Там, где рыдает Несси. Глава 10

      В двенадцатом часу следующего дня я уже въезжала в Таранск, небольшой городок с населением около семидесяти тысяч человек.
      Сразу же впечатлило количество зелени, которая, словно модница в бутике, сейчас примеряла новую одежду, от нетерпения теряя аксессуары: на асфальте лежали дары первого листопада.
      Старые улочки с деревянными домами тонули в густых садах, разбитых, наверное, ещё бабушками и дедушками нынешних хозяев. Меж этими домиками на просторных участках земли прочно обосновались новомодные коттеджи, дружно опоясанные разноцветными глухими заборами. Поверх заборов виднелись увешанные плодами макушки яблонь и груш. Эти разнокалиберные улочки соседствовали с улицами, где располагались только старинные здания. В основном в два этажа. К древним кирпичам зданий лепились, словно гнёзда ласточек, ажурные балкончики. Как выяснилось позже, дома эти до революции принадлежали купцам, а сейчас в них живут рядовые горожане. В городе также было много построек времён Хрущёва и Брежнева. Часть жилого фонда составляли современные многоэтажки, расположенные по краям широких улиц и проспектов, залитых в добротный асфальт. Вроде бы всё как обычно для небольшого провинциального городка. Разве что в Таранске чаще, чем где бы то ни было, мелькали старинные церкви и соборы да местами, незнамо с какого века, сохранились булыжные мостовые. Простирались мостовые метров на сто-двести, не более. Они были до блеска отполированы временем, но не настолько, чтобы не создавать проблем при движении. Ехать приходилось с предельной осторожностью: ужасно трясло. 
      Таранск прославился на весь мир своим курортом. Таранская минеральная вода по целебным свойствам смело конкурирует не только с минеральными водами Трускавца, Пятигорска, Кисловодска, Ессентуков. Она, оказывается, достойный соперник и водам Карловых Вар, Баден-Бадена и Марианске-Лазне. Тут поправляли здоровье многие знаменитости. Например, актриса Вера Комиссаржевская; театральный актёр, режиссёр и педагог Константин Станиславский; художник Борис Кустодиев; великие князья Владимир и Алексей Александровичи; писатели Николай Александрович Добролюбов, Алексей Максимович Горький, Фёдор Михайлович Достоевский и другие.
     В советские времена на Таранском курорте могли лечиться все: врачи, учителя, конюхи, доярки, кузнецы… Причём, по бесплатным путёвкам. Мало того, грязь из курортных озёр санитарки приносили в городскую больницу для проведения лечебных процедур. Иногда из больницы пациенты сами ходили в курортные лечебницы для принятия грязевых ванн, благо больница располагалась за курортной оградой. Сейчас наступила иная эпоха. Курорт выкупила жена чиновника из Москвы – и народная здравница стала не по карману рядовым трудящимся.
      Люди в Таранске, несмотря на то что ветер перемен уже изрядно похозяйничал в стране, а именно: опустошил магазинные полки и заодно с ними и человеческие души, оказались на редкость доброжелательными и словоохотливыми. Без тени недовольства вступали в разговор, указывали направление, давали советы. 
      Благодаря таранчанам, я быстро отыскала сельхозтехникум, где Антон Иванович долгое время вёл педагогическую деятельность. Из личного дела, предоставленного Мариночкой, помнила: стены этого учебного заведения профессор покинул два года назад. Значит, найдётся немало людей, которые не забыли коллегу.
      В коридоре я столкнулась с высоким сухощавым мужчиной лет семидесяти. В двух словах объяснила суть дела. Он пригласил меня в свой класс, на двери которого висела табличка «Кабинет экологии».
      Мужчина сел за стол, я примостилась за партой напротив. Представившись приятельницей Свешникова, с которым якобы познакомилась пятнадцать лет назад на курсах, спросила, не знает ли он, где сейчас находится Антон Иванович.
      Павел Петрович, так звали собеседника, почему-то поверил и нашему со Свешниковым приятельству, и курсам. Отзывался он о Свешникове хорошо. Из разговора выяснилось, что Свешникова он не видел с тех самых пор, как коллега подал заявление об уходе. «Кажется, обосновался в Озёрске. В местном университете работает», – подытожил сказанное словоохотливый мужчина.
      – По себе знаю, как нелегко переезжать… А если ещё и родителей приходится перевозить, то это двойная нагрузка, – насадила я на крючок очередного червячка.
      – Нет-нет, – встрепенулся Павел Петрович, – родителей он не перевозил. Да из родителей-то у него только мать. Она и сейчас жива. Часто её в техникуме вижу. У неё подруга здесь в библиотеке работает. Скажу вам откровенно, Елена Михайловна – дама ещё та. Хоть сейчас под венец. Многие к ней клинья подбивают. Только она не очень-то жалует мужчин.
      – Почему?
      – Понимаете ли… родила в неполных девятнадцать, будучи не замужем.
      – И что же тут такого? – удивилась я.
      – Говорят, даже от алиментов отказалась, – словно не расслышав меня, продолжил собеседник.
      – А почему?
      – Опасалась, наверное, что суд обяжет Антона содержать престарелого отца.
      – Такой закон есть, – сказала я. – По крайней мере, существовал когда-то.
      – Как бы там ни было, но кормить Антоше родителя не пришлось.
      – Интересно? – подалась я вперёд.
      – Конечно, интересно, – он хитро прищурился. – Видите ли, папаша вскоре после рождения Антона стал неплохим писателем. Поднакопил деньжат и махнул за границу. Причина? Да, наверное, не понимали его здесь.
      – Нечто подобное я читала про Солженицына.
      – Зря иронизируете, – сказал Павел Петрович. – Не понимали его те, кого он любил.
      – И куда он подался?
      – По слухам, обосновался во Франции.
      – Он и сейчас там проживает?
      – Нет. Вроде бы, переехал в Швейцарию… Или в Шотландию? Точно не могу сказать.
      Он призадумался, затем, извинившись, шустро побежал куда-то за перегородку, очевидно, в лаборантскую. Там началась какая-то возня. Вскоре мой новый знакомый вернулся с подносом, на котором стояли электрический чайник, две чашки, песочница и ваза с аппетитными пирожками.
      – Вот, жена позаботилась. Всё боится, что меня отравят в столовой. Сколько раз ей говорил, здесь неплохо готовят. Не понимает глупая женщина. – Он по-детски улыбнулся.
     Поблагодарив его за заботу, я с наслаждением вонзила голодные челюсти в пирожок. Рот моментально наполнился слюной.
     – Берите, берите… Вот с капустой, вот с мясом. А мало будет, у меня ещё есть. Впрочем, скоро ничего не останется. В обед налетит саранчой прожорливая молодёжь, то бишь, рабочие, и от лакомств Агриппины Ивановны через пару минут ничего не останется. Я специально тащу из дома побольше – старушка моя всегда готовит на целый полк.
      Утолив голод, я поблагодарила гостеприимного хозяина, и мы опять вернулись к прерванной беседе.
      – Так вот, за границей-то, говорят, он и разбогател. Нажил миллионное, а может, и миллиардное состояние. Я в этих делах не разбираюсь. – Он аккуратно снял какую-то ниточку с рукава пиджака и продолжил: – Значит, заграница его талант и оценила. Вы, наверное, слышали что-нибудь о писателе Иоганне Пошене?
      – Конечно. И даже читала его произведения. Однако позвольте... он живёт за границей, а произведения в основном о России?
      – Душой-то он к России прикипел. Это точно.
      – Как Бунин…
      – Получается, что-то вроде Бунина. Тот так же, живя по заграницам, сочинял-то всё о ней, о матушке России.
      – А вы не знаете, где живёт мама Антона Ивановича?
      – Если хотите, отвезу вас на «семёрочке». Здесь недалеко.
      Я вежливо отказалась и предложила ему другой вариант: он едет впереди на своей «семёрочке», я следом – на своей развалюшке.
      Дороги в этой части города были такими же ровными, как и в центре, без рытвин и ухабов, и вскоре мы очутились на окраине Таранска.
      Провожатый затормозил около старинного дома, стоящего поодаль от других строений. Выйдя из машины, пояснил: «Свешниковы, насколько помню, квартировали здесь». Я взглянула на утопающее в зелени двухэтажное здание, по всем приметам возведённое в девятнадцатом веке. Об этом свидетельствовали незамысловатые, но довольно изящные башенки на его крыше, причудливый орнамент стен, выложенный из старинных кирпичей, и маленькие резные балкончики второго этажа. Здание казалось достаточно прочным, построенным на века. Но по фундаменту, а кое-где и по стенам проходили трещины. Трещины, очевидно, образовалась из-за подземных коммуникаций, а также от котлованов, вырытых под три новостройки, которые, наполовину оштукатуренные, красовались невдалеке, сверкая хрусталём стекол и серебром крыш. Если бы не они, этот дом простоял бы не одну сотню лет. Ведь место под него «старорежимные» зодчие выбирали тщательно, с учётом залегания подземных вод и прочей геологической премудрости. И вряд ли они могли ошибиться. Прочный же кирпич, скреплённый раствором, замешанным на куриных яйцах, выдержал бы любой натиск природы. Но только непреднамеренного коварства человека этот раствор выдержать не смог.   
      Я поблагодарила провожатого, сказав, что теперь справлюсь сама.
      – Квартира пятнадцать, – кивнул он и, попрощавшись, направился к машине.
      Ноги нетерпеливо понесли меня к первому подъезду. Однако сообразив, что в доме не более шестнадцати квартир, я метнулась к другой двери, около которой стояли наполненные чем-то картофельные мешки.
      – Кого ищешь, али так смотришь? – раздался над ухом дребезжащий голосок.
      Вздрогнув, я обернулась и увидела сухонькую старушку. Её седые волосы были собраны на макушке в пучок. На ногах красовались калоши. Поверх простенького платья старушка повязала опрятненький фартук.
      – Ищу, – сказала я. – А что это у вас? – я кивнула на мешки.
      – И… милая, – протяжно запела бабуля, – у нас почитай уж который год, как машина хлам-то не увозит. Вернее, увозит, но не часто. Вон и ящики полнёхоньки.
      – Она показала глазами в сторону разросшихся кустов сирени, внутри которых виднелись замаскированные ветвями контейнеры, доверху заполненные мусором.
      – А ить коммунальные-то платим добросовестно, – продолжала собеседница, спрятав ладони в кармане фартука.
      – Да уж, – задумчиво произнесла я, водя пальцем по характерным зигзагам в стене. – Трещины тут у вас…
      Бабушка кивнула:
      – Много лет назад приходила какая-то комиссия и признала его анварийным. А потом комиссии зачастили чуть ли не каженный год, да толку-то от них. Вот и в нонешнем годе пришли, осмотрели всё кругом, о чём-то покалякали да и упорхнули. Теперь ждём, когда крыша али стены рухнут… А мусор уберём вскорости. Уберём. Скинулись, наняли частника. Машина должна подойти… А около дома-то у нас вишь, по-людски всё. Сами стараемся, приукрашаем как можем свой сиротский быт.
      Я осмотрелась кругом. Во дворе отсутствовал асфальт, зато было много клумб, на которых полыхали цветы. Под деревьями стояла пара аккуратно покрашенных скамеек.
      – Значит, бабушка, не всё так и страшно.
      – Страшно, милая, страшно. Вон намедни у Елены Михайловны кусок потолка жахнул в ванну. А если бы хозяйка в это время мылась.
      – Да, жуть...   
      Осознав, что словоохотливая старушка не хочет меня отпускать, я пообещала ей обратиться к областным телевизионщикам. «Только, – сказала я, – мне нужно самой осмотреть потолок у Елены Михайловны».
      Бабушка, поманив меня пальцем, нырнула в подъезд. Тут, на удивление, было чисто. В тщательно вымытые стёкла над лестничной площадкой охотно струился солнечный свет, паутины нигде не было. Обшарпанные же стены и потолки не очень бросались в глаза, так как около дверей я увидела аккуратно раскрашенные в разные цвета части стен. Кто-то щедрый ярко-оранжевой краской освежил даже перила, а также нарисовал ковровую дорожку на ступеньках. 
      – Стараемся, а то уж совсем тоскливо, – пояснила бабуля, видя мой недоумённый взгляд. – Сами убираем, сами моем, уборщица-то нам по штату не положена… А вот и квартирка Елены Михайловны. – Она показала на дверь, обитую коричневым дерматином. В глазах старушки появилось какое-то умильное полудетское выражение: – Хорошая женщина, я вам скажу. Приветливая, слова грубого не скажет.
      Поблагодарив бабушку, я нажала кнопку звонка.