Оттуда ведь никто ещё назад не возвращался, а сами вы внутрь не попадаете. Это вопрос веры? Типа как люди всю жизнь спорят о том, что будет с их душой и личностью после смерти тела?
Проводница вздохнула и остановилась на развилке.
- Да вы оба те ещё провокаторы, оказывается. Ну хорошо. Давайте немного передохнем и я расскажу вам кое-что о Башне. Только не перебивайте, ок?
Путники согласились, Лускус скинула с плеч надоевший рюкзак, раздала каждому по банке консервированной фасоли с протеиновым батончиком и села, прислонившись спиной к округлой стене.
- Ну смотрите, – она вытянула ноги и зашуршала целлофановым пакетом с остатками сахарного печенья. – Насчёт Зеркальной Башни на территории междумирья существует множество самых странных слухов, домыслов и легенд. Однако все они сходятся в одном, это ни что иное как выход отсюда.
Лускус сделала два больших глотка воды и некоторое время задумчиво пережёвывала сахарное крошево, затем поглядела на свою раскрытую ладонь.
- Куда ведёт этот выход, другой вопрос. Боюсь, об этом не сможет поведать даже древний, который на протяжение пары тысяч циклов считался хранителем того самого выхода. Когда-то давно я задавала ему похожие вопросы. И знаете, что он мне сказал? «А почему бы и не рискнуть?» Мол, вариантов-то других всё равно нет. Хотя да, ладно, варианты есть, но, как по мне, все они уж больно мерзкие. Про сумерки я вам уже говорила, а ведь есть ещё отдельный вид смерти для перерожден…
Она внезапно наморщилась и замолчала, затем почти весело встряхнула головой.
- А вообще, неважно. Этот мир под завязку наполнен враньём, не хочу больше его множить. Но и правды вам рассказать не могу. Отчасти из-за того, что сама в ней не до конца уверена, отчасти из-за того, что мне за сказанное по башке надают. Поймите одно, все мы тут подлые говнюки, действующие исключительно из шкурного интереса. Но мы никогда не хотели такими быть, нас вынудили. Нас научили пудрить вам мозги сладкими сказками, в которые давно никто не верит, запугивать и лгать. Лгать буквально нон-стоп. Не представляете как от этого тошно. Наши мозги ежедневно бомбардируют нескончаемыми правилами, законами, нормативами и требованиями. Порой это почти физически больно. В итоге ты покоряешься и начинаешь стараться сделать всё таким образом, чтобы к тебе было как можно меньше претензий.
Она снова замолчала и некоторое время тёрла левый висок.
- Скажу вам честно, большинству проводников вообще откровенно наплевать, умерли ли их подопечные в пути, проснулись или вышли за Предел. Они просто выполняют свою работу, чтобы их не наказывали. Иногда мы специально не запоминаем ваших имён, чтобы было проще вас потом забыть. Мы обезличиваем вас, чтобы потом не страдать из-за ваших смертей. Мы как сраные курьеры, доставляющие посылки. Понимаете, нет?
Она сжала-разжала свои побелевшие кулаки и ещё немного отпила из бутылки.
Путники потрясённо молчали, боясь пошевельнуться.
- Когда-то очень давно я умела понимать слова растворённых в сумерках. И знаете, там столько обиды и непонимания… Всех этих людей бросили, предали, подвели. И забыли. Так вот, я так не хочу. Я вижу из этой ситуации лишь один выход, и я сейчас не вру. Люди веками идут к Зеркальной Башне, чтобы получить надежду и свободу. Миллионы людей, миллиарды. Потому давайте просто представим, что так оно и обстоит на самом деле. Иначе какой в этом вообще смысл?
- Прости, – тихо проговорил Инауро.
Лускус коротко глянула на него исподлобья и сразу же отвела глаза.
- Это вы меня простите, сорвалась, – сказала она. – Мне не следовало вам этого рассказывать, лишняя информация.
Все трое минут десять смотрели в стену напротив, уныло поедая свою порцию провианта и думая каждый о своём, затем проводница поднялась, стряхивая с одежды светлую древесную пыль.
- Пойдёмте, – решительно сказала она. – Здесь становится слишком тоскливо, так нельзя.

Спустя примерно полчаса они набрели на первую аномалию Лабиринтов. Выглядела та как своеобразная беседка, вмонтированная в ветхую стену основного строения, и состояла из нескольких соединённых друг с другом пустотелых шарообразных сегментов белого цвета с ассиметричными вставками цветного стекла. Этакий паучий домик с влипшими в него карамельками. Изнутри конструкции шёл приглушённый свет, вокруг валялись разноцветные осколки. После долгого безрезультатного блуждания по одинаковым ветвящимся коридорам и унылых бесед это зрелище показалось им даже приятным.
- Однако красивое, – заметила Лускус, жестом останавливая спутников. – Такого я раньше не видела.
- Ловушка? – сразу понял Инауро.
Проводница кивнула.
- Вот смотри и запоминай, – она легонько пихнула локтём в бок Пикте, – это кака. Туда ходить не надо.
- А что там внутри? – спросила та.
- Понятия не имею. Судя по внешнему виду, залипалка. В них как раз обычно много стекла, – Лускус перекинула рюкзак на живот и привычным движением затянула лямки. – Не скажу, что залипалки смертельно опасны, но выйти из них непросто, особенно без посторонней помощи. Застрянешь там на дни, недели, месяцы, и сама не заметишь, как помрёшь. Так что мы аккуратно обойдем её сбоку и даже смотреть туда не будем. Я пойду первой, буду вас страховать. Рыжий, возьми девчонку за руку. Пожалуйста. В твоей силе воли я почти уверена, а вот её может и затянуть.
- Никуда меня не затянет, – обиженно отозвалась путница. – Раз сказали, что там опасно, с чего бы мне туда соваться?
- Не куксись. Это было не на твой счёт, просто ты новичок и у тебя пока не до конца сформировался иммунитет к здешним красотам, – улыбнулась ей Лускус и, прижавшись спиной к стене, неторопливо, приставными шагами двинулась вперёд.
Да, ловушка и правда была очень эффектной. Формы её казались идеально сбалансированными, белые перемычки походили на изящное кружево, а толстые рифленые стёкла красиво бликовали на свету и отбрасывали на окружающие поверхности узорные разноцветные тени. Сбоку у самого пола располагался небольшой округлый вход.
- А кто это построил? – поинтересовалась Пикта, мелкими шажками передвигаясь позади Инауро.
- Чей-то безумный, но очень артистичный разум, – сказал тот. – Лучше не смотри, а то очень захочется туда зайти. Мы с Лу встречали стеклянные парники на выходе из Белого Города, и они казались мне такими уютными и безопасными, что я еле устоял.
- Парники не самая мерзкая залипалка, – произнесла идущая впереди Лускус и тихо засмеялась. – Там просто огурцы, помидоры, всякая рассада и прочая плодовоовощная чушь. А ещё внутри тепло и пахнет свежей выпечкой. Я заходила туда как-то очень давно. Тоже хотела спрятаться от тэнгли. А потом вдруг очнулась в переднике с лейкой в руках, не понимая, какого чёрта поливаю и без того мокрый куст…
Она обернулась и многозначительно кивнула в сторону аномалии.
- Однако вот эта штука более утончённая что ли. Странная, разноцветная. Выделяющаяся. А значит скорей всего и более ядовитая. Постарайтесь не фокусироваться на ней, когда мы поравняемся, думайте о чём-нибудь другом. Но совет на будущее – почаще обращайте внимание на такие вот неожиданно привлекательные объекты на своём пути. И валите от них подальше на всякий случай. Очень помогает выживать.
Лускус замолчала, внимательно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Переливающаяся всеми цветами радуги стеклянная гадость определённо представляла собой серьёзную опасность. От неё шла едва уловимая вибрация, ритмично подбрасывающая вверх частицы пыли, а вокруг клубилось недоступное человеческому глазу блёкло-лиловое марево.
«Что же там внутри? Музыкальная комната для медитаций? – попыталась представить проводница, ощущая, как слегка покалывает кончики пальцев и сладко сводит внизу живота. – Беседка со всяческими приспособами для получения плотских удовольствий? Мини-бар и столики для игры в бутылочку?»
- Я её чувствую, – призналась Пикта и, не отрывая взгляда от своих пыльных кед, крепко ухватилась второй рукой за болтающиеся завязки рюкзака идущего впереди Инауро. – Похоже на щекотку. Будто тебе устроили приятный сюрприз и никак его не покажут. А узнать, что же там такое, ну очень хочется … И ещё я слышу музыку в голове.
Лускус понимающе кивнула и ускорила шаг.
На самом деле её всегда занимала тема ловушек, хотя большинство проводников воспринимало их исключительно как дополнительные помехи на пути. Глупые, бредовые, досадные, утомительные, зачастую смертельные, но всего лишь помехи. Да, в процессе проводки она и сама старалась придерживаться той же версии и тщательно оберегала от них своих подопечных, однако в свободное время не могла удержаться от экспериментов. Ей всегда казалось, что этот мир сложнее, чем кажется, и в якобы случайных потёках живого разума междумирья может скрываться особая тайна, ну или как минимум шифр, который просто надо разгадать.
Скорей всего, в её безудержной любознательности был виноват один из древних, а точнее тот самый Процерус, известный всем как бывший хранитель Зеркальной Башни, которого она впервые встретила, будучи ещё совсем ребёнком, и с которым потом ещё много-много раз вела задушевные беседы. Именно он любил рассуждать о том, что ловушки – есть не что иное как воплощённые сновидения Зоны, её случайное бессознательное творение.
«Не понимаю, почему она их сразу не удаляет, – говорил древний. – Это её брешь, уязвимое место, зловещие секретики и вместе с тем неприкрытая нагота, которую любое разумное создание предпочло бы тщательно скрывать от посторонних. Ведь умея читать зашифрованные там символы, можно понять вообще всё. Она словно капризное дитя, которое, не осознавая своих истинных мотивов, постоянно пребывает в разладе с самим собой, однако предпочитает и далее ничего не замечать. Жёсткий расчёт и сладкие иллюзии. Бескомпромиссное подавление со сводом строгих правил с одной стороны и тут же неудержимое стремление к тотальному хаосу. Систематизация и разрушение. Что-то в этом есть такое… невротическое».
- Иногда я думаю, что наша жизнь - это одна сплошная ловушка, – сказала Лускус вслух, стараясь не фокусироваться на проплывающем мимо разноцветном строении. – Нет, ну по сути, так оно и есть. Мы ограничены материальным, ограничены нормами морали, ограничены познаваемым, и даже наше собственное мышление действует в соответствии с определёнными алгоритмами. Наш человеческий разум вовсе не так свободен, как может показаться.
Она ненадолго замолчала, тщательно подбирая слова.
- Мы заложники своей памяти и своих сиюминутных желаний. Мы замкнуты внутри себя, словно в клетке, и даже термин «свобода» воспринимаем как нечто примитивное вроде возможности временно нарушить строгий свод правил, рискнуть жизнью, ляпнуть кому-нибудь гадость или съесть что-то вредное. В общем, чушь собачья и мелкие бытовые развлечения. А в это время настоящие мы только врём сами себе и зарываемся в иллюзии всё глубже.
- А как же чувства? – спросила издалека Пикта. – Они ведь честны.
- Какие именно чувства?
- Ну, к примеру, любовь…
- Ты сейчас серьёзно? – хохотнула Лускус, оборачиваясь. – Хорошо. В таком случае объясни мне, что для тебя означает слово «любовь»?
- Ну, это глубокая привязанность к другому человеку, желание быть с ним, – она запнулась, – как личность и в телесном смысле тоже. Плюс забота, преданность, понимание. Кто ты без этого всего? Жалкий одинокий эгоист, зацикленный лишь на себе самом. Разве это свобода?
- Вау. Хорошо. А чем «любовь» отличается от «дружбы» или там, например, от «долга»?
- Ты придираешься к словам, – заметил Инауро.
- Нет, – развеселившаяся проводница замотала головой. – Просто пытаюсь понять, что такое, по-вашему, чувства к кому-то, чем они различаются и почему вы считаете их такими уж ценными и безграничными. Говоришь, любовь даёт свободу? Дружба даёт? Нет. Они привязывают, да и то не навечно. Даже обычная симпатия, и та стреноживает. Какие у нас там ещё есть сильные слова… Ненависть. Ненависть даёт свободу? Нет, она тоже привязывает испытывающего её к объекту его ненависти. И напомню, я изначально говорила о том, что всё в этой жизни имеет свой предел. Разум, фантазия, эмоции, материя. Нас поймали в ловушку, где мы просто перемещаемся из одной внутренней комнатки в другую и фасуем тонну барахла, которую считаем своим драгоценным личным опытом.
- А может не бегать тогда всю жизнь по собственным внутренним комнаткам, перебирая барахло, а начать раздавать его? – чуть подумав, ответил Инауро. – Так твои мысли вырвутся на свободу, трансформируясь и обрастая новыми деталями, а чувства передадутся другим и возможно изменят их. Да и материя, в конце концов, тоже не растворяется без остатка.
Лускус фыркнула.
- Ага, именно так рассуждают люди, рожая детей или посвящая всю свою жизнь обучению других.
- И что, разве это плохая или неправильная жизненная философия? – удивилась Пикта.
- Нет, я такого не говорила. Каждый находит свою правду и собственную цель в жизни. Или даже смысл, если хотите. Но это всё равно ловушка, в которой есть наполненное красивыми словами и яркими эмоциями пространство, однако из неё совершенно нет никакого выхода.
- Не понимаю, к чему ты ведёшь, – пожал плечами Инауро.
Аномальное строение давно осталось позади, но они этого даже не заметили.
- Я веду к тому, что незачем пытаться обязательно прицепиться к кому-то, к вещам, к месту, к воспоминаниям или к планам на будущее. Это всё пустое, шелуха. Приятная или болезненная, не суть. Да, она создаёт ту самую иллюзию насыщенной жизни, к которой мы все невольно стремимся. Но действительно ли мы так нуждаемся в этом или нам так только кажется? Не проще ли жить и умирать, если у тебя нет того, что страшно потерять?
- А ты веришь в душу? – робко подала голос Пикта. – Думаю, уж ты-то как раз должна в неё верить. Ведь что у нас есть здесь кроме неё, если даже наши тела ненастоящие…
- Хочешь сказать, что душа это и есть тот самый подлый крючок, которым мы за всё подряд цепляемся? – ехидно скривилась Лускус.
- Нет, не в этом смысле, – оскорбилась девушка и, поджав губы, активно замотала головой. – Или в том самом, я не знаю. Ты специально меня путаешь, так нечестно.
- Ладно, не хотела тебя расстроить, – посерьёзнела проводница. – Я видела существ, которые в соответствии с твоей теорией остались без души. Без человеческой уж точно. И, знаешь, мне кажется, им без неё не так уж и плохо. Потому что они уже не понимают, чего лишены. Но это так, мои глупые, ни к чему не обязывающие вас размышления, возможно я и не права. Не воспринимайте мои слова слишком всерьёз. Я сама ещё толком не поняла, как мне на них реагировать и реагировать ли в принципе.
Инауро невольно поднял на неё глаза, но лицо Лускус ничего не выражало.
- Просто мне кажется, что в жизни нет ничего важнее, чем понять самого себя, – сказала она тихо. – Всего целиком, до конца, до донышка, без утайки. Все свои истинные устремления, порывы и желания. Понять, принять и откинуть их нафиг подальше. И возможно, если ты сумеешь это сделать, то заодно поймёшь, примешь и отпустишь всё вокруг. И никто и никогда уже не сможет тебя поймать на крючок и сожрать. Как глупую рыбку.

На небольшой заброшенный парк, огороженный витым забором, Джуба наткнулась уже перед самым рассветом и решила-таки дать отдых буракам. Сперва она позволила им остыть, сделав вокруг ограды пару неспешных кругов, потом остановила повозку и распрягла животных.
Пока бураки шумно хлебали заготовленную для них воду, смотрительница открыла проржавевшие ворота и остановилась, задумчиво глядя на уходящую вдаль заросшую каменистую тропу. Остальное пространство сада заполнял низко стелющийся утренний туман, превращая чёрное кружево деревьев в многослойную аппликацию на фоне стремительно наливающейся алым цветом полосы восхода.
Было похоже, что в этом месте давным-давно никто не появлялся.
- Неплохо для начала, – сказала она вслух. – Попасёмся здесь пару-другую суток, а потом поедем к морю. И будем там купаться в тёплой водичке и загорать. Да, мои хорошие?
Бураки отозвались дружным ржанием. Она улыбнулась и прошла через ворота.
Когда они ещё кружили вокруг парка, Джуба заметила в глубине какие-то полуразвалившиеся аттракционы и теперь ей хотелось разглядеть их поближе. Она сорвала тонкий стебелек травы и, помахивая им будто дирижёрской палочкой, неторопливо двинулась вдоль тропинки, рассчитывая, что та сама выведет её куда надо.
Солнце поднималось быстро. Первые лучи ударили по верхушкам пирамидальных тополей, окатив их жидким золотом. На ветвях зачирикали первые птицы. В высоком небе, перемежаясь тонкими узорными облаками, смешивались два цвета – розовый и серый. Серый постепенно голубел, заполняя собой всё пространство. Сквозь макушки деревьев вдалеке уже показалась первая конструкция, похожая на остов полуразобранных русских горок, когда до Джубы донесся чей-то приглушённый говорок. Впрочем, она сперва было решила, что ей показалось, поскольку звук скорее напоминал стрекотание цикад… если бы не явно различимые слова.
- Копытные, говоришь? – шуршал и звенел голос. – Ну, пошли посмотрим, раз копытные.
Смотрительница быстро сошла с тропы и присела, затем, повременив, аккуратно раздвинула руками высокие заросли травы и выглянула.
Около стройного ряда тополей неподалёку виднелись две тёмные фигуры. В одной она моментально распознала силуэт грифона, вторая же походила на толстого мужика в укороченной рясе с капюшоном, стоящего к грифону спиной. «Мужик» этот нервно подергивал уродливыми, вывернутыми наружу локтями, и то и дело всем корпусом неуклюже наклонялся взад-вперед.
«Ну вот и устроила привал, – погрустнела Джуба. – Ещё и распряглась раньше времени».
К повторной стычке с прекрасными крылатыми созданиями, даже в присутствии других гуманоидных существ, она не была готова.
Стараясь вести себя как можно тише, смотрительница выбралась обратно на тропу и, пригнувшись, быстро засеменила в сторону ворот. Позади тут же раздался пронзительный свист и шум крыльев. Она поняла, что прятаться поздно, и побежала, надеясь лишь на то, что бураки ещё не разбрелись в разные стороны и сумеют её защитить. Однако всего через десяток метров её спину обдало резким порывом ветра, а в плечи ударили лапы нагнавшего зверя. Джубу мотнуло, она не удержалась на ногах и упала, едва успев выставить перед собой руки.
- Нет, нет! – испуганно вскрикнула она и машинально прикрыла локтём голову. – Помогите!
Грифон потоптался на ней всеми четырьмя лапами и издал серию отрывистых призывных криков.
- Фу, нельзя, – слева зашуршала трава и смотрительница увидела пару коротких кривых ног в широких льняных шортах. – Кого это ты тут поймала?
- Уберите животное, пожалуйста, – сдавленно попросила Джуба, не двигаясь. – Я случайно зашла на вашу территорию, думала здесь никого нет.
Грифон отступил в сторону и в воздухе повисла напряжённая пауза.
- Малая, ты что ли? – спустя некоторое время проговорил всё тот же незнакомый скрипучий голос.
Смотрительница осторожно отвела в сторону локоть и поглядела на подошедшего.
Рядом с ней стояло нечто среднее между толстой облысевшей птицей и гигантским насекомым. Существо было настолько странным и диспропорциональным, что Джуба опешила.
- Не узнаёшь? – застрекотал подошедший, попеременно поглядывая на неё то одним, то другим бледно-голубым фасетчатым глазом. – Это же я, Корвус. Да, мы, конечно, давно не виделись, но едва ли с тех пор я так сильно переменился.
Он улыбнулся крошечным беззубым ртом и кокетливо шевельнул рудиментарными крыльями, которые она несколькими минутами ранее спутала с нервно жестикулирующими изуродованными руками.
«Не может этого быть! – смотрительница, не сводя с него взгляда, поднялась на ноги и машинально отряхнула саднящие ладони. – Как-то многовато в последнее время призраков из прошлой жизни».
В теле существа, стоявшего перед ней, не осталось ни единой узнаваемой черты. Его огромная голова на мощной укороченной шее, казалось, плавно переходила в плечи, спину покрывали хитиновые пластины. Когда-то красивый нос с горбинкой превратился в огромный клюв, который она издали приняла за капюшон, с покатого лба свисали неухоженные седые космы, едва ли похожие на прежние густые перья, а на жёстком тёмном брюхе, перетянутом кожаным ремнём, шевелилась целая куча коротких цепких лапок, беспрестанно что-то теребящих, трогающих и вертящих.
- Не узнаешь, да? – скрипнул Корвус. – А я вот тебя отлично помню. Ты, кстати, вообще не изменилась, хотя с тех пор прошло… – он замялся.
- Семнадцать циклов, – подсказала Джуба и внутри неё будто бы что-то перевернулось.
- А, значит, помнишь всё-таки, – с присвистом вздохнул он и снова задёргал подобием крыльев. – Надеюсь, ты не обижаешься на меня за тот случай. Сама ведь понимаешь, жизнь у нас непростая, всегда приходится чем-то жертвовать.
- Кем-то, – уточнила смотрительница и поджала губы.
- Ну не дуйся, малая. Столько времени прошло, пора бы отпустить старые обиды. Ты пойми, мне сейчас и без твоих напоминаний невероятно стыдно за тот случай. Поступил я с тобой как негодяй. Как не-мужик, вот правда. Только сделанного ведь уже не воротишь. Карма меня догнала, жизнь пережевала и выплюнула, а ты вон до сих пор цветёшь как майская роза. Так, поправилась чуть-чуть в некоторых местах, но не критично же.
Джуба почувствовала нестерпимое желание сейчас же выщипать все его оставшиеся перья, однако сдержалась.
- Я, пожалуй, пойду, – холодно сказала она и развернулась. – Ещё раз извини, что потревожила.
- Да оставайся, – Корвус неожиданно резво скакнул в сторону, перегораживая ей путь. – Место здесь хорошее, тихое, никто не потревожит. Проводники сюда суются крайне редко, этап маленький, недорогой, в стороне от основных дорог, сущи так вообще отсутствуют. Мне тут птичка насвистела, что ты на повозке приехала, так и чего гонять зря лошадей, покорми их и переночуй, а утром уедешь. Если захочешь, конечно, я ни в коем случае не думал тебя выгонять.
Смотрительница покосилась на стоящего рядом грифона.
- За неё не переживай, – быстро проговорил Корвус. – Она дрессированная. Сидеть! – скомандовал он, как бы подтверждая свои слова. – Лежать! Служи! Вот видишь, какая послушная сучка. Кто хорошая девочка? – засюсюкал он, наклонился и одобрительно пощекотал нижней парой лапок розовый бок скачущего вокруг него грифона. – Ты хорошая девочка, да. Так что? Останешься ненадолго? У меня овощи с огорода, грибы солёные в погребе, настоечка есть свойская… Я правда такое уже не употребляю, но тебя с удовольствием угощу. А на закате костерок запалим, тут ещё речка неподалёку, можем сходить искупнуться.
- Ты здесь живёшь? – боясь глядеть на изменившегося до неузнаваемости человека, которого она когда-то любила, спросила Джуба.
- Живу, да, – отозвался он.
- Один? – чуть повременив, поинтересовалась смотрительница.
- Ну, почти, – уклончиво ответил он. – Ты только не подумай, что у тебя есть повод для ревности, там так… ерунда. Она мне просто по хозяйству помогает.
- Нет, я, пожалуй, всё-таки пойду, – стараясь не выказывать своего раздражения, сквозь зубы процедила Джуба. – Не хочу никому мешать.
- Да не помешаешь ты, – Корвус порывисто цапнул её лапкой за плечо и тут же отпустил. – Не хочешь в дом идти, можешь переночевать в своей кибитке, только не за забором. Там в сумерки опасно. Лошадок тоже приводи, травы здесь много, поклюют досыта. А тебя я всё-таки обедом и ужином накормлю. Не вздумай отказываться. Должен же я хоть как-то искупить перед тобой вину.
«Вот я дура, – проклинала себя смотрительница, пока они запрягали бураков и перегоняли повозку на территорию парка. – Зачем мне всё это надо?»
- Местечко здесь вообще-то кайфное, – говорил Корвус, то и дело поглядывая на неё одним глазом. – Чистота, простор, даже дышится свободнее. Природа восхитительная. Особенно перед грозой. Когда тишина пронзительная и тучи огромные насупленные, а деревья неподвижные, только кедры звенят и ароматы трав до небес… Но вот тут в самом центре, – он постучал себя лапкой по животу, – всё равно какая-то пустота. И ничем её не заполнить. Думаю, ты меня понимаешь. Бесконечные потери, холод, боль, одиночество, опасность, бег по кругу, всё по кругу снова и снова, и вдруг эта слюнявая слабенькая надежда… а что если вдруг…
Джуба молчала. Ей были слишком хорошо знакомы подобные речи. Она смотрела на свою размеренно колышущуюся при ходьбе юбку, на булыжники под ногами, на крошечные цветы посреди зарослей, на завитки ограды, на низкие ветви – куда угодно, только не на ковыляющее рядом существо.
Солнце уже стояло высоко, но ещё не достигло зенита, когда они наконец обошли заброшенные русские горки и приблизились к постройке, напоминающей стилизованный сказочный замок с круглыми витражными окошками.
- И ты теперь больше не проводник? – спросила смотрительница, разглядывая грубую кирпичную кладку, пробивающуюся сквозь слои облупившейся цветной штукатурки.
- Больше нет, – дёрнул нижней губой Корвус, – давно уже. Не мог так больше жить. Чувствовал себя словно запертый в клетке зверь. Думал, что это сила, а потом понял, нет - зацикленность и упадничество. И никакой духовный рост в таких условиях невозможен. Проводник, он ведь тупая ходилка-бродилка, проводнику некогда думать, постигать что-то, он живёт чисто телесной жизнью, зубами, когтями и крепким лбом тараня непробиваемую стену. Следует бессмысленным правилам в голове и зарабатывает какие-то баллы непойми зачем. А ведь существует уровень значительно выше. Я был жесток, глуп, эгоистичен и ничего в этой жизни не понимал, не чувствовал. И вдруг однажды так захотелось простого человеческого счастья. Понимаешь?
- И как? – она бросила на него быстрый взгляд. – Нашёл?
- Как видишь, – печально вздохнул он, дёрнув крыльями. – Живу тут словно выброшенный на обочину жизни отшельник, ни с кем не контактирую. Пойдём хоть супчиком тебя накормлю. Или может ты хочешь капустного пирога и чай с мёдом?
- От пирога с чаем не откажусь, а вот внутрь не пойду, – Джуба заприметила возле входа в игрушечный замок два обтёсанных по типу скамеек бревна с кострищем и направилась туда.
- Ладно, посиди пока тут, – проскрипел ей в спину Корвус и, резко обогнав, кинул в пустоту. – Не скучай без меня, я скоро вернусь.

Смотрительница опустилась на нагретое солнечными лучами бревно и вытянула ноги. Ей внезапно стало грустно и тошно. Столько лет она помнила этого человека, прокручивала в уме недосказанное, цеплялась за хорошее, страдала из-за плохого – и что? Вот он, перед ней. Этот обрюзгший ловелас, престарелый манипулятор, потрёпанный нарцисс. Обижена ли она на него до сих пор? Или просто разочарована тем, как он переменился?
Она задумалась, глядя на кучку золы в углублении, выложенном битыми кирпичами. Да, возможно, ему и правда сейчас нелегко и одиноко. Возможно, он даже что-то осознал. А толку? Нужен ли он ей теперь? Такой…
На вытоптанную траву справа упала густая тень и Джуба подняла голову. В нескольких шагах от неё стояла худая как жердь молодая женщина, с безвольно повисшими руками и остекленевшим взглядом. На ней была надета длинная подпоясанная рубаха, по кайме расшитая красным этническим узором, голову украшал цветочный венок с лентами, а возле босых ног виднелась плетёная корзина с мелкими жёлтыми яблоками.
- А вторая где? – спросила женщина каким-то на редкость бесцветным голосом.
- Что? – не поняла Джуба.
Та ничего не ответила.
- О, смотрю вы познакомились? – из темноты дверного проёма показался Корвус, он нёс домотканое покрывало и сковороду, полную шкворчащей картошки. – Я подумал, картошка на сале будет получше пирога, – сказал он, с трудом опуская сковородку на сложенное покрывало рядом с Джубой. – Нимфодора, солнышко моё ненаглядное, сгоняй-ка по-быстрому в погреб за баночкой грибочков. Тех, солёненьких, с зелёными шляпками. Настойку тоже прихвати. И тарелки с ложками.
Женщина послушно отправилась выполнять его поручение.
- Нимфодора? – переспросила смотрительница.
Корвус грузно опустился на соседний край бревна.
- Да, она из поселения ведьм неподалёку. Поприродница. Умеет общаться с животными, но не с людьми. Печальная история на самом деле. Её изгнали свои же за незначительный проступок и ей совершенно некуда было пойти. Ну я её и приютил. Она бы померла одна.
- Как благородно, – заметила Джуба, глядя в сторону.
- Это было совсем несложно, – словно бы не заметив сарказма в её голосе, отмахнулся Корвус. – Она всё равно как приблудное животное, благодарная, многого не требует, в основном молчит, поговорить с ней правда особо не о чем, туповата. Зато слушает хорошо, – он помолчал, затем всплеснул лапками. – Нет, ну вот что ты опять начинаешь? Я ведь никогда ничего от тебя не скрывал.
- Ничего я не начинаю, – устало отозвалась смотрительница, подцепляя двумя пальцами кусок картофеля. – Просто в последнее время вокруг происходит слишком много странных и неприятных вещей. Так что, наверное, это даже неплохо, когда люди находят тех, кому они действительно нужны. По той или иной причине.
- Да что такого особенного вокруг происходит? В этом мире всё как обычно. Боги ссорятся, люди мрут, сущи жрут. Скандалы, интриги, расследования, – Корвус с кряхтением поднялся и широким жестом смахнул в сторону свисающие на лоб космы. – Пойду-ка стол принесу и самовар. И бабу потороплю, а то что-то она застряла. М-да, ещё и урожай свой забыла.
Он пронзительно свистнул, подзывая грифона и указывая на оставленную на земле корзину.
- Яблоки в дом, бегом.
Животное радостно вильнуло гибким как плеть хвостом, подхватило ручку корзинки клювом и, торжественно задрав голову, поволокло в дом.
- На меня недавно такие напали, – тихо сказала смотрительница, провожая грифона взглядом.
- А, – безразлично отозвался Корвус. – На них находит иногда. Когда они совсем дикие. Ну или если науськал кто.
Он ушёл.
Джуба посмотрела на зажатый в пальцах кусок остывшей жареной картошки, размахнулась и закинула его в траву. Есть ей совсем расхотелось.
«Какое-то мерзкое ощущение, – подумала она, – Лучше бы я никогда с ним больше не повстречалась».
Было время, когда она даже пыталась его отыскать. Теперь она не могла понять, зачем ей это было нужно. Просто чтобы закрыть гештальт? Высказать наболевшее? Посмотреть, как он живет без неё, помнит ли он её? Понять, действительно ли он такая равнодушная скотина, каким выставил себя в последний день её прошлой жизни, или же никто в произошедшем не виноват, просто так сложились обстоятельства? А может она вообще сама себе придумала всю их тогдашнюю любовь-морковь?
Она прикрыла глаза и брезгливо вытерла испачканную жиром руку о шершавую поверхность бревна.
- Почему ты не ешь?
Джуба дёрнулась от неожиданности.
- Ради тебя одной ведь старался, – незаметно подкравшийся Корвус водрузил над пепелищем небольшой пластиковый стол с зонтиком. – Или ты, как все нынешние худеющие дамы, траву на завтрак, обед и ужин предпочитаешь? В настоящей женщине всё должно быть прекрасно, мужики не собаки, на кости не кидаются. Кстати, я ведь совсем недавно о тебе вспоминал.
Он задумчиво опёрся двумя парами нижних лапок на стол.
- Грустный день был, тоска накатила и безысходность. Неужели, подумал я, вот так и пройдёт моя жизнь? В холодной постели, без любимой мягкой женщины под боком, без задушевных разговоров в ночи, без своры умненьких смешных детишек, носящихся вокруг…
Джуба молчала, чувствуя, как холодеет и пропускает удары сердце. Его слова вечно действовали на неё как те самые русские горки. Она боялась их, и вместе с тем от них почему-то захватывало дух.
Корвус тяжело отлип от стола и приблизился, пристально глядя на сковороду.
- Да и чёрт с ней, с этой картошкой, – сказал он тихо, выдержал паузу, затем вдруг резко пнул сковороду.
Та с глухим стуком упала в кусты.
- Ну вот чего ты меня мучаешь? – его сиплый голос дрогнул. – Ты даже не представляешь, как мне было противно на сердце, когда мы расстались. Но я знал, что так для тебя будет лучше. Зачем тебе такой старый упырь, как я? И ведь я оказался прав. Ты стала сильнее, я вижу, ты нашла своё место в этом мире и всё у тебя теперь хорошо.
«Ты убил меня тогда, – хотела сказать смотрительница, но лишь закусила губу. – Ты уничтожил меня, растоптал в пыль. От той наивной влюблённой в жизнь девчонки осталась лишь тусклая тень. Спасибо за урок, гад…»
Не дождавшись от неё ни ответа, ни даже взгляда в его сторону, Корвус медленно развернулся и ушёл на соседнее бревно, где занял трагическую позу, уперев свой огромный нос в судорожно сжатые лапки. Лишь тёплый ветер ворошил его седые перья. Так, в напряжённом молчании прошло ещё несколько минут, затем из дома выплыла лесная ведьма с подносом, уставленном всевозможной снедью. Возле неё крутилась радостная самка грифона.
- Прощения прошу. Настойку енту охлаждаться поставила, потому задержалась, – подчёркнуто окая, сообщила Нимфодора своим блёклым голосом, расставляя принесённые продукты на столе.
Ей никто не ответил.
«Почему я по-прежнему здесь сижу?» – мысленно спросила себя Джуба, даже не делая попыток подняться.
Ведьма закончила раскладывать еду, тщательно протёрла три стеклянных стопки салфеткой и, прямая как доска, опустилась на край бревна напротив смотрительницы. Её пустые тёмно-карие глаза, казалось, немного косили, отчего было не совсем понятно, в какую сторону она смотрит, но Джубе почему-то показалось, что ведьма очень зла и именно на неё.
Над столом с жужжанием пролетел шмель, по-собачьи сидящая возле ног хозяина самка грифона щёлкнула клювом, пытаясь поймать насекомое на лету. Корвус громко вздохнул, опуская голову ещё ниже, потом, не глядя, налил себе полную стопку янтарной настойки, залпом проглотил и вдруг достал из-за бревна гитару, которую, по-видимому, принёс вместе со столом.
«Ой, нет, – смотрительница вздрогнула, глядя как скругленный корпус мягко ложится на его колено, а лапки поглаживают широкий гриф. – Вот я и попалась…»
- Мне пора, – торопливо проговорила она и поднялась. – Ещё бураков почистить надо и порядок дома навести.
Корвус коротко ущипнул одну из струн, незаметным движением подкрутил колки, а затем сразу выдал несколько мелодичных и очень печальных аккордов.
- Я так устал бродить среди высоких стен, – еле слышно, но чувственно запел он, – где каждый шаг к тебе подобен пытке. Я так хотел тебя… навеки взять в свой плен. Но сам пленён огнем твоей улыбки.
Джуба почувствовала, как нежный порыв ветра растрепал её волосы, а вдоль спины скользнули мурашки. Она застыла будто соляной столб и поняла, что не сможет больше сдвинуться с места.
Это было словно наваждение.
Она разом вспомнила все те уютные вечера и тревожные рассветы, внимательный взгляд его голубых как весеннее небо глаз, его мягкие пальцы на её запястье, жаркие уверенные объятия, долгие разговоры и мучительные расставания.
- Куда ведёт меня очередной зигзаг твоей души неведомо мне ныне, – надсадно сипел Корвус, но она уже не замечала ни его нечеловеческого тембра голоса, ни его телесного уродства, ни сидящей напротив злой косоглазой женщины. – На полпути к тебе умолк последний шаг, и я один, я в каменной пустыне. Я в каменной пустыне.
Чарующий звук гитарного перебора на мгновение прекратился, а потом Корвус коротко мотнул головой, отбрасывая со лба длинные седые пряди, и плашмя ударил по струнам.
- В глухую полночь манит этот свет, кто был со мною, все меня покиньте. Я заблудился, выхода мне нет, – его голос сорвался, он смотрел на Джубу, на неё одну. – Брожу в тебе я словно в лабиринте…

- Ну что же, – сказала Лускус. – В принципе, этого следовало ожидать.
Полость, которую Инауро мысленно окрестил «вакуолью», была намного шире разветвлённой сети фанерных нор, откуда они только что вывались, однако определить её реальные размеры на глазок не представлялось возможным.
- Нам что ли надо обойти их все? – спросила Пикта, ошеломлённо разглядывая завал из нескольких десятков деревянных строений, в обход любых законов физики заполняющих дно, стены и даже потолок пещеры.
Бараки, амбары, избы, тонкостенные двухэтажные дома с мансардами, бунгало, будки, сараюшки. Все эти просевшие здания, покосившиеся, раздавленные, вповалку лежащие друг на друге единой грудой остовы, зияющие многочисленными провалами дверей и окон, симметрично отражались в мутной, скрывающей дно воде. Как кошмарный фрактал.
- Тлен и безнадёга, – угрюмо проговорил Инауро, представив сырые, поражённые спорами плесени внутренности этих бесконечных лачуг.
В центре зловещей пещеры на тонких верёвочных подвесах покачивался десяток сияющих стеклянных шаров. Очевидно, они были здесь единственными источниками света, однако их инфернальное свечение не успокаивало, а наоборот только ещё больше нагнетало атмосферу и создавало ощущение, будто вся эта груда тухлой древесины едва заметно шевелится.
Лускус лишь тяжко вздохнула.
- Ты здесь уже была? – спросил Инауро, не глядя на неё.
- Да, приходилось, – отозвалась проводница. – Не скажу, что мне понравилось.
Она шагнула вперёд. Под её ногой застонали перевёрнутые вверх тормашками стропила и просели, уходя почти на полметра в тёмную воду. В глубине утробно булькнуло, на поверхности вздулись и опали несколько больших мутных пузырей. Лускус присела, развела руки, восстанавливая баланс, и почти сразу же продолжила свой путь.
- Я туда не хочу, – сдавленным голосом проговорила Пикта. – Мне это место совсем не нравится.
- Похоже, у нас нет выбора, – Инауро оглянулся на удаляющуюся спину проводницы. – Подожди. Ты нам даже ничего не расскажешь?
Та, не оборачиваясь, отрицательно помотала головой и перешагнула на следующую разбухшую от влаги балку.
- Ну, замечательно, – путник подал руку Пикте, и они медленно двинулись следом.
Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь слабыми всплесками и поскрипыванием особо неустойчивых конструкций. Как-то разом навалилась тягостная усталость и Инауро подумал о том, что зря они не устроили полноценный привал после многочасового блуждания по тоннелям и не выспались перед очередной сменой локации.
- Лу обязательно сказала бы нам, если б там прятались монстры, – шепнул он, не до конца понимая, кого именно пытается успокоить больше, Пикту или самого себя.
Девушка тихонько захныкала.
- Предыдущий лабиринт и то был поприятнее, – произнесла она, с отчаянием глядя на поверхность воды.
- Согласен, я бы тоже сюда не пошёл, – еле слышно ответил Инауро, перешагивая на выступающий фрагмент чердачного перекрытия.
Это было далеко не первое место в междумирье, вызвавшее у него ощущение тотальной безысходности, но почему-то именно здесь ему всерьёз захотелось всё бросить. Вот просто остановиться и больше не сопротивляться. Даже невзирая на недавние мотивирующие речи Лускус. И пусть его рвёт и жрёт кто угодно, пусть грязная вода затекает в рот и уши, пусть мерзкие голоса невидимых существ шепчут всякие гадости – он просто ляжет тут и будет лежать.
Дикие события предыдущих дней его измотали, многочасовые хождения по однообразным тоннелям утомили, разговоры перемешали и спутали эмоции, а пещера будто бы разом высосала все оставшиеся силы. Он уже совсем не был уверен, что в этом мире вообще стоит выживать.
«Ради чего всё это? – невольно подумалось ему. – Зачем вообще нужны все эти хождения туда-сюда, этапы какие-то, ловушки? Ради одной-единственной непонятной Башни, внутри которой неизвестно, что находится? Нам никогда отсюда не выбраться. Никогда и ни за что. Вон даже Лу не верит в успех нашего предприятия, она просто движется по инерции, из принципа. Мы уже мертвы, так и какая разница, что будет дальше? Как она там говорит, кстати? Сумерки – это эхо мыслей тех, кто уже умер… А что если на самом деле ничего этого нет и то, что я принимаю за реальность, лишь эхо моего распадающегося разума?»
В ушах его засвистело, перед глазами поплыл вязкий туман.
Инауро вдруг вспомнил, что нечто подобное он уже ощущал, когда боролся в замке с полчищами мертвецов, и мысли в его голову тогда приходили примерно такие же. Он скривился.
- Мы все просто чертовски устали, – сказал он вслух и услышал свой голос как бы со стороны. – С удовольствием проспал бы несколько дней подряд.
- Да, – слабо отозвалась Пикта.
Они шли, еле переставляя ноги по раскачивающимся словно мачта корабля-призрака конструкциям и, казалось, что каждый следующий шаг даётся им со всё большим трудом. Когда вдали мигнул и на мгновение померк свет, путники даже не вздрогнули. Словно ожидали чего-то подобного.
- Смотрю, вы там совсем сдулись, – донёсся до них удивительно бодрый голос Лускус. – Ребят, не надо так. Встряхнитесь. Это просто морок.
Она уже добралась до свисающих с потолка шаров и теперь, опасно балансируя на узкой распорке, пыталась оторвать крепление одного из них.
- Зачем ты это делаешь? Не надо, – протяжно произнесла Пикта и покачнулась.
- Спокойно, – отозвалась со своего места проводница. – Нам потребуется свет внутри.
Инауро вдруг почувствовал, насколько ослабела рука Пикты. Она была будто провисшая влажная тряпка. Девушка еле стояла на ногах и, казалось, вот-вот потеряет сознание.
«А это место и правда нас изводит», – он напрягся и перетащил спутницу на следующий импровизированный мостик.
- Мы всё-таки… – сипло и еле слышно начал он, поморщился и откашлялся. – Мы всё-таки идем прямо туда, да?
- Ага, – Лускус выглядела сосредоточенной.
Она наконец оторвала один из светящихся объектов вместе с импровизированным кашпо и покачала его в руках, будто бы пытаясь разбудить спящего ребёнка. Шар засиял ярче.
- Не переживайте, – проводница быстро закрепила его на своём животе, обмотав подвес вокруг тела, и принялась за следующий светильник. – Внутри страшновато, конечно, но, как я уже говорила, никакого опасного физического воздействия там не будет. Просто держите себя в руках и не ведитесь на провокации.
С крыши одного из ближайших сараев отвалилось несколько плохо закреплённых досок, они с тихим всплеском ушли на дно.
- На чьи провокации? – прошептала Пикта.
Проводница оторвала ещё один светильник и обернулась.
- Ладно, – нахмурилась она. – Скажу. Там… ну типа приведения, тени, фантомы. Однако они лишь пугают, отвлекают и путают. И утомляют ещё, как всё это место. Ничего действительно опасного. Ну только если вы вдруг не надумаете лечь поспать. Засыпать там точно не стоит. Просто не разговаривайте с ними, не бегите от них, не прячьтесь. Делайте то же самое, что делаю я. Держитесь всё время вместе. Обещаю, со светом станет полегче, к тому же он не подпустит их к вам близко.
Инауро устало переступил с ноги на ногу и ничего не сказал. В голове у него была каша, веки слипались, спать хотелось смертельно, полупустой рюкзак за спиной казался неимоверно тяжёлым, а тело слабым и неуклюжим.
- Можно я не буду туда заходить? – попросила Пикта, её лицо выглядело осунувшимся, а карие глаза неестественно большими. – Ну вы сами сходите, поищете выход и потом позовёте меня.
Лускус хмыкнула.
- Не получится. Внутри довольно запутанные ходы и нам придётся из одного дома переходить в следующий. В прошлый раз выход из пещеры был примерно вон там, – она указала рукой на ряд небольших сараюшек под самым потолком. – Но с тех пор последовательность наверняка изменилась. Не переживай, местами внутри не так уж и плохо, как выглядит снаружи. А кое-где тебе даже может понравиться. По крайней мере там не мокро, что уже плюс. Давайте, двигайте ко мне, я раздам вам по светяшке, и мы постараемся как можно скорее миновать этот участок.
- А как они выглядят? – спросила Пикта, наблюдая за тем, как проводница тщательно закрепляет на её теле сияющий шар.
- Кто? А, эти… Да по-разному. В основном похожи на людей. Или на животных. Ничего особенного, расслабься. Можешь иногда закрывать глаза, если не захочешь их видеть, рыжий поможет тебе пройти мимо особо тревожных явлений вслепую. Поможешь ведь?
Она выразительно посмотрела на Инауро, тот кивнул.
- И не нагнетайте. Абстрагируйтесь. Воспринимайте происходящее словно сон или кино по телевизору. Понятно?
- Более или менее, – отозвался Инауро, ощущая, что свет действительно рассеивает тоскливую мглу не только вокруг, но и в голове. – Ты только не бросай нас там.
- Не брошу, – она подёргала узел на затянутой поперёк его тела верёвке и удовлетворённая, отошла. – Запомните, мы просто идём насквозь, ничего более. Мы ищем выход и обязательно его найдём, плевать на всё вообще.
Они по очереди перебрались через шаткую площадку, образованную одной из полузатопленных крыш, и поднялись выше, где проводница быстро пометила мазком светящейся краски крыльцо низкого бревенчатого дома, а Инауро, навалившись всем телом, не без труда открыл разбухшую входную дверь.
Внутри избы было так же тихо и пустынно, как снаружи. Влажный земляной пол, засыпанный протухшим сеном, хлюпал под ногами. Из узких сеней, где не нашлось ничего, кроме пары дырявых резиновых сапог и ржавой лопаты, вели две двери. Одну из них Лускус забраковала сразу, сказав, что там глухой чулан. Её спутники не решились проверять.
За другой дверью оказалось основное помещение с лавками, печкой, грязным лежаком у входа и ситцевой занавеской, скрывающей за собой тёмный угол с колченогим столом и пустой керосиновой лампой. Больше там ничего и никого не было.
Соседний дом выглядел ещё более заброшенным, однако на его чердаке между двумя сводами покатой крыши обнаружился проход в просторный барак с выкрашенными в голубой цвет стенами. Все многочисленные окна там были выбиты и осколки стекла громко хрустели под подошвами. В воздухе плыли подсвеченные мертвенно-белым светом шаров пылинки.
- Мы словно глубоководные рыбы, – Лускус издала сдавленный смешок и игриво покачала бёдрами.
Её голос эхом отразился от голых стен. Остальным шутить не хотелось.
В дальнем углу барака нашёлся старый платяной шкаф, раскладушка со смятым одеялом в мокром пододеяльнике и тонкая книжонка под интригующим заголовком «Г.Варович – Дорога в утоп». Проводница быстро спрятала книгу к себе в рюкзак, заглянула в шкаф, затем на стену позади него и отправилась ставить отметку на следующей двери.