Там, где рыдает Несси. Глава 24

      Я вспомнила о крупе, которую обещала Наталье. Продуктовый магазин располагался на другой стороне улицы.
      Светофор долго маячил красным. Но вот, наконец, он подмигнул жёлтым и выдал зелёный. Я сделала шаг вперёд и уронила зонтик. Судорожно наклонилась, чтобы поднять его, и тут нечто увесистое подтолкнуло меня сзади. Я шлёпнулась под ноги прохожим. Машинально дёрнулась, чтобы встать, но не смогла. Оказывается, необъятных размеров тётка прочно обосновалась на моей лодыжке. «Раззява! – неуклюже поднимаясь и стряхивая грязь с юбки, завизжала она. – Ложила бы зонт в сумочку! И чего вас черти носят в такую погоду!»
     Словечко «ложило» будто ножом прошлось по моему слуху. Не удостоив ответом нахалку и к тому же невежду, я, сильно хромая, ринулась на проезжую часть. Но неожиданно зелёный сменился жёлтым, который почему-то мигнул всего несколько раз, уступая место красному. Я застыла на разделительной полосе.
      Машины деловито сновали по обеим сторонам, недовольно пофыркивая моторами. Казалось, конца и края не будет этой лавине, несущейся сплошной стеной туда и сюда. Но вот опять раскрыл веки жёлтый, а потом заулыбался зелёный. Налегая на правую ногу, я смело потрусила вперёд. 
      Дальше были визг шин, бешеный толчок и провал в сознании.
      Очнулась в больнице. Щупальца проводов, тянувшихся от каких-то приборов, казалось, мечтали высосать из меня последние соки и, наоборот, с наслаждением засосать в ноющее тело и раскалывающуюся голову дополнительную боль. Я застонала. В этот момент чья-то прохладная рука коснулась лба. Я повернула чуть не заскрипевшую от натуги шею: около кровати стояла девушка со шприцем в руках.
      – Как вы себя чувствуете? – мило осведомилась она, делая мне укол.
      – Спасибо, – еле ворочая языком, ответила я. – Только голова болит.
      – Ничего. Со временем пройдёт. Потерпите немного.
      – Потерплю, – выдал некое подобие улыбки мой рот.
      – Вот и хорошо, – приветливо закивала медсестричка. – У нас здесь все терпят. Такое уж отделение.
      – А где я?
      – В травматологии. В реанимационной палате. Скоро переведём вас в обычную.
      Она принялась вынимать из штатива пустую бутылку. В открытую дверь было видно, как по коридору молча сновал туда-сюда люд. Лишь изредка лёгким гулом проносились в воздухе отрывистые фразы. Очевидно, гнетущая обстановка этого заведения не располагала граждан к активному общению.
      – Алла Васильевна, – неожиданно раздался женский голос, – вот вы где, а я вас в гинекологии искала. Что нам делать с Анютиной, домой рвётся. Говорит, что лечить её бесполезно. Она так и мужу сказала.
      – Уговаривайте остаться. Я её повторно осмотрю и назначу другие лекарства, – ответила собеседница. – А сейчас давайте-ка зайдём вот в эту палаточку и обозрим новые кровати. Если понравятся, буду просить такие же...
      Я её узнала. Я её просто не могла не узнать. Вот она стоит у двери. А ведь я уважаемого врача-гинеколога не видела с тех самых пор, как мы отчалили с Еленой Михайловной и Натальей в гостеприимную Шотландию. Наталья сообщила, что Алла Васильевна уехала к родственнице. Но я-то теперь знаю, к какой родственнице она уехала. Елена Михайловна не даст соврать. Вот только зачем ей нужно было мчаться в Таранск? Что за мотив гнал её туда?.. Боже, как раскалывается голова… Хоть бы снова уснуть. Но нет, какой тут сон, когда тебя основательно поколачивает. Неужели от страха?.. Я скосила глаза в сторону окна. За стеклом виднелся больничный парк. В поле моего зрения находились в основном клёны. Их оранжево-красная листва слегка подрагивала от мелко накрапывающего дождика. На нижних ветвях я увидела стайку синиц. Птицы, несмотря на лёгкое ненастье, весело перелетали с ветки на ветку. Их теньканья я не слышала, но представляла, как весело они поют там. На соседнем клёне была кормушка. Сейчас она, очевидно, была пуста, так как синички не проявляли к ней интереса. Да в это время нет необходимости в её наполнении, ибо птюшки ещё не голодают. Маленькие, шустрые, весёлые, довольные жизнью и такие светлые, подумала я. И никакие «заморя» им не нужны. Они нашли своё счастье на родине. И поэтому живут здесь и сейчас. Вот бы у людей было так. А то мечемся в поисках лучшей доли, откладывая жизнь на потом, и не замечаем, что старость-то давно подглядывает за нами из-за угла, чтобы схватить нас в цепкие объятия. И вот тут-то ты и осознаешь, что вроде бы и не жил ещё, а уже пора уходить… Я в душе улыбнулась птицам и вернулась в действительность.
     Сквозь прорезь век я принялась наблюдать за Аллой Васильевной. Алла Васильевна, как всегда, была коротко подстрижена. Слегка вьющиеся блондинистые волосы не отливали неприятной желтизной. Они казались естественными. Стройную фигуру изящно облегал зелёного цвета медицинский костюм. Руки поражали ухоженностью. Короткие отполированные ноготки, покрытые бесцветным лаком, придавали дополнительный шарм всему её облику. «Среднего роста… худенькая… примерно лет сорока… возможно, больше. Волосы белые, коротко острижены…» – вспомнились слова Елены Михайловны.
      Меня, словно высеченную из мрамора, неведомая сила прочно вдавила в кровать. Налитые болью веки помимо воли судорожно распахнулись. «Зачем она здесь? Ведь это не гинекологическое отделение и тем более не родильное?»
      Алла Васильевна, оглядевшись кругом, выстрелила в сторону медсестрички:
      – Как у вас чисто и светло. СЭС ждёте?
      – Не ждём. У нас последнее время всегда так, – ответила девушка, слегка зардевшись от похвалы. – Это всё Галина. Очень добросовестная, скажу вам. Ни одну пылинку не пропустит. 
      – Надо бы к нам переманить эту вашу Галину, – засмеялась Кудрявцева.
      – Не отдадим, самим нужна, – отшутилась медсестра.
      Я постаралась натянуть на голову одеяло, но у меня это вышло плохо. То ли сил не было, то ли одеяло в ногах за что-то зацепилось. Непослушная стёганая тряпица, облачённая в белоснежное покрывало, наползла лишь на подбородок. От слабости верхние веки мои не выдержали собственного веса и плюхнулись на нижние.
      Не знаю, сколько я проспала, или пробыла в забытье, но когда снова пришла в себя, сквозь колеблющееся марево пробуждения всё-таки рассмотрела её.
      – Ну вот наконец-то и открыли глазки, – услышала я над ухом знакомый голос. Алла Васильевна подмигнула мне: – Недельку пробыли в коме. 
      Несмотря на страх, бетонирующий нутро, я всё-таки дёрнулась. Заметив это, она удержала меня, затем, улыбнувшись, продолжила:
      – Знаю, милая, ещё очень больно, но скоро всё пройдёт. Вам назначили замечательные укольчики.
      Все мои дурные предчувствия, придавленные гнётом сомнений, начали проталкиваться вверх, словно рассол в бочке с квашеной капустой.
      – Не надо, – выжал капельку звука мой голос.
      – Зря вы отказываетесь. Это прекрасное лекарство. Уж поверьте мне.
      – Уйдите, или я закричу, – цепенея от ужаса, выдохнула я.
      – Не бойтесь, – это не страшно. Заодно поспите, – ласково пролепетала Алла Васильевна, делая мне укол в плечо.
      В облаке боли тут же всплыл размытый силуэт Елены Михайловны. «А ведь меня чуть не убили… Это было покушение на меня… А ведь меня чуть не убили… Это было покушение на меня…» – кувалдой задолбили по черепу леденящие душу фразы. Свет стал меркнуть у меня в глазах. Алла Васильевна всё ещё что-то говорила, говорила… Я хотела позвать на помощь, но вместо крика из груди вырвался полусип, полустон. Сознание моё встревоженным воробьём опять упорхнуло под потолок больничных апартаментов.


Рецензии