Затоичи

               

     Чтобы отвлечься от войны, Егор Васильевич Пятитятько стал зависать в  ютюбе.
     Так, примерно неделю или две он с утра до вечера смотрел чемпионат мира по снукеру.
     Глядя на перипетии чемпионата, на игроков, серьёзных как индейцы, на английскую, корректно свистящую, публику, Егор Васильевич с горьким чувством убеждался, что никто там даже не собирался  думать об Украине, никто не догадался пригласить   президента Зеленского на открытие, или хотя бы украсить  зал украинскими флагами.
     «Пів-світа плаче, пів-світа скаче»* - вспомнил он народную мудрость.
     Но потом привык и иногда сам забывал, что сейчас не мирные времена, а военные.
     Снукер так Егору Васильевичу понравился, что порой у него у самого чесались руки сыгрануть против Робертсона или Трампа, но не бывшего президента, а однофамильца.
     А раньше Егор Васильевич понятия не имел о снукере.
     Снукером оказался бильярд и с разноцветными шарами, и с красными, и надо было забивать то тот шарик, то тот,  при этом считая очки.  Дело в том, что за каждый  разноцветный давалось от двух очей до девяти, а за красный было только одно очко.
     Конечно, это кажется сложным и недоступным, но если  смотришь пару дней, то потом все понятно.

     * Пів-світа плаче, пів-світа скаче.  /укр.посл./   Пол-мира плачет, пол-мира пляшет.

     Но, по-любому, снукер это вам не «пирамидка» и снукеристам приходится столько думать, что к старости они делаются похожими на  докторов наук.
     Самый же лучший игрок в мире, Салливан, имел манеры и наружность премьер-министра Великобритании, посетившего спортивное мероприятие инкогнито.
     Когда-то давно, лет двадцать пять назад,  Егор Васильевич тоже любил поиграть в бильярд. Тогда в бывшем магазине «Наглядные пособия» какие-то бандиты открыли бильярдную с буфетом, и Егор Васильевич с друзьями, уже изрядно где-нибудь нализавшись, заходили полирнуться коньячком и покатать шары, и при этом смеялись как сумасшедшие, не попадая не только по нужному шару, но даже ни по какому.
     Но тут чемпионат мира закончился и  чемпионом 23-го года стал бельгиец, лысый молодой человек, совсем бы похожий на Владимира Ильича Ленина, если бы Владимир Ильич ходил с синими от татуировок руками.
     Поскольку такого никогда ещё не было, чтобы победил кто-то кроме англичанина, в крайнем случае ирландца, это стало скандалом и на кислые английские лица было больно смотреть.
     Но скоро Егору Васильевичу опять стало тошно от вестей с полей и он принялся искать новые отдушины в интернете, куда бы он мог забиться и не видеть ничего вокруг.
     Теперь он полюбил программу одного блогера, Чайкина, хотя он и был кацапом, где рассказывались случаи о несчастьях и катастрофах, постигших  любителей экстремального отдыха.
     Егору Васильевичу не так  было жалко  альпинистов,  которых никто не заставлял переться в горы  и усеивать там склоны своими измождёнными телами, как  было жаль  простых,  рядовых туристов.
     В конце-концов Егор Васильевич узнал о самой знаменитой, страшной и загадочной, истории с уральскими студентами, случившейся в начале пятидесятых на Перевале Дятлова в каких-то глухих горах.
     Об этой трагедии знал весь мир, и весь мир в течение последних семидесяти лет выдвигал гипотезы.
     Но Егор Васильевич узнал только сейчас и, естественно, ещё не успел составить собственное мнение.
     Слушая версии о таинственной гибели девяти человек, Егору Васильевичу было трудно, почти невозможно, остановиться на чём-нибудь определенном. Тут могло быть всё - и светящиеся шары, кружившие над горой Отортен накануне, и бак от космической ракеты, упавший рядом с палаткой и отравивший студентов своим  топливом, и заграничные шпионы, прибывшие в Западную Сибирь со спецзаданием, и местные индейцы, мстящие за своих  предков, и чего только ещё не было, одно другого убедительнее и лучше.
     Скоро Егору Васильевичу начало казаться, что тайна Горы Мертвецов, не раскрытая за семьдесят лет, так навеки и останется нераскрытой.
     Как  вдруг  он  услышал ещё одну, не имевшую широкого хождения, версию, что шестерых мальчиков, двух девочек и усатого  мужчину замордовали до смерти пьяные вертухаи с соседней зоны. И тут же Егор Васильевич бесповоротно и окончательно понял, что это и есть правда, и никакой другой быть не может, словно он стоял рядом и видел, как студентов жгут, мучают, ломают  ребра прикладами и оставляют  умирать на морозе.
     Егору Васильевичу даже  приснилось нечто подобное и он проснулся ночью.  «Так… так… так…» - тикали часы на кухне,  а ему казалось, что в далёком загробном мире.
     Ещё какое-то время Егор Васильевич смотрел десятками старые американские комедии, ему совершенно незнакомые, а для американцев бывшие тем, чем для нас «Волга-Волга» или «Весёлые ребята».
     Егору Васильевичу нравилось, как пели и плясали звезды Голливуда  в старину,  и что негры мелькали там только изредка, в виде носильщиков или лифтеров.
     Он не был расистом, но разговоры о том, что следующим Джеймсом Бондом будет Уилл Смит, его раздражали.
     После американских фильмов Егор Васильевич какое-то время пил водку, так как погрузился в депрессию, но не сильно, так как барахлил мотор.
     С раннего детства он воспитывался в уважении к войне и преклонении перед отцами и дедами, отстоявшими жизнь на земле.
     Теперь же он не испытывал ничего, кроме тупого удивления перед жизнью.
     А то вдруг  пьяному  Егору Васильевичу вспоминалось, как он  в юности  бредил  научной  фантастикой. Тогда  многие ею  бредили.
     Когда фантасты, особенно советские, начинали рассказывать о будущем, фантазия редко заносила их дальше двухтысячного года, максимум две тысячи двадцать пятого. Заноситься дальше  было то ли признаком дурного тона, то ли попахивало неверием в скорое торжество  коммунизма.
     Егор Васильевич помнил, как читал о голубых городах, колхозах на Венере и растопленных полярных льдах, где цвели фруктовые сады. Люди же 2020-х  были могучими  брюнетами и  серьёзными  блондинками, одетыми в серебристые комбинезоны.
    Сейчас Егор Васильевич с кривой улыбкой на пьяных устах видел, что не сбылось ничего из прочитанного, кроме, разве, тающих льдов, на месте которых  всё равно ничего не росло.
     Какое-то время Егор Васильевич всё же смотрел старую кинофантастику, особенно американскую, как более реалистичную и обещавшую в будущем не яблоки на Марсе, а  массу проблем, типа «Смерть пришла из космоса», 1958-го года выпуска,  «Атака  космических пиявок» 1959-го или «Дьяволица с Марса» 1954-го.
     Но всё это не могло продолжаться долго, ведь  сирены выли по три раза на дню, гуще пошли прилёты, у Лебедевых  зять пропал под Угледаром, а от сводок о невосполнимых потерях на глазах  Егора Васильевича наворачивались слёзы.
      Он уже хотел было вернуться назад и взяться за старые чемпионаты по снукеру, как вдруг, совершенно случайно, наткнулся на длинный японский телесериал или, вернее, цикл фильмов «Сказ о слепом массажисте Затоичи». Эти фильмы лучше всего отвлекли Егора Васильевича от окружающего и заставили глядеть вокруг  более спокойными глазами. И хотя после Нанкинской резни и «отряда 731» о японцах у него было  неприятное мнение, всё же теперь они предстали перед Егором Васильичем в менее хреновом свете.
     В сериале показывалось, как в старину по японским дорогам брело множество путников, тем более, что транспорт в Японии ещё не был изобретен, коней себе могли позволить лишь военные и чиновники, а в паланкине с носильщиками катались баловни судьбы и особы, приближённые к императору. Народ же в своей массе брёл.
     Вместе со всеми  брели и бродячие массажисты.
     Как правило, этой профессии, очень нужной в Японии, обучали слепцов.
     Когда они приходили в чужой город, то ходили по вечерним улицам, ища  клиентов и  давая о себе знать заунывными звуками флейты.
     Таков был и  Затоичи,  кривоногий мордатый парень,  в поздних сериях - неопрятный  дядька со слепыми буркалами и седыми бакенбардами.
     Этот пресловутый  Затоичи, о котором впоследствии были сложены легенды, пелись былины и снимались телесериалы, был чем-то средним между Тилем Уленшпигелем и Зорро. Фабула же была закручена на том, что массажист Ичи, бомж и, в сущности, инвалид первой группы, был великим и смертоносным мастером  клинка, который он незаметно носил в своей трости.
     Не было ни одной из сотен серий, где бы в очередном городке слепой массажист Затоичи трудноуловимыми для глаз движениями не зарезал  двадцать, тридцать, или хотя бы пятнадцать нехороших людей, якудза, обижавших местных вдов, сирот, стариков и особенно девушек из борделей, удивительно много которых функционировало в Японии в 19-м веке. К этому числу, как правило, пристегивались еще  один-два благородных самурая, на свою беду захотевших пофехтовать с Затоичи.
     Если взять  среднемесячным показателем  сто зарезанных  и перемножить на годы затоичевых странствий, то получится довольно большая армия убитых негодяев тысяч в сорок-сорок пять, так что если бы Затоичи пожил подольше, он вывел бы всех якудза под корешок.
     Негодяи тоже не спали и не собирались сдаваться просто так. Отчаявшись сразить героя в честном бою, они в него стреляли из пищалей и мушкетов, метали издали копья, пускали  стрелы, плевали в него отравленными иголками, подсылали баб с кинжалом, налетали в конном строю, воровали трость с клинком,  пытались сжечь Затоичи живьём, или хотя бы утопить, но всё это было напрасно и от этого делалось хуже самим же нападающим.
     Всё это было тем более странно, что бродячий массажист Затоичи был действительно слеп с детства, но так  изумительно к этому приспособился, что слепота  ему только помогала.
     «Я слепой, - говаривал Затоичи, - и не вижу, кого убиваю.» Это можно было бы счесть кокетством, если бы Затоичи умел кокетничать.
     Вот на этом-то японском сериале, или, вернее, бесконечной, снимавшейся не одно десятилетие, телесаге, Егор Васильевич пока и остановился, и  лишь надеется, что  Затоичи  ему хватит до конца войны. В крайнем случае, учитывая его куриную память, можно будет  пересмотреть все заново.
    Правда и слепой массажист не ангел и стрижёт головы направо и налево, но всё же с Бахмутом это не сравнить.