Там, где рыдает Несси. Глава 17

      Из-за ветвей блеснуло озеро. Обычно у человека, находящегося в двух шагах от цели, удесятеряются силы. Я же почувствовала такую слабость, что профессору пришлось буквально тащить меня на руках. «Бедный Колокольцев! Килограммов под тридцать рюкзаки на спине, да ещё моих пятьдесят пять кило сбоку», – вяло подумала я.
      Наконец последний рывок был сделан. Перед нами во всём великолепии открылось неширокая водная гладь. Я посмотрела наверх и, увидев висевшие над головой скалы, ужаснулась. Как же мы сюда попали?  И тут, среди нагромождения камней, заметила еле наметившуюся тропку, которая и вывела нас к Лох-Нессу.   
      У небольшого плоского камня Олег Евгеньевич осторожно усадил меня на свою куртку и, достав из рюкзака термос с кофе и пакет с бутербродами, заставил подкрепиться. 
      После перекуса я блаженно перебралась на еловый лапник, нарубленный Колокольцевым и предусмотрительно накрытый байковым одеялом. Профессор аккуратно подложил мне под голову свёрнутое валиком полотенце:
      – Поспите немного. 
      – Обидно, но что же делать… – вымотанным голосом, подавляя в целях приличия зевоту, произнесла я.
      – Обидно что?.. – переспросил мой спутник.
      – Мы у цели, а мне не до красот. Устала так, что сил нет смотреть ни на горы, ни на воду.
      – Успеете ещё. Озеро от нас не убежит.
      – А вы хорошо ориентируетесь в этих дебрях, – сладко зевнула я.
      – Дядя-орнитолог часто брал меня в походы.
      – А где он сейчас?
      – На пенсии. Садом занимается. И птиц в саду наблюдает.
      Колокольцев ещё что-то там говорил про дядю и птиц, но я, выжатая как лимон непривычно тяжёлым для меня переходом, слушала его рассеянно. Веки готовы были вот-вот захлопнуться и закрыть предзакатное белесовато-сизое небо, пронизанное густыми, словно застывшими всполохами всё ещё тёплого солнца. 
      Проснулась, когда совсем стемнело. Колокольцев хлопотал у костра. Аппетитное варево призывно побулькивало в закопчённом котелке. Я не шевелилась, боясь разрушить необыкновенное очарование ночи. Прямо надо мной кто-то искусный расшил чёрно-лиловое бархатное полотно золотой звёздной россыпью. И этот кто-то, невидимый, заботливо окутал нас великолепным прозрачным пологом. Казалось, в мире нет сейчас ни одной живой души, кроме меня и моего трудолюбивого спутника.
      С Лох-Несса тянуло прохладой.  Но мне было тепло. Заботливый Олег Евгеньевич укрыл меня, спящую, лёгким на синтепоне одеялом. Сам же он из камуфляжной формы успел переоблачиться в пушистый свитер. «На котёнка похож», – пришло на ум сравнение.
      Стараясь не шуметь, повернула голову набок. Невдалеке гигантским подносом золотилось озеро. Тихий всплеск волн заставлял слегка поёживаться. А вдруг это Несси? Смотрит сейчас с любопытством на огонёк, гадая, кто же в эту ночь осмелился потревожить её священный покой.
      При упоминании о таинственном звере стало жутковато, и я невольно втянула голову в плечи. Казалось, подойди я сейчас к озеру, тут же вырастет громадная туша и опять, как во сне, положит голову (теперь уже на землю) у моих ног и скажет: «Спаси… спаси меня от людей! От их капканов, сетей, лодок».
      Потом мысли, подхватив меня на широкие крылья, увлекли к реальности. Вспомнив дневное происшествие, пошевелила ступнёй. Боли не было. Средство Колокольцева действительно оказалось чудодейственным.
Услышав шуршание, Олег Евгеньевич, повернулся ко мне: 
      – Проснулись? Замечательно. Сейчас, Каролина Витальевна, ушицу будем есть. С дымком. Вы любите уху с дымком?
      – Не пробовала.
      – Сейчас попробуете. Поверьте, это очень вкусно.
      – Спасибо. Мне так неудобно… доставила вам столько хлопот.
      – Ну уж и хлопоты, – весело промурлыкал он, помогая мне подняться. – Обычное мужское дело: разжечь костёр да сварить уху… Кстати, как ваша нога?
       – Не болит.
       – Ну и славненько. Берите ложку да садитесь вот сюда.
       Он указал на стул около камня, сколоченный из жердей. Сам же камень служил столом. На его плоской поверхности была постелена чистая салфеточка. На салфеточке стояли две эмалированные миски, две эмалированные кружки точно такой же весёлой расцветки. Рядом с мисками примостились две ложки из нержавейки. Тут же на одноразовой тарелочке лежал нарезанный аккуратными ломтиками хлеб.
      – Ой, спасибо, – умилилась я, вспомнив, что про посуду-то я даже и не подумала, когда укладывала в рюкзак кремы. – А стул сами сделали?
      – Да вот что-то получилось… Топорная работа, зато не будете сидеть на земле, – сказал он, разливая по мискам уху.
      Отужинав вкусным рыбным супом и напившись чая, настоянного на ароматных травах, мы спустились к озеру. Вымыли посуду, распугав своим вторжением стайки звёзд, устроившихся на отдых в мягкой, приятной на ощупь воде.
Затем долго сидели бок о бок у костра, созерцая чарующее ночное небо. Говорили о созвездиях, о том, почему они так названы, о влиянии ночных светил на людские судьбы.   
       – А хотите, я почитаю стихи? – неожиданно и как-то уж очень робко произнёс профессор. 
       – Вы любите поэзию?! – я поняла, что сейчас он бесповоротно покорит меня.
       – Да… – Он еще более смутился и, очевидно, покраснел.
       – Пожалуйста. С удовольствием послушаю.
       – Уф!.. – по-мальчишески вздохнул Колокольцев. Он набрал в грудь воздуха, выдохнул, наконец задышал ровно и спокойно:

                Какое счастие: и ночь, и мы одни!
                Река – как зеркало и вся блестит звездами;
                А там-то… голову закинь-ка да взгляни:
                Какая глубина и чистота над нами!

                О, называй меня безумным! Назови
                Чем хочешь; в этот миг я разумом слабею
                И в сердце чувствую такой прилив любви,
                Что не могу молчать, не стану, не умею!

                Я болен, я влюблён; но мучась и любя, –
                О, слушай! о, пойми! – я страсти не скрываю,
                И я хочу сказать, что я люблю тебя –
                Тебя, одну тебя люблю я и желаю!
 
      Он замолк. Глаза его, казалось, излучали энергию всех ночных светил вместе взятых. С душевным трепетом он смотрел на меня. Я, очарованная мелодичностью декламации, не в силах была сказать что-либо. Прелесть музыки, заключённая не только в стихах, но и тембре голоса, заворожила меня настолько, что я почти не обратила внимание на излишний пафос.
      – Ну как? – робко спросил мужественный профессор.
      – Прекрасно, – ответила я.
      – Я не был смешон?
      – Нет, что вы…
      – Спасибо. Думал, вы начнёте иронизировать.
      – Мне, правда, понравилось. А чьи это стихи? Стиль, кажется, Афанасия Фета.
      – Вы правы, это Фет… Постоянно ношу томик с его произведениями. – Он кинулся к рюкзаку и достал оттуда небольшую книжицу. Раскрыл её:
      – Вы позволите?
      – Конечно.

                Погляди мне в глаза хоть на миг,
                Не таись, будь душой откровенней:
                Чем яснее безумство в твоих,
                Тем блаженство моё несомненней.

                Не дано мне витийство: не мне
                Связных слов преднамеренный лепет!
                А больного безумца вдвойне
                Выдают не реченья, а трепет.

                Не стыжусь заиканий своих:
                Что доступнее, то многоценней.
                Погляди ж мне в глаза, хоть на миг,
                Не таись, будь душой откровенней.

      Сколько мы так просидели, «не наблюдая часов» и следуя за откровениями души поэта, – не знаю. Однако время от времени приходилось выныривать из поэтического мира в мир реальный, чтобы подбросить в затухающий костёр немного хвороста.
      – «Какая ночь! Как воздух чист, как серебристый дремлет лист, как тень черна прибрежных ив, как безмятежно спит залив…» – он закрыл томик и кивнул в сторону озера:
      – Всё спит. Пора и нам честь знать.
      Колокольцев подвёл меня к палатке, распахнул её: «Пожалуйте, сударыня». – Сам же развернулся и пошёл в направлении к костру.
      – Спасибо, а как же вы? – крикнула я вслед.
      Он махнул рукой:
      – Обо мне не беспокойтесь. Я мальчишкой привык бодрствовать во время вылазок с дядей. Птюшек до утренней зорьки записывали на магнитофон.
      Я забралась в палатку и села у входа. С Лох-Несса доносились осторожные крики какой-то птицы. Стало жутковато – спать расхотелось и я вернулась к костру. Колокольцев стоял лицом к озеру. Заслышав шаги, он оглянулся:
      – Не спится?
      – Да. К тому же птица какая-то кричит.
      – Не бойтесь, это пересмешник. Только вот над кем смеётся?
      – Над собой смеётся, – вспомнила я цитату из гоголевского «Ревизора».
      Я подошла к Олегу, и он робко обнял меня за плечи. Почувствовав тепло мужской руки, я вздрогнула, а после нежных слов «не замёрзли?» уткнулась носом в его мягкий свитер. Сквозь пушистость волокон слышала, как мощными толчками бьётся сильное мужское сердце. Он обхватив ладонями моё вмиг вспыхнувшее лицо:
      – У вас красивые глаза. И в них сейчас отражаются звёзды.
      Я обвила его шею руками и, приподнявшись на цыпочки, с трепетом прижалась щекой к колючему подбородку. «А ведь Колокольцев утром был чисто выбрит. Как скоро же у мужчин отрастает борода», – улыбнулась я своим мыслям.
      Он осторожно взял меня за подбородок и опять заглянул в глаза. Затем наклонился, и его горячие губы жадно коснулись моих. Бешено закружилась голова. Только сейчас по-настоящему, в полной мере я ощутила всепоглощающую сладость мужского поцелуя. Раньше со мной такого не бывало. Ароматы незнакомого дезодоранта, смешанные с запахом хороших сигарет и приторный горьковатый запах ночного костра туманили сознание… Казалось, мерцающее небо, до этого расстилавшееся таинственным пологом на недосягаемой высоте, опрокинулось – и мы, не видящие и не слышащие ничего вокруг, прочно запуталась в его звёздных складках. Прикосновение рук Колокольцева, жадно скользящих по моему телу, пронзало электрическим током. Я была вне времени и пространства… «Люблю тебя!», «Слышишь, безумно люблю тебя!», «Я это понял ещё там, в России…»
      Моя голова покоилась на его мускулистом плече. Он же, испросив у меня разрешения, курил, отвернувшись в сторону. Он хотел было выйти из палатки, но я, страшась даже на миг потерять его, предложила покурить здесь. Рядом с этим сильным, ничего не боящимся человеком чувствовала себя такой слабой и беззащитной. 
      К горлу неожиданно подступил ком воспоминаний. Чем больше ворошила прошлое, тем больше, разрастаясь с каждой подробностью неудавшейся семейной жизни, этот ком безжалостно давил на меня. В памяти всплыли физические и словесные унижения, которые чинил мне бывший муж.
      Вспомнились ранние годы перестройки, когда неожиданно единственной кормилицей в семье оказалась я. Мужа сократили на работе – и нам нужно было научиться жить на мой заработок. А его, этот самый заработок, не выплачивали месяцами. Выручал лес. В летнее время, почти каждый день, отправлялась на автобусе за город. Ехала до маминой деревни. И оттуда пешком топала километра два-три за ягодами или грибами. Возвращалась к вечеру. Быстренько сготовив муженьку и маленькой дочери что-нибудь перекусить, садилась перебирать принесённое, чтобы утром сдать на приёмный пункт. На вырученные деньги покупала самое необходимое: хлеб, растительное масло, соль, сахар, спички. Овощами и фруктами снабжала мама. Мяса мы практически не видели. Что удивительно: даже в голову не приходило жаловаться на жизнь. Понимала: всем тогда было не сладко.
      Осенью становилось тяжелее. В половине второго, после занятий, бежала домой. Переодевалась и неслась на автобусную остановку. Возвращалась с рюкзаком клюквы. Дочь, накормленная и уложенная соседкой, обычно уже спала. Благоверный же, если бывал не навеселе, терпеливо дожидался меня, чтобы я его покормила. Набив зобик, великовозрастный лодырь шёл в спальню, а я же на кухонном столе прокатывала клюкву. Утром, реализовав её, на полученные деньги покупала продукты. Затем спешила на работу. Не помню, когда в те годы отдыхала. Каждая минута… нет, каждая секунда, была на счету. Спала по два-три часа, а полноценный восьмичасовой сон был для меня недосягаемой роскошью.
      Тем не менее, следила за собой. Небольшая гимнастика для тела и лёгкий массаж лица стали непременными атрибутами моей жизни. В свободные минутки – помидорные, огуречные и прочие маски, паровые ванночки из трав также служили на пользу моему внешнему виду.
      А между тем муженёк частенько упрекал меня в тунеядстве: «Хорошо выглядишь, жизнь у тебя лёгкая. Глянь на Вальку: младше тебя, а лицо уже как у старухи». На что я резонно отвечала: «Валька не работает, следовательно могла бы себя и в порядок привести. А она сидит с бабушками на лавочке да сплетничает. В квартиру не влезть: углы грязью заросли, бельё не стирано. Да и ребятишки носятся по улице оборванцами. А вот Петька у неё молодец. В отличие от тебя халтурит у частника». Муж, белея от ярости, швырял пульт от телевизора и с кулаками набрасывался на меня.
      А уж если он запивал, то запивал по-чёрному. В такие дни приползал домой около двенадцати с пойлом и сидел до четырёх утра, время от времени напоминая мне, что его девиз: с бутылкой по жизни! Деньги же почти всегда вымогал у меня. Иногда халтурил. Но от халтур нам с дочерью ничего не перепадало. Дошло до того, что стал предлагать и мне стопки. Я, естественно, отказывалась, так как на дух не переношу спиртное. Это его злило, и он сжимал кулачищи. Я же хватала куртку и отправлялась бродить по городу. Под утро, когда благоверный засыпал за столом, мчалась домой и юркала под одеяло. 
      Не став дальше испытывать судьбу, развелась. Но суд оставил нас жить под одной крышей. Кошмары продолжались в том же духе. В перестроечные времена в государстве почему-то не было ни одной организации, способной защитить женщину. А таких несчастных, у которых пили мужья, в стране, со скоростью бешеного мустанга мчащейся в пропасть, насчитывалось очень и очень много.
      Потом супруг уехал на север. Женился. Быстро вляпался в какую-то историю. Сидел. Жена развелась с ним. Он женился ещё раз. Потом ещё… 
      Я воспряла духом, повеселела, оправилась от передряг. Выучила дочь. Удачно выдала её замуж. Жизнь налаживалась к лучшему.
      Но сейчас, лёжа в палатке, почему-то вспоминала не последние, благополучные, годы – нет, услужливая память без стеснения подкидывала и подкидывала мне страницы горестного прошлого. «На моё право забыть прежний кошмар кто-то словно наложил вето», – наконец-то подвела я философский итог своим размышлениям. Потоки слёз тут же неудержимо хлынули из глаз.
      Если честно, я не помню, когда плакала. Даже в самые тяжёлые времена ни одна беда, ни одно горе не смогли выдавить из меня даже слезинку. Сейчас же, сотрясаясь всем телом, рыдала взахлёб. Олег, уже засыпающий, осторожно высвободил руку из-под моей головы.   
      – Что случилось?
      Он, как ребёнка, приподнял меня и краем одеяла по-мужски неуклюже стал утирать мои слёзы.
      – Не плачь, а то и она расплачется…
      – Кто она? – хлюпнула я носом.
      – Несси…
      – Несси?!
      – Да, Несси… – сказал он и, подумав, добавил: – Где бы она ни была сейчас.
      Плечи мои пуще прежнего заходили ходуном.
      Не зная, что предпринять, Колокольцев провёл ладонью по моим волосам:
      – Прошу тебя, не надо. Всё будет хорошо… Я очень-очень люблю тебя. Угадай, из-за кого я прилетел в Шотландию? – Увидев мой вопросительный взгляд, улыбнулся: – Да… Именно так… Понял, что ни дня больше не смогу прожить без этих лучистых глаз.
      И он принялся жадно целовать моё распухшее от слёз лицо…