Вадим. Гл. 4

  На завтрак Вадька сделал свой любимый вариант яичницы, который почему-то называл классическим. Рассматривая содержимое холодильника, он обнаружил там небольшой кусок ветчины, в дверке на верхней полке лежало несколько яиц и два помидора. В ведре с картошкой был еще и репчатый лук. Плеснув на сковородку немного растительного масла, Вадька обжарил мелко нашинкованный лук, добавил кусочки ветчины и ломтики помидоров и немного притушив под крышкой содержимое, затем крышку снял и разбил в сковороду три яйца, чуточку присолил и хорошенько перемешал. Через минуту яичница подрумянилась и зафырчала. Все было готово.

  —Надо будет Нине твой рецепт рассказать, она такую не делает…

  Они выпили по чашке чая с молоком и отправились к метро. На станции «Аэропорт» Вадька вышел, а дядя Паша поехал до «Площади Свердлова», ему надо было зайти на Центральный телеграф, а потом уже на работу в ТАСС, которое тогда находилось на Тверском бульваре 10, в доме, который в начале века построила для себя Надежда Ламанова, знаменитая модельерша, одевавшая всех модниц Москвы, в том числе и императорских высочеств и величеств.
  Сейчас практически любая женщина вне зависимости от возраста знает, кто такая Коко Шанель, но почти, наверняка, не знает, кто была Надежда Петровна Ламанова. А ведь она в свое время покорила и Париж, и славой обладала даже большей.
  Сделав головокружительную карьеру и пройдя путь от начинающей швеи в Нижнем Новгороде до хозяйки модных салонов Москвы, после революции она осталась в России, почти лишилась имущества, но от дальнейших, казавшихся неотвратимыми невзгод спасла дружба со Станиславским и Немировичем-Данченко. Они предложили ей работу костюмера в их театре.
   - Это же второй Шаляпин в своём роде. Это большущий талант, это народный самородок!, — говорил о ней Константин Станиславский.

  Вчера перед тем, как лечь спать, Вадим с удовольствием помылся под душем, а после ночи, проведенной на гимнастических матах, сон в нормальной постели был необыкновенно крепким, он отлично выспался, с хорошим настроением вышел на площадку и отыграл все три партии так, что тренер ЦДСА после игры подошел к нему и стал предлагать переехать в Москву и играть в его команде.

  — Ты школу в будущем году заканчиваешь? Где планируешь дальше учиться? Я смогу помочь практически в любой московский ВУЗ поступить. Глава федерации волейбола, Чехов, предлагает мне молодежной сборной заняться, если обороты не сбавишь и туда попадешь.

Предложение было страшно заманчивое.

  —А если я школу там, в Иркутске закончу? — Вадьке не хотелось скоропалительно принимать решение.

  —Дык, кто ж тебя гонит! Вернешься, обсудишь все с родителями и позвони или напиши мне. Вот с этим только не затягивай. Мне это надо наперед знать, чтобы с составом определиться...  — Ладно. Думай. От себя скажу, что от таких предложений не отказываются. И он протянул руку.

  Когда ребята спросили, зачем к нему подходил тренер чужой команды, Вадька ответил, что он просто хотел узнать о его возрасте и перевел разговор на другую тему. Сперва он хотел все обдумать сам.
Очень довольный нашей победой Гоша Халдаров, светился от счастья, обнял всех по очереди и напомнил, что поезд отправляется с Ярославского вокзала завтра в два часа пятнадцать минут, попросил никого не опаздывать и приехать за полчаса до отправления.
  До вечера было еще несколько часов и Вадим принял предложение капитана их команды Славы Ченского поехать в центр Москвы, побродить по ГУМу и ЦУМу, чтобы купить подарки к Новому году, а потом зайти куда-нибудь пообедать.

  Когда все, что надо было куплено, Лешка Завалишин, у которого оставалась еще солидная заначка денег, которыми снабдили, отправляя в дорогу, его родители, потащил их в ресторан «Метрополь».

  Швейцар в расшитой ливрее, стоявший на входе, окинул их подозрительным взглядом, но поскольку был еще день, этим и ограничился. Огромный зал ресторана, заполняемый по вечерам до отказа, был еще полупустой, они сели за столик, стоявший у стены и стали изучать толстый буклет с меню. Лешка, быстро пролиставший многочисленные страницы с предлагаемым изобилием, предложил взять бутылку десертного вина, охотничий салат и шницель по министерски. Вадим и Слава согласились, но потом Слава, продолжавший изучать меню, вдруг предложил заказать еще трепанги.

  —Знаете я прошлым летом ездил к сестре во Владивосток и поджаренные трепанги мне очень понравились.

  В ожидании заказа они рассматривали зал, но официант появился неожиданно быстро и первым делом принес на стол вино и три небольших тарелки в каждой лежало, что-то непонятное, черное и блестящее. Еще к этому прилагались три малюсеньких чашечки, видимо с каким-то соусом. Официант все это расставил перед каждым, открыл штопором бутылку вина и наполовину наполнил широкие, сужающиеся кверху, небольшие бокалы из темно-красного стекла. Сделав все это, он пожелал приятного аппетита и ушел. Лешка с Вадимом дружно обратили взоры на Славу.

  — Ребята, честное слово, в таком виде я это вижу впервые. Вернее я видел, что так трепанги выглядят, когда их собирают со дна океана, но ел я их, обжаренных в сметане, по вкусу они были, как жареные грибы.

  — Заказал, снимай пробу! — дружно заявили Лешка с Вадимом.

  В этот критический момент к их столику подошла, сидевшая в одиночестве за соседним столиком, пожилая женщина в тёмно-синем костюме и белой блузке.

  — Растерялись, молодые люди? Не приходилось раньше есть трепангов? Без навыков тут не обойтись. Это вам принесли трепангов по-корейски. Они отварены, но чтобы они стали мягкими их надо полить вот этим соевым соусом и подождать минут пять. Потом их можно резать ножом и есть. Не расстраивайтесь и не стыдитесь, всё в жизни, когда-то приходится делать в первый раз.

 Она повернулась и пошла за свой столик, показав раскрытой ладонью, что не ждет благодарности.

  Несмотря на полученный урок, разрезав этого большого червяка на части, они подносили ко рту вилку с внутренней опаской и только прожевав по кусочку, убедились, что это вполне съедобно, но по общему мнению, ничего, чем можно восторгаться в этом нет.
Вкусный охотничий салат, состоящий из мяса диких пернатых, маринованных огурцов и отварного картофеля, приправленный майонезом, вернул им хорошее настроение, а шницель по министерски пошел вообще на ура. Они заказали еще по чашечке черного кофе и очень довольные вывалились из ресторана.

  Славе и Вадиму надо было забрать свои сумки из гостиницы ЦДСА, чтобы завтра ехать сразу к поезду, от своих родственников. Родная сестра Славы была замужем за послом Монголии в СССР, квартира у них была в новом доме во втором Зачатьевском переулке, неподалеку от одноименного женского монастыря, основанного еще в 14-ом веке. В 1927 году он был закрыт. Какое-то время там размещалась тюрьма и детская колония, но в 1934 году почти все постройки были уничтожены, оставалась только полуразрушенная Надвратная церковь.
У Лешки в Москве никого не было и он намеревался посмотреть, что-нибудь по телевизору, стоявшему в холле гостиницы, а потом хорошенько отоспаться.

  Вадим поехал дослушивать рассказ дяди Паши. Утром дядя Паша дал ему ключ от квартиры, поэтому Вадим приехав на Сокол, зашел около метро в гастроном, где купил охлажденного судака и нужных овощей, намереваясь угостить хозяина дома ухой. Дядя Паша унюхал запах еще с порога, только открыв дверь.

  — Ух ты, какой аромат! Пожалуй, у меня нет никакого резона, отпускать тебя! Ты будешь меня вкусно кормить, а я буду тебе, как Шахерезада сказки рассказывать!

  — Дядя Паша, вы сегодня уже второй человек, который мне в Москве предлагает остаться. И Вадим рассказал о предложении тренера ЦДСА.

  — Ну, так и чего ты раздумываешь, конечно, соглашаться надо. Ты же говорил, что хочешь в архитектурный институт поступать, вот и все карты в руки!

  — Вот вернусь в Иркутск, там с отцом и мамой и решим. Лучше расскажите, как вы решились в Москве поступать в институт.

  — Да, в 10-ом классе я часто задумывался, что дальше делать. То, что надо учебу продолжать сомнений не вызывало. Мама моя в одной семье, которой она бельё стирала, спросила нет ли у них справочника ВУЗов и оказалось, что есть, дочь у них на два года постарше меня была. Просмотрел все и остановился на Ленинградском высшем военно-морском училище. Там бы мне не пришлось думать ни об одежке, ни об еде и маму бы освободил от всех забот обо мне.
Да еще морская романтика свою роль сыграла, начитался книжек, так и представлял себя капитаном корабля, входящем в порты Сиднея или Стамбула...

  Выпускной вечер состоялся в том же помещение, где мы танцульки устраивали. Притащили стол, стулья, повесили красный флаг, какой-то лозунг. Золотые аттестаты получили я и Серёга Вязьмин. Дня через три я снял копии с аттестата и удостоверения о рождении, заверил их и отправил в училище, а через две недели пришел ответ — к такому-то числу прибыть в училище для собеседования и прохождения мед. комиссии. Проезд по железной дороге за счет училища, литерный билет получить в военкомате.
  Только стал вещи в дорогу собирать, как вызвали в райком.
Секретарь райкома комсомола был краток в своем выступлении:

  — Вы знаете, что комсомол шефствует над нашим военно-воздушным флотом. Предстоит набор в летные школы. Мы должны направить туда самых лучших, здоровых и умных. Вам предстоит высокая честь — стать сталинскими соколами. Через два дня вам надо явиться в военкомат города Скопина для отбора и медицинского обследования.

  В Москву поехали трое. Поместили нас в общежитии, рядом с поликлиникой, где мы и должны были пройти медицинский экзамен. Мои товарищи засыпались сразу же после вращения на центрифуге. Последним в комиссии был хирург. В завершение осмотра он попросил поставить ноги в таз с водой и пройти по полу. И слышу: «Эх ты, Пашка косолапый!» Мокрые следы показали явное плоскостопие, что не годилось тогда  для кандидатов в летчики.
Надо было что-то срочно предпринимать, чтобы не оказаться за бортом высшего учебного заведения – и я прямиком отправился в Московский авиационный институт имени Серго Орджоникидзе (МАИ).

  В приемную комиссию сдал аттестат, метрику, фотокарточку, заявление с просьбой принять на 1-й (самолетостроительный) факультет, заполнил длиннющую анкету, написал автобиографию. Документы у меня приняли, но сообщили, что надо представить еще две рекомендации – от членов коммунистической партии предпочтительно с солидным стажем. Это можно прислать заказной почтой недели через две. Получить рекомендации помогла мама.
  А вскоре пришло и официальное уведомление из МАИ  — принят без экзаменов на самолетостроительный факультет; будет предоставлено место в общежитии; для обустройства надлежит явиться дня за три до начала учебного года.
В МАИ дали направление во Всехсвятское студенческое общежитие, в третий корпус.
Комнату получили на втором этаже чистую, с четырьмя железными кроватями. Дали постельное белье, а также одеяло и подушку. В первом этаже пятого корпуса разыскали столовую. Цены показались сносными — стандартный обед (винегрет, суп или щи, биточки или котлета с картофелем-пюре и стаканом компота либо чая) – 1 рубль с копейками. Порционный – 3 рубля. Узнали размер стипендии – 127 рублей. Жить можно. И стали жить.
  На другой день после торжественного собрания по поводу поступления в институт начались занятия – лекции и семинары по группам. Я оказался в одной группе вместе с Толей Добрыниным, впоследствии нашим многолетним послом в США и секретарем ЦК КПСС.  Первая лекция, которую я услышал, была по высшей математике. Читал ее доцент Овчинников – высокий худощавый мужчина, имевший странную привычку – он чесал левое ухо правой рукой, перекинув ее через голову. К середине каждой лекции он так пачкал мелом свое лицо, что студенты еле удерживались от смеха. Потом были лекции по химии, физике, начертательной геометрии и другим дисциплинам.

  Первые дни в институте доставили много переживаний. Главные происходили из моего своеобразного провинциального комплекса неполноценности. Среди некоторых московских франтов я впервые за всю свою жизнь понял, как я плохо одет. Мой пиджак и мои брюки, как говорят, оставляли желать много лучшего. Чтобы носить галифе, я был вынужден срочно купить краги. Развалившиеся туфли заменил дешевыми ботинками, верх которых был сделан из парусины. Но моего размера не было, пришлось взять аж на два номера больше, отчего пятка выпирала из-под краг далеко назад.

  Все стало на свои места во время первой экзаменационной зимней сессии — по всем предметам я получил отличные оценки.
  Я был самый бедный из нашей четверки. Все они от поры до времени получали денежные переводы от родителей, мне же рассчитывать было совершенно не на кого.
После вторых зимних каникул, мне стало известно о том, что начался очередной набор в Баумановский аэроклуб. Помчался в его штаб, удачно прошел медицинскую комиссию, экстерном сдал экзамены по мотору и планеру. Весной, после того как растаял снег, начались практические занятия на аэродроме в нескольких километрах от Москвы.

  Не забыть мой первый вылет. Мотор «У-2» заводился вручную — механик прокручивал пропеллер, а инструктор, забравшись на переднее сидение, усердно вертел ручку генератора тока и кричал: «От винта!»
  Учился я старательно, слушая инструктора, и он вроде был мною доволен. Взлетать, вести самолет в воздухе оказалось плевым делом, я постиг это быстро. Освоил «петлю Нестерова» (мы звали ее «мертвою петлей»), боевой разворот, крутой вираж. Сложнее было с посадкой, когда надо было точно определять расстояние до земли.
Получив удостоверение об окончании аэроклуба, я в военное училище не пошел, институт не бросил. Но летать хотелось – и я поступил в школу планеристов, действовавшую на Тушинском аэродроме. Ее начальником был уже знаменитый в то время планерист, чемпион Советского Союза Анохин.

  Летняя сессия 1941 года закончилась немного пораньше, и нас отправили на производственную практику. Я попал на завод № 1, находившийся рядом с Боткинской больницей. Выпускали тогда на нем очень нужные и очень современные истребители «МИГ-1»
Сколько их делали на заводе – было государственной тайной, в сборочный цех пропускали только по специальным карточкам. Сначала меня поставили помощником мастера, возглавлявшего группу рабочих, собиравших нижние панели для крыльев.
Сразу же почувствовал себя богачом – зарплата составила 700 рублей в месяц. Самолеты из сборочного цеха выкатывались прямо на поле аэродрома (бывшего ходынского поля). Ведущим летчиком-испытателем служил тогда генерал-майор Туржанский. Говорили, что он сменил на этом посту Валерия Чкалова, разбившегося около завода за несколько лет до этого.

  Дядя Паша взглянул на висевшие на стене часы:

  —Ничего себе, половина двенадцатого уже. Давай спать. Завтра по дороге вкратце расскажу, что потом происходило.

  Продолжение здесь:   http://proza.ru/2023/06/30/1483

P/S  На фото те самые трепанги...