9. Сливки удирали по грозе

Бочкарёв Анатолий. «Наплыв». Повесть

Содержание: Глава 1. Боевая ничья   Глава 2.  Малость для счастья  Глава 3.  Исполнение желаний  Глава 4. Подвиг механизатора   Глава 5. Спасение колхоза «Правда»     Глава 6. Начало операции «Сливки»     Глава 7. Покаяние правофлангового     Глава 8. Мафия наносит ответный удар    Глава 9. Сливки удирали по грозе   Глава 10. Конец подпольного синдиката   Глава 11. Себестоимость намолота тщеславий   Глава 12. Гроза капитализма над кучугурами   Глава 13. Крокодильи слёзы Генералова   Глава 14. Прибавочный центнер чистого социализма   Глава 15. Схватка в камышах   Глава 16. Конец исполнителя желаний


Глава 9. Сливки удирали по грозе


К УТРУ ПОНЕДЕЛЬНИКА, с оттяжкой на более чем сутки, но всё-таки на нас упал очередной ливень. Вот так – шёл-шёл себе где-то и вдруг упал. Прямо на нас. Буквально плашмя, ничком. А может и навзничь. Хотя и короткий, но зато по-настоящему обильный. Как сказали бы на нашей планёрке, достаточно содержательный, поставивший нужный акцент в непродолжительной, но всё-таки измотавшей всех нас истории с засухой.
Причём практически весь ушёл в трещины. Просто провалился. Как все наши заботы и труды. Даже луж почти не оставил. Земля лишь слегка отмякла, но и самой маленькой грязи не замесилось. Зато, естественно, тут же грянуло соответствующее этому событию буйство жизни. Она-то сходу отметила вновь напоивший её ливень. Мимо неё такое уж точно не проскочит. Кто только не радовался живительной влаге - застенчивые воробышки и важные вороны, наглые петухи и дебелые курочки, самозабвенные собаки и себе на уме кошки, а также прочий природный персонал - коровы, поросята, овечки, козочки, стрижи-ласточки. Никого не забыл? Про колхозников, надёжно охваченных созидательным пафосом нового трудового дня я и не говорю. К тем просто страшно подходить стало. До того им оказалось хорошо, по самые ноздри – новой работы только начать да кончить!

ВРОДЕ БЫ и славным выдался денёк. Больше всего - для журналистов, для газетчиков. Тоже ж люди. Хотя иной раз - это как посмотреть. Может быть, именно поэтому для них, как ни для кого, тяжёлый для всех понедельник  - глупейшим образом вдруг сделали самым лёгким днём недели. При любой погоде, всегда и как бы во всех смыслах лёгким - отдыхай и празднуй, дорогой корреспондент. Вот все пашут, а ты лодырничай у всех на виду. Поднимай доверие к собственной персоне и к тому, что ты пишешь.

Вот и будут теперь говорить, что трындишь ты в газетке своей что тебе велят, сказки всякие пишешь, по цепи бегаешь, потом гуляешь, да ещё и деньги ни за что получаешь. И докажи потом, что ты не продажен, а если и есть что, то совсем чуть-чуть… Так что значение этого факта на самом деле является попросту неоценимым. Вряд ли здесь проявляется какая-нибудь замысловатая провокация или тем более - пошлая подрывная акция. Дело, как всегда у нас, оказывается куда примитивнее. И заключается оно в том, что в целях поддержания работоспособности или даже для повышения, не побоюсь этих слов, публицистического мастерства и действенности материалов газеты - с нами так и поступили. Ни о чём не думая, ничего не просчитывая, великолепно при этом понимая, что корреспонденты в селе, как и все, на виду у всех. И даже больше всех. Но нам, наперекор всему, просто и незатейливо велели: а отдыхай-ка газетная братва, не как люди, а именно в понедельник, во всенародно тяжёлый день. Всем назло.


Так что второй выходной наша редакция и вправду проводит именно в понедельник. В тяжкий для нормальных граждан денёк множество хитрых и продажных газетчиков действительно полёживает дома на кушетках и разных диванах, курит сигареты, пьёт себе кофий или даже иную гадость, почитывает детективы и большую, с орденами на первой полосе, прессу, откармливает собачек и кошечек. И всё думают при этом, чем бы ещё угодить генеральной линии, как бы ещё подобострастнее грюкнуть цепью. Причём, воскресничают в понедельник почти все строкогоны. Разве что за исключением выпускающей группы и - на период полевых работ, а значит почти круглый год - сельскохозяйственного отдела. Вот для кого - ни выходных, ни проходных! И все дни подряд - тяжелейшие понедельники. Так что, кто хитрый, кто продажный - а кто и не очень. Даже молока сельхозникам не дают за переработку. Одни втыки, нагоняи и прочие особо деликатные деликатесы. Одно успокоение - не так уж и далеки мы от народа оказались, иногда так просто совсем не далеки. А прямо в нём. И декабристами нам не бывать по определению. Может быть, даже к счастью.

ХОТЬ ОНО было по-обычному субтропически ярким  и тёплым, но поскольку по календарю считался всё-таки понедельник - то утро для нас и началось, словно у людей, то есть, как положено, а именно -  с неприятностей. Пришла краевая газета и на первой её полосе, посвящённой началу уборочных работ, сразу вслед за боевиком красовалось набранное броским жирным шрифтом интервью с председателем колхоза «Колос» Дмитрием Лукичом Генераловым.
Так и есть: в леденящих душу выспренних выражениях Лукич (а точнее - набежавший собкор газеты) воспевал героический почин механизаторов колхоза, а особенно правофлангового социалистического соревнования, легендарного (теперь уже) тракториста Ивана Курилова, скосившего за двадцать часов непрерывной работы сто двадцать гектаров отборного ячменя. Всё-таки и именно сто двадцать! Да не за сутки, а за двадцать часов! Четыре часа вроде как дали ему ещё и поспать! Конечно, легендарный! Гвозди бы делать из этих людей!

В ДЕВЯТЬ ЧАСОВ редактору (я был при нём - он вызвал) позвонил Ященко, заведующий отделом агитации и пропаганды райкома. Мембрана у редакторского телефона могучая, так что била метров на пять. - Как понимать? Кому верить?
Я запыхтел, демонстрируя искреннее негодование.

- Нам. - Скосившись на меня, твёрдо заявил редактор. - Наш корреспондент сам был в поле, беседовал с Куриловым.
- Выходит, краевая газета врёт?!
- Не газета. - Ещё твёрже уточнил наш несгибаемый руководитель. - Врёт Генералов.
- Он на вас теперь выспится. - Пообещал Ященко. - На первом же бюро, если не раньше. Да и просто так. Подвернитесь только.
- Не он первый желающий. - Радостно засмеялся тёртый-перетёртый Белошапка, он очень любил, когда на нём спят, да ещё и в очередь. - Тимофеев, помнится, тоже грозился.
- То другой случай… Готовьтесь.
- Так-то, Виктор. - Положил трубку редактор. - Готовимся. Будет звонить Генералов, сам с ним не разговаривай, переключай на меня.

Он почему-то не хотел, чтобы на мне выспались. Наверно, всё-таки жалел молодого. Однако не тут-то было. Не так вышло. Закон подлости. Лукич вылетел на связь именно тогда, когда редактор отлучился в типографию. Специально выжидал. Или колдун Трифон подсказал, нагадав по расположению звёзд. На этикетках в своём подвале. Генералов позвонил и сходу, не давая мне и рта раскрыть хотя бы для приветствия, напролом ринулся в атаку, трубя, наподобие боевого слона Митридата. Это у них, оказывается, и называлось, выспаться. Тьфу!

- Буквоеды! Я до крайкома дойду! Зарубите на носу! Вы что там, не понимаете ситуации? Вам эти несчастные восемь гектаров дороже патриотического почина, который послужит примером для механизаторов всего края! А может быть окажется ещё более нужен и всей нашей стране! Вы что, не знаете обстановки?! Это политическая близорукость! Ишь, какие они честные, да праведные! Ангелы! Чернилки, твою мать!
- Товарищ Генерал…ов. Позвони…те редак…тору. -  Успел я вставить в генеральский рык.
- Не буду я звонить твоему редактору! - Прогрохотал Генералов, заканчивая отсыпаться. - Пусть он мне звонит! И извиняется перед своими читателями за то, что ввёл их в заблуждение. Чернильный сюртук!

КАКОВ, а? Это мы-то ввели в заблуждение?! Вот это финт! Я окончательно лишился дара речи. Всё! Не видать нам теперь Трифона, как своих ушей. И сопутствующего исполнения укромных желаний. Но тут, к счастью, в отдел вошёл Белошапка. Глянул на меня вопросительно, я кивнул головой - «он, родимый, спит вовсю!». Отобрав у меня рычащую и плюющуюся околоцензурной лексикой трубку, редактор послушал её на расстоянии несколько секунд, слегка округлил глаза и тихо проговорил - очень спокойно вбивая в мембрану наш ответ лорду Керзону:
- Ах так?! Это я-то? Должен вам сказать, Дмитрий Лукич, о вашем поведении мы более обстоятельно поговорим на бюро. До встречи! - Придавил рычаг телефона закалённой бестрепетной рукой, затем положил и трубку. - Совсем зарвался генерал Топтыгин… Спокойней, Виктор. Правда восторжествует, есть у неё такое свойство. Правда, нечастое свойство, должен я тебе сказать. Теперь о текущих делах. Подборку готовишь?
- Звоню-названиваю. - Рапортую бодро. - Из трёх хозяйств информации готовы.

- Информашек хватит. Бери мотоцикл, сбегай в «Правобережный». Там они тоже вовсю развернулись с косовицей. Сделаешь репортаж на сто строк. Знаю-знаю, что свежих снимков оттуда нет. Может, остались уборочные, кроме тех, что из «Колоса». Если не найдёшь, тогда найди из старых, портретных. Узнай, может кто из них в это время убирает хорошо. И подтекстовку приготовь. Должен тебе сказать: вертись за двоих. Да-да. Именно опять. Лёня к вечеру только приедет. В следующем номере дадим разворот по уборке.
- Будет сделано. - Ничего другого я, конечно, не мог ответить. По многим причинам. Без слёз не перечислить.


ПОНЕСЛОСЬ опять и снова. Весь день прошёл в сумасшедших гонках по горизонталям и вертикалям. Из-за стола на колёса, с колёс за стол к бумаге, к телефону, в секретариат, в фотолабораторию, опять за стол, снова в секретариат - понедельник же, да в сельхозотделе. К концу дня осталось только промычать и дать побольше навозу, потому что выдоили меня основательно. А перед этим, помнится, ещё и выспались! Во - жизнь. На зависть всем бурёнкам!..
Только совсем уж вечером, сдав последний материал, вспомнил, что остался без обеда. Какой тут к чёрту навоз! Но я не стал слишком грустить по этому поводу. Тут же пообедал в нашей столовке, за последний пятерик. Заодно для экономии и поужинал, оптимистично глядя поверх кислой тарелки в потихоньку разгорающееся посреди непроглядной ночи светлое будущее. Завтра-то - получка! С ума сойти от счастья!
На пути из столовки домой, увидев в окне нашего отдела призывный свет, заглянул в редакцию. Ещё в коридоре заслышал бодрый баритональный басок моего непосредственного начальника, напевающего свою любимую кровожадную песенку на мотив известного детского шлягера «Голубой вагон» - «Атомный грибок висит-качается, Доза радиации растёт!..».

- О! Привет, работяга! Где пропадаешь?! - Перестал скучать Лёнька. - Я и на хату к тебе бегал, бабульку твою пытал. Она что - немая? Так чего, сдал подборку?
- Говорящая, но не с каждым… Ты и ей сказку рассказал?
- В следующий раз расскажу, найду только про что. Так сдал, спрашиваю? Успел?
- И успел и сдал. И не только подборку.
- Ты просто стахановец! Решил весь гонорар себе оттянуть? Ладно. Мотоцикл на ходу? Заправлял?
- Бегал в «Правобережный». Полбака, наверное, осталось. А в чём дело?
- Поедем в засаду!
- Ты даёшь! Опять?! Замотал ты меня своими сыскными вывертами, честное слово! Лёнька вскочил и сердито забегал по кабинету. - Вот что значит «опять»?! Мне лично это всё надо? Я не авантюрами занимаюсь, понял? А глубоко профессионально и ответственно творю чистое, высоконравственное и общественно значимое деяние.
- Без ложной скромности, конечно.
- Да, без ложной. Благодарное районное человечество мне за мой подвиг обязательно воздвигнет памятник, естественно, рукотворный. И тебе может быть тоже, если и впредь будешь помогать. Но тебе покамест из гипса, конечно. А там и до благодарности краевого человечества дойдём, если конечно лютые вороги не остановят. Ты пойми, что это жульё мы всё равно должны вывести на чистую воду. В противном случае моя совесть и весь наш орденоносный район нам не простят неудачи. И край, да и отечество без ложной скромности - тоже. А Соколов без соли слопает. Он товарищ целеустремлённый. Почти как я. Поэтому слопает - не подавится. В этом будь уверен на все сто!
Лёнька выбегал своё негодование и упал за стол.

- Короче, был я в ОБХСС, единственно действенной управе на жуликов и прохиндеев. Последней нашей надежде. Тамошние ребятишки-обэхаэсэсники обещались помочь. Перед этим я экстренно навёл сегодня справки и им сообщил: сегодня ночью наш завод отправляет масло в край, на базу. Ребятишки вышлют наряд на трассу. Встретят машину около Подгорного на посту ГАИ. Будут останавливать все грузовики, проверять путевые листы, а заодно и товарно-транспортные накладные. Предложено и нам прибыть в точку рандеву, а точнее рандре-ву, что между прочим означает «руки вверх!». Запомнил? То-то. Так вот, а оттуда мчимся на главную базу для окончательной проверки.

- Так, погоди! Не понимаю, зачем нам-то ехать? Если уж сами ОБХэСэСовцы занялись этим делом. Уж они-то и без нас отлично справятся.
Я был просто уверен в этом. Как и всякий закоренелый советский гражданин. Уж такова эта контора, ОБХСС, отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности, нечто вроде экономического СМЕРШа эпохи развитого социализма, грозы неправильных желаний и потребностей у отдельных несознательных индивидуумов, а также отдельных их групп, подразделений, соединений. Или, скорее, неправильного их исполнения. Потому что желания конечно у всех и всегда остаются одни и те же. Трифонов вот только, исполнителей, на всех явно не хватает. Отсюда и все проблемы у людей. Синдром глобального трифонодефицита! Явно врождённый. Его-то ОБХСС и лечит. Как может. Не успеет прикончить одну метастазу, как вокруг тысячи новых! Галдят и гадят. Никто работать не хочет. Только получать. И жить при этом как можно более хорошо.
- Мы начали, нам и доводить до конца! – Настаивал на своём Лёнька. - Только не называй их больше ОБХэСэСовцами! Ладно?! Они ж мои друзья!

Лёнька с хрустом потянулся, вставая. А потом вновь замотался по кабинету. Я едва успевал следить за ним. Вот энергии у человека! И это после долгого трудового дня. К одному языку можно турбину приставлять. От Братской ГЭС. И та спалит ротор на своей динамке.
- И потом, старик, неужели ж тебе неинтересно? Хотя бы как простому советскому журналюге?! Я уж не говорю - сознательному гражданину. К тому ж, не только проверять поедем. Это действительно и без нас смогут сделать. Мы материал едем брать для газеты. Понял?! Ма-те-ри-ал! Тебе повторить по-китайски? Если все наши подозрения подтвердятся, представляешь, какую штукенцию можно засобачить, какой от неё кипеж будет поднят?! Пальчики оближешь! При этом у них там, в ОБХаэсэсном крайотделе, точно знаю, есть предположение, да и кое-какие косвенные подтверждающие данные, что всё это касается не одного нашего района. Всеобщее явление. Воруют все. Все-все! Без преувеличения! А тогда вообще - гул на весь край! Представляешь - все внезапно себя увидят! Да нас с тобой немедленно повесят. Пока, может быть, на краевую доску Почёта. В качестве промежуточного этапа. И ты хочешь избежать такой чести?! Да ни в жисть не поверю! Ты же тщеславный на всю катушку!
- Чья бы корова мычала!
- Я честолюбивый. А это разные вещи!
- Но как же тогда с номером, честолюбивый ты наш? Шеф должен был сказать, что вновь даёт нам под уборку весь разворот. Так что по хозяйствам порядочно ещё надо помотаться. Тут уж интерес совсем простой. Управиться бы вовремя!
- Знаю. Успеем и с разворотом. Мы утром часиков в восемь, думаю, всё там закончим, а на обратном пути захватим наши хозяйства северо-западной зоны. Может ещё и восточнее проскочим. К девочкам нашим в «Калинина» забежим, проинспектируем их сердечно-сосудистые ритмы. И вообще - проверим, чем они там на самом деле занимаются. Тем ли, чем надо, на что мы их настраивали. Заодно и политморсост - политику их морального состояния - прозондируем. Правильно ли приспособились к идиотизму деревенской жизни. Если нет - поможем. По праву аборигенов. Ты ослеплён, конечно, блеском очередной моей мысли!..
- Стоп машина! Задний ход помалу. Редактора ты уведомил?
- Он в курсе. Дал добро. Чтоб мне и не дать! Ха! Ты разве знаешь кого-то, кто бы мне не дал, хоть чего-нибудь?! Только вот о развороте особенно предупредил, да насчёт девиц, чтоб пособили им, по работе, конечно. Всё-таки зря, наверное, мы их туда послали. Ты был прав. Не по их молочным зубкам тот чёрствый пирожок! О чём это я?! Так что, говоришь, звонил Генералов, икру метал?!
- Ага, кабачковую.
- Небось, рассчитывал на чёрную, крупнозернистую?
- И саблей ещё махал. Пришлось шефу его экстренно успокаивать. Ты знаешь, как он способен иногда  - одной, двумя фразами - да промеж рог!


- НИЧЕГО. - Засмеялся Лёнька. - Это ему полезно, товарищу Генералову. А то упёрся теми же рогами в своё изобилие, никакой критики не восприемлет и даже самой правды-матушки. Всё б ему по шёрстке, да по шёрстке. Ещё и Кузьмич всыплет по первое число, чтоб меру знал, я уверен. Так что Ванька Курилов верно напророчил своему благодетелю многие хлопоты. Всё! Хватит с этим.
Тут Лёнька глянул на часы, присвистнул и затем кинул на меня жаркий дымящийся взгляд.

- Итак, ты, естественно, согласен, я - тем более. По плану сначала так. Заскочим, съем какого-нибудь цыплёнка-табака в нашем крутом кабаке.
- Я там только что был.
- Ещё раз поешь. Угощаю. Потом зальём бензину, я талоны достал, - и в путь. Логично? Они, жуки с маслозавода, конечно, пойдут по трассе на Грачёвку, а мы напрямую двинем, по просёлкам. Тогда наверняка обгоним. И загодя встретим. Заодно поглядим, может, где ночью косят. А утром ты очерк об этом сдашь в секретариат. Ладно. Это шутка. Потом, конечно, напишешь. Всё-всё, отбываем, старик! Не кашляй!

ВСЁ-ТАКИ в любой ситуации пробивает в моём великолепном, блистательном шефе какая-то лёгкая, не побоюсь этого слова - элегантная гавнистость. Пусть и в самом безобидном, умничающем трёпе. И всё никак не пойму в чём же именно, какая именно. Вроде отличный же парень, как ни возьми. А всё равно… всё-таки что-то не то. Может его враги народа чем-то беспрерывно травят?! Ладно, авось с цыплёнком-табака это всё выйдет. И человек окажется на самом деле простой и хороший. Просто слегка траванутый.


Между прочим, стало совсем темно, когда мы выехали из райцентра. Где-то впереди, беззвучно пока ещё, полыхали молнии, суетились тучи. По всему сразу видать было -  плохо дело. Надвигалось атмосферное явление, именуемое в просторечии грозой. Это естественное, но в данный момент очень даже нежелательное, явление природы нисколько не укрылось от проницательного ока заведующего сельскохозяйственным отделом.
- Ка… как бы не влетели мы с тобой! - Икая от съеденного цыплёнка, пока ещё было слышно на тихом ходу, прозорливо крикнул он из коляски. -  А то сре… срежем путь! Себе на голову! Видишь, что делается?! Гр… гроза!
Я до того поразился его наблюдательности, что даже не сразу ответил. Всё-таки и вправду мы есть то, что мы едим! Но потом всё же нашёлся.
- Поздно спохватился! Да ладно. Не трусь, цыплячья твоя душа! До гравийки успеем. А там выскочим!

Затем я воткнул вторую, разогнался, потом третью, ещё сильнее ускорился и наконец вставил четвёртую передачу. И вновь выжал ручку газа. Тут уж конечно совсем не поговоришь. Загудели мы тогда во всю мочь, стремясь опередить грозу - километров под девяносто в час помчались. По нашим временам и дорогам, да на наших дребезжащих скакунах - так шею свернуть можно, причём запросто.
Потом, слегка сбавив, свернули на трансрайонную грунтовку и вновь полным намётом понеслись дальше - вскачь, да по колдобинам. Кр-расота-а! А говорят, нет счастья в жизни. Были бы хотя бы подкрылки - изменить угол атаки – да и взлететь к чёртовой матери отсюда! Поближе к молниям. Для полноты этого самого счастья!

ПО ОБЕИМ СТОРОНАМ светового тоннеля, пробитого во мраке нашей единственной фарой, то по одной, то по другой стороне, изредка проплывал дальний и тусклый огонёк-свечечка. Может то чабаны коротали ночь у костра или такие же, как мы, неприкаянные полуночники шастали бог весть зачем по просёлкам. Тоже кого-то ловили. Себе на голову. Ни тракторов с косилками, ни комбайнов пока не было видно. Здесь, в зоне орошения Большого канала, их в это время и не должно быть. Более чем ясно. Уборка на поливных массивах всегда начинается с запозданием. А вот поднимемся на плато (если конечно поднимемся, тьфу-тьфу!), в степные засушливые хозяйства - там должны развернуться в полную силу, и даже ночью по идее должны косить. Хотя… гроза же. С нею мы пока шли на встречных курсах, практически в лобовой атаке. Но вот-вот должны были отвернуть и начать удирать.
- «Вечерний звон, бон-бо-он!» - Всё же еле доносилось, до чего же задушевно пел сытый Лёнька, подпрыгивая от ухабов и нарастающих разрывов грома, песню за песней из своего уникального репертуара. - «Как много ду-ум наводит он. Бон, бон, бо-о-он!». Ох-х! Едрическая сила! Вот лупит, собака!

ПЕРЕСЕЧЕНИЕ со второстепенной дорогой, правый поворот, выход на главную, подъё-ом - полный газ! Всё! Теперь мы от неё удираем! Да и дорога покомфортнее стала. Потише. Рубиновыми огоньками изредка вспыхивали и проплывали на границах светового тоннеля точечные стрелки-стрелочки и цифры-цифрочки появившихся дорожных указателей. Но всё ближе и ослепительнее вспыхивали настигающие нас высоковольтные клинки молний, бешено, во все стороны, вверх и вниз, рубя и раскалывая мглистое небо. Лёнька с головой залез в коляску, накрылся фартуком. И оттуда в паузах канонады доносилось, кажется, «Дышала ночь восторгом сладострастья!». В принципе, каждому своё, конечно.

Не сбавляя газа, на полной скорости, совсем близко от нас, справа проехало спящее село - кажется, Томузловка, третья бригада колхоза имени Свердлова Якова Михайловича. Был такой правительственный передовик на заре Советской власти, да только помер от чахотки в самый разгар свершений. Окна домов темны, словно все там вымерли, с перепугу повторив судьбу своего титульного правофлангового. На улицах, тускло освещённых редкими лампочками, тоже ни души. Красота! За селом - вообще мрак. Так что и тут не только не косили, не сотворяли всяких-разных свершений, а наоборот, и в самом деле неизвестно куда попрятались. Очерк мне теперь не светил. Так и слава богу. Передовик с возу…

Но нет. Вот подальше и повыше села, на бугре, - частая короткая россыпь огней, словно строчка замерших на лету трассирующих пуль короткой очереди. Рядом с ней, озарённый изнутри багровыми сполохами, клубящийся столб дыма или пара. «Атомный грибок висит-качается!..» - на мгновение высунувшись, отметил и это явление районный акын Лёнька Куделин. Но нет, не грибок. Похоже всё-таки кормоцех. Травяную муку гонят, ударно грохочут дорогие передовики, золотые наши правофланговые, невзирая на конкурентное атмосферное явление. Так что здесь - слава генеральной линии! - признаки жизни налицо. И даже набирались на информашку в колонку районной хроники социалистического соревнования: вот оно, идёт, идёт же - родимое и столь желанное - сотворение трудового подвига! Несмотря на то, что сами небеса повели по нему прицельный беспощадный огонь на уничтожение.

Гух-гух, гу-ух! Двойным рикошетом бахнуло передовое эхо от стен последних, стоящих у дороги, домов. Ба-ба-а-ах! Потом ещё и с неба стократ добавило. Точно Яков Михайлович в кожаной тужурке. С того света своих поддерживает. Так что припустили мы от места того славного подвига ещё пуще. И короткой информашки с них хватит.
Вновь дымящийся клинок концентрированного света от нашего мотоциклетного гиперболоида пробивал нам спасительную скважину во мгле, располосованной косыми сабельными взмахами-вспышками молний над головой. Будто вспарывал горючий дым над бездной. Короче, сплошной сюрреализм в краю затяжных свершений! «Во имя и для»!
Затем откуда-то сбоку ударил, хлопнул по ушам резкий порыв ветра. Не сказать, чтоб так уж неожиданно. Завихрилась впереди поднятая им пыль, дробно брызнули по ветровому стеклу кусочки земли, клочья соломы, и, как картечины, взорвались среди них первые дождевые капли. И расплылись грязно и недвусмысленно.
Наконец-то. Мы таки не убежали от неё. Скорость пришлось сбросить просто до неприличия резко.

- Держись, бугор! - Выглядывая из-за мутного стекла на дорогу, закричал я. - Пой отходную! Потоп будет!
Лёнька вынырнул из-под фартука, глянул одним глазом на вновь полыхнувшее небо.
- Ох-х! Мать её за ногу! Как ковчег? Не подведёт?!
- Прёт машинка! Тьфу-тьфу!
Но только-только после очередного сброса скорости на повороте я чуть прибавил газку и снова убавил слышимости, как сверху гулко, сдвоенным взрывом ударил гром, самый потрясающий из всех отгремевших, и прокатился  дальше к горизонту - рассыпчато и затихая. Но мы всё равно уцелели. Хотя никоим образом не являлись правофланговыми социалистического соревнования. Так уж вышло. Прости нас, господи!
- Иго-го! - Издалека, по-жеребячьи отозвался на громовой зов неба живучий Лёнька. - Смывайся! Наших бить будут!

СМЫВАТЬСЯ было поздно. Нас и наших били. Точнее, смывали. Сзади и сбоку настигла-таки, на мгновение подняв пыль, а потом и прочно стала наваливаться сплошная стена ливня – а вот, мол, и я! Очень рады! Только тебя нам сейчас и не хватало! Ещё секунда и он полностью обрушился на нас, норовя и вправду смыть со своего пути.
Сбросив наполовину газ, склонившись в сторону, потому что сквозь залитое ливнем ветровое стекло теперь вообще ничего не было видно, я повёл мотоцикл по середине ставшей мгновенно скользкой дороги. Даже ноги перестали потеть. Вот до чего стало во всех отношениях замечательно! В смысле хреново!

Всё-таки высовываться всегда плохо. Но всякий раз почему-то понимаешь это когда поздно становится. А физиономию твою наотмашь иссекают косые и лобовые плети встречной грозы. Едва высунешься, хоть влево, хоть вправо, хоть вверх - она повсюду оказывается встречной! С другой стороны - и не высунешься - навсегда в яме останешься. Там совсем утопит. Вот и выбирай! Так что при любом раскладе остаётся лишь одно. Вперёд!
Гроза, постепенно слабея, мыла нас до самого асфальта, как из пожарного рукава. Она хлестала по кузову коляски, по подкрылкам, она заливала раскалённые цилиндры, она кипела на них как сбежавший чай и бессильно завывала за спиной. Накрывшись с головой фартуком, заведующий сельхозотделом глухо орал ещё одну любимую, на этот раз и в самом деле отходную, чапаевскую. Хоть и не было слышно почти ничего, я всё-таки угадал её. При имеющихся обстоятельствах это могла быть только она. Поэтому ещё и подхватил насколько мог:
- …И непрерыв-но гром греме-е-ел! - Не хватало только белогвардейской лавы, гонящейся по пятам!


ГРОМ, правда, теперь не гремел, тем более, непрерывно. А как-то сразу поутих. Вскоре совсем сдался. Всё! Опять ничья! То-то же! С нами только свяжись! Спасительным маяком вспыхнул впереди в кинжальном свете нашего гиперболоида указатель - ещё одна главная дорога. Да сколько же их на нашу шею! Но на этот раз - всё-таки вроде та самая главная попалась. То есть, главнее которой для нас уже и нет. На данный момент, во всяком случае.
- Асфальт, командир! Приехали! Почти!
- Ага! Наша взяла! - Выскочила из-под фартука Лёнькина голова. - Давай, теперь я поведу!
- Покажи права! И вперёд.
- Нашёлся мне гаишник! - Радостно согласилась голова и опять нырнула вглубь коляски.

Расклад остался верным. Иначе мокрым в коляске я сразу бы замёрз. Кому бы от этого лучше стало?! Даже Генералов вряд ли бы сильно обрадовался. На ком бы ещё пришлось отсыпаться?!
Ещё около десяти километров глиссером свистели и гудели мы по волнам до Подгорного. Бурунами спадали следом вспузыренные под ливнем лужи. Мокрые с головы до пят - Лёньке и фартук не сильно помог - братья-сельхозники наконец подрулили к ярко освещённой стекляшке поста ГАИ. У фасада его стояли прикрытые брезентовыми чехлами мотоциклы, единокровные братья моего непотопляемого «Урала». Чуть в стороне важно желтел прочерченный вдоль широкой полосой кузов милицейского патрульно-постового «газона» с оптимистической надписью «ППМ» (в народе её переводят, как известно, так - Помощь Пьющим Мужчинам).

Из-за угла от фасада навстречу нам вышагнул высокий человек в длинном, до земли дождевике с надвинутым на самые глаза капюшоном. В засаде сидел, не спал, замечательный наш труженик в погонах, тоже, небось, передовик на своём месте. Правофланговый нелёгких милицейских будней трудолюбиво поднял было полосатый жезл свой, но тут увидел, что мы и сами к нему подворачиваем. Так что пришлось опустить.

- Здравия желаем! - Бодро выскочил из коляски мокрый петух Лёнька.
- Здравствуйте. Старший сержант Курицын. - Сухо представился ночной постовой и прибавил необходимый металл в голос: - Куда путь держите?
- Да к вам же, к вам! Газета «Авангард»! - Нетерпеливо ответил Лёнька, клацая зубами от холода. - Лейтенант Титаренко здесь?
- Здесь. К нему, что ли?.. Сколько? Да часа два дежурит. Поднимайтесь в помещение. Вон он, в окне маячит. Выглядывает.
Курицын даже улыбнулся нам, признав наконец за почти своих. Сам товарищ милиционер! И вдруг признал. Это означало только одно - удача будет. Примета такая, знаю. Милиционеры так просто и кому ни попадя никогда не улыбаются! Если не дал в лоб и даже не оштрафовал, а просто улыбнулся как почти своему -  считай, свою птицу счастья за хвост человек поймал.

ЗА ШИРОКИМ, во всю стену, фасадным окном поста ГАИ милицейский офицер, узнав Лёньку, радушно, как самым близким людям, помахал нам рукой в сторону входа - заходите, мол, в гости, не бойтесь. Сегодня мы добрые. Получается, что нам по-настоящему подфартило. Хотя после такой грозы мы всё равно ничего и никого особо не боялись. Даже если бы и было чего или кого.

- Знакомься, Витёк, твой тёзка! - Лёнька ещё в дверях представил мне ОБХаэсэсовского лейтенанта Титаренко. - Мой старый сослуживец, дружочек, можно сказать. Гроза жуликов, а также казнокрадов. Весь в меня! Поэтому можешь любить его так же.
Лейтенант всё усмехался, по-прежнему как бы сам про себя. Видать, от природы смешливый парнишка. Бывают на свете и такие улыбчивые молчуны. С улыбкой, тихо и спокойно делают своё дело. Ему по фигу казались любые Лёнькины шуточки. Мол, что взять со штатского, да ещё замёрзшего! Однако кое-что и в самом деле у них было общее. Прежде всего, внешне, конечно. ОбХаэсэсовец Титаренко - такой же приземистый, крепко сколоченный, подвижный, как и лучшее перо «Авангарда». И форма на нём сидела как влитая. Правда, лейтенант ещё и казался куда более умным или загадочным, но это просто потому как большей частью молчал, в отличие от Лёньки. Иначе давно бы выперли и в районке работал.
Всё так же молча и усмешливо пожав мне руку - с Лёнькой-то они по всей видимости сегодня виделись – Титаренко-мой-тёзка скользнул вроде как всё соображающим, обыскивающим милицейским взглядом по нашей мокрой одежде и наконец окликнул сидящего за столом лицом к дороге милиционера с тремя лычками на каждом плече:

- Сержант! Калорифер работает?
- Так точно!
- Подсушить орлов нужно. Течёт, как с утопленников.
- Почему «как»?! - Простучал я зубами унылую дробь.
- Вот именно. - Поддержал Лёнька, с кряхтением стаскивая через голову прилипшую к телу когда-то нарядную рубашку.
Калорифер стоял в углу, застенчиво прикрываясь чьим-то дождевиком, наверное, моего умного тёзки в погонах. Сержант снял этот самый дождевик, перевесил на вешалку, а обогревалку подвинул нам. Берите, мол, не пожалеете. Мы взяли, потом включили его воздуходувку и конечно не пожалели. Подставляя под горячие струи воздуха то грудь, то спину, то, наконец, наиболее замёрзшее, отчего довольно быстро согрелись. И даже местами высохли.

- Не было пока что ваших крестников. - В чёткой и немногословной манере сообщал, будто докладывал, в это время ОБХаэсэсовец Титаренко Витя. – Поближе к утру прибудут, чтобы к открытию базы поспеть. Так что посидите пока. Отдохните! Досушитесь!
И умолк, судя по всему надолго, потому что более сказать по этому делу ему было решительно нечего, а ничего другого в наличии не имелось.
Так и вышло.

ЖДАТЬ ПРИШЛОСЬ часа полтора. Чтобы разогнать сон, мы с Лёнькой, устало подзуживая друг друга, сгоняли аж две партии в шахматы. Выиграл не завсельхозотделом. Так что по очкам ему теперь меня никак не догнать. Одновременно выслушали с кислыми физиономиями несколько «свежих, столичных» анекдотов от ещё одного сержанта-гаишника, водителя жёлтых мотоциклов. Дошло до того, что я отчаянно, хотя и вполне культурно зевал. Лейтенант Витя Титаренко то и дело выходил на трассу к дежурному старшему сержанту Курицыну, неутомимо останавливающему подряд все грузовики. Это ж насколько трудолюбивым надо быть крысоловом, чтобы вот так терпеливо! За сущие копейки. Я даже невольно проникся уважением к настырному охотнику по фамилии Курицын. Часов после трёх, ближе к четырём, когда на востоке принялось порядком светлеть, поток машин на дороге стал понемногу возрастать.

- Скоро и наши гаврики должны появиться. - Глянул на часы со вспотевшим циферблатом Лёнька. -  Пошли, поможем Витьку. Завещание написал? Перестрелка будет. Ха-ха!
С одного самодеятельного сыщика сон уже слетал. Как воробей с кизяка.

Мы самовольно привязали на рукава алые повязки дружинников и вышли к дороге. Авантюристы, что и говорить. Дождь прошёл, чего теперь, мочить некого. Даже ниоткуда не капало. С запада, родины отечественных гроз, тянул ровный и холодный ветер. Последние лужи стекали с асфальта в придорожные канавы.
Местами шоссе даже подсохло. Небо совсем очистилось. Так себе и свисало, словно бельё с верёвки - безоблачной, тёмно-синей простынью с крапинками звёзд, прямо над нами. По нему тускнеющим болидом снижалась к горизонту луна. Наконец снизилась. Но взрыва не последовало. Она лишь спрятала за горизонт свою главную тайну и достопримечательность - нисколько теперь не завораживающий и даже совсем не примечательный, насквозь просвеченный, истаявший рисунок своих морей.
Итак, луна разоблачилась первой. Пример, что и говорить, достойный всяческого подражания. Но вряд ли жулики ему последуют и прямо вот так, у обочины, поведают нам все свои тайны и достопримечательности.

- Чего выскочили? - Встретил нас Титаренко, только что проверивший документы у водителя какого-то чумазого и допотопного Зила (наверно, как и мы, только что из грязи провинциальной грунтовки на асфальт, в свет выползшего). - Если появится ваш объект -  крикну.
Он оглядел нас, скептически сощурившись на повязки дружинников: - Между вас должен быть Вицин. Ладно. Поскольку вы при параде и так хочется, то и стойте, мне-то что. Слушай, Лёх, а экспедитор, который везёт продукт, вас никого в лицо не знает?
- По идее не должон. - Заботливо поправил ему портупею Лёнька. - А там, бог его ведает, может когда и заприметил.
- Тогда на всякий случай вы не очень маячьте у него перед глазами. Правда, если там что есть, им теперь всё равно не отвертеться. Но и настораживать прежде времени не будем. Пусть спокойненько едет. Главное - зафиксировать исходные цифры, с которыми они едут.
- Логично! Блеск, Витёк! Соображаешь, должен тебе сказать от лица руководства нашей газеты. - Пожимая ему руку, согласился Лёнька. - Договорились. Вертеться не будем, чтобы и они не отвертелись. Но такие цифры нам нужны, ой, как нужны! Разоблачать так разоблачать. Впрочем, смотря какие цифры получатся. А что если всё сойдётся?! Дашь тогда пестик. Застрелюсь!


ВСЁ-ТАКИ вышли мы в самый раз. Долго мёрзнуть-зоревать не пришлось. Минут через двадцать после лейтенантского инструктажа, у обочины, почти рядом с нами, спокойно затормозил остановленный бдительным дежурным Курицыным голубой автофургон с белой надписью «Молоко». Увидев забрызганные, но ещё довольно неплохо просматриваемые номера, мы вожделенно переглянулись - нашего, нашего района. У меня застучало сердце и тоже слетели остатки сонливости. Чёрт возьми, неужели и вправду придётся стрелять?!
Лёнька же сглотнул и сказал негромко: - Он, земеля… Он! Родимый. Ух-х-х! Как же я по ём скучился!

- Пошли! - Скомандовал Титаренко, зачем-то потрогав застёжку самой надёжной в мире ОБХаэсэсовской кобуры и сделав профессионально жёсткими и белыми глаза, бывшие до того задумчивыми, влажными и несколько голубыми. Вот мы и пошли в синих предрассветных сумерках: держащийся за спасительную кобуру самый обаятельный в мире обэха-эсэсовец и два самых неукротимых журналиста-правдоискателя, стучащих зубами от холода и азарта.

Так районный детектор истины вновь вышел на человеческую тропу. Не проникнуться величием момента казалось попросту невозможно.