Мордовские посиделки. Завхоз карантина

"Изломы".

На особый режим я попал рано.
Тридцать лет мне стукнуло уже в Мордовии, в туберкулёзной зоне.
Свезли туда на эту «командировку» со всех лагерей: общего, строгого, особого режимов, и с иностранного.
Женщины сидели отдельно, при больнице (ИК-21).
Там, на больничке, я тоже задержался.
Первое впечатление – муравейник.
 Самые разные люди.
Некоторые поражали своей фактурой.
Завхоз карантина был питерским. Высокий, эластичный брюнет с вороной шевелюрой, аккуратно зачесанной назад.
Выдающийся подбородок, полные губы, изогнутые как крылья чайки, и нос – будто у древнеримского патриция.
Чёрная джинсовая рубаха "Montana" – видно, перекрашенная из синей.
 Чёрные брюки добротные, отутюженные.
Кожаный ремень с бляхой в виде головы медузы Горгоны.
В руках – чётки, вырезанные из бильярдного шара.
На столе небрежно валялась феска (кепка-восьмиклинка).
Рядом – стакан в нарядном подстаканнике, как в поезде «Москва–Владивосток».
Хромированный чайник и распахнутая коробка конфет: от шоколадных до карамели.
Срок у него был большой, и на этой должности он сидел уже не первый год.
Поэтому хватало беглого взгляда и пары коротких фраз, чтобы понять, кто этапом прибыл в его владения.
Даже без сопроводительных характеристик он делал моментальный рентген, КТ и МРТ – прямо в небольшом кабинете, где сновали дневальные из хозобслуги.
От его настроения, от статуса больного зависело всё: на каком матрасе, в каком белье, и какой свежести тебе предстоит спать ближайшие дни, недели или месяцы. В какой робе ходить.
Он мог решить, чтобы человек задержался на «кресте» – в больнице – на неопределённый срок.
Масштаб его преференций и полномочий мог удивить лишь того, кто не знал эту структуру, этот отлаженный временем ход.
Всё работало по безупречному сценарию.

Пока писал – вспомнилось.
Как в соседней зоне сдох старый мерин. Голодные и сметливые зеки, пока тот ещё не остыл, принялись свежевать тушу, отрубая куски парного мяса с лакомых мест.
Добросовестная скотина, отслужившая колонии не один год верой и правдой и после кончины радовала мясом арестантов.