Там, где рыдает Несси. Глава 20

      Машина на приличной скорости неслась по безукоризненной трассе. Сидя рядом с водителем, уставшая и расслабленная, я предалась воспоминаниям о недавних событиях. А именно: о первых днях нашего пребывания на вилле знаменитого писателя.
      Наталья и Елена Михайловна в доме, где слуг оказалось более чем достаточно, времени даром не теряли. По поводу отсутствия работы у милых дам были иные соображения. Свешникова, испросив согласия у Ивана Ивановича, начала, к его великой радости, приводить в порядок многочисленные бумаги. Правда, то, что находилось на столе и около стола, она не трогала. Знала, что это нужные в данный момент материалы. А вот лежащие живописными грудами на полу, диване, в многочисленных шкафах «манускрипты» она рассортировала как в хорошей библиотеке по стеллажам, разделам, авторам, папкам (папок по её указанию было закуплено немереное количество), снабдив всё это этикетками, указателями, перечнями. Она не поленилась сделать и каталоги. Теперь любую книгу, брошюру, журнал, газету, вырезку, выписку, распечатку можно было найти в считанные секунды без особых проблем.
      А новоиспечённая вдова буквально на следующий день, вооружившись садовым инвентарём, принялась яростно полоть сорняки, выискивая их где-то внутри клумб. Она, к явному неудовольствию садовника, огненноволосого парня, с тем же энтузиазмом кинулась рыхлить землю в горшках с какими-то уродливыми яблоньками, сливами, вишнями, грушами. Но пареньку всё-таки удалось уговорить «помощницу» не трогать, а тем более, не поливать почву в этих вазонах. Вначале я тоже подумала, что молодой человек, в силу своего возраста, плохо ухаживает за растениями, оттого они и приобрели столь чудовищный вид. Садовник же, искренне улыбаясь, объяснил, что эти «чудеса рук человеческих» выращены на японский манер, так как японцы тяготеют ко всему миниатюрному. «Но зачем столько изгибов?» – изумилась я, на что тот ответил:
      – Красиво…
      – И как у вас всё это получается? – дотронулась я ладонью до причудливо изогнутой веточки.
      Парень красноречиво взглянул на притихшую Богачёву:
      – Видите ли, полив должен быть очень и очень редким. А технология выращивания такова: сначала от больших деревьев отрезают черенки, укореняют в песке или в специальном растворе, ну а потом высаживают в тесную ёмкость. Почва же должна быть неплодородной. К тому же её смешивают со щебнем.
      – Тебя бы на такой паёк, – отойдя в сторону, пробурчала Наталья. – Но работник то ли не расслышал, то ли сделал вид, что не расслышал. Как бы там ни было, он продолжал: – Иногда опытные садоводы вытаскивают и сгибают корни, под которые затем подкладывают камешки. Вот и получаются такие премиленькие растеньица.
      – Да уж… – ехидно заулыбалась Наташка. Она, очевидно, вспомнила свои озёрские яблони, вольготно растущие на никем не обиженной землице.
      – Как же они могут цвести да ещё и плодоносить в нечеловеческих условиях? дотронулась я до самого что ни на есть настоящего яблока, растущего на одном малюсеньком, сантиметров, наверное, семьдесят в высоту деревце.
      – Могут. Благодаря искусственному искривлению ветвей. Это задерживает органические вещества, необходимые для цветения и формирования плодов, – ответил учёный-садовод.
      – А сколько им лет? Старо как-то выглядят? – внимательно разглядывая сморщенную кору, наморщила лоб и я.
      – Им?  Пятьдесят. Некоторым – по сто, а есть экземпляры, которым перевалило за триста. Видите ли, – продолжил мужчина, – медленно растущих карликов формирует не одно поколение садоводов. Растения бережно передаются сыновьям, внукам и правнукам… – Он умолк, а потом добавил: – Кстати, эти экземпляры хозяин купил за бешеные деньги в Голландии.
      – За бешеные деньги… – не придавая особого смысла фразе, произнесла я.
      – Да-да. Именно… за бешеные, – повторил парень, – так что рыхлить и поливать здесь не надо.
      Глядя на искусственных уродцев, я сначала подумала, что они сокрушаются в глубине души о своей несчастной доле. Если, конечно, у них есть душа. А потом утешилась мыслью, что деревцам всё-таки хорошо. Ведь выращенные из черенков, они не знают иной судьбы. Не то что отловленные и посаженные в клетки взрослые животные. Тем часто снится свобода.
      – А на зиму вы их здесь оставляете? – уже вполне добродушно поинтересовалась Наталья.
      – Нет, – работник осторожно срезал секатором какую-то микроскопическую веточку. – Осенью мы их переносим в зимний сад.
      – Скажите, пожалуйста, – спросила я, – а в зимнем саду они не сбрасывают листву?
      – Сбрасывают, – кивнул головой словоохотливый собеседник. 
      Он осторожно поместил секатор в чемоданчик, снял перчатки, уложил их в специальный мешочек и только после этого пригласил нас осмотреть и другие прелести японского садика господина Пошена. 
      Далее в «садике» там и сям мы созерцали домики-пагоды, увитые лианами, – со скамейками внутри. В таких вот очаровательных беседках можно было прекрасно отдохнуть в жаркий полдень, попить чайку или просто поболтать по душам, наслаждаясь чарующей тело и душу благодатной прохладой.
    Меня удивили похожие на пемзу куски вещества, которым была придана форма скал. Скалы живописными островами размещались в маленьких длинных водоёмчиках, через которые были перекинуты красивые мостики. На голой поверхности псевдоостровков росли карликовые, метра полтора высотой, сосны с такими же искривлёнными, как и у деревьев в вазонах, стволами и ветвями. Около сосенок расположились аккуратно подстриженные мелколиственные кустарники. И сосны, и выстриженные кустарнички были покрыты миниатюрными лианками. 
      – Но это же практически невозможно! Как удаётся вам заставить жить на куске сухого вещества растительность? – удивилась я.
      – О! Не говорите… Это вещество пористое. В поры попадает вода, в которой я растворяю необходимые вещества, что и питает корни. В таком виде растения сохраняются десятки лет, – гордо произнёс садовник и после небольшой паузы добавил: – Японский садик – моё владение. Я – здесь хозяин. И у меня всё живёт долго. Но у нас тут ещё много чудесных уголков. Хотите посмотреть «зелёный зоопарк»?
      Мы с радостью согласилась. Он повёл нас по вымощенным красным и белым камнем дорожкам, на ходу то поправляя скатившийся с клумбы камушек, то выдёргивая не на месте выросшие травинки.
     Японский садик заканчивался серой мраморной аркой, увитой лианами. Искусственные ворота, под которыми мы величественно прошли на территорию «зелёного зоопарка», были примерно пятиметровой высоты. Я не поверила глазам своим. Такой красотищи, которая ожидала нас по ту сторону, я ещё никогда не видела. Наш гид, которого, кстати, звали Вальтер, улыбнулся:
      – Здесь очень много работы, и Мартину порой не справиться. Я иногда ему помогаю. Хозяин нам увеличил зарплату. Хотя и прежняя была неплохая.
      Вдоль центральной дорожки тянулись зелёные кубы подрезанных деревьев, в нишах которых стояли античные статуи.
      – Это копии. Но у хозяина в домашнем музее есть кое-какие вещицы, которые стоят огромных денег, – пояснил он. – Вот, смотрите... Здесь колонны. Это имитация остатков древнегреческого храма. Под колоннами улеглась группа зелёных львов. Вам нравится?.. А теперь взгляните сюда…
      Мы, лишённые дара речи, крутили головами направо и налево: тигры, львы, лошади, олени там и сям стояли, бежали, лежали, охотились, щипали траву… 
      – Подстригать кудри растений может не всякий. Господин Пошен сменил трёх садовников и остановился на Мартине. Мартин у него служит уже три года. И, по-моему, господин Пошен им очень доволен.
      Вальтер так и сказал метафорой: «кудри растений», что мне очень понравилось. Значит, и в душе простого садовника есть место для поэтических нюансов.
      – Скажите, пожалуйста, Вальтер… – Садовник вежливо повернулся ко мне. – А почему вы произнесли «кудри растений»? Сами придумали?
      – Нет, нет… – махнул рукой шотландец. – Это слова Иоганна Пошена. Однажды он процитировал мне стихотворение знаменитого русского поэта и сказал: «Вальтер, правда, здорово звучит…» Простите, забыл… А, вот: «...и кудри золотистые на солнышке горят». 
      – Есенина, – почти в унисон выдохнули мы с Натальей.
      – Точно, Есенина, – кивнул головой садовник.
      – А где сейчас Мартин? – поинтересовалась я, не увидев на рабочем месте коллегу Вальтера.
      – Уехал в Инвернес к дочери на свадьбу. Послезавтра должен вернуться. Но за эти несколько дней здесь ничего серьёзного не произойдёт. Звери не успеют обрасти шерстью. Вернее, не шерстью, а кудрями… Хотя, что я говорю: у зверей – кудри? Нет, у растений кудри… А что же тогда у людей? О, великий и могучий! Голову сломать можно. А как это можно сломать голову? Это не реально. … – он махнул рукой и заразительно улыбнулся.
      – Вы, оказывается, прекрасно знаете наш язык, – удивилась я его непринуждённой свободе ясно выражать свои мысли на русском языке.
      – Ещё со школы поставил перед собой цель выучить его досконально, чтобы читать в подлиннике русских писателей. Много чего я делал для этого, думаю, не стоит перечислять. Ну и результат, как видите, на лицо. Нет-нет, не на лице, я это прекрасно понимаю, – засмеялся он.
     Потом он предложил полюбоваться русским кусочком природы…
     – И к чему нужно было создавать этот уголок, ведь шотландская природа во многом напоминает нашу? – спросила я Роберта, высокого, немного сутуловатого мужчину лет сорока, третьего садовника. Тот сначала пожал плечами, а потом предположил, что господин Пошен, очевидно, скучает по России. 
     Русский уголок поразил своей скромностью и одновременно каким-то величием. На большом пространстве, засеянном шелковистой травкой, росли купами, в основном по трое, берёзы, перемежаясь с рябинками, увешанными гроздьями рубиновых ягод. Под некоторыми берёзами стояли беседки, увитые диким хмелем и причудливо оплетённые золотистыми ветками лозы.
      В центре небольшой полянки располагался пруд. Берега его были декорированы серым камнем. К пруду от беседок вели дорожки, вымощенные хорошо отшлифованным розоватым булыжником. В воде плавали листочки лилий, а по краям произрастали, чуть покачивая тёмно-коричневыми головками, камыши. Вернее, не камыши, а рогоз, который иногда ошибочно называют камышом.
      Чуть поодаль от пруда расположились пересыпанные горстями сверкающих на солнце ягод любимые мною ещё с детства кусты калины. Мы с Натальей, не сговариваясь, отщипнули по ягодке и ностальгически отправили в рот. Тут же сморщились, но мужественно проглотили милое сердцу лакомство.
      – Берёзы привезены сюда семилетними деревьями. Пришлось изучать новые технологии по пересадке, – сказал нам Роберт. – Думали, погибнут...
      – Ну и как? – заинтересованно спросила я, – все принялись?
      – Нет, пять саженцев не удалось спасти. А остальные, как видите, вон какими красавицами стали. – Он ласково потрепал опушённый шелковистой бахромой необыкновенно белый ствол. – Господин Пошен очень любит здесь отдыхать. И даже иногда работает в одной из беседок, где столик побольше, чтобы можно было на нём расположить ноутбук и бумаги.
       – Тут очень красиво, – сказала Наталья, оглядываясь кругом. – Наверное, и грибы растут?
       – Растут, но чуть дальше. Вон там, где деревья посажены в виде рощицы, – указал в глубь участка разговорчивый лесник. – Там мы раньше высевали мицелий. А теперь они и сами, без высева, плодятся. – Именно лесником, а не как-то иначе, мне теперь хотелось называть Роберта. Ведь специфика его работы – какой-никакой, а лес. Вернее – берёзовая роща. Пусть и маленькая.
   
      Я очнулась от тихого «ну вот и приехали». Это Колокольцев огласил окончание нашего пути. Оказывается, за воспоминаниями я не заметила, как уснула.
      Елена Михайловна, действительно, обрадовалась Олегу Евгеньевичу как родному. Она только что закончила очередную сортировку бумаг в кабинете писателя. Наталья же была где-то среди рабаток, розеток, вазонов.
      По приезде домой я приняла душ, а потом, даже не помню как, бухнулась на широкое ложе с необыкновенно уютным и ласковым постельным бельём.   
      Удивительно, но в этот раз мне ничего не снилось.
      Проспала целый день. Встала в девять вечера заметно отдохнувшей и голодной. Поздний ужин хоть и был одним из моих злейших врагов, тем не менее, я с удовольствием проглотила огромный кусок ветчины с салатом.
      –  А где Олег?.. Олег Евгеньевич? – спросила я у Натальи, опрыскивающей в гостиной листья какого-то растения. 
      – Ушёл с Иван Иванычем в гадюжник, – не обращая внимания на мой смущенный вид, даже не глядя в мою сторону, произнесла она.
      – Куда? – Я сделала, очевидно, что-то непристойное с лицом, потому что оглянувшаяся в этот момент Наталья рассмеялась.
      – Да туда… как его, господи?.. Тьфу… В серпентарий.
      Колокольцева я действительно нашла в серпентарии, где у Пошена в террариумах ползали змеи. Профессор с видом знатока бродил между стеклянными ящиками, рассматривая шипящие шланги; и, как мне показалось, созерцание плавно извивающихся толстых и тонких с причудливыми узорами верёвок доставляло ему истинное наслаждение. Он настолько увлёкся, что даже не заметил моего присутствия.
      – Это змейка, самочка, из семейства аспидовых, – услышала я не менее восторженный голос Иоганна Пошена.
      Выглянув из-за лиан, цепляющихся за шпалеры, я с содроганием заметила, что уважаемый писатель держит в руках довольно крупную змею, обхватив её пальцами у основания закруглённой головки. Змее ужасно не нравилось такое бесцеремонное обращение, отчего она извивалась, стараясь обхватить кольцами руку хозяина. Короткий хвост её мелко подрагивал. Несмотря на патологический страх, который испытываю к подобного рода созданиям, я, тем не менее, искренне пожалела несчастное животное. 
      – Обратите внимание, – вдохновенно вещал один служитель муз другому, – брюшко у нашей королевы одето рядом вытянутых в поперечном направлении роговых щитков. А под хвостиком… гляньте-ка сюда, – Иоганн Пошен показал пальцем куда-то под хвост перепуганной пленнице, – тоже есть щиточки. Целых два рядка.
      – И голова, смотрите, тоже покрыта крупными щитками, – чуть ли не тыча фломастером в лицо несчастной, в унисон писателю запел новоиспечённый знаток пресмыкающихся.
      – А ещё, Олег Евгеньевич, есть одно немаловажное обстоятельство. Видите, вот здесь расположен третий верхнегубый щиток. Он очень оригинально соприкасается как с глазом, так и с носовым щиточком. 
      «Сколько же у бедняжки щитков? И зачем они ей? А впрочем, если каждый будет тыкать в неё пальцами и сжимать в неслабых объятиях, тут как раз впору покрыться не щитками, а самой настоящей бронёй, – мелко подрагивая, выдавила я из себя подбадривающую мысль. 
      – Рудиментарных конечностей нет, – провёл ладонью под брюхом аспида Иван Иванович. – Потеряла ножки голубушка.
      «Зато голову не потеряла в отличие от некоторых», – улыбнулась я.   
      – А вот ядовитенькие зубки в целости и сохранности. Сидят себе преспокойно в верхней челюсти и в ус не дуют, – почти ткнул пальцем в рот змее уважаемый Олег Евгеньевич.
      Ошалевшая от подобной наглости аспидиха ещё больше выпучила глаза и ещё шире раскрыла чуть-чуть не брызнувшую смертельной росой пасть. «Ох, – красноречиво говорил её взгляд, – с каким бы наслаждением я вцепилась сейчас в вашу плоть, мучители вы этакие. Жаль, шея крепко стиснута. Ну что я вам сделала? В дикой природе я никого попусту не жалю, если, конечно, не наступят на меня. Наоборот, с шипением уползаю в кусты».
      И тут я вспомнила забавный случай. Однажды муж (дело было летом, мы гостили у мамы в деревне) поймал за огородом ужонка и принёс домой, чтобы показать мне. Я же отнюдь не обрадовалась такому подарку. Панический ужас железными обручами сковал мне нутро. Когда супруг стал подходить ближе, чтобы я смогла рассмотреть болтающего между пальцев «червячка», нервы мои не выдержали. Я завопила как зарезанная, а потом со всех ног кинулась из кухни в прихожую. Оттуда метнулась на улицу, не забыв потерять где-то тапки. Муж долго потом недоумевал, почему я так боюсь змей.
      А я знаю, почему. В детстве много пугали. Туда не ходи: там змеи. И туда не ходи: там тоже змеи. В общем, как я помню, всюду были коварные змеи, которые только и делали, что поджидали меня, чтобы вцепиться в ногу. 
      Сзади раздались шаги. Вздрогнув, я оглянулась. Лавируя между вазонами, сюда спешила Наталья. К груди у неё был прижат пульверизатор. Я приложила палец к губам. Наталья понимающе кивнула.
      Мы с подругой ещё в течение десяти-пятнадцати минут слушали восторженные вопли любителей пресмыкающихся. Любители бегали от ящика к ящику, хватали гадов руками и, захлёбываясь от восторга, забыв о возрасте и положении в обществе, кричали о каких-то олигодонах, бойгах, литоринхиях.
      Наталья, обхватив руками изящную вазу, кажется из фарфора, то недоумённо пожимала плечами, то улыбалась, то откровенно прыскала в кулак. Я же была куда серьёзнее, ибо меня сразила наповал необыкновенная эрудиция Иоганна Пошена. Он не только собрал со всего мира большую коллекцию змей, но ещё, оказывается, несмотря на огромную занятость, находил время для их изучения. Мало того, у него практикуются студенты-зоологи со всего Соединённого королевства.
      – И зачем только держат в клетках несчастных животных? Пусть бы обитали себе, где им заблагорассудится, – неожиданно прошептала Наталья. Я лишь кивнула в ответ.
      Не знаю, о чём ещё думала подруга, но именно сейчас она вся превратилась в слух и как хорошая ученица с ещё большим усердием начала внимать учёной беседе двух солидных мужей. Я же на цыпочках, чтобы не мешать ей, выскользнула из серпентария и направилась в свою комнату. Немного почитала. Затем отложила книгу и вышла в сад.
      «Ну вот, королева, ты и попалась. Посмотрим, как ты теперь ускользнёшь от меня. Не надо быть такой доверчивой…» – услышала я неподалёку, за кустами, голос Колокольцева.