Там, где рыдает Несси. Глава 33

      К Натальиному дому мы подкатили около одиннадцати. Алла Васильевна, в фартуке, разрумяненная, ответив на наши приветствия, поинтересовалась здоровьем Антонины. Узнав новости, она так и засветилась.
      – Слава богу, – сказала она. – Наши врачи сделают всё возможное и невозможное, чтобы она быстрее выздоровела. Правильно я говорю, Каролина Витальевна? – обратилась она ко мне.
      – Убедилась на собственном опыте, вернее – теле, – последовал мой ответ.
      – Врачи, действительно, сработали оперативно… – вступил в разговор Колокольцев. 
      Антон Иванович, стоя на коврике в прихожей и расстёгивая молнию куртки, чему-то улыбался. И лицо у него при этом было доброе-предоброе, и сам он лучился каким-то невообразимым обаянием. Повесив куртку на плечики в платяной шкаф, он повернулся к родителям. Те уже сняли верхнюю одежду и ожидали дальнейших действий.
      – Папа, мама, познакомьтесь, – немного смущаясь, произнёс он, – это Кудрявцева Алла Васильевна, врач-гинеколог местной больницы. Я вам уже говорил про неё. А это, Алла, мои родители: Свешникова Елена Михайловна и Пошеницын Иван Иванович.
      Алла Васильевна побледнела, затем так же неожиданно вспыхнула. Она кивнула Елене Михайловне и Ивану Ивановичу, натужно вымолвив «здравствуйте» и «я очень рада». Свешникова, словно не замечая конфуза, крепко обняла её, прижала к себе и три раза поцеловала в щёки. При этом шепнула: «Не переживайте. Я всё знаю. Вы не виноваты ни в чём». Алла Васильевна достала из кармана фартука бумажную салфетку и промокнула наполненные слезами глаза.
      Иван Иванович галантно поклонился даме и приложился губами к её руке. Кудрявцева, очевидно не привыкшая к таким нежностям, стушевалась и ещё сильнее заалела. Чтобы закамуфлировать внутреннее своё состояние, она бросила взгляд в сторону входной двери, где, словно прячась от всех, стояла Катя.
      – Антон Иванович, – строго обратилась она к Свешникову, – а что же ты не представил мне эту очаровательную особу?
      – Я хотел, но она только вошла…
      – Впрочем, не надо… – махнула рукой Алла Васильевна, заметив невольный порыв со стороны кавалера.
      – Что не надо? – уточнил тот.
      – Представлять… Я сама. – Она приблизилась к девушке и подала ей руку.
      – Здравствуйте, – сказала она. – Меня зовут Алла Васильевна.
      – Очень приятно. Катя, – робко ответила гостья, протягивая ладошку.
      – Так вот вы какая, Катя...
      – Моя мама – Игнатьева Антонина Алексеевна, а папа… – Катюша на секунду запнулась и глянула в сторону отца, – Игнатьев-Свешников Григорий Иванович.
      Молчавший до этого Григорий Иванович подмигнул Кате:
      – Молодец, доченька…
      – Вот вы какая… – повторила Алла Васильевна. – Я много слышала о вас от вашего дяди, – продолжила она, скосив глаза в сторону Антона Ивановича. – Волосы у вас папины… а может и мамины…. – Улыбнувшись гостье, она взяла её под локоток и подвела к остальным.
      – Во мне больше маминого, – ответила девушка. – Хотя кому как глянется.
      – Это точно, кому как глянется. Мне тоже раньше говорили, что я похожа на папу, но были и такие, кто склонялся к маминым генам, – приобняла девушку Алла Васильевна.
      – А сейчас?
      – Что сейчас?
      – Говорят?
      – Не с кем сравнивать, Катюш. Родителей три года назад похоронила.
      – Извините.
      – Не за что.
      Раздался негромкий стук. Стучали на веранде, где-то в самом низу её, словно маленький ребёнок, не умеющий ещё ходить, похлопывал ладошкой по твёрдой поверхности. Все насторожились.
      Алла Васильевна, к явному удивлению остальных, весело засмеялась, подошла к двери и распахнула её.
      – Привет, привет, – сказала она, – нагулялся? Ну заходи, тебя здесь только не хватает. Заходите и вы, – крикнула она кому-то в глубь веранды. – Куда же вы? Ушли… Сибиряки и есть сибиряки: серьёзные и суровые мужчины.
      В дверь величественно вплыла знакомая личность. Потёршись о ноги избранных, личность подошла к Кате. Та подставила ей руку. Пушок замурлыкал, уткнулся лбом в ладонь, пободал её для приличия, затем подкатил к Ивану Ивановичу. Тот сделал то же самое, что и внучка. Кот и ему ответил, соблюдая кошачий этикет. Наконец, крутя поднятым хвостом, без лишних телодвижений и под восхищённые взгляды мурлыка так же величественно отбыл на кухню.
      – Красавец, – покачал головой Иван Иванович.
      – И умница, – ответствовал Олег Евгеньевич. – Если бы не он, вряд ли наше сегодняшнее мероприятие состоялось.
      – Даже так?! – удивился зарубежный гость и добавил: – Следующий этап в изучении животных должен быть направлен на пристальное исследование их мозга. – Он кивнул в сторону скрывшегося кота.
      – Согласен с вами, – поддакнул Колокольцев.
      – Вы мне когда-нибудь расскажете, как смогло это очаровательное существо помочь нашему делу?
      – Несомненно.
      Иван Иванович на несколько секунд ушёл в себя и произнёс словно во сне:
      – Надо же, сообразила, что в опасности. Заплакала, взяла дитё и отправилась в путешествие.
      Олег Евгеньевич расширил глаза, отрицательно закивал головой и приложил палец к губам. Знаменитый писатель, не замечая этих предосторожностей, выдал следующее:
      – …хотя, наверное, и здесь плачет… от одиночества и тоски по родине.
      – Папа! – крикнули в один голос Антон Иванович и Григорий Иванович.
      Катюша удивлённо посмотрела на того и другого, однако промолчала.
      Иван Иванович вздрогнул – в его глазах появился осознанный блеск.
      – Всё-всё, ребята, я нем как рыба, – сказал он, загадочно улыбаясь и, очевидно, замышляя сюжет нового романа.
      Григорий Иванович, посмеиваясь, немного оголил руку и глянул на часы. Иван Иванович сделал то же самое.
      Катя подошла к обоим и взяла их ладони.
      – Папа, дедушка! – воскликнула она, – у вас одинаковые часики!
      – Точно, – удивились те. При этом Иван Иванович как-то странно взглянул на Елену Михайловну.
      – Леночка… Елена Михайловна, – поправился он, – а ведь точно такие же часы я подарил тебе перед отбытием за границу.
      – Да, – посмотрела на него прямым и честным взглядом Елена Михайловна. – И я их хранила как самую дорогую реликвию.
      – Так как же они оказались у Григория?
      – Не знаю. Они пропали.
      – Так просто взяли и пропали?
      – Да. Взяли и пропали.
      На гладко выбритое лицо Ивана Ивановича набежала тень. Он отвёл глаза в сторону и о чём-то задумался. Затем опять повернулся к Елене Михайловне.
      – Мы после поговорим об этом, – сказал он сухим назидательным тоном, в котором зазвучали нотки растерянности, тревоги, недоумения и ещё чего-то такого, едва уловимого и не совсем понятного окружающим. В воздухе повисла напряжённая тишина. И в этой тишине раздался звонкий голос врача-гинеколога Кудрявцевой Аллы Васильевны.
      – Не надо потом, – произнесла она. – Надо говорить сейчас, ибо пришло время расставить все точки над i.
      – Что ж, я не против, – усмехнулся Иван Иванович. – Только вот удобно ли господам внимать вашей исповеди?
      – Господам, папа, будет очень удобно, так как господа верят в порядочность твоей супруги и нашей мамы, – сурово сказал Антон Иванович. – Посмотри, на ней лица нет, – он повернулся в сторону матери.
      Елена Ивановна, пошатнувшись, направилась к выходу на улицу. Григорий Иванович кинулся за ней. Алла Васильевна, умерив порыв остальных, открыла аптечку, висевшую у кухонной двери, достала успокоительное и накапала его в стакан с водой. Стакан она вручила Антону Ивановичу.
      – Немедленно напои её этим. – Затем, она обратилась к остальным: – Минут через пять выходим; я расскажу, как всё было на самом деле. – Она подошла к Ивану Ивановичу. – И вам, господин писатель, – сказала она, – тоже полезно будет послушать.
      Иван Иванович как-то сразу обмяк и осунулся. В его душе зашевелились самые противоречивые чувства. Он верил и не верил жене. И эта раздвоенность чувств сгорбила его бравые плечи и сжала всё внутри, отчего в грудной клетке он почувствовал сердце. Сердце сильно билось – и это было мучительно и неприятно. Одно он уяснил точно: здесь, на его родине, среди простого люда нет господ. Есть товарищи, готовые в любую минуту прийти на помощь ближнему. Причём, как своему, так и чужому. Ему в какой-то момент стало стыдно. Стыдно от того, что он, не разобравшись ни в чём, просто так взял и обидел жену; стыдно за свой внешний лоск, которым он и не щеголял вовсе, но который въелся в его плоть и кровь вместе с заграничным образом жизни. А ведь под ним, под этим невольно приобретённым лоском, таилась и ждала проявления мягкая и сердобольная русская душа. Душа, которую он неоднократно выказывал в своих произведениях вкупе с тяжёлым грузом тоски и слёз по родине. Вынув платок из кармана брюк, дрожащими руками он принялся утирать глаза. Алла Васильевна моментально среагировала на эту его слабость, которая была одновременно и проявлениями силы его духа, рассудительности, порядочности и критического отношения к себе: она подала ему стакан с водой. Растерянная Катя и сохранивший хладнокровие Колокольцев, взяв писателя под руки, усадили его в кресло, стоявшее тут же, в прихожей. Немного придя в себя, Иван Иванович поднял голову:
      – Простите, – выдохнул он, – если сможете…
      – Не стоит извиняться, – откликнулась Алла Васильевна. – Мы все не без греха.
      – С каждым, дедушка, может случиться подобное, – вставила словечко Катя, сжимая ладошками большую дедову руку.
      – Ну что вы, Иван Иванович… – только это и нашёлся сказать Колокольцев.
      – Спасибо вам, мои дорогие, за понимание… А сейчас идём к ней…
      Елена Михайловна сидела на скамье около арки. Сухие стебли растений ещё не были убраны и висели, качаясь на ветру. Когда появился этот ветер, было неясно. Очевидно, виной всему явилась небольшая тучка, которая приплыла от горизонта. Там, над лесом, виднелась серая полоса дождя. Ветер дул лёгкий, но это не мешало растениям шелестеть и шуршать, навевая грустные чувства на окружающих. Григорий Иванович находился рядом и держал мать за руку, не обращая внимания на то, что творилось у него над головой. Заметив подошедшего отца, он поднялся и уступил ему место.
      – Да снимите вы это! – Антон Иванович в сердцах сдёрнул с железного остова бурую мишуру и бросил её в компостную кучу около сараюшки.
      – Вот так-то лучше, – улыбнулся он, – а то наводят жути, смотреть тошно.
      – Хозяина и хозяйки нет дома, а работникам самим не догадаться, – пояснила Алла Васильевна. Она взяла за руку Елену Михайловну.
      – Не переживайте, – сказала она Свешниковой. – Вы не виноваты. Я точно знаю.
      – Вы знаете… – подняла на неё измученный взгляд Елена Михайловна.
      – Знаю.
      – Алла Васильевна, не томите! – взмолился Григорий Иванович.
      – Мы верим маме, как самим себе, – откликнулся его брат.
      – Алла Васильевна… – начала было Катя, но Кудрявцева её не расслышала:
      – Эти часы я положила в пелёнки второму малышу. Так велел доктор. Спустя немного времени мальчика забрала молодая пара.
      – Но как это возможно? – спросил предельно удивлённый Иван Иванович. Он одной рукой гладил ладонь жены, а другой обнимал её плечи. На щеках Елены Михайловны выступил привычный румянец, и она уже с неподдельным интересом наблюдала за происходящим.
      – Их принесла мама роженицы, – пояснила врач-гинеколог.
      – Так вот почему я не могла их найти! – встрепенулась Свешникова. – Всё в доме обыскала, но они словно в воду канули.
      – Извини… мне теперь нет прощения, – Иван Иванович поник головой и как-то весь скукожился. От богатырской его стати не осталось и следа.
      – Вот теперь-то и наступило самое что ни на есть прощение, – заулыбалась Елена Михайловна. – Не могу взять в толк, чего ты взъерепенился? Ведь мы с тобой ни разу за всё время нашей совместной жизни не поругались… даже самой маленькой ссоры у нас не было.
      – Не было, – посмотрел на неё виновато супруг.
      – Ну и славненько, – захлопала в ладоши Катя. – Бабушка, дедушка, как же я вас люблю. – Она обняла обоих и поцеловала в щёки.
      Пелена над дальним лесом развеялась окончательно, как, впрочем, исчезла и туча над садом. Стало ясно: дождя не будет. Колокольцев что-то шепнул Антону Ивановичу. Тот в свою очередь обратился к Алле Васильевне.
      – Аллочка, нам к двум часам нужно быть на месте.
      – А у меня давно всё готово, – невозмутимо ответила та. – Идёмте в дом, мойте руки и садимся за стол... А им я приготовила контейнеры…
      – Антон Иванович, а у неё есть рыба, – спросила Катюша, вытирая ноги о коврик в прихожей.
      – Есть, Катюш, – ответствовал Антон Иванович. – Ночью завезли.
      – Ну то-то, – удовлетворённо произнесла девушка.
      Я промолчала. Молча покосилась на Антона Ивановича и Алла Васильевна. Обе мы понимали: спрашивать о чём-либо «посвящённых в тайну» профессоров было бесполезно. Не скажут, так как они обещали нам сюрприз.
      После обеда все облачились в рабочую одежду. Позаимствовали у Богачёвых, благо этого добра у Натальи нашёлся целый шкаф.
      – Каролина, – сказал Колокольцев, взглянув на мои кроссовки, – надень сапоги. Там сыро. – Он поставил передо мной изящную пару с меховыми носочками внутри.
      – Откуда? – удивилась я.
      – Оттуда. Теперь я должен о тебе заботиться. Возражения не принимаются.
      – Я не против, – заулыбалась я во весь рот, сбрасывая кроссовки. Ноги почувствовали неизъяснимое блаженство. Я даже прошлась несколько раз по прихожей.
      – А эта курточка, думаю, тоже подойдёт, – он вытащил из пакета новый подарок.
      – И капюшон мехом оторочен. Давно о такой мечтала, – отстегнув этикетку, возликовала я, прижимая обновку к себе. Я нырнула в неё и глянула в зеркало: «Ух ты!» Куртка оказалась настолько мне к лицу и впору, что даже Алла Васильевна с Катей выглянули из кухни, привлечённые моим возгласом. Катя воскликнула: «Какая же вы молодая и красивая, Каролина Витальевна». Алла Васильевна подтвердила: «Здорово! Олег – молодчинка». Иван Иванович, Елена Михайловна и Григорий Иванович восхищённо развели руками.
      И вот мы катим в сторону озера. В машине Антона Ивановича разместились Алла Васильевна, Елена Михайловна и Иван Иванович. В автомобиле Колокольцева сам водитель, я, Катюша и Григорий Иванович. Пушок запрыгнул почему-то к нам. Котик всю дорогу спал у меня на коленях. Иногда, не просыпаясь, он шевелил ушками и вытягивал лапки. «Какое очаровательное животное, – думалось мне. Однако я тут же поправлялась: – Не животное, а равноправный член команды».
      Погода стояла превосходная. Сквозь начищенное стекло небосвода светило мытое-перемытое солнышко. Иногда оно терялось в лёгких жемчужного цвета облачках, которые совсем не грозили обратиться в тучи. Облачка имели ровные и гладкие очертания, а два из них – побольше и поменьше – даже обзавелись длинными хвостиками. Было ощущение, что это не облака плывут вовсе, а неведомые животные. Да и температурный режим позволяет им путешествовать: термометр показывал шестнадцать градусов за бортом. Я знала, что на той высоте, где находятся небесные странники, достаточно холодно, но это не мешало мне фантазировать: я представляла, что на небе так же тепло, как и здесь, на земле. И океан воздушный не бушует сегодня, думалось мне, и ветер в нужном направлении дует; и они, океан и ветер, дают зелёный свет путешественникам для благоприятного прибытия домой.
      Спустившись с небес, я посмотрела в окно автомобиля. Картина, открывшаяся моему взору, тоже радовала: голые ветви деревьев и кустарников почти не бросались в глаза, так как по краям шоссе ярко зеленели обочины с проснувшейся травкой. Душа запела от какого-то неизъяснимого блаженства. Ни о чём не хотелось думать. Был только этот миг, миг наивысшего наслаждения жизнью. 
      Припарковались на обычном месте. Чуть поодаль стояла знакомая машина. На всякий случай я осведомилась у Антона Ивановича, кто хозяин иномарки. «Наталья Егоровна», – последовал ответ.
      К боковой тропинке, отходящей от главной, мы направились почему-то окольным путём, прокладывая путь сквозь кусты ракитника и ольшаника. Впереди шли Свешниковы и Колокольцев. Ножом и топором они удаляли мешавшие нам ветви. Сзади поспевали нагружённые контейнерами я, Алла Васильевна и Катя. Замыкали шествие шотландские гости. Они по очереди нести кота. Этот лодырь почему-то не захотел топать ножками. Он отчаянно мяукал и стоял на месте, пока Свешникова не взяла его на руки.
      Вот и знакомая куча хвороста, а чуть поодаль еле заметный спуск на потайную тропу. Молчание нарушил Пушок. Мяукнув, он вырвался из рук Елены Михайловны и потрусил впереди всех. Мы засмеялись, но вскоре замолкли, так как Григорий Иванович прицыкнул на нас.
      Далее была стена из мегалитов, в ней – мшистые кирпичи, которые мужчины незамедлительно вынули и сложили аккуратной кучкой сбоку от двери. Мы вступили в сводчатый тоннель. В нём явственно ощущались сырость и запах плесени. Откуда-то сверху падали капельки влаги. Я чихнула и укутала нос шарфом. Продвигаться без опасений споткнуться обо что-либо нам помогали ручные фонарики. Впрочем, кот шёл без фонарика. Он трусил далеко впереди. Вышагивать в кромешной мгле ему позволяли особое зрение и набор усов. Усы у диких и домашних котиков располагаются под носом, на подбородке, щеках, кончиках ушей, над бровями и даже, не поверите, на задней поверхности лап. Самые пышные и длинные вибриссы у мурлык растут под носиком и над глазами. Именно их мы и видим в первую очередь. Остальных как бы и нет, но они есть и спрятаны в густой шерсти.
      Своды тоннеля были выложены из того же камня, что и стена. Не знаю, был ли каменным пол? Возможно. Ведь за тысячи лет он наверняка покрылся толстым слоем пыли. Скажу откровенно: страх и накатываемые временами волны ужаса преследовали меня на протяжении всего пути. Не знаю, чего я боялась в помещении, наполненном живыми людьми, однако чего-то боялась. Мы шли быстро, поэтому прислушиваться и вертеть головой мне не приходилось. Вскоре тоннель привёл нас к огромному залу. Я отчётливо услышала голоса и заглянула внутрь.