Там, где рыдает Несси. Глава 30

      Вскоре Натальин дом гудел весёлыми голосами. Огромная столовая, посреди которой стоял длинный стол под белой скатертью в обрамлении старинных стульев, наполнилась людьми. Свешников по-хозяйски открыл кастрюли и кастрюльки на плите и наполнил в первую очередь три кошачьи миски. Он распахнул дверь и впустил двух красавцев, сибирских котов. Они в тёплое время года редко ночевали дома. Пушок, который до этого мирно спал на коврике в прихожей, вскочил и приступил с сотоварищами к трапезе. Сибиряки ели шумно, помногу; наш же питомец трапезничал не спеша, степенно, словно работяга, осознавший значимость хорошо выполненной им работы и получивший вознаграждение за неё. Что случилось с котом, отчего произошли такие разительные перемены, я не могла взять в толк. А ещё говорят: животные, мол, неразумные существа и руководствуются одними лишь инстинктами.
Антон Иванович приступил к разогреванию пищи для нас.
      – Антоша, – обратилась к нему Алла Васильевна, – позволь нам с Каролиной Витальевной похозяйничать.
      – Да сидите уж, – отмахнулся последний. – Глянь на неё, – он повернулся в мою сторону, – на ней лица нет от усталости. А я мужик, силёнок у меня всё-таки побольше. А ты, если хочешь помочь, поставь на стол тарелки, чашки, положи ложки, вилки. Да достань там в рюкзаке в прихожей… Сама знаешь, что…
      – Что вы, я не устала и с удовольствием помогу, – встрепенулась я, хотя чувствовала себя так, будто кто-то невидимый вдавливал меня за плечи в землю. А руки и ноги стали такими тяжелыми, что я ими с трудом шевелила.
      – Каролиночка, отдыхайте. Вы действительно очень бледны, – сказала Алла Васильевна, раскладывая на столе бумажные салфетки.
      Олег Евгеньевич, куривший около распахнутого окна, погасил в пепельнице сигарету и, взяв меня под локоток, усадил в одно из кресел в дальнем углу столовой. Я закрыла глаза и постаралась расслабиться.
      – Ты не заболела? – участливо осведомился Колокольцев.
      – Нет, – сказала я, слегка шевельнувшись. – Просто немного устала.
      Потянуло сквозняком. Это Григорий Иванович зачем-то вышел на веранду. Олег подошёл к окну и закрыл его.
      – Отдыхай, набирайся сил на завтра, – сказал Колокольцев, вернувшись ко мне.
      – А что завтра? – приподнялась я на кресле.
      Олег встал напротив меня.
      – Каролина, – положил он свою большую ладонь на мою маленькую ладошку, – завтра тебя ждёт много сюрпризов. И сюрпризов приятных. А сегодня постарайся ни о чём никого не спрашивать.
      – Опять тайны? – с укоризной спросила я.
      – Тайны, Каролиночка, – вздохнул он и покачал головой, не отводя взгляда от моих глаз. Приобняв меня за плечи, добавил: – Тайны против нашей с тобой воли и воли всех здесь присутствующих… – Он ещё раз вздохнул и сел на другое кресло рядом.
      – Угу, – неопределённо сказала я, в душе начиная раздражаться. И о, чудо! Усталость стала сползать с меня, словно старая шкура со змеи, когда она протискивается между двумя корягами.
      – И к чему это «угу»? – спросил он ласково.
      – Да так, – прошипела я. – И вообще, Олежек, что происходит? Хозяйки нет – дом полон гостей.
      – Понимаешь ли… – таинственно, словно заговорщик на явочной квартире, промолвил он, часто мигая умными глазами.
      – Не понимаю, может всё-таки объяснишь, – слегка успокоившись и млея от его внимания, вставила я несколько слов в затянувшуюся паузу.
      – Как бы тебе объяснить… – задумался он.
      – Постарайся, – улыбнулась я.
      Он одной рукой нежно стиснул мою ладонь и, глядя куда-то в пространство, выдал такое, от чего лицо моё сделалось вытянутым и от этого, наверное, глупым.
      – Мы все, – начал он загадками, – объединены одним общим делом. – Он замолчал, явно обдумывая, что говорить дальше.
      – Каким делом? – Я напряглась, и у меня учащённо забилось сердце.
      – Делом-то?.. – задумался он.
      – Да-да, делом… Не тяни кота за хвост… Камышового.
      Он засмеялся:
      – Делом, спрашиваешь, каким? Делом, значимым не только для отдельно взятой страны, но и для всей земной цивилизации.
      – Эк куда хватил, – хихикнул проходивший мимо Антон Иванович. В руках у него были кошачьи миски. Он их вынес в прихожую и оставил там. Возвратясь, Антон Иванович остановился около моего кресла, наклонился ко мне и, скосив глаза в сторону Олега, произнёс: – Это дело, Каролина Витальевна, касается исключительно зоологов. – Сказал он это серьёзно, но по его взбаламученному омуту глаз, из которого вот-вот должны были выпрыгнуть чертенята, я поняла: и этот надёжно спрятал ключи от тайны, которой я так усердно домогалась.
      – А не слишком жирно для зоологов-то в одиночку заниматься таким вопросом? – шутливо полюбопытствовал подошедший к нам Григорий Иванович. Он листал какую-то книгу, одну из тех, которые не успела реализовать Наталья; они лежали в прихожей на тумбочке.
      – Друзья, вы смеётесь надо мной, – чуть не вспылила я.
      – Нисколько, – тряхнул головой Олег. – Просто ты не в курсе событий.
      – А когда я буду в курсе? – спросила я.
      – Завтра обязательно, – ответил он, невинно мигая васильковыми глазами.
      – Обещаешь?
      – Обещаю, – с готовностью кивнул Колокольцев.
      – Обещаем, – хором подтвердили Свешниковы.
      – Не огорчайтесь, Каролина Витальевна, – доставая из ближнего к нам шкафчика рюмки, обернулась в мою сторону Алла Васильевна. – Вы не одиноки в своём одиночестве относительно их тайны. Антон Иванович меня тоже не посвятил в это дело. Так что завтра вместе с вами будет созерцать нечто таинственное и щедро наслаждаться увиденным.
Когда стол был сервирован, Кудрявцева пригласила всех на ужин.
      – Олег, – тихо спросила я, усаживаясь рядом с ним, – а кто сегодня готовил еду?  – Мне вспомнились кастрюли, стоящие на плите.
      – Сегодня готовила Наталья Егоровна, – пояснил Олег. – Понимаешь, – зашептал он мне на ухо, – у нас у всех сейчас цейтнот, поэтому готовят те, у кого есть свободное время.
      – А где сама Наташа?
      – В романтическом месте выполняет романтическую миссию. То, что она делает сейчас, вряд ли может присниться даже в самом экзотическом сне.
      – Покажи, Олеженька, мне это романтическое место. Я тоже хочу в этот волшебный уголок, – шутливо закапризничала я, прильнув к самому его уху, но тут же прикусила язык. «Так, Наташенька, – задохнулась я от мысли, вдруг влетевшей в мой мозг, – ещё и года не прошло, а ты уже выполняешь «романтическую миссию». Ну-ну, дорогуша».
      – Каролина, ау, что с тобой? – сквозь пелену сгустившегося пространства услышала я голос Колокольцева. Он пригладил рукой мои немного всклокоченные волосы и нежно заглянул в глаза. – Завтра я отвезу тебя в это романтическое место. А сейчас, пожалуйста, возьмите с Аллой Васильевной инициативу в свои руки и накормите нас ужином.
      – Так всё уже на столе, – удивилась я.
      – Я к тому, что хватит рассуждать о делах, все голодны. Баснями, как известно, соловья не накормишь, – мягко ответствовал он.
      Антон Иванович распечатал бутылку какого-то вина, привезённого Григорием Ивановичем из-за границы, и наполнил бокалы. Выпили за приятное знакомство друг с другом и за дружбу в дальнейшем. Потом мужчины поднимали тосты за нас, за женщин, затем ещё за что-то и ещё. Вскоре в ход пошла вторая бутылка. Мы же с Аллой Васильевной, дружно позвякивая вилками, тихо утоляли голод, приняв на грудь (слова Аллы Васильевны), лишь по три рюмочки. По Алле Васильевне внешне было незаметно присутствие алкоголя в крови. У неё только лишь ярче обозначился румянец на её напудренных щеках да в глазах появился дополнительный блеск. «До чего она хороша. Совсем как девчонка. Да она никогда не состарится. Вон с каким восхищением поглядывает на неё Антон Иванович», – крутилось в моём полупьяном мозгу. К слову сказать, пьянею я быстро. От одного напёрстка, как когда-то говорил мне мой бывший. И это правда: от стопки вина у меня в голове начинаются кружения, а в желудке тошнота. И при этом неудержимо тянет в сон. Но сегодня творилось что-то невообразимое. Прошло немного времени – и туман в моей голове рассеялся окончательно. Спать не хотелось. Тем не менее, я решила больше не пить. Мне достаточно было и того настроения, которое присутствовало у меня сейчас.
      Разгорячённые едой и хорошим вином, мы не заметили, как разговоры из сдержанной фазы перешли в оживлённую. Говорили о многих вещах, но не касались той тайны, которую все так свято оберегали. И тут мне вспомнилась пословица, которую любила повторять моя бабушка, наставляя на путь истинный своего зятя, то есть моего папу. Нет, запойным алкоголиком папа не был, да и алкоголиком тоже не был; пил, и то понемногу, в основном по праздникам, так как часто болел. В пятьдесят шесть лет он скончался от рака лёгких. Так вот, бабушка твердила: «Пьян да умён – два угодья в нём». Меня всегда в этой поговорке смущало одно: оказывается, выпивка в старину тоже признавалась «угодьем».
Мы с Аллой Васильевной беседовали в основном о лекарственных растениях. К ним в последние годы я стала проявлять недюжинный интерес. И здесь я нашла прекрасную собеседницу, ибо Кудрявцева тоже питала огромную страсть к травам и сушила их на зиму в больших количествах. Сушила, а потом бескорыстно раздавала своим пациентам. Когда её спрашивали, зачем вы это делаете, она отвечала: для меня важны не деньги, а сам процесс. А учёные мужи: Антон Иванович, Григорий Иванович и Олег Евгеньевич – и беседу вели учёную: говорили о своих учёных трудах. Мы с Аллой Васильевной не прислушивались к тому, чем они там терзали уши друг друга, ибо тема у нас у самих была суперинтересная. Неожиданно Алла Васильевна умолкла и насторожилась. Мне показалось, она даже дышать перестала. А всему виной был Антон Иванович.
      – А всё-таки ты, Гриша, маму не вини, – говорил брат брату, похлопывая того по плечу. – Мама у нас славная женщина. Это с виду она кажется суровой, но сердце у неё доброе. Она часто мне говаривала: «Если тебя кто-то задел чем-то за живое, не спеши с ответом. Сначала разберись, что сподвигло человека на поступок. Может, кто-то его обидел или в жизни у него произошли неприятности. Помоги ему вначале если не делом, так хоть словом. Иногда этого бывает достаточно». Или вот ещё: «Неприятный осадок от чего-либо у порядочного человека окажется на дне души и растворится там ферментом любви и милосердия к людям: при этом сам фермент не пострадает». Ну и как вам это?
      – Самое то, – сказал Колокольцев. – Говорила, что думала. Что думала, то и делала. И всегда бескорыстно помогала людям.
      – А почему вы о ней говорите в прошедшем времени? – спросила Алла Васильевна. – С ней что-то случилось?
      – Нет-нет, что вы, – встрепенулся Антон Иванович. – Жива, здорова. И дай бог ей прожить ещё много лет в добром здравии.
      Я приподнялась, чтобы сказать и своё веское слово в защиту Елены Ивановны, но Алла Васильевна, дёрнув меня за свитер, принудила сесть на место. – «Тихо!» – по-учительски шепнула она.
Вместо меня слово молвил Григорий Иванович. Правда, обратился он лишь к Антону Ивановичу:
      – Я тебе, Антоша, ещё раз повторяю, – сказал он, – я никого не виню, пойми: ни-ко-го. Ибо я не озлобился. Вернее – не успел озлобиться. Я вырос в любви и неге. Родители мои достойные и уважаемые люди. А что там в роддоме случилось…
      – Всё случилось не по её воле, – перебил брата Антон Иванович. – Она ничего не знала.
      – Не спорю, – развёл руками Григорий Иванович. – Кстати, меня Алла Васильевна уже просветила. – Он с грустной улыбкой, что не вязалась с его мужественным лицом, повернулся к Кудрявцевой: – Так ведь, Алла Васильевна?
      – Так, – кивнула та.
      – Мама ждёт не дождётся встречи с тобой, Григорий, – тихо проговорил Антон Иванович. Я её подготовил. Ведь у пожилых людей сердце, сам знаешь, может не выдержать… И папу подготовил. Папа, несмотря на свой боевой настрой по жизни, плакал как ребёнок.
      Григорий Иванович отложил вилку и тыльной стороной ладони провёл по глазам.
      – Извините, – сказал он, вставая. Он подошёл к окну, облокотился о подоконник и вынул из кармана брюк носовой платок. Задумчиво помял его в кулаке и только потом, сообразив, для чего нужны платки, вытер слёзы. Вскоре он вернулся к нам. Мы молчали. Спустя некоторое время Алла Васильевна как-то странно посмотрела на Антона Ивановича. Тот кивнул ей и отчётливо произнёс: «Можно».
      – Каролина, я вам не успела сообщить кое-что относительно братьев Свешниковых, – сказала акушер-гинеколог.
      – Что именно? – недоумённо спросила я.
      – Хочу открыть вам тайну их рождения.
      – Но здесь люди. Может, это сделаете в другом месте, – ответила я.
      – Да мы в курсе, – махнул рукой Антон Иванович.
      – А Григорий Иванович? – поинтересовалась я. – Возможно, ему неприятно будет, чтобы кто-то пролил свет постороннему человеку на столь деликатный вопрос.
      – Наоборот, – взглянул в мою сторону Григорий Иванович. – Все мы друзья, и свой дружеский союз скрепили, как и полагается, вот за этим гостеприимным столом. А от друзей какие могут быть тайны. Так что, уважаемая Каролина Витальевна, вы не посторонняя и я не вижу никаких препон к освещению этого вопроса.
      – Ну вот и отлично, – сказала Алла Васильевна. Она уселась поудобнее, подперла голову ладонью и начала повествование:
      – Как вы уже знаете, я, будучи на медпрактике в Таранске, помогала врачу принимать роды у Свешниковой Елены Михайловны. Она у нас не лежала на сохранении, и её привезли, когда уже вовсю шли схватки. Пациентку сразу препроводили в родильный зал. В коридоре я заметила женщину, маленькую, полную и, как видно, никогда не блиставшую физической привлекательностью. Я не сразу сообразила, что это мама нашей высокой и красивой роженицы. Женщина о чём-то пошепталась с врачом и ушла. Через некоторое время на свет появились два прелестных малыша, два мальчика… Кстати, УЗИ тоже показывало два плода, но родительница Елены Михайловны, сотрудник горкома партии, запретила говорить об этом дочери. А чтобы будущая мама ничего не заподозрила, её прокесарили под общим наркозом. Так что на первое кормление счастливой мамочке принесли только одного малыша.
      – А что стало с братиком? – спросила я.
      – Второго малыша взяла бездетная пара, – ответил Григорий Иванович.
      – Но как мать Елены Михайловны позволила себе такое? – удивлению моему, разбавленному изрядной долей негодования, не было предела.
      – Позволила?! Да некоторые люди, Каролина Витальевна, ради мнимой любви к чадам могут идти и не на такие преступления! – воскликнул Олег Иванович.
      – А врач? Это же уголовное дело?
      – При помощи денег, Каролиночка, можно сотворить любую мерзость, – произнесла Алла Васильевна. Она подняла глаза вверх и гневно пообщалась с кем-то невидимым: – Бог вам судья, Моисей Яковлевич. Не знаю, где вы сейчас: в аду или в раю. Но где бы вы ни были, покоя вам, думаю, нигде нет. – Она замолчала, потом, выйдя из кратковременной задумчивости, пояснила всем нам: – А я совсем глупая была, многого не понимала. Мне к тому времени только пятнадцать стукнуло. Да меня в эти дела никто и не посвящал. Просто помню: было два ребёнка.
      – Григорий, принимай эстафету, – подперев голову рукой, сказал брату Антон Иванович. – Расскажи, что было дальше.
      Григорий Иванович медленно повернулся к нам. По его, начинающей зарастать колючим волосом, щеке катились из глаз капельки влаги. Словно не замечая их, он произнёс:
      – Я буду краток. Мои приёмные родители, оформив документы, увезли меня на Дальний Восток. Отец военный, поэтому мы переезжали с места на место, правда в рамках одного региона. Но это не мешало мне хорошо учиться, я схватывал всё на лету. Непоседа был. Ох и горя я доставил бедным учителям! Но зато спасибо им огромное. Им и родителям. Сделали из меня человека.
      – Да не просто человека, – улыбнулась Алла Васильевна, – а профессора кафедры исторической геологии и палеонтологии.
      – Ого! – восхищённо сказала я.
      – Вас, очевидно, смутили два романтических слова: геология и палеонтология? – улыбнувшись, спросил меня Григорий Иванович, вытирая платком глаза.
      – Вы угадали, – кивнула я. – После восьмого класса тоже мечтала поступить в геологоразведочный техникум. Но мама не пустила, пришлось идти в девятый. Ну а после десятого решила всё-таки стать учителем начальных классов.
      – У вас прекрасная специальность, – ответствовал с улыбкой Григорий Иванович, – и женщина вы удивительная, – добавил он.
      Олег Евгеньевич как-то странно взглянул на профессора, но ничего не сказал. Он стиснул под столом мою ладонь и ненароком наступил мне на ногу.
      – Спасибо, – словно не заметив всех этих предосторожностей со стороны жениха, поблагодарила я собеседника. Простите… – Я умолкла, взглянув на Аллу Васильевну.
      – Я вас слушаю, Каролина Витальевна, – он любезно склонил голову в мою сторону.
      – А как вы встретились с братом?
      – Через интернет. Зашёл на сайт Озёрского университета и увидел себя. Приехал, отыскал вуз, встретился с профессором, – он смутился и кивнул на Антона Ивановича, – тот свёл меня с Аллой Васильевной, к которой вскоре я напросился в гости, напился чаю у неё, ну она мне и поведала сию тайну.
      – Поведала потому, что приняла вас за Антона Ивановича. Хотя небольшое сомнение было, – рассмеялась Алла Васильевна. – Кстати, ваш близнец тоже навестил меня. Только на работе. Старались мы с ним говорить тихо, однако чьи-то уши нас всё-таки услышали. Это я поняла по поведению персонала. Ну да ладно. Тайны-то никакой и нет. Встретились два брата, только и всего.
      Антон Иванович как-то уж очень влюблённо глядел на говорившую, затем в порыве нежности взял её руку и приложился к ней губами. Алла Васильевна покраснела словно девочка, но руку не отдёрнула.
Вскоре гости стали прощаться. Первыми поднялись Свешниковы.
      – Поели-попили, пора и честь знать, – сказал Антон Иванович. – Каролина Витальевна, Аллочка, надеюсь, вы с посудой управитесь и без нас.
      – Конечно, Антон. Мы с Каролиной Витальевной управимся. Теперь моя очередь готовить, так что на завтрак милости прошу сюда.
      – Спасибо, моя хорошая, – ответил Свешников, – но я думаю, утром мы обойдёмся бутербродами и кофе. Сделаем всё у меня.
      – А мне с утра нужно к жене и дочери, – молвил Григорий Иванович.
      – Как… как там Антонина Алексеевна? – оживилась Алла Васильевна.
      – Утром пришла в себя, врач сказал: динамика положительная, угрозы для жизни нет, – ответствовал последний. – Катюша молодец, не отходит от матери.
      Шокированная и одновременно обрадованная услышанным, я промямлила:
      – Возьмите и меня.
      – Обязательно, – успокоил меня Олег Евгеньевич.
      Свешниковы уехали, захватив с собой Пушка. Мы с Аллой Васильевной намыли посуду и выпустили сибиряков на улицу. Заперли входную дверь. Колокольцев завёл машину.