Манекен

1
Ключ мягко вошел в замочную скважину и бесшумно провернулся четыре раза в левую сторону. Металлическая дверь цвета серого гранита открылась плавно и упруго. Первым в квартиру вошел слегка утомленный, но опрятный мужчина среднего возраста. Он привычным жестом нажал клавишу дорогого выключателя. По коридору прокатилась волна яркого холодного света.
- Итак, - сказал он, - этот вариант у нас с вами последний из доступных на данный момент. Цена выше, но стоимость оправдана более чем.
- Я вам уже говорила, деньги – не проблема, - с легким безразличием в голосе произнесла входящая за ним в квартиру девушка лет двадцати пяти. – Как минимум, - добавила она, оглядывая коридор, - не моя.
На мгновение уголки ее рта иронически дернулись вверх и тут же опали.
Мужчина мельком глянул на нее в попытке понять, какая эмоция была вложена в это замечание, и, если глаза девушки игриво сверкнут легким саркастическим огоньком, будет уместно деликатно и ненавязчиво отшутиться в ответ, чтобы хоть как-то разрядить утомительную обстановку. Но глаза девушки плоско осматривали коридор. «Не зеркало души, - подумал он, - а тусклое стекло».
Девушка не выглядела ни растерянной, ни заинтересованной, ни вдохновленной. Движения ее были тяжелыми, инертными и вязкими. Она казалось мужчине безжизненной и полой, словно кукла. И он не понимал: естественна она или играет роль. 
Пропустив девушку вперед, мужчина продолжил:
- Помимо того, что данная квартира наголову выше своих предшественниц по уровню обустройства, она еще и находится в выигрышном месте, особенно, как мне кажется, выигрышном для вас.
- Не поняла?
Мужчина осекся, его дежурная улыбка слегка ослабла, он продолжил:
- Квартира располагается в самом центре города. Рядом с домом, в шаговой доступности, находятся рестораны, магазины, бутики, бары, ночные клубы…
- Да, да, это я люблю.
- Самое интересное. – Он жестом пригласил ее подойти ближе к окну. – Видите, даже из окна вы можете смотреть на витрины хороших магазинов.
Она вслух перечислила бренды всех увиденных в окно бутиков, прикинула в голове, куда хочет зайти в первую очередь и решительно сказала: «Мне нужно позвонить».
Мужчина понимающе кивнул, почтительно отступил и неслышными шагами вышел в коридор, учтиво заложив руки за спину.
Его профессиональные качества не позволяли потерять контроль над ситуацией и упустить нить разговора, поэтому он плавно, по-кошачьи, остановился в зоне слышимости и замер.
Надо признать, стены и двери в квартире были действительно плотными и толстыми, поэтому звук проникал сквозь них с большим трудом. Мужчина слышал что-то вроде: «Да… Дороговато… Ага… Лучше… Да, эта ближе… Хорошо… Буду ждать».
Разговор быстро закончился, мужчина, предугадав движение за стеной, развернулся на девяносто градусов и сделал шаг в обратном направлении, к комнате.
- Беру, - сказала она, выходя в коридор. – Позвоните по этому номеру. Он все оплатит.
2
Как только все необходимые бюрократические процедуры были исполнены, звонки сделаны, а учтивые слова прощания сказаны, мужчина, явно в приподнятом настроении, покинул квартиру.
Тени на лице девушки сгустились от болезненного нетерпения. Она с силой закрыла дверь, пару секунд поколдовала над замком, разбираясь в его несложном и надежном механизме, прокрутила защелку на четыре оборота. Закончив с дверью, она резким движением повернулась к рядом стоящей тумбочке, хищно схватила с нее свою женскую сумку, вытащила пластмассовый тюбик желтого цвета, похожий на зажигалку или губную помаду, и жадно затянулась. Полупрозрачный пар на мгновение окутал ее приторными клубами и сразу растворился в ярком свете коридора.
Девушка взяла устройство с собой и проследовала к окну снова изучать витрины. Скрестив руки на груди и зажав одноразку пальцами правой, она делала частые и глубокие затяжки, внимательно смотря на уличную жизнь. С каждой новой затяжкой выражение ее лица наполнялось все большей усталостью и удовлетворением. Она задумывалась о чем-то, взгляд затуманился, стал невидящим. Казалось, она смотрит на что-то прямо перед собой и не может на этом сфокусироваться. В это мгновение она напоминала восковую фигуру.
Очнувшись, она еще раз пробежала глазами слева-направо и справа-налево, прикидывая свой бюджет и додумывая желания.
Стояла теплая, но очень темная зима. За последний месяц природа смогла воспроизвести только два цвета: серый и черный. Но современный человек так ловко научился хитрить с миром и с самим собой, что окончательно вычеркнул из списка проблем первое и благополучно сменил его на список желаний второго. Как только серый пейзаж замерзал и начинал сгущаться и темнеть, его сковывающий покой нарушал беспокойный ритм большого города. Автомобильные фары взрезали темноту, путеводные фонари уходили далеко-далеко вдаль, окна домов упирались в черную крышу небесного свода, витрины магазинов сияли, как стекла огромных аквариумов.
Девушка у окна смотрела на свечение сказочных городских ламп. «Раз, - думала она, - два, три, потом сюда. Так, если будут пакеты, могу и занести их, потом опять сходить». Её взгляд в очередной раз пробежал по уличной иллюминации и неожиданно замер, наткнувшись на нечто необычное. Сияющий прямоугольник дома напротив имел один не сразу заметный, но явный изъян, рушивший гармонию и волшебство блестящего мира за окном: в самом центре здания на первом этаже не горела одна из витрин. Эта неестественная темнота на фоне естественного блеска вызывала ощущение урона, повреждения, травмы. «Будто зуб выбили, - подумала девушка и отвернулась».
Она прошла на кухню, за дверью нащупала выключатель, включила свет. Приятного вида гарнитур, круглый столик на троих, стульчики с высокими спинками. Она налила холодную воду из-под крана в электрический чайник, нажала кнопку, чайник зажегся синим. Постояв над ним секунду, она выключила чайник, подняла его, взболтала воду несколько раз и вылила в раковину, налила свежую и снова поставила. Чайник старательно загудел.
Уже несколько лет ей не приходилось серьезно обеспечивать себя запасами продуктов, и мысль о том, что в квартире нет ничего съестного, пришла к ней только после щелчка чайника. Она безуспешно изучила висящие на стенах шкафчики. Механически зевнув, она потерла глаза, медленно, с легким хрустом, потянулась, и без энтузиазма пошла обуваться.
3
За весь этот длинный день она нешуточно проголодалась. Бесконечное число затяжек успешно гасило чувство голода в течение дня, но к вечеру подобная диета приводила только к тошноте, головной боли и тяжести во всем теле. Голод накатывал волнообразно, не вовремя, стягивал живот и заставлял урчать его в самый неподходящий момент.
Она уже было направилась на поиски ближайшего супермаркета, но мысль о куда более интересных магазинах с одеждой и парфюмом отвлекла ее от насущных проблем. Голод испарился вновь. 
На первый взгляд могло показаться, что ее передвижения взбалмошны и хаотичны, выбор делается под влиянием ежесекундных импульсов, а интерес к тому или иному товару не имеет абсолютно никакой реальной пользы. Но так было только на первый взгляд постороннего человека. Каждую секунду она руководствовалась сформировавшимся в ее сознании алгоритмом, сплетенные вместе логика и интуиция позволяли ей виртуозно подмечать редкие и нужные вещи, увиливать от столпотворений и очередей, хищно вылавливать из мельтешащего фона яркие ценники со скидками и успешно удовлетворять свои, только ей понятные, девичьи потребности. Она следовала собственной стратегии и побеждала.
Она шла быстро, но осторожно. Черное подобие снега под ногами хлюпало и ускользало из-под ног. Пакеты в ее руках не были тяжелыми, но их количество превышало норму. Ручки, хоть и удобные, болезненно впивались в ее нежную белую кожу, стягивали пальцы, оставляли фиолетовые следы. Она хотела сделать парочку затяжек, но с подобным грузом это было проблематично. Впереди виднелся островок с лавочками.
Она выстроила пакеты в ряд, села рядышком, вытащила из сумки одноразку, нетерпеливо затянулась. Эффект уже почти не чувствовался, только запершило в горле. Она попыталась вытянуть максимум, устройство замигало и кончилось. «Блин, - подумала она и с досадой выбросила ее в мусорку». Она сидела лицом к проезжей части, здание с бутиками было за спиной. Она посмотрела на дом через дорогу и нашла взглядом окна своего нового временного жилища. Включенный несколько часов назад свет на кухне так и горел. Девушка внимательно изучила интерьер кухни, видимый с улицы, рассчитала, будет ли видно ее саму случайным прохожим. «Да, - подумала она, - жалюзи надо будет закрывать».
Автомобили с чавкающим звуком затормозили на перекрестке. Через дорогу женщина из газетного киоска вылила ведро с грязной водой под стену дома. Девушка задумчиво посмотрела в сторону звука льющийся воды. Даже на расстоянии она видела, как черная вода смешивается с черным снегом и растекается по невзрачной брусчатке. «Странно, - вдруг подумалось девушке, - я слышу, как течет вода».
На улице стало неестественно тихо и холодно, словно кто-то закрыл дверь холодильника. По рукам, ногам, спине и животу девушки хаотично забегали тонкие ледяные пальцы. Она поежилась и автоматически обхватила себя руками. «Дубак, - подумала она, - домой, домой, домой». После чего осеклась и вспомнила, что продукты так и не купила. Она раздраженно потянулась к карману, поискала в нем одноразку, выругалась про себя, трагично посмотрела на мусорку. В ее голове пролетела мысль: «Вытащи, там еще на пару затяжек хватит». Брезгливо поморщившись от самой себя, она резко поднялась, повернулась на каблуке левого сапога, как по команде «Кругом», к лавочке, чтобы взять пакеты, дернулась от неожиданности и замерла.
Прямо перед ней зияла дыра обесточенной витрины. Она уже не казалась такой темной, как при виде из окна. Теперь, если подойти к ней поближе, можно было разглядеть уходящее вглубь здания помещение за стеклом. Девушку одолевали противоположные чувства: взрослое безразличие и детский интерес. Пару секунд она потопталась на месте, от холода и любопытства, посмотрела по сторонам – людей поблизости не оказалось. Она взяла пакеты поудобнее и сделала шаг в сторону витрины. Неспешно приближаясь к стеклу, она ощущала, как темнота обступает ее со всех сторон. Черный экран витрины вытягивал из городских фонарей их электрический свет. Она остановилась в шаге от стекла, прищурилась и попыталась рассмотреть, что от нее скрывает неуютный мрак. 
С той стороны витрины к ней приближалось что-то холодное, восковое, неживое. Девушка неуклюже отпрянула от стекла и выругалась уже вслух, потому что испугалась собственного отражения. «Трусиха, - сказала она самой себе, - тру-си-ха.» Она переложила пакеты из правой руки в левую, приложила свободную руку ребром к стеклу и прижалась к ней лбом. Помещение показалось ей бесконечным. Оно уходило вдаль и терялось в непроглядной темноте. Слева и справа виднелись обычные магазинные колонны, квадратные, темно-синие. По левую сторону между колонн выглядывала длинная напольная вешалка для одежды. Сверху на вешалку беспардонно был накидан ком бесформенного тряпья. Справа можно было разглядеть примерочные кабинки с растопыренными занавесками. Все кабинки были пусты. На полу, в зоне слабой видимости, виднелись очертания разбросанных вещей, какой-то одежды, сумочек, зонтиков, забытых и не нужных. «Какая унылая пустота, - подумалось ей. – Странно, хорошее место пропадает. Ну да ладно». Но странное чувство, что она что-то упустила, не давало ей покоя. Она еще плотнее прижалась к стеклу, сощурила глаза и попыталась проникнуть взглядом вглубь помещения. Глаза уже привыкли к темноте, и темнота постепенно теряла свою непроглядность. Девушке казалось, что она сама, а не только ее взгляд, движется все дальше и дальше по залу. Из мрака что-то проступило.
На фоне расходящейся темени резко выделились черные непроницаемые фигуры.
Их было двое. Выше среднего человеческого роста. Ноги расставлены чуть шире плеч. Руки опущены вниз. Двое стояли в одинаковых позах, и положение их тел передавало внутреннее напряжение и скорую готовность к рывку. Девушка ощутила новую резкую волну ледяных уколов по спине и ногам. От испуга она хотела отпрянуть, но тело словно парализовало. Девушка чувствовала на себе тяжелые, выжидательные взгляды фигур. Было слишком темно, чтобы различить какие-либо детали стоящих в темноте людей. Ощущалось только одно: они тоже ее видят. Прошло всего несколько секунд, но казалось, что эта молчаливая дуэль достигла своего пика. Девушка резко отпрянула от стекла витрины и быстрыми шагами отправилась домой.
4
Свет на кухне она оставила включенным, пробежала по всем комнатам и щелкнула выключатели. Даже в пустой ванной комнате теперь горел свет. Она включила телевизоры на кухне и в зале. Закрыла тяжелые дорогие шторы. Вспомнила про незакрытые жалюзи на кухне. Ей не хотелось подходить к кухонному окну, из него было хорошо видно черную витрину. «А из витрины видно тебя, - промелькнуло у нее в мыслях».
«Не думай об этом, - думала она, - это твоя фантазия. Тебе показалось, это, скорее всего, были какие-нибудь вешалки. Или… или это были манекены». Она застыла в коридоре с отсутствующим выражением на лице.
- Твою-то мать! – выругалась она во весь голос. – Это же манекены. Это просто два долбаных манекена, которые стоят посреди торгового зала. Какая же я дура. И трусиха.
Она громко выдохнула. Закрыла глаза и посчитала до десяти. Чувство страха стало медленно расплываться и разряжаться, как темнота в заброшенном магазине. Картина произошедшего становилась все яснее и яснее. Вот она уже представила себе, как посреди заброшенного магазина стоят два невзрачных манекена. Они обшарпанные, голые, плоские, лысые и нелепые. Просто пластик на шарнирах. Она попыталась четко и детально представить себе эту картину, чтобы окончательно успокоиться и перебить чувство страха, но картина в голове почему-то возымела обратный эффект. Ей становилось страшнее.
Она подошла к кухонному окну, стараясь в него не выглядывать, взяла веревочки от жалюзи. Веревочки перепутались между собой и заедали. Она с усилием потянула за одну из них. Сперва та слегка поддалась, но через секунду резко застыла на месте и издала громкий нехороший треск. «Такой фокус не пройдет, - подумала она, - придется распутывать». И только она принялась распутывать пластиковые узелки, как ее глаза, словно без ее ведома, быстро проскользнули по злополучной витрине. За те доли секунды, что витрина была в поле зрения, девушка не разобрала ничего, кроме вида черного пятна на золотом фоне. «Без изменений, - подумала она и стала распутывать узелки дальше». Но зудящее чувство не покидало ее. Оно то оказывалось где-то в области затылка, то перепрыгивало на шею, опускалось к позвоночнику, взлетало к мочкам ушей, оказывалось в глазах. «Так, - твердо сказала она про себя, - раз – два – три!»
Девушка не заметила, как ее ладошки увлажнились, на лбу выступила холодная испарина, ноги стали словно изо льда. Внешне в витрине ничего не поменялось. Она так же неестественно и грузно выделялась на фоне ярких огней, так же вызывала чувства одиночества, брошенности, увечья. Но теперь к этим чувствам примешивалось еще одно, и оно ощущалось сильнее остальных. Девушка ощущала ужас, который был глух до каких-либо доводов разума. Как бы она не пыталась успокоить себя рассудочными суждениями, какие бы не рисовала в уме картины, какими бы объяснениями не апеллировала, страх побеждал.
Из окна своей кухни девушка видела, что витрина пуста, как и прежде. Внутри заброшенного магазина не загорелся дьявольский свет, и манекены не нарисовали кровью пентаграмму на стекле. Но она пугала ее. Пугала ее тем, что скрывала внутри себя.
На какое-то мгновение перед ее глазами возник образ заброшенного магазина. Образ, четкий и ощутимый, словно галлюцинация, возник где-то вовне, в чьем-то чужом сознании, и каким-то неведомым путем попал в ее. Она видела все так, словно опять стоит перед витриной магазина, прижимаясь лбом к холодному стеклу. Она снова видела запыленное пространство, уходящее в непроглядную темноту, видела холодные голые колонны, выпирающую острую вешалку, кляксы тряпья, пустые кабинки примерочной с ничего неотражающими зеркалами и… И больше ничего. Черные фигуры выпали из ее поля зрения. Они что, скрылись за колоннами? Растворились во тьме? Спрятались за ширмами? Увязались за ней?
С глухим жужжащим звуком кто-то схватил ее левое бедро, нога мгновенно покрылась ледяными иглами, по спине резкой волной пробежал парализующий озноб, плечи ее вздрогнули, на глазах образовалась слезная пленка, а из груди вырвался обреченный сжатый крик. Она инстинктивно тряхнула левой ногой, хлестко легнула воздух, мгновенно сжалась и отпрянула вбок. В поле видимости никого не оказалось. В ногу с новой силой впились холодные пальцы манекена, и заиграла музыка. Музыка показалась девушке очень знакомой. Она очень громко и грубо выругалась и вытащила мобильный телефон из левого кармана джинсов. 
5
На экране мобильного высветились цифры. Номер телефона не был вписан в записную книжку, но был давно заучен девушкой наизусть. Она попыталась восстановить сбившееся дыхание и негромко прокашлялась, чтобы очистить горло от налета испуга.
- А-а-алло, - с легким заиканием сказала она.
Мужской голос на той стороне звучал негромко, мягко, но всегда по-особенному четко, уверенно и глубоко. После каждого телефонного разговора у нее возникало ощущение, что она сейчас была не участником диалога, а побывала в роли пациента на сеансе гипноза.
- Да, - ответила она предательски дрожащим и неестественно высоким голосом, - Да, конечно, приезжай.
Она автоматически дернула за пластиковую веревочку от жалюзи, та громко крякнула, прокрутилась и плавно пошла вниз. Жалюзи закрылись.
- Да, да, поняла, - она вслух повторила назначенное им время и услышала гудки.
От такого резкого эмоционального перепада она еще минуту тупо смотрела в стену расширившимися и покрасневшими глазами. Ей не хотелось сейчас мысленно возвращаться на несколько минут назад, заново переживать ситуацию, осознавать собственную нервозность и стыдливо хихикать над абсурдом происходящего. Она отклоняла подобную рациональную терапию, поскольку понимала, что страх ее никуда не денется, и что страх этот пожирает ее на уровне инстинкта. Что-то идет за ней и это что-то несет ей только угрозу. И пусть ее прагматичное сознание отрицает возможность существования чего-то из ряда вон выходящего, была в ней другая, менее осознанная часть, кричащая сейчас изо всех сил: «Опасность!»
И все же после разговора она почувствовала облегчение. Переживать в одиночку осязаемый страх, исходящий от не выявленной угрозы, становилось все труднее. С другой стороны, ее сразу обеспокоила мысль, что расслабиться и забыться с ним ей сейчас не удастся. А он очень нетерпелив. И это еще больше создавало ощущение тупика.
- Мне надо покурить, - сказала она сама себе вслух, - одноразку, сигарету – плевать. Все что угодно. Блин.
Она посмотрела на часы. До назначенного времени оставался час. Она знала, что пунктуальность – одна из его сильных сторон и чуть ли не фетишистских наклонностей. Первое время ее пугала эта филигранная точность. По нему всегда можно было сверять часы.
Все еще с опаской, смотря по сторонам, она зашла в ванную комнату, дверь оставила открытой. Она заткнула ванну пробкой, включила горячую воду, сперва перепутав вентили, проверила температуру воды кончиками пальцев, сходила в прихожую, вытащила из сумки полотенце, вернулась в ванную комнату, завела будильник, на всякий случай, и разделась.
6
Они познакомились около двух лет назад. Она – студентка последнего курса филологического факультета местного университета, он – закрепившийся после аспирантуры преподаватель, кандидат и, чуть позже, ее научный руководитель. Она – уже разочаровавшаяся, но для всех многообещающая, он – тоже не идеализирующий, но практичный и добившийся.
С первых занятий она ощутила в нем схожие со своими чувства, увидела в нем пример и контуры ответов на собственные вопросы. Ей стало интересно. Стало интересно впервые за три года обучения. Когда спал воодушевляющий флер студенчества первого полугодия, и учеба превратилась в раздражающую рутину, она неожиданно для себя ощутила ступор и потерянность. Она продолжала продвигаться по избранному пути, но все больше по инерции и без энтузиазма. Она стала избегать рассадников официальной студенческой активности и смотрела на их участников сугубо с насмешкой и брезгливостью. С каждым днем она все сильнее ощущала, как погружается в туман, теряла ориентиры и механически двигалась вперед, надеясь только на скорый финал. Раздражительность стала привычной, расхлябанность и скука – ежедневными. Из примерной школьницы, недавней абитуриентки и фонтанирующей первокурсницы она превратилась в завсегдатая местных баров и алкогольных студенческих сходок. Все чаще она с изощренным удовольствием ставила себе неутешительные и модные в ее среде диагнозы, вроде маниакально-депрессивного психоза или синдрома хронической усталости. Ее литературные герои потеряли идиллическое обаяние, любимые писатели обросли невразумительными подробностями биографий, а вера в собственные силы и предназначение иссякла. Она вся будто бы иссякла и закончилась. Она продолжала жить, но чувствовала, что что-то главное было безвозвратно утеряно.
Перевалив, все еще отличницей, третий курс обучения и переборов суицидальные мысли, возникающие преимущественно в сессионные недели, она оказалась перед выбором: о чем и у кого писать дипломную работу. Так у нее и завязался тайный и такой воодушевляющий роман с преподавателем.
О его жизни она знала в общих чертах, и эта недосказанность еще более усиливала притягательность любовного приключения. Он был женат, она на первом же занятии увидела обручальное кольцо на его длинном, аристократическом пальце. Знала, что у него есть ребенок, и что в браке он достаточно счастлив. Она не видела себя его будущей женой и понимала, что этап любовников в их отношениях – первый и последний. Но она и не предполагала, что этот этап продлится так долго.
Он действительно помог ей в написании диплома, учебу она завершила с отличием и, встав перед выбором дальнейшего пути, она решила попрощаться, хотя бы временно, с ученической скамьей.
Сперва она думала, что он предпримет попытки отговорить ее, предложит новые перспективы и теплое место на своей кафедре, но он, то ли с уважением, то ли с безразличием, сразу принял ее выбор как должное. На этом, собственно, она и ожидала завершение их отношений и предчувствовала дальнейшие охлаждение и расхождение, но он словно и не замечал изменений в ее статусе и жизни и продолжил звонить в удобное для себя время, дарить подарки, помогать со съемом жилья и содержать ее в тепле и сытости.
Первое время ее несколько смущало положение содержанки. Точнее сказать, сперва она и не ощутила себя в этом положении. Она никогда не спрашивала его о том, сколько он зарабатывает, догадывается ли его жена о них, как ему удается тратить немалые суммы на ее содержание и оставаться незамеченным. С одной стороны, она не хотела утяжелять их роман излишними деталями, превращать его в обыденность, с другой – боялась сломать хрупкий баланс, потому что положение вещей ее устраивало более чем.
Свою неожиданную роль она осознала только спустя полгода отношений, да и то не сама, а благодаря подруге. За студенческие годы она так и не приобрела настоящих университетских подруг. Она могла встретиться с приятельницами со своего курса в какой-нибудь кафешке, могла сходить с ними в кино, посплетничать о мальчиках из группы или посидеть с ними ночью перед экзаменом над кипой распечатанных бумаг с ответами на билеты, но близости с ними она не ощущала, понимая, что их пути по завершению учебы прервутся.
В школьные времена она тоже всегда хранила внутреннюю дистанцию от других. Она никогда не понимала переживаний своих сверстников и чувствовала себя с ними неуютно. Она не могла поверить, что эти люди прожили на свете столько же, сколько и она. Она всегда чувствовала себя если не древней, то крайне зрелой. Но и на таком трудном пути встретилась ей единомышленница и сестра по духу. В средних классах они испытывали друг к другу взаимную нелюбовь и даже где-то необъяснимую ненависть, сторонились друг друга и не замечали в упор, при этом вскипая при любом случайном контакте. А после – злодейка-судьба свела их вместе за одной партой и так они вместе и остались, а нетерпение почти мгновенно превратилось в потребность.
Но свою амурную тайну первое время она хранила даже от лучшей и единственной подруги. Сперва она не хотела ей ничего говорить, потому что сама не верила в происходящее, после – потому что не думала, что все это продлится дольше двух свиданий, а потом боялась признаться, потому что слишком уж с признанием затянула. Но подруга, слишком близкая, чтобы не замечать, сама вывела ее на чистую воду.
Случилось это в один из томных вечеров с двумя бутылками вина и любимым ими обоими сыром с голубой плесенью. Подруга, мысленно измерив количество выпитого, достаточного, чтобы развязались языки и достаточного, чтобы потом осталось для душевного обсуждения, задала вопрос в лоб:
- Слушай, я понимаю, что твои страшные тайны должны оставаться только твоими, но давай уже колись. Мне поднадоели твои умалчивания и секретики. Возможно, ты можешь оставаться незамеченной у всех на виду, но у меня ты под колпаком.
- Под стеклянным колпаком?
- Не дай Бог. – Они обе улыбнулись. – Давай, выкладывай.
Она ощутила смесь облегчения и страха. Ее страх возник от понимания, что рассказанная вслух история, безмолвно существующая только для нее и для него, вырывается на свободу, становится реальностью, впускает в себя внешнего человека, даже если это самая близкая подруга.
 «Интересно, - подумала она, - он говорил кому-нибудь о нас?»
Впервые она задалась этим вопрос и склонялась к отрицательному ответу. Иначе она бы это почувствовала, подумалось ей.
Начала она немногословно, с запинками, мычанием и оговорками, но увидев себя со стороны, глазами подруги, поняла, как смешно и нелепо выглядит. Поэтому она начала рассказ заново, в подробностях и с интимными деталями, потому что больше не могла хранить это в себе. И потому что ей уже очень давно хотелось по-девичьи похвастать своими достижениями.
Подруга внимательно слушала, как бы вгрызаясь в каждое слово. Скорее, она не жадно смаковала подробности, но въедливо анализировала их. Она потягивала вино из пузатого бокала, не отрывая глаз от подсудимой.
Когда рассказ был окончен, на очень длинную минуту повисла тишина. Подруга не менялась в лице и не отрывала глаз от ее, будто смотрела не на нее, а куда-то вглубь.
- Милая моя, да ты шлюшка, - сказала она, засмеявшись и тут же испугавшись неуместности своей реплики. Но что сказано, то сказано.
В комнате повисла еще более гнетущая тишина, а потом они обе разразились чистым и заливистым смехом.
7
Конечно, она не считала ее ни шлюшкой, ни разрушительницей семей, ни отъявленной охотницей за мужскими богатствами. После волны облегчения и смеха они достаточно серьезно и трезво обсудили сложившуюся ситуацию и не смогли придумать ничего лучше, чем оставить все как есть и пустить ситуацию на самотек.
- Главное – не залететь, - серьезно сказала подруга и была права, иначе бы вся история скатилась в сферу тривиального любовного сюжета из очередной паршивой телепередачи.
Она вспомнила тот далекий и уже кажущийся нереальным вечер с грустной, ностальгической улыбкой на лице. Только сейчас она почувствовала, как ей не хватает подобных посиделок. Они не исчезли из поля зрения друг друга, не перестали поддерживать контакт, но постепенно и как-то слишком легко перешли к телефонным разговорам раз в неделю и периодической переписке, что, как она сейчас поняла, было нехорошим звоночком.
На полу зажужжало что-то громкое и живое. От неожиданности она вынырнула из горячей воды и наотмашь замахала руками, покрытыми пеной. Пена разлетелась по всей комнате. Она открыла глаза, но увидела только мутный образ собственных ног, согнутых в коленях. Шампунь попал в глаза и болезненно щипал. Быстро моргая, она добилась хоть какой-то видимости вокруг и выключила будильник на телефоне. До его приезда оставалось двадцать минут.
Она вылезла из ванны, насухо вытерла тело и голову полотенцем, расчесала длинные светлые волосы, поняла, что забыла фен в предыдущей их тайной квартире, и выругалась. После горячей воды температура в квартире казалось ей до неприличия низкой. Ее кожа сразу покрылась мурашками, а тело стало биться в мелком ознобе. На какое-то время она забыла историю, случившуюся с ней этим вечером, и ей было легче. Но сейчас все с новой силой восстановилось в памяти, и она заново, за мгновение, пережила все это вновь. На ее удивление, страх отступил. Все показалось додуманным и глупым. Она рассудила, что виной всему ее нервное истощение, общая усталость и отсутствие солнца этой муторной темной зимой.
Но времени для самоанализа оставалось крайне мало. Он должен был приехать с минуты на минуты. Она снова ощутила недавно появившуюся у себя эмоцию: она не хотела, чтобы он приезжал. Наверное, она все еще любила его, да, она полюбила его, пусть не сразу, но через время, когда яркость и свежесть новых ощущений от заговорщической, опасной связи превратились в чувство привязанности и страх потери. Она стойко поняла это, когда ответила на последний вопрос экзаменационной комиссии на защите диплома. Его задал он сам, при этом, естественно, натаскав ее перед этим, чтобы ее блестящий ответ прозвучал для всех остальных членов более чем убедительно и поставил жирную и красивую точку в ее выступлении. В один из вечеров перед защитой они, наполовину в шутку, наполовину нет, работали над ее актерским мастерством и игриво провели репетицию, чтобы оба в нужный момент были естественны и создавали видимость погруженности в научные изыски. После чего она получила свой «отл.», но не в зачетку.
Тогда же, ответив на его вопрос и услышав от председателя комиссии «спасибо», она трясущимися от напряжения руками неуклюже собрала в охапку листочки своего конспекта с кафедры и на ватных ногах проследовала вглубь аудитории. Когда она села и вскользь увидела его одобрительный взгляд, который на мгновение задержался на ней, а после перевелся на следующего по списку студента, сразу потеряв свое тепло, она должна была облегченно выдохнуть и осознать, что все закончилось благополучно. Но она подумала совсем не об этом. Она пришла в ужас от того, что все кончилось. Кончилась не студенческая жизнь, на которую ей, по сути, было давно наплевать, а кончился их роман. Долгие месяцы весны она старалась не подпускать эту мысль близко к себе, она старалась полностью занять себя дипломом, наслаждаться их участившимися встречами под эгидой подготовки и не думать о том, что будет дальше. Но дальше все-таки наступило. И сейчас все те опасения и страхи, что долгое время проносились по периферии ее сознания, хлынули общим леденящим потоком. И она поняла, что любит его.
Она не представляла себе, как могут продолжиться их отношения в новой реальности. Часто ночью, засыпая, она нехотя представляла себе, как он пожимает ей руку на прощание, поздравляет с окончанием института и хищными глазами ищет ей замену. А потом поступает с ее двойником таким же образом. Она порой думала, был ли кто-то у него до нее, но боялась спросить и, в сущности, знать не хотела. 
Но действительность оказалась непредугаданной и неожиданной: он ее не оставил. Он вообще сделал вид, что ничего не изменилось, и она так и осталась его студенткой. Первое время она была окрылена этим обстоятельством. Внешне все осталось, как и прежде, но внутри себя она ощущала новое, сильное, незнакомое ей ранее чувство.
Неожиданно для самой себя она почувствовала жгучую ревность к его жене. Ей стало тягостно от того, что он проводил вечера дома, а не с ней. Она понимала, что таким образом он сохраняет их роман в тайне, но теперь ей хотелось большего.
Они никогда не говорили по душам. Казалось, что и душ для них не существует. Были тела, была игра, было вожделение, но близости не было. В первый год отношений она и не желала чего-то большего. Ей с лихвой хватало того, что он давал ей, а она – ему.
Но сейчас, сейчас она поняла, что он ей необходим, он нужен ей, и нужен не в качестве любовника, но того, кто будет с ней рядом всегда.
А он продолжал тайно встречаться с ней, дарил подарки, достойно содержал ее во время поиска работы, которую она так и не нашла, а после бросила эту затею за неимением надобности. Ему нравилось то, что она доступна для него в любое время. И она смирилась с этим, даже не смирилась, а будто сломалась, будто ей требовалось время, чтобы снова собраться, восстать и сказать ему все, что она думает и чувствует, и чего хочет. Но время шло, и она привыкла к такой жизни окончательно.
8
Когда раздался еще непривычный для ее слуха звонок, она была полностью готова к встрече. Она, все еще несколько опасливо и на цыпочках, подошла к входной двери, посмотрела в глазок. Он деликатно вытирал ноги о коврик, держа в руках букет цветов и несколько пакетов, один из бутика, который она сегодня посещала, второй – без эмблем. Раньше бы она ощутила прилив сил и нежности, благодарность и восторг, но сейчас не почувствовала ничего, кроме вялости и отчуждения. Но она не могла внешне показывать эти эмоции при нем, поэтому глубоко вздохнула, сделала приветливое выражение лица и открыла.
Он по-змеиному протиснулся в квартиру, быстро закрыл за собой дверь, словно скрываясь от преследователей, и нежно, как бы тушуясь, почти шепотом, произнес: «Ну, с новосельем».
То ли по привычке, то ли все-таки от проступивших давних чувств, она приняла от него букет, взяла пакеты, чтобы он мог разуться, и поцеловала его в гладко выбритую щеку.
- Ты очень приятно пахнешь, - сказал он, стягивая второй ботинок, - новый парфюм?
Он вообще очень ревностно относился к ее ароматам. Какие-то духи он покупал ей сам, какие-то она брала себе сама, но всегда похожие на те, что прежде выбрал он. Во времена становления их отношений у них даже была небольшая ссора, связанная с тем, что он категорически запретил ей курить. И скорее всего, думала она, не из-за борьбы за ее здоровье, а из-за стойкого запаха сигарет, которые она курила в студенческие годы. Тогда она решительно предприняла попытку бросить, но, к ее тайному счастью, в то время на рынок вывалили тонны разнообразных одноразовых электронных сигарет, которые позволяли ей тайно курить и оставаться незамеченной.
- Тут и парфюм, и гель для душа. Я только из ванны, - ответила она и игриво блеснула глазами. – Хочешь, покажу тебе квартиру? Я еще сама толком не осмотрелась.
- Позже, - сказал он, - у меня мало времени, поэтому сперва я хочу осмотреть тебя. – И привычно ущипнул ее за правое бедро. В глазах его читалось нетерпение.
И еще, - добавил он, - сам не знаю, чего это меня дернуло, но я по пути заехал в один очень интересный магазин и машинально купил тебе одну любопытную вещичку.
На мгновение она смутилась, но не подала виду и невинным голосом спросила: «Да… и что же там?»
Он взял из ее рук пакет, который она не смогла опознать, и заглянул внутрь.
- Там…сразу говорю, если тебе не понравится, я настаивать не буду. – Он смущенно бросил на нее взгляд. - Там… в общем… это белье. Или не белье, костюмчик.
Она явно не ожидала от него подобных экспериментов, он любил порой похулиганить в постели, но все оставалось в пределах разумного и по итогу доставляло удовольствие им обоим, но ролевые игры всегда казались ей чем-то из рода влажных фантазий подростков или престарелых извращенцев. Или пресытившихся мужчин. В ее груди болезненно вспыхнул маленький, но яркий костерок обиды или даже отвращения. Она почувствовала грязь, исходящую из этого безымянного пакета. Причем в прямом и переносном смысле. Она не была ханжой, но секс-шопы всегда казались ей неестественными и пошлыми. Она никогда не заходила в подобные магазины, но представление, благодаря фильмам, имела. И, не будучи убежденной феминисткой, все же считала, что подобные утехи оскорбляют и овеществляют женщин.
Она посмотрела на него тяжелым и осуждающим взглядом, но увидела в ответ мольбу, перемешанную со стыдом. Его взгляд говорил: «Мне стыдно, очень стыдно, но давай попробуем». И в этот момент она почувствовала преступником не его, а себя. Ей стало неудобно за свой нахлынувший гнев и пуританство. «Вот так всегда, - подумала она, - виноват он, а стыдно мне. Как под гипнозом, ей Богу, как под гипнозом».
- Ммм…- начала она. – Ролевые игры?
- Это громко сказано.
- И какой костюм ты для меня выбрал? Что хочешь на меня надеть?
- Черт… даже неудобно вслух.
«Зато смотреть удобно, - подумала она».
- Дай угадаю, школьница, строгая училка, горничная? 
- Первое, - ответил он.
«Старовата я для школьницы, друг мой, - мысленно произнесла она. - Да я и так твоя студентка. Бывшая, правда».
- А ты будешь моим строгим учителем? – спросила она и сама не поверила, что стала ему подыгрывать.
Ему понравилась ее реакция, но от неожиданности он не смог подыграть уже ей:
- Я… ну нет, нет. Я… я просто…
- И ты не будешь шлепать меня указкой в наказание? Мне кажется, я сегодня получила двойку.
В его взгляде пропал стыд, он хищно посмотрел на нее и сказал:
- Указку я не купил, поэтому сегодня обойдусь ладошкой.
9
Они лежали на мягком диване без постельного белья. Оба держали по бокалу купленного им красного вина и, еще громко дыша, смотрели на противоположную стену опустевшими глазами. Каждый думал о своем. Рядом с диваном, с его стороны, валялся ее новый костюм.
Естественное молчание стало сменяться натянутым. Чувствовалось, что они оба теперь испытывают легкую стыдливость и явно не хотят говорить о случившемся. Она боролась с двумя желаниями сразу: покурить и захихикать. По сути, ничего сверхъестественного или извращенного между ними не произошло. Она надела дурацкий, вульгарный и неудобный костюм школьницы и, не пробыв в нем и пяти минут, быстро от него избавилась. Он же вел себя, как и всегда, одновременно страстно и отстраненно. Она любила эти сладкие минуты отдыха после, когда мысли неуловимы, пролетают через мозг безостановочным потоком и не сулят ничего плохого. Где-то она читала, что подобная реакция свойственна мужчинам, но ее это даже забавляло.
Она хотела спросить, не купил ли он другой костюм на второй заход, но не стала, чтобы его не обидеть. Она отпила глоток вина, еще немного помолчала и спросила:
- Тебе понравилось?
Ей показалось, что он дернулся от неожиданности, будто забыл, что она рядом. Он ответил:
- Ты про костюм или вообще?
- Не знаю, про костюм, наверное.
- Забавно, конечно, но вряд ли я скоро захочу повторить.
- Обновок не ждать?
- Мне по душе костюм Евы.
Ее мысли стали приходить в норму, поток потерял интенсивность, замедлился, и сознание вновь обрело форму и размеренность.
Она ощутила его движение рядом, он потянулась к тумбочке и несколько секунд вглядывался в наручные часы.
- Сколько там? - спросила она.
 - Почти девять.
- До скольки ты сегодня?
- Уже пора.
- Жена не поймет, что ты выпил?
- Скажу, что кто-нибудь на кафедре проставлялся.
- Частенько у вас проставляются, - не зло съязвила она.
Она почувствовала, что он слегка улыбнулся в темноте.
- Работает ведь.
«Да, - подумала она. – Работает, вечный двигатель всегда работает. А потом снова, снова, снова, снова. Он уедет, приедет, уедет, приедет. Что-нибудь мне купит. Исчезнет на время, снова позвонит».
- Как она вообще?
- Кто? – недоуменно спросил он.
Она очень редко спрашивала его о той, оборотной, стороне его жизни, о жене, дочери, доме. Несколько раз она предпринимала попытки узнать его лучше и ближе и поэтому пыталась как бы вскользь упомянуть о семье, но реакция всегда была однозначна: он не желает впускать ее туда. Он не показывал раздражения или злости, но отвечал уклончиво и явно нехотя, и ей приходилось деликатно оставаться ни с чем.
Но сейчас ее одолевали внутренние борения: она ощутила желание пойти на обострение, поставить его перед фактом, показать собственную самость, но с другой стороны, ее рассудок остужающе трубил о том, что сейчас не время. Она действительно была истощена за день. Пусть страх после вечернего инцидента ослаб, она все же чувствовала его следы, раны требовалось залечить. Да и он, ее новоявленный порно-режиссер с ролевым реквизитом, вряд ли будет реагировать холодно и здраво, сегодняшний вечер тоже подарил ему повод понервничать от своих желаний. Но она решила прощупать почву:
- Как - кто? Твоя жена.
- Спасибо, хорошо.
«Ответ, достойный дипломата, - раздраженно подумала она».
- И все?
- В каком смысле?
- И это все, что ты можешь сказать мне о своей жене?
- А разве этого мало?
- Ну, я не знаю. Расскажи, чем вы занимались в выходные, что она приготовила на ужин, куда вы ездили в последнее время, может, не знаю, фильмы какие смотрели, кем она работает?
Она действительно не знала о его семье ничего, кроме ее наличия. Он так плавно и незаметно оградил от нее всю информацию о своей официальной жизни, что со временем та перестала для нее существовать.
- Ездили в торговый центр, смотрели Бергмана, работает все там же, в банке. Достаточно? – с проблеском нетерпения прочеканил он.
«Хоть что-то, хоть что-то, - проговорила она про себя».
- Дочь?
- Учится.
- Где?
- В школе.
Он резким движением поднялся с дивана и неуверенно качнулся.
- Ладно, мне пора ехать.
Она удовлетворенно сказала «хорошо» и отпила большой глоток вина. Конечно, вряд ли ее успех можно назвать блестящим, но кирпичик зашатался! Вряд ли он вылетел из стены, но ведь шатнулся, а значит, если его подтачивать, может обрушить защиту. 
10
Когда стрелка часов чуть перевалила за девять, он, со свойственной хорошему солдату прытью, оделся и вновь оставил ее в одиночестве.
«Пунктуальность, - подумала она. – Ох уж эта пунктуальность».
Она уперлась еще разгоряченным лбом в холодную поверхность входной двери и глубоко вобрала в легкие прохладный воздух новой квартиры. В левом боку что-то предательски кольнуло, но даже это доставило ей специфическое удовольствие. Осознание того, что она вышла на тропу войны, что она сделала первый шаг в этой битве без прогноза на финал, что она смогла заставить застывший маятник качнуться, дало ей повод для гордости за саму себя, давно забытое ощущение. «Теперь все будет иначе, - подумала она. – Отступать некуда». Она тут же почувствовала слабые уколы совести и отголоски опасений, но, ощущая новые силу и радость в себе, быстро избавилась от сомнений.
Несмотря на насыщенный день, в сон ее все же не клонило. Обычно, после его ухода, она делала себе какой-нибудь расслабляющий травяной чай, принимала горячую ванну и ложилась спать, даже если время было раннее. Ее мозг, успокоенный выполненным долгом, привычно давал сигнал об отключении всему телу и не желал больше заниматься ничем полезным.
Но сейчас она была бодра, удовлетворена физически и морально и чувствовала заряд энергии. Она даже удивилась этому новому-старому ощущению времени, когда она не суматошно готовилась к встрече, ждала его звонка или, как бы выполнив поставленную задачу, выключалась как заведенная игрушка, теперь она снова ощутила время как ресурс, принадлежащий только ей.
И открывшаяся вновь перспектива поставила ее перед вопросом: что делать?
Она вальяжно прогулялась по комнатам новой квартиры, напевая себе под нос песенку из далекой юности. Хотелось многого, но чего именно, было еще не ясно. Она привычно подумала про покурить, больше по инерции, чем по желанию, но даже как-то легко для самой себя быстро передумала. «Чаю, все-таки хочу чаю, - сказала она вслух самой себе, - все-таки заслужила». Она осеклась. «Заслужила, - подумала она с ноткой раздражения. – Заслужила вкусняшку».
Нет, она хотела не просто чай, теперь она была готова на подвиги. Она пережила столько странных эмоциональных взбучек за сегодняшний день, что теперь ей хотелось вершить великие дела, хотя бы в масштабе собственной жизни.
«И теперь, - подумала она с иронией, - когда благостная атмосфера восторжествовала, по закону жанра случится что-то плохое».
И от этой своей иронии она снова неуютно поежилась. «Интересно. – промелькнуло в голове. – Какой это жанр?»
Зная свою особенность излишне накручивать, она быстро пришла к компромиссу с самой собой и внутренне попридержала чувство надвигающейся паники. Она зашла на кухню, скользнула взглядом по закрытым жалюзи, мельком обрисовав себе картинку с черной витриной внизу, нажала на кнопку чайника. И снова этот щелчок вернул ее в сферу быта. Не было ни продуктов, ни чая. Она с досадой и недовольством собой подумала, что пора взрослеть.
«И что, - подумала она, - в супермаркет, что ли». Идея выходить на улицу ей крайне не импонировала, было действительно лень, да и вновь увидеть, даже издалека, эту неестественную вмятину в доме, напугавшую ее своими манекенами, тоже не больно хотелось.
Она села на стул, положила руки ладонями вверх на поверхность крышки кухонного стола и, как бы на пальцах, стала объяснять себе, что сейчас корректнее будет предпринять. Живот предательски заурчал, уловив ее слабину, крича о своих желаниях и напоминая о себе одним известным ему способом. По кухне прокатился комичный звук изголодавшейся плоти.
«Так, - начала она объяснять самой себе, - ты взрослая девочка, и проводить весь день на кофе и сигаретах, пусть для нас это вода и одноразки, уже не круто. Такими темпами, милая, гастрит не за горами. Кто будет любить тебя со страшным шлангом в животе. Подумай о моих внуках! – Пролетела в голове мысль, озвученная голосом ее матери. Она улыбнулась. – Нет, детонька, давай надевай свои модные шмотки и иди в долбаный супермаркет за банальной человечьей едой. Купи чай, кашку на утро, молоко, какие-нибудь банальные макароны и, да черт, хоть сосиску. И ешь сосиску и не строй из себя больше куколку. Или манекен».
И снова в ее сознании возникли эти жуткие манекены, и снова ей стало страшно. Она даже на секунду передумала выходить из дома, но здравый смысл и новое желание доводить дело до конца взяли свое. Она, еще борясь с собой, все же оделась и вышла в темный, склизкий городской морок.
11
Вечернее оживление сошло на нет. Люди разбежались по домам и ужинали со своими семьями. Еще слонялись одинокие припозднившиеся, но уже не дотягивали до звания толпы. Она перехватила свою руку, потянувшуюся к карману в поисках курева, и сказала ей и себе строгое «нет». Сперва она убедила себя выйти на улицу не только из-за желания перекусить, но и с целью развеяться, разложить по полочкам собственный роман и набросать хотя бы черновой план дальнейших действий. Но тут же разочаровалась в собственных надеждах, потому что ее вновь стал одолевать незримый страх. В подъезде ей казалось, что вот-вот на лестничной площадке возникнут эти жуткие манекены, будут стоять на своих шарнирах, а после обретут способность двигать восковыми конечностями и кинутся на нее. Потом, на первом этаже, ей стало страшно открывать дверь подъезда, потому что уж теперь точно они стоят за ней. Потом она мысленно видела их за каждым деревом и во всех кустах. Это был бредовый страх, думалось ей, но он был неодолим и реален, как в детстве, когда видишь монстров за вращающимся стулом, ждешь их появления из шкафа и чувствуешь когтистые хваткие лапы под кроватью. А утром просыпаешься как ни в чем не бывало и спокойно живешь свой день. Но до наступления дня было еще далеко, а она сама добровольно кинулась в их ловушку.
На улице не было никаких манекенов, были только кукольные прохожие, но эта мысль была из сферы снобских ее философствований. Стоя у подъезда, она картинно сжала кулаки, как бы беря волю в кулак, трезвыми глазами оценила окружающую обстановку и начала движение в сторону круглосуточного супермаркета.
Но ее вдруг осенила неутешительная правда: она не знает, где тут магазин, а посмотреть это заранее она не удосужилась. Она достала телефон с некой тайной, скрытой надеждой на незамеченное сообщение, но сигналов от него не увидела. Открыла карту и стала изучать географию своей новой временной жизни. «Конечно, - подумала она, - сейчас я увижу, что путь до супермаркета проходит строго рядом с этой витриной, да чего уж там, сейчас вообще окажется, что он за витриной и находится, и я погибну от рук манекенов в темноте заброшенного магазина в поисках макарон».
Магазин был в другой стороне, и ей даже не нужно было смотреть на витрину издалека. Она вполне законно могла избежать повторного столкновения с неизвестным. Ей всего лишь требовалось пройти через двор, в другом направлении от оживленной улицы, и обогнуть пятиэтажку.
«Но черт возьми, - подумала она, - что это вообще со мной за фигня. Я, блин, взрослая женщина с любовником и содержанским образом жизни, какого хрена я должна бояться вообще не пойми чего. Давай-ка, милая моя, закончим сегодняшний день со всеми поставленными над «i» точками».
Она не на шутку воодушевилась собственными рвением, оптимизмом и смелостью и пошла в сторону витрины для выяснения отношений.
Когда она вышла из двора, обогнула свой дом и оказалась на улице, видимой ей из окон, витрина сразу попала в поле ее зрения. Она мгновенно заприметила изменения – там мигала лампа. Нервный флуоресцентный свет бился о мокрую брусчатку возле заброшенного магазина. Витрина была еще далеко, но ее свет уже неприятно раздражал глаза и наполнял гипнотическим ужасом. Здравые доводы сразу ушли на задворки сознания, и она даже хотела плюнуть и уйти. По крайней мере, можно было заглянуть туда и утром. Но ночь, целая ночь в одиночестве, боязни и неведении пугали ее еще больше.
«Хоть бы там сейчас закоротило проводку, и все к чертям сгорело, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», - подумала она и даже постояла минуту в ожидании на безопасном расстоянии. Но свет продолжал пугающе и призывно мигать.
12
Каждый всполох электрического света отдавался в ее груди и висках болезненными кровяными толчками. Окружающее пространство потеряло границы и растеклось, смазалось. Она видела только предательски приближающееся стекло витрины, на котором, казалось ей, то проступали, то растворялись следы человеческих рук.
Подойдя к витрине сбоку и еще не вступив в ее леденящий свет, она мужественно стерла некстати проступившие слезы, сделала, подумалось ей, последний свой вздох и на будто чужих ногах шагнула в неизвестность.
Интенсивности вспышек хватало для того, чтобы мельком, урывками, разглядеть страшащую ее картину. Глаза инстинктивно сфокусировались на главном источнике опасности. Во время своего пути она задумалась, что могло напугать ее сильнее: отсутствие манекенов в магазине или их присутствие, но не смогла найти для себя удовлетворительного ответа. Теперь же действительность сама дала ответ на вопрос: манекены были там, и она ощутила новую сковывающую волну страха.
Подобной картины она не смогла бы представить даже в самом плохом раскладе. Манекены были там, но не их присутствие пугало ее теперь. Сперва она с ужасом поняла, что манекены поменяли свои позы. Они так и стояли в отдалении торгового зала, но сейчас казались чуть ближе или больше, словно их слегка придвинули при новой расстановке. Теперь их агрессивное нетерпение сменилось другим. Помимо пугающей мертвенной сосредоточенности от них лучилось что-то вульгарное, пошлое, человеческое. Они стояли на своих восковых, желтоватых, под болезненную человеческую кожу ногах, но вполоборота. Один манекен, явно символизирующий мужчину, стоял во весь рост, держа свои негнущиеся руки как бы на пояснице второго. «Второй, - поняла она, - это женщина». Женский манекен стоял на прямых ногах, но был согнут пополам. И оба они представляли картину интимной человеческой страсти. Она словно подловила их, случайно заглянув в замочную скважину. И еще можно было бы предположить, что это проделки каких-нибудь озабоченных подростков, проникших в магазин и продемонстрировавших свое недалекое чувство юмора, но была деталь, перечеркнувшая эту надежду.
На манекене-женщине была вульгарная школьная форма.
 Вспышки света ускорялись в такт ее все усиливающемуся сердцебиению. В ней бушевали обида, досада, страх, непонимание, смущение. Все это собралось в натянутый канат, выпрямило ее по струнке изнутри и заставляло смотреть. Она не могла ни уйти, ни пошевелиться, ни отвести взгляд. Глаза наполнились горячими слезами, но даже не из-за страха, из-за стыда. Свет мерцал, мерцал, мерцал. Во время каждой вспышки казалось, что помещение на глазах стареет, дряхлеет, гниет. Одежда, разбросанная по полу, истлевает и превращается в рухлядь. Краска на стенах облупливается, пол исходится пузырями. Занавески на кабинках рвутся по швам, вешалка горбится. Только манекены, погруженные в себя, продолжают стоять в оскорбительной позе.
 Лампа истерично мигнула в последний раз и загорелась с новой силой, осветив все помещение. Этот жуткий слегка оранжевый свет вернул ей способность двигаться. Она стояла перед витриной, как перед огнем, способная бежать, но продолжая вглядываться внутрь. Ее оглушил скрежет, и перед глазами резко, с грохотом, опустилась металлическая монолитная ставня магазина.
13
Резко отпрянув назад, она в мгновение пришла в себя окончательно и, спасаясь неведомо от кого, ринулась дальше по улице, не думая куда, главное – подальше отсюда. В голове крутилось одно: «За нами следили, следили, следили. Кто? Что? Зачем?» Сейчас это было неважно, важно было то, что кто-то или что-то незримо для нее следил за ней все время и этот кто-то видел ее жизнь.
Сейчас ей просто необходимо было твердое мужское плечо, и не в качестве поддержки, а в качестве банальной безопасности. Она вытащила телефон прямо на бегу, молниеносно набрала заученный номер и, прижав телефон к уху, стала слушать протяжные, монотонные, издевательские гудки.
Первый, второй, третий…Каждый гудок был предательски долог. Он не отвечал. На ходу она неуместно вспомнила, что по правилам этикета после шестого гудка, даже если дело срочное, нужно было оставить в покое не отвечающего собеседника, но какой к черту этикет.
После восьмого гудка она услышала мерзкий роботизированный женский голос – абонент не отвечал.
«Нет, нет, - сказала она себе и, кажется, вслух, - ты мне ответишь. Ты мне сейчас ответишь».
Она свернула с улицы в какой-то двор, сперва пожалев об этом, там было темно и жутковато, но она не чувствовала за собой никакой погони и вообще на бегу поняла, что не ощущает угрозы.
С непривычки навалилась физическая усталость: в груди кололо, голова гудела, ноги подкашивались, и стало очень жарко.
Громко дыша, она села на первую попавшуюся лавочку, судорожно сжимая телефон в руке, и, с красным от напряжения лицом, с силой стала повторно набирать номер. Со стороны могло показаться, что сама девушка является источником опасности для окружающих.
Она надеялась, что он перезвонит ей сам, но все было тщетно. Она снова услышала опостылевшие гудки, но продолжала давить на психику ему и его жене. «Пусть хоть кто-нибудь ответит, - думала она, - хоть кто-нибудь».
- Да, - раздраженно и официально проговорил он с того конца, - Я вас слушаю.
- Приезжай, пожалуйста, приезжай.
- Да, да, - жуликовато начал он, - я вас внимательно слушаю.
- Срочно! Мне нужна помощь.
Она только сейчас поняла, что, в сущности, помочь он ей ничем не мог. Она не сможет рассказать ему о случившемся, она побоится показаться ему смешной, нелепой, глупой, слабой. Она побоится показаться ему человеком даже в минуты опасности. Но что-то толкало ее довести дело до конца.
- Я вас плохо слышу, повторите, пожалуйста.
Она закипала. Страх больше не одолевал ее, ее одолевала обида. «Какой деликатный, - подумала она. – Аж тошно».
- Я очень прошу тебя сейчас приехать. Мне реально нужна помощь. Я прошу…
- Извините. Подождите секунду, я сейчас.
Она услышала, как он встал и пошел по комнате. Ей казалось, что она слышит напряженное молчание его жены.
- Да, слушаю вас.
- Хватит меня слушать, приезжай. Сейчас.
- Что случилось? – Его интонация несколько изменилась, но не в лучшую сторону, не было сочувствия, была агрессия.
- Я не могу сказать по телефону… Я не могу сказать… Случилось что-то страшное, что-то непонятное.
Он молчал и напряженно слушал.
- Я не могу объяснить, но мне надо, чтобы ты приехал.
- Вы же понимаете, что я не могу.
Это прозвучало так безапелляционно, что она даже как-то глубже провалилась в лавочку.
- То есть вообще никак?
- Что-то серьезное?
Она была настолько ошарашена его отказом, что холодно и твердо произнесла:
- Нет.
- Я надеюсь, вы справитесь с этой проблемой?
- Да.
- Нет, конечно, если случилось что-то серьезное, я приеду, - сказал он фальшивым сочувственным тоном, уже зная ее ответ и понимая отсутсвие последствий для себя.
- Не надо. Я справлюсь.
- Звоните, если возникнут проблемы. – Он замялся. – До свидания?
Она молча выключила телефон и облегченно выдохнула.
Она твердо поняла, что не вернется в снятую им квартиру ни под каким предлогом. Поняла, что что бы не случилось с ней сегодня, ничего плохого не произошло. И поняла, что ей нужно тепло.
Она снова включила телефон, нажала на знакомое имя в телефонной книжке, через гудок услышала взволнованный женский голос и сказала: «Готовь бокалы, буду через полчаса».
И за стеклом витрины начался ремонт.