Там, где рыдает Несси. Глава 21

      Ни на следующий день, ни потом Колокольцева я не видела. Наверное, гостит у родственников, а иначе где ему быть. Неужели я ошиблась в своей, казалось бы незыблемой, уверенности относительно того, зачем он здесь? Да и любит ли он меня? А что, если не любит? Да, собственно, ничего. Насильно мил не будешь. Так почему же в голове, словно ласточки перед ненастьем, непрерывно мелькают мысли о нём, как о единственном, на ком свет клином сошёлся? Чтобы отвлечься от грустного, я вышла на воздух. Было десять часов утра, светило солнышко, пели птицы, но не так громко, как весной, ибо некоторым из них сейчас не до пения – готовятся к путешествию. Но и на воздухе, будто комары перед дождём, неугомонные мысли продолжали атаковать меня. Вспомнила вчерашний его звонок. Он сообщил, что у него неотложные дела и его некоторое время не будет. Где не будет, он не уточнил. Голос его, как и прежде, звучал неподдельной нежностью. Тем не менее, я решила впредь быть осмотрительнее.
      Все мои думы явно запечатлелись на лице моём, и вышедшая следом Наталья осведомилась, не заболела ли я. Заболела, хотелось ответить ей, заболела глупостью, ибо в таком возрасте нужно быть рассудительнее и сдержаннее. Особенно – в амурных делах. Но я молчала, продолжая страдать.
      Наталье же, на мой взгляд, удавалось искусно прятать от всех своё внутреннее состояние. Приступы тоски по супругу, по крайней мере на людях, перестали захватывать её в томительный плен, который при неумелом владении чувствами мог бы довести человека до сумасшествия. Чтобы основательно прийти в себя от недавнего потрясения, она дни напролёт проводила в работе. И не только в саду. Она хваталась за всё: помогала прислуге вытирать пыль, мыть полы, готовить обед. Иоганн Пошен пытался объяснить ей, что в доме для этого достаточно людей, она же должна отдыхать и наслаждаться красотами Шотландии. А наработаться она, Наталья, мол, и дома успеет. Но подруга на эти вразумления никак не реагировала и продолжала мотаться то на кухню, то в сад, то в прачечную.
      Узрев, что она, словно булгаковская Маргарита, вот-вот ухватится за метлу, стоявшую около одного из вазонов и, очевидно, забытую кем-то из работников, я предложила ей прогуляться. Она, на удивление, быстро согласилась. Я обрадовалась: наконец-то удалось вырвать её из цепких лап небывалого трудолюбия.
      Мы бродили по мраморным дорожкам и болтали о разном. В основном о своём, о девичьем. Одна из дорожек вывела нас к ограде, отделяющей участок Иоганна Пошена от общественной земли. За оградой, метрах в трёхстах, рос исполинский дуб. Видя мой удивлённый взгляд, Наталья пояснила, что в обхвате дерево составляет семь метров. И она тут же поведала его историю. А ей о дубе, в свою очередь, рассказал Эварт, повар Ивана Ивановича, пожилой мужчина, увлекающийся местным фольклором.
      Лет двести назад в дерево ударила молния. Она снесла у дуба верхушку и опалила ствол. Вопреки опасениям, дуб не погиб. Наоборот, преодолевая боль и воспитывая в себе волю к жизни, он настойчиво тянул из земли живительные соки, отчего с каждым годом становился всё сильнее и величественнее. Он так же продолжал расти вверх, и по израненном ветвям его каждую весну пускала побеги молодая поросль. Однажды дерево облюбовала пара аистов. Птицы свили на его верхушке гнездо. Гнездо крепко держалось между обугленными, неподвластными гниению остатками верхней части ствола. Вскоре в уютном гнёздышке появились детишки. Когда семейство отправилось на зимовку, сельчане удалили ветви, затеняющие жилище. С тех пор так и повелось: каждый год, вот уже на протяжении нескольких столетий, люди по осени начинают готовиться к весеннему прилёту хозяев. Сколько пар аистов сменилось за это время, никто не считал. Величавые птицы регулярно возвращаются сюда, ибо чувствуют себя здесь в полной безопасности. Ребятне во все времена запрещалось устраивать игры и шуметь около дерева. Никто не знает, когда этот великан стал для местных чем-то вроде святыни. Нет, тут не проводят магических ритуалов и не молятся богам. Тут просто отдыхают душою и набираются сил.
      – Даже скамейки сделаны, – выслушав Наталью, указала я на несколько лавочек неподалёку от дуба.
      – Посидим, – откликнулась подруга. – Там, знаешь, какая атмосфера.
      – А сколько птенцов у них? – спросила я Богачёву, когда мы вышли за ограду и по асфальтированной дорожке направились к означенной цели.
      – Нынче три, – ответила Наталья. – Глянь сама. – Она заулыбалась совсем по-детски, глаза её восторженно заблестели.
      – Куда? – спросила я.
      Она указала на верх дерева.
      Пока я рассматривала скамьи, сделанные довольно искусно: к ажурным чугунным основам были прикреплены полированные сиденья, – в гнездо уже прилетели пять птиц. Причём, три из них сохраняли устойчивое положение, стоя на одной ноге. Ну совсем как цапли на мелководье.
      – А которые из них детки? – поинтересовалась я.
      – Не знаю, – пожала плечами Наталья. – Вроде все одинаковые. Хотя Иван Иванович говорит, что отличить старого аиста от молодого всё-таки можно.
      – И как?
      – У молодых светлое оперение темнее родительского, а клюв и ноги бурые или грязно-розовые. Но это если в упор смотреть. А так, издали, как ты различишь.
      – Точно, отсюда все одинаковые, – подтвердила я, напрягая зрение.
      – Скоро им в дорогу, – погрустнела Наталья.
      – Скоро, – кивнула я в ответ.
      Мы продолжали путь к лавочкам, как вдруг раздались странные щелчки. Будто кто-то невидимый громко колотил орехи.
      Наталья остановилась.
      – Дальше не пойдём, – сказала она.
      – Почему? – удивилась я.
      – Клекочут.
      – Клекочут?!
      – Аисты клекочут… Заметили чужих и сигнализируют об опасности.
      – А зачем же скамейки, если у них такая реакция на людей?
      – Они должны привыкнуть к нам. А пока мы для них чужие.
      Мы повернули обратно и нырнули за ограду, откуда и продолжили наблюдение за птицами.
      Неожиданно три аиста, взмахнув крыльями, воспарили над землёй.
      – Молодняк, – сказала подруга.
      – Ты уверена?
      – Думаю, да. Изучают местность, запоминают её.
      – Зачем? – спросила я.
      – Чтобы вернуться сюда. Хотя не все молодые возвращаются. Года три-четыре могут провести и на чужбине.
      – Ого! Почему-то думала, что птиц всегда тянет в родные места.
      – Молодые, глупые. Когда тоска основательно достанет их, тогда и повернут стопы, вернее крылья, вспять.
      – Совсем как у людей. Юные без оглядки несутся на чужбину, а старики ностальгируют об оставленной родине.
      – Кстати, – Наталья подняла глаза к небу, – они первыми рванут за моря. Родители же тронутся с места спустя четыре-пять дней.
      – Серьёзно?
      – Так уж у них повелось.
      – Наташа, а откуда ты всё знаешь?
      – В России, недалеко от нашего дома, на старой водонапорной башне такое же гнездо… Изучила их повадки.
      Я смотрела па парящих птиц и думала об Иоганне Пошене. Вот и он когда-то, как эти странники поневоле, улетел на чужбину. Что гнало его вдаль от родной земли? Явно не бури и потрясения. По его словам, причиной была неразделённая любовь.
      – Трое деток, – задумчиво произнесла я. – А у Ивана Ивановича два сына.
      – Ты так считаешь? – спросила Наталья, чему-то улыбаясь.
      – Конечно. Может, во Франции или Шотландии есть. Но это уже не моё дело.
      – Да-да, – тихо молвила подруга, – это его дело… Кстати, – встрепенулась она, – один из садовников Ивана Ивановича так и сказал своему зятю: если не будет трёх внуков, то он с ним и разговаривать не станет.
      – Кто?
      – Мартин… Дочь у него на днях замуж вышла.
      – Вальтер нам говорил об этом, – вспомнила я.
      – У аистов, мол, трое детишек, и у вас, молодых, должно быть столько, – продолжала Богачёва, из-под ладони наблюдая за кружащими в небе птицами.
      – Какой строгий папа, да и заявление у него какое-то необычное, – улыбнулась я.   
      – Обычное, – сказала Наталья. – Видишь ли, Мартин родом из тех краёв, где чтут древние обычаи. Там молодожёны следят за аистами: сколько те выведут птенцов, столько и у них должно быть детей.
      – Зачем это?
      – Считается, что в доме никогда не переведётся счастье и будет достаток во всём, – ответила Наталья.
      Мы ещё некоторое время бродили по зелёным угодьям Иоганна Пошена. Наталья рассказывала о работниках, которые трудились в поместье и с которыми она уже была на короткой ноге. Я слушала её и в душе завидовала такому её умению быстро сходиться с людьми, располагая их к себе. «Все они замечательные и очень довольны Иван Иванычем», – проговорила она и вдруг замолчала. Взглянув на неё, я поняла: наш пострел и здесь поспел. Ну разве могла Наталья пройти мимо человека, ковыряющегося в земле или ухаживающего за растениями. И действительно, когда мы поравнялись с двумя садовниками, она выхватила из ящика секатор и кинулась помогать Вальтеру и Мартину подстригать зелёных животных, чему те несказанно обрадовались. Судя по тому, как ловко нырял её инструмент в листву, работа была ей знакома. Только вот где она обучилась этому ремеслу? Кто были её учителя? Впрочем, глядя на улыбающиеся лица садовников, я догадалась кто.
      Расстроенная таким её поведением, я сходила за книгой Иоганна Пошена, недавно переведённой на русский язык. Она, недочитанная, лежала в моей комнате на столике. Это был увлекательный роман, рассказывающий о заселении пиктами шотландского побережья. Содержание романа захватило меня настолько, что я не видела и не слышала, что творилось кругом. Из мира грёз меня вывел голос Натальи:
      – Глянь, сколько шерсти состригла. Килограммов сорок, пожалуй. Зато какими красавцами стали, – она кивнула в сторону обновлённых растений и добавила: – Немножко поседели. Но это не страшно, сентябрь всё-таки.
      Я, улыбнувшись, тоже кивнула в знак согласия. Но вдруг меня осенило.
      «Сорок килограммов… сорок килограммов…» – запричитала я: – Наташ!
      Она испуганно ойкнула:
      – А?
      – Сегодня какое число?
      Наталья назвала дату.
      – И ты, Наташа, забыла, что у нас впереди?
      – Нет… – совершенно искренне изумилась подруга.
      – Наталья, – ахнула я, – через неделю будет сорок дней.
      – Сорок дней? – удивилась она. – Ты о чём?
      – Не о чём, а о ком.
      – И о ком?
      – О Юре.
      Она как-то странно глянула на меня, но тут же отвела глаза и тихо молвила:
      – Да. Скоро сороковины. Как время-то летит.
      – Надо ехать, – вздохнула я. – Нужно помянуть мужа, а на могилке прополоть траву. Памятник поставим через год, когда земля осядет.
      Она промолчала. Её молчание и задумчивый взгляд воззвали к моей совести, и я искренне пожалела, что напомнила ей об этом.
      – Извини, Наташ, не хотела. К слову пришлось, – забарабанила я пальцами по книге, опустив при этом голову.
      – За что извиняться-то, сорок дней они и есть сорок дней, – ответствовала она, подтянув на коленях брюки и усаживаясь на скамью рядом со мною.
      Я же была несказанно рада вернуться в Россию, ибо то, что довелось услышать позавчера в саду от Колокольцева, не давало мне покоя. Хотя не давало покоя мне и его отсутствие. Вот уж поистине загадочная личность этот профессор. Так кто же всё-таки Вы, Олег Евгеньевич? И что Вас сподвигло примчаться на берега легендарного Лох-Несса? Явно, не моя скромная персона, хотя Вы так отчаянно убеждали меня в обратном. А с другой стороны, почему я всё время думаю о Вас?
      – Нужно лететь, – повторила я, – помянуть Юру по русскому обычаю.
      – Прошу тебя, помолчи... – почти выкрикнула Наталья, очнувшись от раздумий. Посидев ещё с полминуты, она встала и направилась по дорожке к дому. Я последовала за нею.