Расколотый мир

Новелла 2 – Расколотый мир

      Вместо предисловия

     «В период с VIII по II век до н. э. в древних цивилизациях произошли революционные преобразования в сфере идей, оказавших необратимое воздействие на историю всего человечества. Эта серия революций обозначена К. Ясперсом как «Осевое время».
     В духовной жизни той эпохи обострилось ощущение фатальной безысходности человеческого бытия и, в этой связи – ожидание мировой катастрофы. А вместе с тем, как надежда на спасение – духовное подвижничество, преобразовательный энтузиазм, стремление к духовному братству, единству и взаимопониманию.
     Новое мировоззрение привело к развитию идей, направленных на трансформацию земных порядков, на преодоление разрыва между мирским и трансцендентным. Возникла необходимость в знаниях о космическом порядке, необходимость формулировки социального устройства человеческого бытия.
     Прошло менее трёх тысяч лет, и снова один из миров оказался у края пропасти, и снова – ощущение конца. В условиях завершающего этапа Кали-юги, человечеству следовало бы действовать сообща, привлекая мудрейших, для разработки новой концепции развития человека, общества, государства, цивилизации. В конце концов, время прежних и существующих отношений на нашей планете прошло, и давно пора думать о спасении самой жизни на Агарте.
     Идёт эксперимент космического масштаба, в котором мы – объекты многочисленных исследований и наблюдений…  Мы приходим в этот мир для развития. Жаль, что многие об этом не знают, растрачивая себя на другие задачи. И наша цель, довести это до широкого сознания. Запреты на информацию, критику, свободу мышления и выражения своих концепций ни к чему хорошему не приводят.
     Это, несомненно, колоссальный труд для тех, кто готов взять на себя бразды правления. Согласитесь, едва ли вы знаете правителей стран, которые честно могут сказать: «Я живу, чтобы моя страна жила» и отвечать за содеянное.  Поэтому в жизни всё происходит, увы, на уровне весьма примитивном. Власть считается превысшим из благ, а про ответственность уж речь не идёт, и мы имеем то, что имеем. Ведь человек несовершенен, и ему свойственно ошибаться. А «медные трубы» зачастую сопровождали в мир тьмы.
     Мы не можем судить о действиях вышестоящего разума в нашем развитии. Но доходят слухи, что наша цивилизация не уложилась в отведённые сроки, застряв большинством своим на втором уровне сознания», - набросав поздним вечером канву вступительного слова к своему выступлению в обществе «Созидание», Адель задумалась: стоит ли вносить политический акцент?
     «Много династий сошли в низшие миры. Не дай себя опорочить при прохождении планетой последовательности от 19 до 6», - это послание свыше пришло Аделине 18.01.2017 года под утро. Транслировалось оно письменно и вербально. Ошибки не было. Это был не сон, это было именно послание из её мира, от её истока.
     Поднявшись, с колотившимся сердцем, Адель записала то сообщение и дату, зная, что события будут разворачиваться неотвратимо, а ей придётся быть в них. Предстояло снова стать волком-одиночкой, блуждающим по вселенной. Нужно было вспомнить всё, учитывая теперь и опыт этой жизни, с которой она оказалась так связана. Настало время больших изменений в сферах обитания.

     Она прекрасно помнила напутствие, записанное даже не в памяти, а в генетической программе перед спуском сюда: «Вам предстоит снизить процент негатива на планете. То есть, повысить вибрации человека, неся доброе, вечное, прекрасное. Привносить порядок в тот мир. И ни при каких обстоятельствах не поддаваться внушению, побуждающему на деструктивные действия! Вам нести свой шар бережно, словно аквариум с рыбками – надрываясь, но не расплескав и не разбив его».
     К тому времени её дружная семья разлетелась, разъехалась по своим жизненным дорогам – и это было хорошо. Сейчас ей нужна была свобода перемещения. Она собирала и вбирала в себя знания о происходящем на планете, и это стало теперь главным. События развивались в сторону конца всему сущему, а люди, попадая в природные, техногенные, антропогенные катастрофы, вели себя весьма неадекватно.
     Человечество повторяло путь предыдущей расы, погрязнув в междоусобных притязаниях, забыв об ответственности перед самой жизнью. Это очень мешало объединению умов цивилизации в избежании глобальной катастрофы. Конечно же, обитатели были сами в этом виноваты – всё их лень и пассивность. А многие из тех, что оказались социально активными, были не лучшими представителями своей культуры.

     Июль 2019
    
     Странно тихо и солнечно началось то утро. После вчерашних похорон демократии в её стране, Адель казалось, что разразится гром небесный. Однако погода осталась себе верна в это знойное лето. Жара на западе зашкаливала за сорок градусов по Цельсию, на востоке было то же самое, и там горели леса на площади в три миллиона гектаров. Их решили не тушить, за неимением средств. Едкий дым змеился с востока на запад, окутывая континент.
     В семь утра в мегаполисе уже жарко палило солнце, и Адель заботливо разложила на сушилке в лоджии свою подушку и пижаму, соблюдая бабушкины традиции: «уткнуться носом в, пахнущую солнцем, подушку – одно из доступных удовольствий». И она им воспользовалась, благо, тут ещё дымом не пахло. Потом, выпив, по обыкновению, горячей воды, и приняв прохладный душ, сварила себе кофе, поджарила тост и села писать рассказ, задуманный ранее, до которого всё руки не доходили.
     В начале одиннадцатого с улицы послышался звук барабана, лихо отбивавшего такт. Радостный голос что-то вещал в микрофон. Ада нахмурилась, но другого-то времени у неё не было, и она погрузилась в работу. Гуляние тем временем набирало обороты. После лёгкого обеда, часам к четырём пополудни, когда прогулочная тропа вокруг пруда сделалась тенистой, она решила пройтись по ней. Уличное веселье где-то поблизости всё продолжалось. По пути, она решила заглянуть – что же там, за деревьями, безвременно пожелтевшими? Что за праздник такой?
     Оказалось, что возле храма, расставлены столы со всякой всячиной – поделками на продажу. Видимо, благотворительная акция. И это было правильно. К сожалению, равнодушие к бедам людским стало приметой времени. Возле столов толклись люди, Ада тоже поучаствовала в акции, а купленный нарядный фартук отдала колоритной тётушке с тремя детьми. Та, наверняка, знала толк в кухне.
     Неподалёку, под ярко-алым шатром, парень под гитару пел в микрофон что-то о розовой пижаме. Глупо это было и неуместно. Адель была крещёна и воцерковлена когда-то, но однажды перестала посещать службы, считая себя чужой в толпе прихожан. Но в храмах было что-то, зовущее туда прийти и поклониться образу Христа. И она приходила, когда там никого не было.
     Народу на храмовой площади оказалось немного, да и то – всё больше приезжие с их многочисленным потомством. Возле жарившегося шашлыка никого не было. Сделав несколько снимков для истории, Аделина пошла к пруду, терзаемая вопросом: «Ну, почему не прекрасные церковные распевы, которыми балуют нас Рождественские вечера да церковные службы? Почему на потребу серости?»

     Застрекотал телефон. Это звонил муж из океанской экспедиции:
- Дусь, как ты там? Покажи личико, давай поговорим.
     Ада вкратце поведала, как она тут, что сообщают дети и прочее. И под занавес услышала совет: «Не высовываться, поскольку теперь небезопасно высказывать собственное мнение!» А по поводу всех её «почему», Миша в привычной манере ответил: «Да потому, что им лень! Это ведь делать что-то надо! А болтать – не мешки ворочать».
     Затем он рассказал анекдот по теме и, отсмеявшись у себя там, предложил посмотреть хороший жизнеутверждающий фильм и выпить доброго вина перед сном. На её вопросы о вулканическом огненном поясе отвечал весьма сдержанно. На том они и распрощались. При разговоре, Ада видела, как он теребил свой поседевший чуб, что было признаком крайнего волнения.

     Три года спустя

     Перекипев и слёзы выплакав до дна, чётко осознав, что от этого не уйти, не спрятаться, не отмыться – Адель облачилась в траур, придя к полной опустошённости, разочарованию в этом мире, в людях. Когда прошла оторопь от предательства со стороны властей по отношению к ней, к её потомкам, к жителям обеих стран (именно так она расценивала происходящее), решила, что бежать ей некуда – во-первых, а во-вторых – с какой стати отдавать страну, такую любимую, в которую вложено было так много хорошего? За неё стоит бороться.
     Миша, к тому времени, бывший не в экспедициях, её поддержал, и стало немного легче, хотя и ненадолго – ему предстояла новая поездка. Вулканологи и сейсмологи были нужны сейчас, как никогда. Частота природных катастроф нарастала по экспоненте.
     Эта планета – перекрёсток путей, и один из них – путь к совершенству духовному. Через неё проходили все, и каждый, как ни странно, двигался своей дорогой. Теперь вот настало время пережить и это бедствие. Не просто пережить, а отстрадать, будучи погружённой в беды людские, людьми же и организованные, да ещё на пороге событий космического масштаба.
     С высоких трибун продолжали говорить о духовности, забывая или не ведая, что духовность – это, прежде всего, душевная чистота, несовместимая с тягой к владычеству и наживе, с убийствами и репрессиями, с абсолютным нежеланием прислушиваться к альтернативному мнению, с неумением сострадать, с неумением быть хорошим хозяином на земле.
     «Что же объединяет нас всех тут?» – задавала она себе немой вопрос. Порой ей казалось, ничто не объединяет, кроме территории. -
«Нет коллективного разума, который никогда не следует путать с сознанием толпы; нет мудрых руководителей, способных повести народ за собой к мирному созиданию. Именно «за собой», поскольку благих примеров не было уже давным-давно, и общество перестало быть обществом.
     Здесь каждый существовал в меру своих способностей и понятий, имея в своём историческом анамнезе рабство. А раб, дорвавшийся до власти, способен погубить всё, что дано этой планете свыше. И, оказывается, человеку свободы невозможно этому противостоять, ибо толпа, жаждущих того же, слишком велика. На это и расчёт. Это и культивировалось из века в век. В информационных кругах даже появился термин «отрицательная селекция», что было признанием собственной никчёмности.
     В такой ситуации начинаешь понимать затворников, ушедших в отстранение от мирских дел и давших себе запрет на вникание в мерзость людскую. Но правильно ли это?» - порой Аду накрывала паника, что время жизни земной на исходе, а она снова не там, где хотелось быть. Все её благие дела и намерения не приносили должного результата. Кажется, её жизнь, увы, прожита напрасно. А ведь это было её последнее воплощение здесь.

     Происходящие вокруг события, искажая время, давали возможность на скорости увидеть то, что могла не узнать, не прочувствовать о человеке, о мироустройстве, о социуме – за все свои жизни. Оказавшись среди агонии конца, она видела и слышала ежедневно борьбу физическую – на уничтожение, борьбу информационную – не менее жестокую. И тут уже сама душа рыдала над безысходностью такой жизни, крича: «Зачем?!»
     Когда за окном стемнело, Адель откупорила бутылку хорошего вина, и с бокалом в руке, включила, уже забытый, телевизор. Какая-то чиновница, одетая в стиле ретро, вкрадчивым голосом объясняла про… запрет, как норму права человека: «Чем больше прав, тем больше несвободы», - мурлыкала она. - «А запрет – это, как раз, и есть там, где человек свободен. А что такое право? – да это и есть самая большая несвобода», - именно так она и сказала, вертя, понравившуюся ей фразу, на все лады. Ада расхохоталась над казуистикой высказывания, записав этот перл.
     - Вот и дожились! - сказала она вслух, допив свой бокал, и выключила телевизор, оборвав на полуслове ту, которая считала себя вправе поучать население огромной страны, где было немало умных и образованных людей, легкомысленно позволивших этому состояться.
     Потом, в ночи, Ада сворачивалась в позу эмбриона, ощущая, как слёзы снова льются из глаз. Завтра будет утро и его надо бы начать с чистого листа… но не дано. А в сновидениях продолжались ужасы смертей, разрушенных домов и городов, холод и сырость окопов и подвалов, пытки и расстрелы – всё то, что снилось тридцать лет назад, как предсказание, а теперь повторялось отражением реальности. И бешено билось сердце, а она бежала и снова куда-то не успевала.

     В этом причинно-следственном мире, многотруден путь. Тут надо постоянно выбирать между тем, что легче и тем, что правильно. А это от слова правда. Только правда может привести к истине. А выбрав дорогу правды, совести и света, обрекаешь себя на долгие годы страданий и одиночества, поскольку погубить тебя может любой по разным соображениям. Они и не догадываются, что настоящее – есть следствие прошлого и причина будущего.
     Сначала накрывает состояние смертельной тоски, а потом вдруг находится в этом одиночестве определённая степень свободы. Это открытие ошеломляет. Ты начинаешь видеть свою жизнь с космической высоты. Тогда открывается   осознание неизбежности трагедии человечества, и сострадание к человеку вообще.
     Так сон переходил в явь, а явь становилась страшным сном в этом расколотом мире, где говорилось одно, подразумевалось другое, а происходило всё не так, как обещали.

     Спустя некоторое время

     Однажды Ада заметила, что время пошло иначе. Её знакомые сетовали на то, что стали не успевать сделать намеченное, впрочем, и она тоже. Другими стали: ветер, облака на небе, дождь, растения; другими становились реки и океан; другой становилась сама планета. Люди сразу и не обратили на это внимания, поскольку суетны, в основном, и зачем-то всегда спешат, не оглядываясь по сторонам. А жизнь напряглась в ожидании грядущих катастроф, в ожидании результата очередного витка развития.

     День начался обычно. Адель безрадостно смотрела в окно. Через двор проходила пара девушек – крепких, пышногрудых, светловолосых, в полицейской униформе, совершенно не подходящей им. Девчонки смотрелись в ней комично. Но это была только видимость, ибо встречаться с ними стало небезопасно. У них не было чувства понимания ситуации, сострадания.
     Тут Адель вспомнила, из своего послевоенного детства, участкового милиционера – высокого, худющего дядю Ваню, которого так любовно звала вся их городская окраина. Его не боялись, с ним советовались. И для всех у него находилось доброе слово, время, понимание. А скольких мальчишек он буквально спас, пока их родители работали с утра до вечера!
     Он умел появляться там, где что-нибудь должно было случиться. Глаза и руки ребят, смастеривших ракету, оставались целы, а карбид кальция со стройки не попадал в канализацию; и ребята не разбивались на отцовском мотоцикле, тайком выведенном из сарая… А ближайшая школа, не без его помощи, открывала бесплатные кружки и спортивные секции, где было интересно.

     Пора было идти гулять с собакой, и Ада инстинктивно хлопнула себя по карману, проверяя, на месте ли паспорт. Подходил к концу срок перехода на электронные паспорта, а ей всё было недосуг заняться этим, да и не хотелось. Где-то ещё тлела надежда, что эту глупость отменят. Она прекрасно помнила перевод на электронные медицинские карты, и во что это вылилось: то сервер завис, то электричество вырубили, то информация исчезла, и ты становился пустым местом для страховой компании и медицинского персонала – предъявить-то было нечего.
     А с вводом цифровой валюты, человек вновь превращался в раба, правда с сохранением избирательных прав – эти игры ещё продолжались. С каждого полученного ивоса (валюта Империи Восходящего Солнца) удерживался налог. Потратить свои ивосы человек мог только на насущные потребности, а всё остальное – по разрешению властей. Кто они, эти разрешатели, людям обычным было неведомо. Ты просто прикладывал карточку к автомату и получал свой «одобрямс», либо «не положено». Вопрошать, почему «не положено» было не у кого. Так уж задумано.
     По этой причине Адель никак не могла покинуть свой мегаполис. А так хотелось уехать подальше от центра! Доходили слухи, что там ещё теплилась прежняя жизнь. Места-то уж больно глухие, таёжные. Но на покупку билета она неизменно получала вердикт «не положено». Видимо знали, что в том далеке родственников у неё нет. Теперь те, кому это позволено по штату, всё про всех знали.
     Вздохнув, что опять придётся оправдываться перед представителями власти, а их становилось всё больше с каждым сезоном, Ада схомутала свою собаку и, спустившись в лифте, они шагнули за порог.
     Утренний воздух обдал лицо прохладной свежестью. Барбосина трусила привычным маршрутом, и Адель, углубившись в свои мысли, трюхала за ней. Навстречу пробежали три девчушки в спортивных костюмах – тонкие и красивые. Полюбовавшись ими, она постаралась распрямить спину. С возрастом гравитация всё более давила к земле. Таскать своё тело, хоть и худенькое, становилось всё тяжелей, и Ада упорно начинала день с зарядки «до седьмого пота».
     - Ну что, бабуль, паспорт ещё не поменяла? – привычно спросила одна из девушек - полицейских.
     - Вот подлечу свой фасциит, доберусь до департамента, - ответствовала она.
     - Где ж это тебя так угораздило?
     - Не поверишь, милая. Услышала знакомую мелодию и так захотелось потанцевать!.. Вот и потанцевала. Теперь без этой клюшки – никуда!
     На этот раз, рассмеявшись, полицейские её оставили. И Ада продолжила свой собачий маршрут, думая о том, что их город стал городом женщин. Мужчины либо продолжали воевать, вот уже более десяти лет, либо лежали в земле сырой, либо, искалеченные долгой войной, трудились в своих конторах, по мере сил. Лица их были всегда угрюмы, впрочем, как у многих теперь. Поводов для этого было предостаточно.

     Имелась среди жителей ещё одна категория людей – госслужащие, приближённые к высшей власти и обеспечивающие её существование во всех смыслах. Информация о них стала абсолютно закрытой для общества. (Впрочем, общества-то и не было). И сами они, вместе со своими семьями были для всех закрыты, проживая за высокими заборами, в строго охраняемых, экологически чистых зонах. Иногда они проезжали по улицам города в бронированных авто с тёмными стёклами.
     Люди, их обслуживающие, были связаны такими узами секретности и настолько были запуганы расправой с семьями, что молчали до гробовой доски, имея за это некоторые преференции от властей. Ну, а сами госслужащие были под пристальным наблюдением и прослушиванием – круглосуточно, так. что им тоже не позавидуешь.
     Кроме того, система доносов, прослушиваний и наблюдения за всеми была организована с участием искусственного интеллекта, не обладавшего какими бы то ни было чувствами, в том числе – чувством усталости. Машина тупо собирала информацию на всех и вся, сравнивала, проверяла, отсылала, куда надо. Несмотря на это, преступность в городе не уменьшалась.
     Наркоманы в их подъезде делали себе закладки в каналах интернет-кабелей, разбрасывали на лестнице, за лифтом, шприцы и были страшны своим видом. Жильцы писали, звонили, жаловались, но всё тщетно. Мегаполис был перенасыщен отребьем всех мастей, количество которых, за время войны, только увеличилось. Телевизор Адель не смотрела, но в радио-сводках ежедневно сообщалось об авариях на транспорте, убийствах, ограблениях, взрывах домов.
     Соседние страны отгораживались, по слухам, заборами под напряжением. Если бы захотелось теперь сбежать, бежать было некуда. Никакая информация извне больше не просачивалась, валюта – тоже, спонтанное импортозамещение отбросило страну в прошлый век – в его тощие и обделённые времена. Ну, а люди… они стали очень бережно относиться к своей бытовой технике.

     Маргиналы

     С приходом весны, молодых людей в городе становилось всё меньше, ибо начинался очередной призыв. А это было то, чего боялись все, имевшие сыновей, мужей и братьев призывного возраста. Да и вообще, все мужчины до старости стали теперь в том самом возрасте, кроме тех, разумеется, кто всё это заварил и поддерживал. С приходом весны, пришло понимание и план действий.
     Майским утром отправилась Адель в свой загородный домик, во дворе которого ждала внимания её клумба цветов, задуманная два года назад, чтобы отвлечься от чёрных мыслей, чтобы не плакать, чтобы выжить в этом чамрочном мире. Почему-то захотелось поговорить с цветами, заботливо образить их, прополоть сорняки. Кто знает, придётся ли ещё побывать здесь?
     Погода была в помощь, и к июню распустились первые лилейники и бородатые ирисы, забутонились пионы. Спина ныла, но была радость от великолепия цветов, их аромата. Собака тоже почувствовала себя счастливой – скакала, держа хвост колечком, и заглядывала в глаза, словно спрашивая: «Хорошо ведь, да?»
     На первый выходной летнего месяца пришёлся красивый христианский праздник с языческим уклоном. Над посёлком разливался звон колоколов от ближайшей церкви. Но чуда не случилось: войну не запретили, не остановили, и даже, не раскаялись, скорбя по убитым. Горе росло и множилось.
     После обеда Адель, взяв собаку, пошла к реке – послушать птиц, посмотреть на отдыхающих. Прежде там часто устраивали семейные пикники, катались на лодках. Катались и теперь. На детском пляжике, у поворота реки, где обычно располагались семьи с детьми, обосновалась компания грузных мужчин – пьяных и сквернословящих в присутствии своих дам. Впрочем, не дам, а тёток. Дамы этого не позволяли. А тётки с этим выросли и привыкли. Их визгливый смех разносился над сонной рекой.
     Стало противно, Ада развернулась, и они с собакой понуро пошли домой. Мир изменился. А ведь выехала из страны лишь малая часть населения, но этого хватило, чтобы стало возможным то, чего нельзя было прежде. И оказалось это скверно. «Пора уезжать…», - сказала она собаке и ускорила шаг.
     Разработанный маршрут и легенда показались Аде приемлемыми. Запрос из экспедиции был очень кстати – она, наконец, получила «одобрямс» на покупку билета. Скорый поезд мог бы домчать её на Восток за неделю. Но ей пришлось, вместе со своей барбосиной, добираться дольше. И это утомительное путешествие оказалось не только познавательным, но и весьма опасным.

     Отъехав от города, Адель всё смотрела в окно поезда. За кольцевой дорогой жизнь затихла настолько, что не было видно ни души. Оказались странно безлюдными, в это тёплое время, и старые полуразвалившиеся хибары, и красивые кирпичные домики со ставнями на окнах. Во дворах не вскапывали грядки и клумбы, не нежились в лучах солнца. Там даже не бегали дети. Люди ушли с улицы. Жизнь затаилась.
     Выкупив, из-за собаки, отдельное купе, Ада вторые сутки наблюдала эту унылую картину. На вокзалах народ садился в поезд, либо выходил из него, и снова растворялся в пространстве. Иногда проезжали за окном поезда, чаще - грузовые с цистернами, либо военной техникой на платформах. Страна теперь работала на обеспечение главной затеи властей.
     К вечеру вторых суток, права Адель на купе неожиданно закончились, несмотря на оплаченный проезд по всему маршруту. Проводница настоятельно требовала сдать собаку в какой-то там ящик, уступив место «людЯм». За её спиной стоял и щерился страшный беззубый человек, весь в наколках. Поняв, с кем имеет дело, Ада умоляла оставить при ней собаку и не подселять мужчину в купе. Против женщин она уже не возражала.
     Пришлось разыскивать начальника поезда, для урегулирования этого вопроса. Когда все разошлись, она обнаружила на верхней полке свой вспоротый рюкзак и вывалившиеся из него вещи, причём, не все. Благо, имевшаяся сумма наличности была предусмотрительно зашита в одежду, с которой Аделина не расставалась.
     В ночи, на какой-то станции, в купе настойчиво постучали. Проводница просила открыть для размещения пассажирки. То была высохшая, словно щепка, цыганка с ребёнком лет пяти. Ада извинилась за собаку, и Дина снова скакнула на её постель и устроилась в ногах. Цыганка улыбнулась и, заправив соседнюю нижнюю полку, сгробастала своего мальчугана, и они скоро уснули в обнимку, умещаясь на одной лавке.
     Утром, когда солнце заглянуло в окно поезда, Ада проснулась. Цыганка уже сидела и грызла семечки подсолнечника, аккуратно собирая лузгу в кулачок. Руки её оказались, на удивление, маленькими и изящными, с тонкими красивыми пальцами, зубы белели на фоне смуглого лица. Она была красива, но одета так, чтобы стать совершенно незаметной. Ребёнок ещё спал, положив голову ей на колени и разметав руки-ноги.
     Кряхтя, Ада поднялась и, распрямляя спину, представилась.
     - Зови меня Радой, - ответила цыганка, - а он – Коля.
     Увидев, что собака выпила всю воду из миски, Ада взяла с полки пелёнку, собачью миску и свои туалетные принадлежности, и они отправились в конец вагона. В туалете Дина, умничка, уже сообразила и приспособилась, как нужно сделать все свои дела на пелёнку, и хозяйка её похвалила.
     На обратном пути, проходя мимо одного из купе, собака отпрянула и поджала хвост. В это время из него вышел тот страшный тип в наколках. Он что-то сказал им вслед, кажется, угрожая. Но у окна в проходе стоял мужчина на одной ноге с костылями, и страшный тип скрылся.
     Шёл третий день путешествия. Рада тревожно поглядывала в окно. Оказывается, тут нередки были размывы пути. Узнав об этом, Адель приуныла. Потом она достала из рюкзака две лапши Доширак, отдав одну цыганке. Через короткое время они с Колей её уже ели, принеся предварительно кипятку на всех. Адель свою порцию, не заправленную острым и солью, разделила с собакой. Так все и подкрепились, завершив трапезу яблоками.

     В середине дня поезд встал. За окном была тайга. Тревожные разговоры пошли средь пассажиров. Вскоре выяснилось, что впереди, как раз перед мостом, повреждён путь. И там уже ведутся ремонтные работы.
     - Хорошо, что это день, иначе, страшно подумать, что могло случиться, - сказала Адель.
     - Ты впервые тут едешь? - грустно спросила Рада.
     - Да, впервые. К мужу еду.
     - Он из уголовников?
     - Почему так подумала? - поинтересовалась Адель. - Он у меня учёный. Занимается вулканами и землетрясениями.
     - Учёных тоже сажают. Тут много сидевших живёт, - вздохнула Рада.
     В это время в приоткрытую дверь купе заглянул тот страшный тип. Свирепо зыркнув глазами, что-то на сленге спросил у Рады. Она ему ответила на том же языке. Понять эту речь было невозможно, можно только догадаться. Щербатому нужна была наркота. Ада сникла и это настроение передалось собаке.
     «Надо бы её накормить получше», - подумала Адель. Жаль, осталась последняя банка собачьих консервов. Две другие пропали тогда из разрезанного рюкзака. В это время по трансляции передали, чтобы пассажиры покинули вагоны. Проводница промчалась вихрем, на ходу объявляя, чтобы вещи оставили в купе, которые до возвращения в вагон, будут закрыты. Неприятное чувство под ложечкой дало знать об опасности.

     Проверив документы, билеты и часть наличности в поясной сумке, Ада вскинула, полегчавший уже и зашитый рюкзак, запрягла собаку и побрела к выходу, убедившись, что купе закрыли. Цыганка к тому времени растаяла в неизвестном направлении. Чемодан остался в купе под сидением.
     Оказалось, что народу в поезде ехало совсем немного. В вагоне разрешили остаться только инвалиду на костылях. Даже, если бы он слез по ступеням, то подняться в вагон шансов было мало, а взаимопомощью народ не отличался. Притязания проводницы стали понятны Аделине.
     Лишь только вылезли из поезда, комары и гнус накинулись на всех со страшной силой. Благо, в рюкзаке был баллончик с репеллентом. Опрыскав себя и Дину, она смогла перевести дух, передав баллончик семье с двумя детьми.
От железнодорожного полотна спускалась вниз высокая насыпь, буйно заросшая травами, а дальше был густой лес.
     Кто-то крикнул, что тут есть гадюки и надо быть внимательнее. «Господи, только этого нам ещё и не хватало!» - подумала Ада и поближе к себе притянула собаку. Вскоре выяснилось, что работы уже заканчиваются и через некоторое время поезд тихим ходом пройдёт немного вперёд-назад.
     Но дело шло не так споро, как хотелось бы. Вечерело. Уже засветилась в небесах на западе Венера – в той стороне шла война. Там дети не могли учиться, ночи проходили под ракетными обстрелами и люди лишались крыши над головой, лишались воды, электричества, тепла и жизни – только за то, что они оказались на противоборствующих сторонах. Кроме того, по обеим сторонам фронта назревала смута, в которой жизнь человека тоже ничего не стоила.
     На востоке, по ходу поезда, была крупная река, но это где-то впереди, а пути размыло перед какой-то мелкой речушкой, немилосердно разлившейся.
Всё тонуло в догадках и неизвестности. Хвалёный Glonass оказался не в помощь, да и зарядное устройство смартфона было украдено из-под подушки во время разбирательства по поводу отдельного купе. Дина хотела пить, и Ада напоила её из бутылки, сделав тоже пару глотков.
     Было странно, что всех выпроводили из вагонов. Поезд стоял, люди, некоторые с детьми и стариками, жались на высокой насыпи к нему, съедаемые комарами, боящиеся даже отойти по нужде. Тут было всё как всегда: словно мир, созданный людьми, существовал не для них, а вот для этого громадного железного состава, вставшего на путях, ну и немного для тех, кто его обслуживал. Они тем самым сразу попадали в касту неприкасаемых.
     С наступлением темноты, комары решили доесть пассажиров. Баллончик с репеллентом к Аделине не вернулся. На насыпи она ещё засветло обнаружила полынь и анис, решив натереться ими, но это не помогало. Ни цыганки, ни Щербатого за время стоянки поезда Адель не увидела. И только подумала об этом, как Щербатый показался из сумерек.
     Народ скандалил с проводниками, а они всё талдычили про необходимый манёвр поезда, обещая, что «вот-вот». Ада решила покормить собаку, и вынув из рюкзака последнюю банку консервов, открыла её, положив половину содержимого на лопушок. С заходом солнца, резко похолодало. Поев, Дина повеселела, продолжая тревожно вертеть головой в поисках Щербатого. Явно, он ей тоже не нравился.
     Тут поезд вздрогнул, и всех попросили отойти от вагонов. Поднялась суета. Сделав манёвр, поезд вернулся и люди начали карабкаться в вагоны. Адель чуть отошла, пропуская пассажиров, чтобы Дина успела сделать свои собачьи дела.

     И вдруг её резко дёрнули за рюкзак, и они покатились с крутой насыпи вниз, сминая траву. Она только успела отпустить Динин поводок. Собака зарычала, залаяла и бросилась вслед. Сомнений не было – это оказался Щербатый. Он пытался содрать поясную сумку, предварительно больно ударив Адель в лицо. От боли, дремавшие силы, проснулись мгновенно.
     Теперь Ада видела себя и всё происходящее сверху: вот он достаёт нож, чтобы срезать сумку, вторым ударом он, конечно же, пырнёт её в живот, а третьим прикончит собаку. Это всё Адель оценила мгновенно. Боли она уже не чувствовала, своих ног – тоже, а кровь текла по лицу. Улучив момент, Дина бросилась на него, захватив зубами запястье с ножом в руке.
Пасть дикой собаки динго, от которой произошла австралийская келпи – это не шутка.
     Кровь застилала глаза Аделины, но она каким-то внешним зрением видела всё. Высокая трава мешала подняться. Почему-то никто из пассажиров не приходил на помощь. Но слава богу, нож Дина у него из руки выбила – это Адель уже заметила, а также поняла, что он пытается тоже выпутаться из травы.
     Тогда она всем телом, совершив бросок, навалилась на Щербатого, ощущая на себе удары его кулаков, по голове, по рёбрам, но не давая встать. В это время, рычащая зверем, Дина ухватила его за шею и послышался хрип. Адель же, что есть силы, вцепилась в рукав его куртки, не давая возможности свободной рукой сбросить собаку. В голове была только одна мысль: «Либо, либо…».
     Когда всё стихло, Адель потянула за холку свою собаку. Та заскулила. Видимо, тоже была ранена. Они так и не докатились до низа насыпи. Обратив голову в сторону путей, Адель обнаружила, что поезд ушёл без них. А над ними было чистое звёздное небо и убывающая луна. Тошнило, голова раскалывалась от боли. Надо было найти рюкзак – там вода. И Адель его скоро обнаружила. Левый глаз её болел, и полностью заплыл, но правым она, кажется, начала видеть в темноте, и срезанная поясная сумка с документами тоже нашлась.
     Собака дёрнулась в сторону Щербатого – оттуда донёсся хрип, но Адель её удержала. Он лежал на насыпи, головой вниз.
     - Это уже не наше дело, - каким-то чужим голосом, сказала Ада.
     Оказалось, что она не может подняться – ноги перестали её слушаться. До верха они добирались бесконечно долго. А добравшись, Ада села на рельсы и заплакала. Дина, прискуливая, вылизывала ей лицо. Сильно знобило, всё тело сотрясали знакомые вибрации, как тогда, во время перелома спины. Взяв себя в руки, она попила из бутылки и поделилась с собакой, оставив там несколько последних глотков.
     В это время задрожали рельсы – то приближался поезд. Это оказался обратный товарняк, движущийся на запад. Ада, крепко ухватившись за собачью упряжь, приподнялась лицом к поезду, двигавшемуся по соседнему пути, и стала махать рукой, в надежде, что их увидят и сообщат. По её подсчётам, до города было уже недалеко.
     Самоходная техническая платформа с фельдшером и парой полицейских прибыла с восточной стороны под утро. Им помогли подняться, и фельдшер начал промывать рану на голове, а полицейский составлять протокол. Причём второй уже кому-то звонил, что «подобрали бомжиху с собакой – она тут зека пришила». Потом Ада отстаивала собачье право на жизнь, ибо, узнав о случившемся, Дину хотели пристрелить. Адель же доказывала, что собака спасла ей жизнь и заслуживает награды. На последние слова полицейские гаденько ухмылялись.
     Умершего Щербатого погрузили на ту же платформу. Нож нашли, причём, зачем-то бросили рядом с Адель, попросив затем передать его. Но Адель ответила севшим голосом, что этого сделать не может, поскольку нож принадлежит преступнику, и там отпечатки его пальцев, о чём просит фельдшера засвидетельствовать. Службисты поморщились.
    
     Скорая помощь и труповозка уже ждали их на переезде, перед вокзалом города. Ада, слезая с платформы, услышала, что полицейский получил команду «собаку пристрелить», и как только они оказались на земле, сняв с Дины упряжь и оставив только ошейник с номером своего телефона, скомандовала: «Дина, беги!»
     Собака замялась было, но увидев, как полицейский вынимает из кобуры оружие, и услышав повторное: «Беги!!» - рванула что есть силы. Вслед раздался выстрел, но полицейский промазал. Дина скрылась за придорожными кустами.
     Адель, вцепившись в руку фельдшера, только попросила не дать ей потерять сознание, и он понимающе кивнул. Карточку, заменявшую теперь паспорт, у неё забрала полиция, на что фельдшер удивлённо поднял бровь, ведь ей предстояло размещение в больнице.
     Так и оказалось: в приёмном покое ей позволили умыться, но с размещением получилась заминка, благо, что с собой был медицинский полис и её бывший (продырявленный) паспорт, за некую мзду, выпрошенный в качестве сувенира. Дело было в том, что эти столичные прибамбасы в виде электронных паспортов сюда не дошли. Зачем он понадобился полиции, оставалось только догадываться.
     Но мир не без добрых людей. Наконец её довели до предоперационной, помогли раздеться, сложить вещи в рюкзак и ополоснуться. Потом ей обрили голову, и уже сквозь сумрак сна и тошноту, она слышала, как делали уколы, ставили капельницу, зашивали кожу на голове…
     Очнулась в палате, когда утром пришла медсестра делать перевязку. Сломанное ребро саднило и не давало вздохнуть полной грудью. Потом был разговор с лечащим врачом:
     - Я зарядил телефон. Вам есть, кому позвонить? - он протянул Аде её смартфон.
     - Муж, профессор Вержбицкий, должен звонить из экспедиции. Он вулканолог и сейсмолог. Я ехала к нему… Пусть телефон побудет у Вас, чтобы объяснить ему случившееся. Я всё равно ничего почти не вижу, - и Адель короткими фразами, иногда путая слова, из-за сотрясения мозга, рассказала доктору о случившемся. Рассказала про Дину.
     - Хорошо. Так, действительно, будет лучше. А что у вас было в чемодане? - спросил он.
     - Одежда, ноутбук.
     - Там было что-то запрещённое? - грустно спросил доктор.
     - Нет. Разве, что доклад для международного общества «Созидание», где говорилось о моём видении новой концепции развития общества, о недопустимости бесконтрольной власти и геноцида народов. Были соображения по антикоррупционным мерам – я ведь социолог.
     - Это вы называете «ничего запрещённого»? Молите бога, чтобы чемодан украли, а не сдали в полицию, - при этих словах доктор горестно взялся за голову, ероша свою гриву, - тут посадить человека, означает быть гражданином и получить звёздочку себе на погоны.
     - Всё ещё продолжается? Я была отрезана от информации.
     На что доктор только рукой махнул.

     Миша прибыл через неделю, когда подбитый глаз Адель, поменяв несколько цветов, уже зеленел, заживая. Зрение понемногу возвращалось, ребро болело, и очень хотелось поглубже вздохнуть, но «не дано пока». Ноги начали «слушаться» и Адель, держась за спинки кроватей, уже передвигалась по палате. В день встречи они проговорили несколько часов, пока нянечка настоятельно не выпроводила его из больницы.
     Вскоре Миша сообщил, что ему позвонили по поводу Дины, препровождённой в собачий приют. Благодаря чипу, ветеринар вышел на хозяев. А ошейника на ней уже не было. Так что, теперь они счастливо дожидались выписки Адель, снимая квартиру неподалёку.
     Из плохих вестей – война продолжалась. После неудавшегося военного мятежа, а может – его инсценировки, репрессии усилились. В высших кругах шла аппаратная борьба, в низших – звучали левацкие лозунги психологии бедноты: «Отнять и поделить!». Притом, это было при абсолютном равнодушии к властям, к мятежникам и правозащитникам, и даже – к своим погибшим родственникам. В борьбе за выживание, наступал период тупого безразличия.
    
     Так набирала обороты смута, в которой пытались выжить те, кто не принадлежали ни к тем, ни к другим. Как правило – это были образованные люди, способные мыслить, а не бездумно подчиняться. Находясь на границе различных социальных групп и культур, испытывая на себе противоречие норм права, разности культурных и материальных ценностей, они стали маргиналами.
    Это их, прежде всего, критиковали те, кто считали себя патриотами, хотя и действовали они не в интересах Родины, а исключительно – в интересах властей. Не меньше их, почему-то, критиковала иммиграция за то, что не могут с голыми руками встать против вооруженных до зубов силовиков, на защиту демократии в стране, где закон запрещал уже всё.
     При этом, многие из них не стеснялись зарабатывать там, в безопасном удалении, на комментариях новостей из противоборствующих сторон: силы которых иссякали, люди которых погибали изо дня в день, тюрьмы которых были переполнены. Но для оставшихся – это была единственная возможность для сопоставления фактов.

     Между тем, в Академгородке получили сигнал из космоса, вернее – с соседней планеты, считавшейся необитаемой. Это шёл постоянный поток повторяющейся информации. Он был похож на SOS. Общество «Созидание» с головой ушло в его расшифровку. К тому времени, сведений о радикальных изменениях и катастрофах по всей планете было собрано уже немало.
     Адель почему-то знала, что сигнал расшифровать не смогут. Он был от цивилизации другого типа.
     Похоже, что их планета решила прекратить человеческие распри, уничтожив и пятую коренную расу, а тот сигнал был предупреждением. Увы, человечество не задумывалось о своём месте в космическом пространстве. Хотя, в принципе, человек способен мыслить, любить, созидать, сострадать и, рефлексируя, делать правильные выводы из своих действий. Ему лишь не нужно мешать в этом.

     Шёл завершающий этап очередного витка развития гуманоидной цивилизации в Четвертичном периоде Кайнозойской эры на планете Агарта,
в системе звезды, относящейся к жёлтым карликам,
расположенной на расстоянии около 8 килопарсек от центра Галактики Млечный Путь – в небольшом спиральном Рукаве Ориона,
между крупными рукавами Персея и Стрельца на расстоянии 1,5—2 килопарсека от обоих.
     У человечества оставалась лишь малая надежда на «Волю Вселенной», о которой так увлекательно рассказывал Учитель Константин. Надежда на её благосклонность.
     С точки зрения квантового потенциала – всё возможно! Но в это надо поверить. Поверить всем, а поверив, захотеть спасти жизнь на планете.
      
2023 г.
Репродукция с картины автора